Последний выстрел

    рассказ
 В небольшом провинциальном городке произошло ужасное чрезвычайное происшествие. Да и городом-то он был назван незадолго до начала перестройки. Когда-то это была небольшая деревенька, образованная до революции переселенцами. Люди жили в ней разные в основном крестьянского роду-племени. Пахали землю, которой было вволю, и родила земля богато, так что жили деревенские люди безбедно. К тому же в окрестных лесах зверей водилось множество, а в реках рыбу ловили всякую. Деревня постепенно расстраивалась,прирастая новыми семьями и подворьями. Её жители верили в Бога и царя-батюшку. Поэтому вскоре на самом высоком месте деревенские мужики скопом по копейке, по брёвнышку возвели небольшую церквушку и пригласили на службу попа. В каждой избе в переднем углу непременно располагались иконы, украшенные рушниками, которые хозяйки к праздникам стирали и тщательно разглаживали рубелем - прототипом современного утюга, о котором современная молодёжь может разве что в музее увидеть и узнать его предназначение, благодаря описанию экскурсовода.
   Ну да начала я свой рассказ с чрезвычайного происшествия случившегося в мэрии, как с недавних пор стали называть главное начальственное учреждение, во главе которого находился мэр в окружении своей многочисленной чиновничьей братии. Когда-то там для обустройства начальства в центре деревни находился большой по деревенским меркам дом в три комнаты с большой прихожей, оставшийся от раскулаченного селянина. Кулаков, а точнее крепких зажиточных крестьян, новые власти в те смутные времена вырубали, как класс, с корнями вырубали, вместе с многочисленным потомством. Детей в таких крестьянских семьях, как правило, было много, а потому и работных рук было в хозяйстве предостаточно, что и обеспечивало семье и сытный стол, и добротное подворье.
   Новая власть, а вернее её поросль, вожаки-комсомольцы, долго не церемонилась с богомольцами и под вопли стариков и старушек снесли с купола церкви крест и укрепили на его месте красный флаг. Иконы вместе с церковными книгами и прочей утварью сожгли на костре. А в церкви устроили клуб с танцами и самодеятельными представлениями. Вот только купол церковный, как не старались, так и не смогли снести. Старики говорили, что когда возводили купол то со всех дворов приносили яйца для приготовления раствора под плитку, отчего и держалась плитка словно намертво приклеенная, и сиял купол словно голубое небо. И старушки, проходя мимо клуба и слыша громкую музыку, украдкой крестились и старались поскорее пройти мимо.
И хоть развевался наверху купола флаг, а у входа висела табличка с указанием нового назначения здания, все в округе называли его по-прежнему церковью. И даже кондукторши ближайшую автобусную остановку так называли. Но, с Богом сражались не только путём уничтожения церкви. В школах и во всех учебных заведениях, по всей стране с молодёжью проводили целенаправленную работу по развенчиванию православных обычаев, призывая выбрасывать из домов иконы и не участвовать в православных празднествах.
   Семья Ивановых была обычной советской семьёй. Глава её, Фёдор Игнатьевич, даже повоевал в Гражданскую. Не то, чтобы он был ярым коммунистом, а просто, оказавшись в семнадцать  лет в окопах Первой Мировой, и послушав агитаторов, решил, что целесообразнее вернуться домой в деревню и пахать землю. В деревне у него уже была молодая жена, с которой они обвенчались перед уходом на фронт.  Но пахать сразу не получилось. В деревне уже была другая власть, и сельчане ему разъяснили, что землю надо ещё получить, а для этого за неё необходимо повоевать. Так Фёдор Игнатьевич с той же прихваченной с фронта винтовкой снова оказался в окопах, только врагами напротив него были такие же русские, а иногда и вовсе знакомые односельчане.
   Вернувшись домой, Фёдор повесил свою винтовку в хате, иконы снял, но выбрасывать не стал, а, завернув в старую тряпицу, отнёс по просьбе матери на чердак и спрятал  под разной рухлядью, хранившейся там с незапамятных времён. Позже там же он спрячет и свою винтовку, когда новые власти начнут реквизировать у граждан всё, что могло когда-нибудь выстрелить. А не то, не дай бог, опять начнут стрелять в сторону власти.
   Фёдор Игнатьевич в деревне слыл уважаемым человеком и как Ветеран Гражданской войны, и как Ветеран Великой Отечественной, где ему также довелось повоевать, и к тому же там сложил голову его единственный сын Михаил. Как  ветеран Фёдор Игнатьевич пользовался льготами. Так его каждый год приглашали в клуб на торжественные мероприятия по случаю праздничных дат. Он надевал на себя выходной пиджачишко с многочисленными наградами и под руку с Галиной Ивановной шёл на торжество, чем очень гордился. В трудные годы всеобщего дефицита продуктов на прилавках магазинов ветеранам выдавали по праздникам талоны на приобретение кое-каких продуктов, что ему также доставляло гордость. Выкладывая на стол принесённые из магазина продукты, он с гордостью говорил:
 - Помнит советская власть мои заслуги!
 - Да, да, Феденька, - и вздыхала, философски добавляя,Галина, - только когда уж тот коммунизм-то придёт? Без талонов было бы лучше, чтобы всем всего хватало. Есть-то,  чай, всем охота!
 - Будет тебе причитать-то, старая. Всё у нас будет, - и добавлял, похлопывая жену по плечу, - Будет у нас белка, будет и свисток. Главное, чтобы войны не было. И всё будет хорошо! Картохи накопали, капусты насолили, что нам ещё надо-то, старая!?
Вот только жил Фёдор Игнатьевич всё в той же старенькой, оставшейся от родителей избушке с похилившейся, протекающей в дождь крышей, осевшими в землю стенами, не говоря уже об удобствах во дворе. Высокие власти обещали ветеранам благоустроенное жильё, намечали сроки, иногда распекали местное начальство за невыполнение указов. Но местные начальники, из тех же комсомольцев, что раскулачивали когда-то кулаков-мироедов и пели - мы наш, мы новый мир построим, постепенно неплохо благоустроили свои семьи и по внешнему их виду получали весьма недурные зарплаты и далеко не ветеранские льготы.
 А Фёдор Игнатьевич всё ждал и ждал обещанной квартиры, регулярно наведываясь в Совет Ветеранов, где висели списки очередников на жильё. Ему так хотелось пожить на старости лет, не выходя по утрам во двор за удобствами. А между тем умерла Галина Ивановна после долгой мучительной болезни, полученной во время войны, когда она работала в шахте вместо ушедшего на фронт Фёдора Игнатьевича. И жизнь ветерана превратилась в одну сплошную ночь. В продуваемой всеми ветрами избёнке, лёжа на одинокой кровати в телогрейке и под всеми имеющимися одеялами, он часто плакал и просил бога забрать его  Галине Ивановне к себе. Он всё реже вспоминал про обещанное ему жильё, которое по словам начальников совсем мало строится.
   А вот дом, оставшийся от раскулаченного мироеда был давно снесён. Вместо него в центре города выстроили огромное в четыре этажа здание с красивым подъездом, широкими стеклянными дверями и светлым вестибюлем. Вместо трёх комнат того кулацкого дома в новом здании обустроили много просторных кабинетов с красивой мебелью, компьютерами и телефонами.
   Фёдор Игнатьевич однажды, постучавшись, вошёл в такой кабинет и попытался спросить про квартирную очередь, но девушка, сидевшая за огромным столом, уставленным телефонами и ещё какими-то неизвестными ветерану приборами, едва взглянув на него, сказала, что ему надо проверять свою очередь в Совете Ветеранов и вообще не стоит отвлекать главу города всякими пустяками. Подойдёт его очередь - всё получит. Правительство не зря, мол, беспокоится о ветеранах. Ждите. А когда ветеран попытался что-то возразить девушке, та и вовсе ему нахамила, сказав, что квартира ему вообще вряд ли положена, так как у него имеется дом. Так и сказала - дом,который ему самому надо просто отремонтировать,а не пить самогонку. Так и сказала.
   Как Фёдор Игнатьевич добрался до дома, как он свалился на свою постель, старик плохо соображал. Очнулся он от того, что его трясло, буквально подбрасывало на постели. Кряхтя и стоная, поднялся он с постели, плохо соображая, что делать. И тут он вспомнил слова, что сказала ему девица про самогонку. Он никогда не готовил это зелье, хоть бывало и прикладывался с друзьями по праздникам. Так пили же все, и он не мог отказаться, в меру, конечно. Но сам ни брагу,ни самогонку никогда в доме не держал. Так с самого начала их семейной жизни повела Галина Ивановна. И он был согласен с ней.
   Фёдор Игнатьевич промёрз и очень хотел согреться. У него около печки всегда лежала охапка дров, специально высушенных для растопки, так как уголь, привозимый ему, был плохого качества и разжечь его без сухих дров было трудно. Выйти во двор за углём у старика не было сил, и он подбрасывал в топку сухие поленья одно за другим, пока они не закончились. Старик спохватился, заметив это. Но ему стало так тепло у горящей печки, так хорошо, что он не заметил, как задремал, и ему приснилась его Галя, молодая и здоровая. Задвижку он не закрыл. Огонь в печке быстро погас, и в избушке снова стало холодно. Всё тепло от сгоревших дров вылетело в трубу.
   Фёдор Игнатьевич, сидя на табуретке возле погасшей печки, старательно пытался лучше припомнить сон и свою Галину Ивановну. Ему так захотелось её увидеть воочию. Старику даже показалось, что она где-то здесь, как раньше, стоит рядом возле висевшей с потолка зыбки и поёт что-то  своё задушевное для любимого ими сыночка Мишеньки. Он даже взглянул на потолок, где до сих пор ещё торчал вбитый им крючок для зыбки. Немного подумав, Фёдор Игнатьевич поднялся с табуретки и отправился в кладовку, где стал разбирать разные, нужные ему в хозяйстве, вещи. Отложив кое-что в сторону, старик достал  связанную жгутом верёвку. Подёргал её, чтобы убедиться  в крепости, но, немного подумав, отбросил в сторону и поднялся по лестнице на чердак. Там он достал аккуратно замотанный в тряпку предмет, оказавшийся его старой винтовкой, к которой он не прикасался много лет. Осторожно держа винтовку в руках, Фёдор Игнатьевич спустился с чердака и, положив винтовку на кухонный стол, тщательно протёр от нанесённой им когда-то смазки и пыли, прочистил ствол, а затем на дне сундука достал припрятанный холщовый мешочек, где хранилось несколько патронов. Зачем он их хранил, ветеран и сам не знал. Фёдор Игнатьевич достал из мешочка два патрона, внимательно осмотрел их и положил рядом с винтовкой. Потом долго сидел, глядя на винтовку и патроны. По его лицу пробегали какие-то тени. Он встал, не спеша, вышел во двор и медленно пошёл по тропинке в конец огорода, осматривая грядки, которые много раз старательно перекапывал, а Галина рассаживала на них рассаду, а потом они вместе убирали урожай, любуясь красотой плодов. А какие красивые цветы выращивала Галина!? Георгины, пионы, ромашки! Но сейчас была осень. Недавно по почте он получил открытку с приглашением на торжественное собрание по случаю очередной даты Октябрьской революции. Однако в этот раз Фёдор Игнатьевич в клуб не пошёл, то ли потому, что рядом не было Гали, то ли ему нездоровилось, то ли настроение у него было не праздничным.
   Обойдя свой участок, Фёдор Игнатьевич долго стоял на крыльце,с которого хорошо просматривалась ближайшая сопка. Он вспоминал свои лучшие моменты жизни с Галиной Ивановной: рождение сына, возвращение с войны, весёлые встречи с друзьями по праздникам. Он любил эти минуты, когда солнце красиво опускалось за сопку, наблюдая  уходящий день и вступающую в свои права ночь. В домах постепенно зажигались огни. Город затихал. В эти минуты он как-то с особой болью ощущал своё одиночество.
   Фёдор Игнатьевич вошёл в дом и, не зажигая огня, лёг на свою постель, привычно укутавшись всем, чем было можно. Спал он плохо и не только потому, что в доме было холодно, просто голова у него раскалывалась от тяжёлых мыслей. И он, никогда раньше не молившийся человек, лёжа в холодной постели, истово молился богу, прося прощения за мысли греховные, которые гнездились в его голове помимо его желания и не покидали ни на минуту. В комнате постепенно светлело, пора было вставать. Он поднялся с кровати, взгляд его упёрся в лежащую на столе винтовку. Старик открыл шифоньер, достал свой пиджак с наградами, не спеша, оделся, взял со стола винтовку, зарядил патрон, потрогал затвор и, не закрывая двери, вышел из дома.
   Спокойно, не слушая секретаршу, Фёдор Игнатьевич открыл дверь высокого начальника, поднял винтовку,которую он крепко держал рукой, прижимая к боку и выстрелил в грудь мэра, а сам тут же упал. Вбежавшие на звук выстрела в кабинет люди увидели сидящего в кресле с откинутой головой мэра и лежащего на полу ветерана. В руке у него был зажат патрон. Рядом лежала винтовка. Патрон ветеран, видимо, приготовил для себя, но сердце его не выдержало и навсегда остановилось без второго выстрела.