мы начинаемся

P. S. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

От Иоанна


p. s. стоять столбом, как свет,
чтоб нас никто не сузил.
стоять столбом, как свет,
связуя высь и дно, -
как почта и окно,
где высшей связи узел.

Юнна Мориц



Что знаешь о любимой? Ничего.
Приняв рождение сердца твоего,
Ты принимаешь собственные роды:
Рождаются гиганта и уроды!

Приняв рождение сердца твоего,
Что знаешь о любимой? Ничего.

О том, что сердце до'селе хранимо?
О том, что сердце до'селе любимо
Колодцем на селе,
Словно луна в ведре.

Ведро на журавле колодезном таком:
Вода там с ветерком!

Что знаешь о любимой? Ничего.
Приняв рождение сердца твоего,
Ты знаешь о предчувствии любви,
Ты знаешь о явлении искусства…

Поверивши в Напрасные Надежды,
Ты видишь сердцем, закрывая вежды.

А я не знаю о своей любви!
Я даже от любви не ожидаю
Ни очертаний, ни движений тела:
Моя любовь не ведает предела.

Моя любовь обречена пролиться,
Словно в ведре колодезном луна.









Моя любовь не ведает предела,
Но я найду пределы для любви
В пределах удоволенного тела,
В пределах не пролившейся крови.

Или души, со временем развившейся,
Как корень кроны в этот чернозём.
Мне говорят, что есть такой закон
Внутри меня и звезды надо мною…

Они превыше родины, со мною
Везде имеющей свои пределы
В пределах окровавленной истории,
В пределах окровавленного тела.

А я скажу, что это есть неправда.
Что истина в пределах звездопада.
Я часть её, не будет этой части,
Меня не будет, как и прочей власти,

Поскольку я хочу, как я хочу.

Поскольку и для жизни нет причины,
Кроме моих хотений быть таким,
Чтобы другим не быть… Что до прозрений,
Они придут в национальный гений.

























Когда года вперед я загляну
Во глубину времён или проточных вод
И выберу себе одну волну,

Что надо мной погонит буйный ветер...
Одна волна как луч в проточном свете
И на четыре стороны ответа

Лишь на один не заданный вопрос!
Какой волной я выброшен на свет?
Какую правду я с собой принёс?

Куда года вперёд я заглянул?
Грядущее какое протянул
Тебе или себе, но на судьбе,

Словно на судне или на ладони?
Ты скажешь: Мы с тобою неподсудны,
Бегущие от смерти (как в погоне

Бегущие ей радостно на встречу).
Когда года вперёд я загляну,
Я даже не спрошу, зато отвечу.
























Когда года вперёд две тени, две печали
Уже вне жизни, словно в море корабли,
Любимая! Меня вы и не знали,
А я и не хотел такой любви,

Которой я не выброшен на свет!

За разглашение тайн, которых есть
Провозглашение тайн, которых нет
На месте свя'том. Кое стало пусто.
Я выброшен на свет с таким искусством,

Что принимаю собственные роды.

Когда года вперед две тени, две погоды,
Одна весенняя, другая лето,
Вдруг повстречали много больше света,
Чем можно в этой жизни совместить

Друг с другом и с другими берегами.

Я больше не могу бродить кругами,
Как две планеты, кои не столкнутся,
Но лишь перенесутся на года
Вперед и обернутся тени...

В кромешном свете первые ступени.










p. s. дуб - дерево. роза - цветок. олень - животное. воробей - птица. Россия - наше отечество. смерть неизбежна.

П. Смирновский. учебник русской грамматики












В кромешном свете первые ступени,
Мои колени и твои колени.
Ведь я запутался в твоих ногах,
Как в травах и дорогах, берегах

Синицей, что в руках.

И вот она, испуганная птица,
Не больше журавля в твоих глазах
Колодезных, когда своим ведром
Я проникаю в самое нутро,

Ища себе такой воды живой.

Мертвы мы были, или я с тобой
Не жил, не спал, не путался в ногах,
Как между скал, что Сциллой и Харибдой
Совокупятся, как в последней битве?

В кромешном свете первые ступени,
Мои колени и твои колени.



























Словно тропкою узкой
В огромном пра-языке
Учебник русской грамматики
Синицей в моей руке.

Сколько-то грамм души
В физической акробатике.
Учебник русской грамматики
Тропою в моей глуши.

Задолго до право-писания,
Задолго до лево-писания
Я выбрал небо-молчание
И правила изучал

Не так, как их рисование!
А именно риско-вание,
А далее искро-вание
По самому краю скал,

Словно кремень с огнивом.
Я изрекаю диво,
Причём изрекаю грамотно,
Причем изрекаю складно.

Как требует право-писание,
Как требует лево-писание,
Как требует хлебо-писание,
Как требует небо-молчание!

Не будут крово-пускания в безграмотные слова,

Но будет храм Покрова
Там, где русский язык изречён и велик.










P. S. Становиться нервами Бога,
Хорошо это или плохо?
Понимать, что любовь возможна,
Если ей возможно пролиться

В очень пустой сосуд.

Nik Bizin




До-ведение до кипения,
до-ведение до видения
Даже самой простой воды,
Чтобы ты наполняла следы,

Мной проложенные по нёбу.

Чтобы даже душа воды,
Наполняя мои следы,
Мной проложенные по нёбу
(мной помноженные на небо,

Ибо мною не унавоженные).

До-ведение до видения:
Когда мною едва обо'женная,
Обожжённая будто глина,
Ибо стали мы плоть едина,

Ибо встали мы след во след.

Я ищу уже много лет,
Чтоб занять одно место в пространстве
И узнать одно место души...
Ибо нёбо моё грешит

Доведением до кипения,

До-ведением до видения
Обоюдного небо-владения.















Лицо от лица отличать,
Как от овец овцу
В стаде и винограде
(словно бы гроздья сердец сладостно обличать

В грехопадении града...
В том, что они зелены).
Лицо от лица отличать:
Словно из белизны будут они  выступать

Таянием на снегу (медленным, словно пядь
Темени на свету).
Таинство обличения, взявши меня за темя,
Не поведёт по мосту...

Но словно ногами в воздухе
Не пятнать благодать!
Но в этом разно-личении
Искать и найти исцеление.

Выйдя из-под лица некоего подлеца,

Так от него возгордиться (словно бы огородиться),
Словно бы в гору подняться, а не в нору спускаться.


























Уста твои, последняя верста,
Однажды поцелуют в темя.
Когда-нибудь простая красота,
Которая наследуется всеми,

Возрадуется и возвеселится.

Ну а пока мы примеряем лица
Недо-уродливые, недо-человечьи.
Ну а пока мы изрекаем речью,
Как будто извлекаем недо-небо

И лишнее от глыбы отсекаем

По указанию Буонарроти.
Уста твои, последняя верста,
Однажды прикасаются лобзанием
О темя, что распахнуто в зевоте...

Словно заснёт вот-вот и замолчит свой рот!

Я погожу переступать гробами
По темени зевающей земли.
Ведь у меня есть губы для полёта,
Которыми я поцелую землю...

Ведь я себя иного не приемлю.

Ведь нас никто не ждёт, мы ждём себя,
И каждый словно бы вот-вот придёт.





















Нахлебник бытия опять же я.
Не рас-хлебать вранья, не два-хлебать вранья.

Судебник бытия опять же я.
Не суть во мне, я лишь её сосуд.

Меня несёт пустою оболочкой,
Как судно по волнам.

Лечебник я, но без последней строчки.
Гадая по слогам,

Я выправлю себе твоё лекарство.
С коварством, словно душу к телу,

Тебя к себе прибавлю и прославлю,
И слава эта будет без предела.

Расхлебывая правду из вранья,
Поскольку я нахлебник бытия.

















p. s. таинственная сила, которую все чувствуют, и ни один философ не объяснит.

Гете








Словно с мира по нитке собрать,
При-мерять, при-морять, при-мирять.
И окажется кто-то в прибытке,
И окажется кто-то в убытке,

Словно птичья просторная рать,

Что порхает, меняя форму.
А по ней, словно ветер волны!
И летают по небу моря,
Как язык летает по нёбу,

Словно истина в разговоре.

Собирая с мира по нитке
И оказываясь в прибытке...
Но останется мир в убытке,
Словно голый король по швам!

Он рассыплется по слогам.

Вот и мы с тобой плоть едина,
Изменяемся будто глина
И летаем, меняя форму...
А по ней, словно ветер волны,

При-миряя и при-моряя.

Я по дну своему шагаю,
А по небу с тобой летаю.




















Это вопрос не ко времени,
Это вопрос к человеку.
Или оставить в семени
Племя грядущего века

И человека прославить нынешнего на века.

А я ищу дурака,
Что по морям гуляет
И ничего не знает о грядущей земле,
Ибо весь в корабле

И за борта не выйдет.

Он весь уйдёт в себя:
Словно бы пропадёт, складываясь как почка,
До листочка последнего и соберёт весну!
Словно бы дно ко дну

Канет, а небо к нёбу.

Но это всё мечты,
Это такая небыль
Каждого воплощения,
Каждого совершенства...

Это такое блаженство, словно бы я с тобой,

И между нами любовь,
Словно бы белое пламя, и никого меж нами.















P. S. ...Напомнит, что душа -
...Не мера, а избыток,
...И что талант  не смесь
...Всего, что любят люди,
...А худшее, что есть,
…И лучшее, что будет...

                Юнна Мориц





Я нашёл свои прошлые души
В плачевном весьма состоянии.
Если даже сама природа
Знает о расстоянии,

Которое надо прожить,

Его называя время.
Я нашёл свои прошлые души
И у каждой пробил темя...
Ведь в черепе том лежат

Тайны моей природы.

Я жду у моря погоды,
Чтобы её сложить
В череп моей души...
Но прошлые миражи

Начинают дождить и солниться!

Это моя бессонница.
Это моё бессмертие.
Каждое - ненадолго.
Таково моё чувство долга.

Таково моё милосердие,

Что я пробиваю темя в черепе у души,
Чтобы выплеснуть временность и сохранить время.













В который раз сначала нас побьют.
А прежде изощрённо предадут.
А после просвещённо растолкуют,
Что мы любили родину другую.

Что правильную надобно создать
И для того всё прошлое предать.
И это колесо всебытия,
Которое вращали ты и я,

Всё возвращая на круги своя,
Настолько правильно и несомненно,
Что я противоречу всей вселенной,
Когда не соглашаюсь предавать.

И вот враги окружат города,
Как волки обреченные стада...
Но здесь я обращаюсь вспять,
Внезапно начиная наступать

И следовать простому чувству долга:

Что долго был собой, а не другим!
Что долго был любовь, а не измена!
И есть такое чудо во вселенной,
Что Бог всегда на стороне России.

Я просто начинаю наступать,

Словно ступает по крови мессия,
Чтобы опять напомнить о любви.



















Ну чем ещё заткнуть Сократа,
Кроме цикуты и военкомата?
Которым призывается на службу
И этим прекращает тяжбу.

Что, дескать, святотатствует Сократ.

Сто-крат его на службу призывали
И двести-крат цикутой убивали,
И триста-крат ему как служба тризна,
Что по нему справляется отчизной...

Я нынче по-ступаю по уму.

Я нынче вы-ступаю из ума,
Как из тумана темные дома,
Когда е-два их можно раз-глядеть...
Когда их сразу-три (то есть про-три

Как запотевшее стекло свои глаза).

Ну чем тогда ещё заткнуть Сократа?
Лишь женщиной, которая богата,
Поскольку много Бога в красоте.
Поскольку только женщины не святы,

Но свиток Бога, коий развернуть,

Словно дорогу, и ласкать ей грудь.
И вспять уже ничуть не повернуть.



















От и до иду дальше искусства:
С ноты до начинаю твердить,
Утверждать, что гадать перестану
(словно птичья небесная рать,

Что летает, меняя форму).

От и до поначалу просторно,
А потом уже больше летательно,
А потом ещё больше летально
(не мечтательно и разговорно)...

Но потом разговорно на треть!

Раз-говор, два-говор, три-говор:
При-говор перейдет в про-говор,
Что настанет уже звенеть...
На века перестав твердеть.

Не найдя раз-говорную сущность,

Не найдя два-говорную сущность,
Не найдя при-говорную сущность,
Я покину свои слова,
Что рас-тают, поскольку будущность

Про-растает едва-едва.

Только так рождаются песни:
Из того, что после-чудесно.




P. S. повсюду мир, а всё ж со мною
ещё немножечко войны.
тот да ослепнет, чьей виною
мы будем с ней разлучены.

их мир не для меня.

Бертран де Борн










Я раз-любил, я два-любил, я три!
Я сердце, что внутри моей любви
Как будто опирается о грудь
И за её пределы не касается.

Я раз-любил, я два-любил, но три!
Как будто своё зрение протри
Слезами, и прибавятся цвета
(как пламя), и прибудет красота.

Как будто вещи обернутся вещими.
Мужчины, женщины - не попросту тела,
А чтобы и душа могла
Взять за душу и словно бы вела,

Как за руку... И вот моя река
Прозрачна и глубо'ко (видит око)
Раз-лилась или два-разлилась,
Поскольку и душа моя влюбилась.

Я раз-любил, я два-любил, я три.
Я раз-умри, я два-умри внутри,
Чтобы однажды выглянуть наружу
И полюбить твою живую душу.

























Пробили ухо, дабы слышал духом.
Чтобы, как дамбу, прорвало меня
И затопило, словно бы село...
И вот белым-бело на белом свете.

И вот черным-черно на чёрном свете.
И мы с тобой нагие, словно дети,
И нагота пронзительно просторна.
Как тело, что распахнуто наружу

И не последует за светом белым...
И не последует за светом чёрным...
Поскольку выбрало земную стужу!
И выброшено, словно бы родясь.

И вот я, только в тело обрядясь
И радуясь, поскольку в нём тепло,
И рядом ты... И словно бы село,
Уж не затопит этим белым духом!

Но вдруг мне словно пробивают ухо,
Ведь я - изба, и в ней как будто топят,
Обогреваясь от земных просторов
И ограждаясь зрением и слухом...

Но время задождит, мне пробивая темя:

Так и живём в своём земном краю!
Я жалуюсь? Нет, я тебя люблю.














P. S. Как некий светильник в ту смертную тьму,
В которой доселе ещё никому
Дорогу себе освещать не случалось...
Светильник светил, и тропа расширялась.

                Бродский (по памяти)




Миры вокруг меня сложня'тся,
Как крылья бабочки сложа'тся.

Потом она их разведет,
Как радугу в пучине вод

Или коровье молоко,
Когда мешается легко в минуту перед закипанием.

Миры вокруг меня сложня'тся
И только кажутся порханием.

Я протираю их слезами,
Словно со зрения убираю такую серость пелены,

Когда видны да не нужны!
Как будто сами по себе,

Как родинка, что на губе.
Как будто малая снежинка

И вдруг растает в бездну вод.
Как будто бабочка летает и устремляется к огню.

И назовёт меня любимым...
Такую родину храню.



















За минуту до ясности
были мы в безопасности
И любили друг друга,
Как полярная вьюга

Припадает к щекам
И идёт по снегам...
Словно бы по рукам,
Загибая по пальцу.

Я считаюсь скитальцем.
Ты считалась оседлою.
Мы с тобою беседуем,
Разъясняя все смыслы

За минуту до ясности.
Словно бы коромысло:
Если в вёдра заглянет
Обнажённое солнце,

Чьё ведро перетянет?
По ту сторону света...
Или, может, по эту...
Ибо свет между нас.

Мы как стороны света:
Я весной называюсь
И в тебе зачерпнусь отражением глаз,
Как в ведре, полном Леты.
























Овцу от овцы отличать
И от сердец сердца
Может только овца,
Могут только сердца

И, наверное, пастух,
Некий сторонний дух.

А отличить человека
От насущного века
Могут только века,
Кои издалека.

И реку от прочих рек
Могут лишь берега.

Вот и я для тебя
Вышедший из людей:
Как из многих грудей
Взято на вырост сердце.

Ибо сердце изрек,
Как распахнул оконце сразу в грядущий век.

Изречением рек,
Что в тени твоих век,
Некий сторонний дух
Объединяет двух

И от всех отличает,
Если своих встречает.



p. s. коль не от сердца песнь идёт,
она не стоит и гроша.
а сердце песни не споёт,
любви не зная совершенной.

                Бертран де Вентадорн, трубадур









Когда б я полюбил тебя затем,
Чтобы тобой любимым быть взаимно,
То я бы полюбил не насовсем,
А так, как в ледоходе льдина,

Что движется и сокрушается...
И по краям безбожно уменьшается,

Пока не станет обнажённый дух.
Когда б я полюбил тебя затем,
Чтобы тобой любимым быть взаимно,
Не чувствовал себя бы прокажённым

И отвечающим за двух...
И друг от друга отсекающим

Всё лишнее не только во плоти,
Но и на жизненном пути!
Что медленно сквозь нас произрастает
И как согретый снег не тает...

Но таинством становится моим
И таинством становится твоим.
Иначе и душа как дым!
А так она собой заключена

В темницу без дверей или окна,
Но словно бы тобой отворена.























И вот твоя любовь разделена,
Рассеяна по временам.
Сегодня, что пришло из завтра,
Увидело другие племена.

И в них твоя любовь разделена:
Хранимо сердце, сам ты не храним.
Хранимо сердце, сам ты лишь любим.
И одиночество... Любовь всегда одна.

Когда твоя любовь разделена
Ни на её любовь, ни на твою,
А на твоё люблю и не люблю,
Которое всё больше ненавижу...

Поскольку в ней любви самой не вижу,
Не прихожу к тебе из завтра.

Ты правда, а я истина, мы оба
Разделены с тобой до гроба.
И после гроба мы разделены,
Поскольку и видны, да не нужны.

Сегодня, что пришло из завтра,
Сказало обо мне такую правду.

















P. S. Дама не впадает в смертный грех, / Коли любит доблестного рыцаря; / Но если она любит монаха или клирика, / Она поступает дурно: / По закону надо бы сжечь такую даму / На раскаленных угольях.

                любовное право и куртуазность



Дарила усладу ему по любовному праву.
А что мужу ея будет сие не по нраву,
Поведал об этом мой друг Торквемада,
Когда осудил ея вольные взгляды...

И думать забыв, что ему поднесут соловья,
Зажаривши славно!

Дарила усладу на ложе, подобном пожарищу.
Когда-то давно это было... Законы людей
Порою мне кажутся мрачною грудой камней!
Поскольку люблю и поскольку любила,

И думать забыв, что её сердце моё поднесут,
Зажаривши славно... Таков человеческий суд.

Поскольку законы людей преступила,
В далёком краю её бросили люди святые
На милости диких зверей, чтоб её не сыскали могилы...
Но в целости вышла, поскольку любила!

Исправно история лжива,
Должно быть, но в главном правдива.

Когда-то давно я и сам соловьём этим был,
Но вновь я чужую жену полюбил!
Мой друг Торквемада взял камень из груды
И в руку мою положил...

Чтоб мёртвый закон я в живой обратил
И с сердцем моим совместил.

Ведь сплю я на ложе, подобном пожарищу:
На блюде из золота я соловей.
Но даже зажарившись, я веселей,
Чем мрачная груда камней.















Дырявый карман для битв.
И полный карман молитв.

Ведь каждая битва повторна,
А молитва просторна.

Как звук далёкого горна
На просторе молитвы,

В прореху он просыпается...
А от молитв просыпаются

Те, кто в битвах убиты,
те, кто были враги.

Круги такого успеха
Вполне пригодны для ада...

Лишь голый король листопада лепит свои листы
Прямиком на холсты.

Мне ничего не надо.
Есть лишь одна награда:

Лица те просыпаются в прореху моих битв,
А потом просыпаются уже от моих молитв.

























Мир существует, пока не облетела листва
С души моей, этого рыжего существа,

Которое вне мироздания.
Душа есть не-вежество, то есть не -знание

Ожидающей нас пустоты...
Которой не будет, поскольку со мною ты.

Мир существует, пока облетают листы,
И облика не разбудит

Полная нагота!
Мир существует, покуда душа пуста

И себя наполняет внешностью пустоты.
И миг, когда внешность тает,

Себя заменяя душой,
Означает, что мир уменьшился, а душа возросла до большой.















p. s. он отлично обучился наукам и обрел утеху в трубадурском художестве. науки он, однако, оставил и стал жонглером, а песни свои принялся сочинять с рифмами самыми изысканными, почему и кансоны его понять и выучить не так-то просто.

Даниель. Жизнеописание трубадуров







Карма...
Это когда с кормы
Смотрим на чаек, которые были мы.

Карма...
Это когда корма
Приносят в птичьи дома, дабы не вылетали,

Как из кармана деньга!
Дабы на берегу
Труп своего врага увидеть, плывущий мимо.

Мимо ристалищ, капищ,
Мимо просторных кладбищ
Умрут на земле пилигримы...

И вновь являются зримо.
Карма - это хранимы.
Карма - это не мы.

Я наблюдаю с кормы,
Ты наблюдаешь с кормы
Карму, что не летает,

Но словно бы снег тает!
Словно бы на лету!
Словно солдаты Суворова на Чёртовом том мосту.

Вижу вверху высоту (это следы высоты).
Вижу внизу высоту (это следы высоты).
Выйти из тех высот я не спешу. И ты.





















Ты, что оказываешься внешностью пустоты.
Ты - это твои черты.
Ты - это твоя за-черта
Двери, что за-перта.

Ты - это моя мечта.
Мачта, коя взята,
Дабы и я поднимал
Парус на глади внешней.

Словно бы снег вешний,
Что упирается в дамбу
И не увидит дали...
Это мои печали.

Ибо и ты взята,
Словно бы пустота,
Дабы себя наполнить.
Я лишь могу напомнить,

Что с пустотой знаком
Около или достаточно,
Словно бы ил осадочный
(мил тебе иль не мил).

Я ожидаю привычно,
Ибо ты до-статична
Или после-статична...
Словно для горсти пыли

Талый глоток воды.

Ты, которая оказалась малой внешностью пустоты.
Ты - это твои черты.









P. S. Сие написал Монах Златоостровский, а от Святого Цезария говорит, что в некоторых своих песнях он употреблял отменные сравнения и фигуры, и оба сходятся на том, что был он пиит истинный, и что в песнях своих он всегда давал понять, что злословит он и насмехается над истинными пиитами притворно, а превозносит тех, каковые величают себя пиитами, будучи невеждами.

                о Монахе Монмажурском, биче пиитов






Не просто смена одеяний,
А изменение ожиданий.
Как будто я ещё в сомнении.
Как будто я ещё в сознании.

И мне не много тысяч лет,
А просто я одет в дорогу.

Не просто смена одеяний,
А изменение обладаний.
Как будто дали удаляю.
Как будто близи умаляю.

Я ощущаю умиление,
Как будто сбросил ожирение.

Я ожидаю умирания
И ожидаю оживления.
Как одеяние кидаю
На плечи разных ожиданий.

Я знаю много разных знаний...

И лишь взаимности ищу,
Какой-то трепетной интимности.



















                страшны законы сохранения кармы,
                или единственно важны?

Как будто я одет в дорогу,
Как колобок, и понемногу
Я оборачиваюсь ею:
Просачиваюсь между строк,

Как из пробоины, что в трюме.

Как будто я одет в дорогу,
Как колобок, и на угрюмый
Вопрос: Что, если съем тебя?
Отвечу, словно бы любя

И озадачиваясь думой:

Как будто думой оборачиваясь!
Угрюмой правдой сообщаюсь,
Что те, кто мною угощались,
Все сами стали колобками.

Поскольку зримо и не зримо, коли погубишь пилигрима,
На его место заступаешь.

Коли отведаешь меня,
То сам покатишься меж нами,
Просачиваясь между строк
И называясь именами:

Словно пробитую корму я кармой тотчас величаю!

Ты спрашиваешь - отвечаю:
Я колобок, я червь, я Бог.

















Словно летальное снаряжение,
Ложь не приносит здесь облегчения.
Разве что полное разоблачение
Для полноты полёта.

Есть и в тебе что-то,

Есть и во мне что-то...
Словно некая весть,
Которую можно понять
(словно бы вес поднять),

Только её утратив.

Словно летальное снаряжение,
Ложь не приносит здесь облегчения,
Но добавляет караты
К вести, коей богата...

Словно бы тяжкий вес!

Я, снаряжаясь в смерть.
Ты, снаряжаясь в смерть.
Словно бы ей заражаясь...
Но, как луч, отражаясь,

Если она летальна (словно бы величальна),

Как аппарат летательный
Или же взгляд мечтательный.





















О город сквозняков!
Весь огород оков собою отрицая,
Прохладой проходя между домов
И наготой своею осеняя,

Как некоей негаданной наградой...

Ты разглядела город сквозняков
Сквозь ветви слов и завиранья сада
(как будто в обращении к основам
Не сказано: в начале было Слово),

Ты разглядела это завирание...

Как будто бы с загадочных ветвей
Как листьев происходит опадание
Самих домов, что выстроены в ряд...
И вдруг летят, и вдруг они сквозят.

О город сквозняков!

Я оказался прочен и порочен,
Как обруч обернулся вкруг тебя.
Не улетел, хоть мы в сплетениях тел
Не отыскали единения душ.

О город сквозняков!

Я, взявшийся за гуж, тебе ещё не муж.
И ты, мне не жена, во всём вольна.












P. S. Я изобразил море и землю, обоих сидящими, и они перемежались ногами, как иные морские заливы заходят внутрь земли, а земля внутрь сказанного моря.
Бенвенуто Челлини





Вольна полюбить другого
И, значит, должна полюбить
(влюбляться снова и снова)...
Вольна полюбить любого.

Ты, словно тонкая нить,
Сшиваешь своей любовью
Молекулы телодвижений.
Я буду твоей кровью:

Ничуть не хочу заметить
По жилам твоим скольжений
(сближений и удалений
В ряду кровяных телец)...

Я не могу замедлить
Каждую здесь волну.
Но не пойду ко дну
И не достигну дна!

Вольна полюбить любого
И, значит, любить должна.
Такая вот не-свобода
Среди моего народа

В пустынях моей жажды...

Где каждый будет любим,
Поскольку любовь с ним.




















Страшны законы сохранения кармы
Или единственно важны?
Ведь если ты не достигаешь
Хрустальной чистоты горений,

то мир другой найдёт сосуд
Уже не твоему прозрению.

Я среди множества хотений
Хочу хотеть тебя одну
И лишь с тобой пойти ко дну
В реке кармических течений.

Но в каждом дне есть новый день,
Прилипший к коже лист кленовый.

На самом дне есть свет в окне.
Тебя берущий за основу,
А не ту тень, что за тобой
И называется судьбой...

Лишь потому, что словно судно
И каждому глупцу подсудно.

Есть дело, кое должно сделать!
А чья душа наполнит тело,
Чтобы шагало по дороге,
Передвигая руки-ноги,

Не всё ли нам с тобой равно?
Коль и на дне найдем окно.


p. s. Любовь есть некоторая врожденная страсть, проистекающая из созерцания и неумеренного помышления о красоте чужого пола, под действием каковой страсти человек превыше всего ищет достичь объятий другого человека и в тех объятиях по обоюдному желанию совершить все, установленное любовью. Что любовь есть страсть, сиречь страдание, можно видеть воочию: ибо покамест не уравновесится любовь обоих любящих, нет мучения сильнее, чем вечная любовникова тревога не достичь желаемой любви и вотще потерять плоды трудов своих.

                Андрей Каппелдан. О любви. Предисловие










Это то, что дано раз-глядеть:
Утро бросило лёд и медь,
Собой завершая лето.

Ну а то, что дано два-глядеть...
Ну а то, что дано три-глядеть...
Как будто окно протри.

Как будто око протри
Или протри слово,
Чтобы твоя голова видела изнутри,

А не только снаружи.
Скоро придёт стужа...
И что же она найдёт?

Будут дышать души.
То есть вдыхать лёд
И выдыхать полёт.

Я же вдохну взгляд,
Я же выдохну след
Нам предстоящих лет.


























Цветы в вазе
Осыпались.
Вода в вазе
Пахла лесным озером.

Цветы в вазе
Словно бы засыпали,
А потом просыпались...
Как звезда на морозе,

Пронзительны как никогда
(всё более заразительны)!
Если вода в вазе
Как далекие грозы.

Если вода в вазе
Плотная как слезы,
Которые предстоят...
Я представляю взгляд,

С которого облетят
Разные лепестки.
Я представляю повторы,
Которые так легки.

Вот цветы преподносят,
Как преподносят взоры
(или прочие вздоры),
Чтоб осветились правдой,

Словно лесное озеро искренним становясь.

Так цветы отличались
От моего листопада.
















Кому дано, тому и надо,
Ведь каждому даны по силам
Все колыбели и могилы
От колыбели до могилы.

Кому дано, тому и взгляды,
А не дано, так слепота!
И черно-белые цвета...
И голос, как в немом кино,

Который надобно измыслить:
Для низкой жизни были числа!
Для близкой жизни были числа!
И не было далёкой жизни.

Кому дано, тому по силам
Всё то, что озирает око,
Которое не укоризна
Ни колыбели, ни могилы.

Тебе сегодня одиноко,
Поскольку судишь глубоко.
Душа пришла ко мне легко
И всё же родилась до срока.



















P. S. Она создает иллюзию мирового признания и является как бы свидетельством бесспорных качеств кинопроизведения, что, естественно, не факт, — цитирует режиссёра РИА Новости. — Сама формулировка категории — "лучший фильм на иностранном языке" — должна вызывать смех у кинохудожников всего мира. По существу, это сегрегация мирового кинематографа от англофонного мира (США, Англия, Австралия и Новая Зеландия), что, по-моему, является отжившей свой век идеей Запада о своём культурном доминировании»

Андрей Кончаловский








Всё то, что созерцает око
И около любых сердец,
Любовь не просто отрицает,
Но красотою нарицает,

Поскольку любят вопреки.

Всё то, что созерцает око,
Как по течению реки,
Так и течения напротив,
Мерцает как в водовороте,

В котором солнце - посреди.

Я вышел с солнцем на груди.,
Я вышел с сердцем, что в груди,
И их местами поменял...
Поскольку я не созерцал,

Но сразу досягал рукою.

Я никогда не был рекою,
Что от истока до впадения
Есть бесконечное течение.
Ведь я сижу на берегу

И я сужу не труп врага,

Но сердце, что со мной созвучно,
Пронзительное как излучина.












Мы говорим не карма, а корма.
Мы говорим не тело, а дома,
В которых посели'тся дело,
Когда твоей душе дано пролиться

Из одного сосуда да в другой.
Когда твоя душа будет слугой,

А не хозяином твоей руки
Или течением твоей реки,
Обычное любовное влечение
Окажется иллюзией свободы...

Звездою моего же небосвода
Ты мне покажешься. Ты часть моей природы.

Мы говорим не карма, а корма,
С которой мы посмотрим на дома,
Которые на пирсе оставляем...
И только лишь течения не меняем,

Которое безудержно влечёт.
Моя любовь сейчас наперечёт.

Твоя любовь сейчас наперечёт.
И солнце, что в зените, будто кречет
Клокочет или голову печёт,
И клювом пробивает темя.

Из всех времён я выберу не время,
А верность, что не кончится к утру.



















Если даже хочешь солгать
(словно уж, что хочет летать)
И берешься за этот гуж...
То не скажешь, что ты не дюж,

Словно уж, что хочет летать.

Ведь слова говорят за слова.
Ведь у слова есть голова,
Стало быть, и уши, и рот.
Если ложь лищь в уши вползёт,

Ибо рот изрыгает душу.

Даже если хочешь солгать,
То значений всех не сыскать
У солжённого ныне слова.
Ты искал значения другого,

Но сказал лишь другую правду.
Даже если солгать пытался...
Словно рот, что душой питался.
Изрыгает душу обратно!
Знаю, это невероятно,

Но слова говорят за слова.

И не может твоё со-лгание
Изменить основ мироздания.





p. s. На корабле одолела его тяжкая болезнь, так что бывшие с ним считали его уже умершим и, доставивши в Триполи, как мертвого, положили в странноприимном доме.   Графине же дали знать об этом, и она пришла к нему, к самому его ложу, и заключила в свои объятия. Сразу узнал он, что то сама графиня, и вернулись к нему слух и чувства. И воздал он славу Господу за то, что сохранилась ему жизнь, пока он ее не узрел. И так он и умер у нее на руках. И повелела она похоронить его с великими почестями при храме тамплиеров, сама же но великой горести о нем в тот же день постриглась в монахини.

                ДЖАУФРЕ РЮДЕЛЬ, СЕНЬОР БЛАЙИ









Иногда (ино-где) - следует верить другим.
Иногда (или ино-когда) - поменять города,
Страны и океаны
На лице проходного глобуса

Не значит - менять основу
И задавать вопросы,

Выпытывая подноготное.
Следует просто верить,
Что вера всю землю наследует,
А не то, что вокруг оси (потное и животное).

Иногда следует верить
И открывать двери.

Я вышел траву косить
И голоса голосить,
И синеву озирать,
Словно другим становясь.

Словно весенняя завязь,
Я тебе другим называюсь.



























Белый шум в голове
Называется просто - верой.

Когда ни чувства, ни дум,
Есть только белый дым,

Что от печной трубы,
Что от глади речной

И от простого погоста...
Когда никакого роста

Просто в телесном росте,
Но много его в небесном.

В утробе бывает тесно
И тесно бывает в природе

(бывают мучительны роды
Или же поучительны).

Ведь рядом есть белый шум,
И никакой преграды.










P. S. Ласточка, ласточка, дай молока,
Полные звездами дай облака,
Дай, не скупись, всей душой заступись
За голое тело.
За влюблённое сердце,
За привольные мысли,
За воскресшие чувства.

Юнна Мориц




Небесные красавицы явились к мудрецу
И отвлекли его от мудрых мыслей.
Поскольку лишь красавицы к лицу
Тому, кто опускает весла

Во много гладей вод...
Корабль плывёт,
А в нём мудрец, небесный тихоход
Среди других исчисленных планет.

Мне дела нет
Ни до того, что этот гений
Был отвлечён от множества прозрений,
Ни до того, что семя, а не свет

Стал проливать.
Небесные красавицы явились к мудрецу,
И в этом была тоже благодать,
Поскольку перестал мешать богам.

Забрасывая домыслы за край,

Я, как вороний грай, лечу по небу,
Словно по нёбу очень черствым хлебом.






















Мне дела нет.
Мне тела нет.
На много лет вперёд один лишь свет.
На много лет назад одна лишь тьма.

Поскольку ты пришла ко мне сама,
Чтоб продолжаться в деле или в теле,
Моя любовь дана тебе по вере
Или ещё - по мере скромных сил...

Мне дела нет.
Вот дождь заморосил,
Чтобы меж капель проходило тело...
Поскольку белый свет заголосил,

Как человек, родившийся при родах!
Рождаются гиганты и уроды,
И всадники, в руках у коих плети...
И под плетьми опять заплачут дети: те и эти.




























Вот я делаю предложение.
Поначалу выходит белое,
А потом выступает чёрное...
Ибо этих цветов сложение

(ибо этих цветов со-лжение,
Усложнение этих цветов)!
Ибо, делая предложение,
Я, должно быть, признать готов,

Что ещё не колеблю основ...
Что ещё не колеблю снов,
Ибо словно бы сплю под мостом,
По которому гонят ослов

Совершенного Буридана!
А потом, предложение делая
(поначалу вполне белое),
Я не выпью моря-окияны,

Словно древний философ Ксанф.
Вот я делаю предложение
(словно поле душистых трав),
А потом начинаю солжение,

Высыхание от души...
Вот я делаю предложение!
Словно все миражи сдуло.
Или даже к виску дуло.




p. s. нет ни в речах, ни в манерах обмана:
в речи её нахожу
тонкость бесед каталонского плана,
стиль - как у дам из Фунжу.
зубы - подобие маленьких льдин -
блещут в смеющемся рту,
стан виден гибкий сквозь ткань пелерин.

Бертран де Борн








Да, женщина может быть чудом,
Но всё в этом мире - чудо.
Словно из груды алмазов
Взяли один алмаз.

Ибо необычайна,
А не просто случайна.

Да, женщина может быть чудом,
Сразу не в бровь, а в глаз...
Как поцелуй Иуды,
Переданный в рассказах,

А не тобой совершённый
Твой поцелуй совершенный.

Всё в этом мире цельно.
Всё в этом мире ценно.
Даже моя геенна,
Что меня ожидает.

Если мне одиноко,
Где-то со мной около кто обо мне зарыдает?

Я полагаю, никто.
Воду сквозь решето,
небо сквозь решето
Я не пролью в пустыне.

Женщина может быть чудом,
Названная по имени, только когда полюблю.























Как саламандра в пламени,
Названная по имени.

Как молоко в коровьем
Вымени поголовья.

Чтобы соски губами.
Чтобы не землю гробами

Я из немоты подъемлю...
Ибо живую землю,

Как сизифову глыбу.
Мы с тобою могли бы

Произносить друг друга
И губами носить прямо из смерти в жизнь.

Словно идёт дождь
Душами сверху вниз.





















P. S. 29. Кого безмерное томит сладострастие, тот не умеет любить.
30. Истинные солюбовники воображением никогда друг друга не покидают.
31. Одну женщину любить двоим, а двум женщинам одного отнюдь ничто не препятствует.

куртуазный кодекс



Небо и земля долговечны
Лишь потому, что они человечны.
Лишь потому, что любя
Не для меня и тебя

Небо меняет землю,
А для всех на земле.
Ибо и я подъемлю
Словно бы на крыле...

Даже на малую пядь
Землю приподнимать!
Делая парусами
Жизни под небесами.

Я же недолговечен
И едва человечен.
Слишком уж много всего,
Вслед за чем ничего в жизни не остаётся.

Небо небом зовётся
И со мной расстаётся.
Земля зовётся землёй
И расстаётся со мной.

Оставив посередине
Где-то в моей пустыне.
Дабы жил тишиной
Вечности подо мной, вечности надо мной.



















Воображением друг друга не покинут
Любовники, они всегда в соитии.
Когда расстанутся с телосложением,
У них останутся телосожжение

И этот сладкий запах катастрофы.

Воображением друг друга не покинут.
Воображением придут на мягких лапах,
Словно строфа к строфе у трубадура...
У них останется одна натура,

Одно изображение на холсте.

Воображением друг друга не покинут
Любовники, они всегда не те,
Которые в реальности совместны.
Ведь разделение настолько тесно,

Что начинает теловычитание...

Тело-летание почти летальное.
Тело-лобзание почти глобальное.
Как будто глыба сокрушает глыбу.
И мы могли избавиться от тел!

От тех, в которых слякоть или прах.

Я единения хотел, и ты хотела,
И близости такой мешает только страх.






















Когда по тихой лестнице души
Любовники идут друг к другу,
То осыпаются как миражи
И вьюги, и тела, что помешаются!

Поскольку их смешаются умы,
Насколько сердце в сердце помещается.

Когда по тихой лестнице души
Любовники друг к другу устремляются,
То если поднимается один,
Другой к нему ничуть не опускается.

И начинают их сердца дышать
Одно в другом, как водоём и небо.

Когда на тихой лестнице души
Со мною совершается как небыль
Всё то, что плотью величалось прежде...
А ныне открывается как вежды.

Поскольку обернулось сутью
Нисколько не обманутой надежды.


























Ибо всякий любовник бледнеет
Перед взором, ему солюбовным...
И почти исчезает в котором,
Ибо тело становится вздором.

Ибо тело тогда устремляется,
Убегает по встречному взгляду.

Ибо всякий любовник бледнеет,
Если души становятся рядом,
Оттирая как влагу ситрекла
Отражение плоти, где мгла

Ослепительным сменится светом.
Лишь любовники знают об этом.

Ибо каждый любовник бледнеет
Перед взором, ему солюбовным,
И становится как бы бескровным,
И становится как бы бесправным...

Ибо все поголовно одинаковы в главном,
Перед истиной, что пламенеет.










p. s. ничего нет банальнее человечеству, как смерть; второе место после нее занимает рождение, потому что не все родились, кто умирает...

Фридрих Ницше