Стихи разных лет

Пугачёв

Как влюбилась сгоряча, я в Емельку Пугача.
По неволе, да на воле.

Конь мой птицею летит, солнце мне глаза слепит
В чистом поле, на просторе.

 – Ты меня, казак, не трожь. Не шуткую.
А не то получишь нож в морду злую.

Но он глянул в душу мне глазом кротким,
Разбудив во мне нежность лебедки.

– Я тебя приворожу, околдую,
Своей лаской придержу, зацелую.

Всё бы было хорошо, да так не бывает.
На Руси лиха беда с голытьбой гуляет.

Мы друг другу в пояс низко кланялись,
И закаты над рекой зарумянились.

Словно ворон, взвился кнут в чистом поле.
Разгулялся русский бунт да на воле.

 – Я тебя царицею, коль изволишь, сделаю.
Мою любу голубицу, лебедь белую.

Над Россией звон гудёт, бьёт набатом.
Собирается народ, брат со братом.

Собирается народ на венчание.
Власть хватает разный сброд на заклание.

Судят-рядят сгоряча да Емельку Пугача,
Лютой казнью, с неприязнью.

 – Я за смерть твою молюсь без страдания.
Только душат молитву рыдания.

Одна радость на двоих нам останется.
Мы с тобой, Пугач, вовек не расстанемся.

Улыбнулся Пугач – он заметил:
В тишине пролетел будто ветер.

Голос взмыл над толпой, чист и звонок:
 – Это твой, Емельян, Пугачёнок.

Вверх она подняла мальчонку.
Поклонился Пугач Пугачёнку.

 – Ты прости, царица, знать не свидимся…
Он шептал, а топор уже вздыбился.
 
Одинокая женщина

Ты нежна, но не кротка,
И походка так легка…
Для кого-то ты находка,
Для кого-то маята.

Одинокая женщина,
Как жестока судьба.
Ты с мечтою повенчана,
Хоть сама ты – мечта.

Красотой не обижена
И в весеннем цвету.
Так зачем же униженно,
Ловишь взгляд на лету?

А потом вдруг взбунтуешься
И, не глянув, пройдёшь,
И знакомую улицу,
Словно лампу, зажжешь.


Эмигрантская песня

Как будто бабкины трясут в кустах перины,
Роняют пух деревья исполины.
Воспоминаний жалкие лохмотья.
Вы с кем вдали и как теперь живёте?

Какао, кофе, водка, лимонад,
Дала мне родина коленкою под зад.
Я долго кувыркался и летел,
К тебе одной вернуться так хотел!

Года, границы, странствий километры…
Нас разбросали судеб злые ветры.
Остался только нежный аромат,
Пух тополиный, чуть надменный взгляд.

Как будто бабкины трясут в кустах перины,
Роняют пух деревья исполины,
И на верёвках сушится бельё…
Как это было и недавно, и давно.

Хиреют планы, лики и надежды,
Как детства обветшалые одежды.
А между нами Тихий океан.
Ужель у вас всё тот же тонкий стан?

Как будто бабкины трясут в кустах перины
Роняют пух деревья исполины
Воспоминаний жалкие лохмотья
Вы с кем вдали, и как теперь живёте?



Под кайфом

Под голубейшим небосводом,
Над разморившимся народом,

Летает тополиный пух –
Прообраз зимних белых мух.

А в голове туман, туман…
Ты от жары немного пьян.

Но взор от неги не потух.
Ты не самец и не петух.

Не созерцатель, не герой.
Ты просто очень молодой,

С природой воедино спит.
Душа чуть дремлет, но не спит.

Закончит пух свой славный бег…
Ты снова просто человек.

В заботах, дрязгах, суете,
Где я не тот, и вы не те.

Жизнь-жестянка

Веселим себя и плачем,
И по жизни резво скачем.
Иногда по ней ползём,
Собирая чернозём.

А она такая штука,
В ней веселье есть и скука,
Есть издержки и сюрпризы,
И забавы, и капризы.

Пустяковый недостаток –
Век чертовски быстр и краток.
Эх, чего, да ничего!
Мы прописаны в него:
 
Кто для птичьего полёта,
Для рывка, иль для помёта,
Кто для прочих развлечений,
Для унынья и мучений.

Пребываем в нём, как дома,
Жизнь нам кажется знакомой.
Понаслышке, иль по книжке,
Или просто по судьбе, да по горю-лебеде.

Что-то на душе гриппозно,
Только не было бы поздно.
Я серьёзно! Вы серьёзно!
Может, жить начнем вдвоём?

И теперь живем мы вместе,
Мне б пропасть на этом месте!
Вместе плачем и поём
Между правдой и враньём.

Тётя Мотя
 Кликушеская песня

Ах, тётя Мотя, здрасьте , тётя Мотя!
Глазам не верю! Вы ещё живёте.
После трёх обысков и десяти облав,
Лесоповал был и лесосплав.

Да, я живу, и как, сама не знаю.
Спасибо партии и Ёське-вертухаю.
После трёх обысков и десяти облав
Вас всех доставят на лесосплав.

Ах, тётя Мотя! Браво, тётя Мотя!
Ушам не верю, вы ещё поёте:
 – На пионерской зорьке, помню, бля,
Такие с нас мочили кренделя.

Ах, тётя Мотя, прибалдел я что-то…
Я на прощанье сделаю с вас фото.
Чтобы узнало сразу полстраны,
Какого шарма были вы полны…

На войне, как на войне

На войне, как на войне, кто-то в белом на коне.
Остальные все во чёрном и, как водится, в дерьме.

За столом, как за столом, все немного под хмелём,
В голове у многих мутно, утром, вечером, и днём.

На страде, да на страде, я купался в лебеде
С молодой одной лебёдкой – где, не помню точно, где.

Нынче стая лебедят, все прилежно есть хотят,
Все во белом, я во чёрном, уж который год подряд.

Во хмелю, да во хмелю песню я тебе спою,
В доме нашем, во просторном, я уж точно не в раю.

 Калитка

Звучит беседа, скрипит калитка,
Грозит свобода или отсидка.
Куда податься – Запад, Магадан.
Налей-ка, батя, ещё стакан.


Чужой свободы лихая поступь.
В краю колымском лишь ветра посвист.
Я не крутой и даже не злодей.
А ну-ка, батя, ещё налей.

Не превратиться только бы в скотов,
Довольствуясь, что есть еда и кров.
Страдать я, право, вовсе не готов
За дело наших дедов и отцов.


Звучит беседа, скрипит калитка,
Грозит свобода или отсидка.
Куда податься – Запад, Магадан.
Налей-ка, батя, ещё стакан.
 
  На закате жизни
  романс
Мадам, листья падают где-то,
Пока что не в нашем краю.
Я в осени бабье лето
Особенно нежно люблю.

Мадам, на далёкой опушке,
Из листьев пожухших настил.
Да, что я? Как помнится, Пушкин.
Осеннюю пору любил.

Слезливая муза поэта.
Она, как праматерь весны,
Как сон после знойного лета,
В багряных закатах листвы.

Рыдает за окнами скрипка,
Ей вторит в сердцах саксофон.
Застыла гримаса-улыбка
Отметина лучших времен.

В минуты, когда не при деле,
Мы снова, как в детстве, в полёте.
А годы уже на пределе,
А время уже на излёте.


Желание

Мне наплевать на толстый слой румян.
Мне начихать на бюста тонкий слой.
Кто нынче без особого изъяна?
Звезда экрана, иль мечты герой!

До фени мне всех сплетен пересуды,
До лампочки накал чужих страстей.
К чему все эти старые этюды.
Мне так хотелось лечь с тобой в постель.

Я был наивен, молод, простодушен.
Меня на старте кто-то обошел.
С тех пор прибит, несчастен, я и скучен,
Судьбою брошен на произвол.

Вблизи тебя кругами увивался,
Все не решался, мучался, страдал.
Не обретя тебя, я горькой утешался.
Доутешался – в алкоголики попал.

А ты жила направо и налево.
И умудрялась оставаться королевой,
Моей, как сон, несбыточной мечты.
С бутылкой – я. На царском троне ты!

Прошёл слушок про недуг венерический.
Не состоялся. Ты лечила геморрой.
Ну, кто там следующий, такой лирический?
И у меня трояк не пропитой.

Смеркалось

Смеркалось. Жук жужжал навозный.
Тоска, как желчь, как рашпиль по душе.
Нас на пригорке ждали звезды,
И дятел бил прощальное туше.

Мы все ж расстались,.. Обмелели реки,
Воды из них так много утекло.
Я не прощу себе, да и тебе вовеки,
Прокравшееся между нами зло.

Пустая ревность. Грязные наветы.
Кому-то в жизни больше не везло.
Маячат одиночества приметы.
Я творчество сменил на ремесло.

Застолье поменял я на лекарства.
Ушли слова в воспоминаний тень.
Тоски и неприкаянности царство,
Наполнили собой промозглый день.

Друзья уходят  чередой,
А с ними радость, и веселье.
И дом становится холодный и пустой,
И ждет уж кладбище тебя на новоселье.

Солнечное затмение

Твой голос душу рвет на мелкие куски.
Я без него, как зверь, скулящий от тоски.
Мир без тебя бледнеет, глух и нем.
Ну, хочешь хохмы для, свою я шляпу съем.
 
А хочешь, совершу нелепее поступок,
Чтоб улыбнулась мне, без всяческих уступок.
Ты, крикнув:– Дурачок!– согреешь наши души,
Вдруг шляпу отобрав, натянешь мне на уши.

И скажешь невзначай,– какое, право, дело.
Отведай, вот, мою, она мне надоела!–
Вмиг солнце воспарит, покинув горизонт.
Глаза на миг прикрыв, раскроешь белый зонт.

Мир засияет вновь. Его мираж так хрупок.
Но в жизни всё не так, без скидок и уступок.
Сказав мне,– ты подлец, – пощечиной заверив,
Рыданья подавив, захлопнешь сразу двери.


Дворняга

Он смотрит нежно мне в глаза,
 И летом, и зимой,
 И согреваешь душу мне
 Мой верный часовой.

 Один меня не предавал
 В час страшный роковой,
 И сторожил в ночи всегда,
 Мой верный часовой.

С предательством он не знаком,
Не чует подлеца.
Слезу шершавым языком
Стирает мне с лица.

Мне машет весело хвостом,
Когда вхожу в пустой свой дом,
И лая радостного звон,
Ни как сдержать не может он.

Моя отрада, мой покой,
В ненастье непогоды.
Мой самый верный часовой,
Дворняжеской породы.

Ностальгия

Найду себе игрушку,
Чтоб время прожигать.
Найду себе подружку,
И буду обожать.

Возьму гитару звонку,
И песню напою.
Про дальнюю сторонку,
Где я бывал в Раю.

Где молодость лихая,
Как песенка ни чья.
Где нет конца и края
У речки и ручья.

Кума

Сегодня смерть моя кума,
Мне хочется сойти сума.
Так надоели прохиндеи,
Их завиральные идеи.

Вот дружба трещину дала.
Жизнь закусила удила,
И к полынье меня несёт,
Где льдина льдину с хрустом мнет.

И верность отдает концы
Под золотые бубенцы.
Под звон сурдинок и фанфар,
Как жаль, что это не угар!

Мерцает жалкий мой рассудок
Среди нелепых пересудов.
Когда-то трезвый гордый ум
Был полон благородных дум.

Прозренье тоже суета,
Когда на сердце маята,
И чья-то жесткая пята,
Мне грудь сдавила до хребта.

Смерть испытующе глядит,
Но взять в объятья не спешит.
Я Агасфер, я вечный жид.
Мне искупленье не грозит.


И над душой эксперимент
Творит в кутузке грязный мент.
Он через почки, через гнет
Мозги дубинкой достает.

И жизнь не в силах перенесть,
Шепчу слова, почти крылаты:
– Я есть, пока еще я есть.
И месть зовёт в свои солдаты.

Как будто в детстве
песня
Как будто в детстве, как будто снова,
На миг я вышел навек из дома.

А на пороге молодая мама
Мне всё твердит, какой же ты упрямый.

Ну, хоть ещё немножко погоди,
Не торопись, вся жизнь впереди.

–Нет, мама не могу я больше ждать.
Мне мир огромный нужно покорять…

И от рассвета, до заката дня
Огромный мир всё покорял меня.

Как будто в детстве, как будто снова
На миг я вышел навек из дома,

А на пороге молодая мама
Мне все твердит, какой же ты упрямый!

Ну, хоть ещё немножко погоди!
…А жизнь давным – давно уж позади!

Хандра

Ездовой, эх ездовой,
Свежий ветер за кормой.
Ты куда так быстро гонишь?
Я и так едва живой.

Вестовой, эй вестовой,
А на сердце не покой,
На душе переполох,
Видит Бог, эх, видит Бог!

С запоздалой, скверной вестью
Ты застал меня врасплох.
Не пригладишь чёрной лестью
Чёртовый чертополох.

Ты печаль, моя печаль,
К берегам скорей причаль.
Дай для мыслей передых,
Чтоб в сомненьях поутих.

Мои мысли- палачи,
Истребили мою веру,
И надежду на химеру
Подменили мне в ночи.

Ты тоска, моя тоска,
Гробовая ты доска,
Мне набатом не стучи,
Душу смертью излечи.

Часовой, эй часовой,
Песню нудную не пой,
Ты пожертвуй пулю мне
В угасающей луне.


Чарли Чаплин

Чарли Чаплин, друг детей и нищих,
На экранах мира правду ищет.
Маленький и грустный человечек,
Боль обиженных взвалил себе на плечи.

Чарли Чаплин, друг детей и бедных,
На экранах шествует победно,
Маленький смешной и очень грустный,
Мир заколдовал своим искусством.

Детское

Чарли Чаплин! О-хо-хо
До чего же смехотно.
Почему ты плачешь, бабушка?
Посмотри же, как смешно.

 До чего же смехотно!
 Что ты плачешь, словно маленькая?
 Посмотри, как смехотно!
 Настоящее кино.

 Ноги трут большие валенки?
На, кусок конфеты сладенький.
Успокойся, О-хо-хо.
Посмотри, как смехотно!

Творческие муки

Я знаю в жизни две стихии,
Когда не пишутся стихи,
Или без всяческой причины
Их низвергаются пучины.

Рука за мыслью не поспеет.
Мысль, ускользая, всё же зреет,
И вызревает на корню.
Её с трудом за хвост ловлю.

Потом, как раб, ее шлифую,
Еще горячую и злую,
Храня достоинство и честь,
Знакомым отдаю прочесть.

Нет, от знакомых толку мало:
Одни зевают и бранят,
То ль копят яд,
То ль чистят жало.

Спешат слинять под одеяло,
Чтоб мысль в койке улеглась,
Понежилась, оторвалась,
Ну, а потом на место встала.

Другие хвалят беспощадно,
И на душе сомнений рой.
Зачем мне этот геморрой?
И без него мне жить отрадно!

Маститый критик чешет репу.
Страдает, хлопоча лицом,
На вид он выглядит свирепо…
Я притворяюсь мертвецом.

Но мудреца не проведешь.
Его язык, как острый нож,
Меня в конце стола находит.
И в шок предсмертный, фразой вводит:

–И, как бы, не цветили фразы,
И как не лили бы сироп,
Их бог не посетил ни разу,
И озарить, увы, не смог.–

…Он вынес краткий приговор.
Я покраснел, как юный вор,
Попавшийся, на первом деле.
Вокруг смеялись и галдели,

Коллеги мэтра меж собой,
Травили, видно, анекдоты.
Я от язвительной остроты
Пришел в сознанье чуть живой.

За стол сажусь не пить, не есть,
Безбожий суд не в силах снесть.
Кромсаю собственную музу.
Слова, как шар, вгоняя в лузу.
.

В дешевом ресторане

Нам подаёт в дешевом ресторане
Официантка трепетнее лани…
Туман в мозгах, а молоко в стакане.–
Напиток для богов и для отпетой пьяни.

Хмелеют за окном осенние дожди.
Кружится музыка. Ты, лучше подожди.
Шальную жизнь горстями я мечу,
И жить, как петь, от всей души хочу.

Застыли навсегда счастливые часы.
Нет мрака и забот и помыслы чисты.
И никого нет только я и ты,
На перепутье правды и мечты.

Нам подают в дешевом ресторане
Нектар в графине и нектар в стакане.
Рубин настоек из лесных рябин,
Чтоб души растопить,
У двух озябших льдин.


В роскошном ресторане

 Я загадал в роскошном ресторане,
 Чтобы на жизненном пути,
 Коль доведется мне еще идти,
 Поменьше было всякой дряни.

Мы познакомились недавно
Она была весёлой, славной.
Представилась легко Раисой
В короткой юбочке цветистой.

Нам чахохбили принесли,
Вина бутылку и саке в бокале.
Меня вы, право, развлекли,
И даже нравились вначале.

Мы стали пить. Я с Бахусом дружил,
Легонько ёрничал, вы громко хохотали.
Меня ваш взгляд насторожил.
В нем было много недосказано вначале.

Встречаться стали иногда…
В вас тайна крылась сквозь вуаль печали.
Решить мне не далось тогда,
Какие мысли девушку терзали.

Что гложет вас, скажите напрямик?
–О пустяки… Отстаньте…Вы достали!
В глазах холодный блеск возник.
Они вдруг стали цвета стали.

Мне стало зябко. Я стал пить.
Вы сделали намек прозрачный:
– Нам не пора ль в союз вступить.
–В какой союз?– В тот самый…Брачный!

Засунуть голову в петлю?
Ради прекрасной хищной Раи!
Я суицида не терплю.
Не в моде нынче самураи.

Душа, почувствовав обман,
Как птица жаждала свободы.
Мы с ней пришли в тот самый ресторан,
Что б ощутить его хмельные своды,

Я тост хотел произнести,
Чтобы не только в  ресторане,
А и на жизненном пути
Поменьше было всякой дряни.

Но деликатно умолчал,
И до сих пор о том жалею.
Потом, напившись, заскучал,
И нес сплошную ахинею.

Мы с ней расстались. Я залёг на дно,
Там потихоньку стал спиваться.
И понял, кажется, одно.
О чём не хочется трепаться.
- - - - - - - - - -   
Метаморфозы

Мы жизнь ведем бомжей, или богов,
Без крова, без надежд, без зависти врагов.
И от того ты мне еще милей,
И во стократ желанней и нужней.

Но время пробудило эгоизм,
Иль чувства износились от нужды,
Иль заржавел любовный механизм
Без конкурентной пламенной вражды.

И жизнь у нас не рай, но и не ад.
Есть дом, бассейн с водою голубой.
Как поменять был бесконечно б рад…
На ту, что прежде мы вели с тобой


Песня пьяньчужки

В ресторане Калахари,
Нет уж лиц, одни лишь хари.
Выпьешь крепкое винцо.
Видишь первое лицо.

Начал водку я глушить,
Лица стали мельтешить.
Перешел я на коньяк;
Человеком стал маньяк.

Потреблять решил текилу,
Нет ни харь, ни лиц, лишь рыла.
Стал я смешивать напитки.
С пятой протрезвел попытки.

Отбивался от чертей,
А они из всех щелей,
Нагло прут гуртом в атаку.
Пить я бросил эту бяку.

Как найти лицо одно,
Пусть  ответит мне оно,
Где напиток нужный взять,
Чтобы истину понять?

Ах, вы ручки мои, шаловливые

Ах, вы ручки мои, шаловливые,
Душу всю испоганили мне.
Ах вы ручки мои шаловливые.
Я с руками по уши в дерьме.

Жадность фраера, видно, погубит.
Я по тумбочкам лазить мастак.
И никто меня больше не любит.
Душу продал я всю за пятак.

Пропади моя жизнь пустая.
Ну, куда же ты смотришь, мой Бог?
Голова ты, моя удалая.
До чего докатиться я смог?

Но фортуна опять фордыбачит,
Мне грозит, ох, всамделишный срок.
А она своё личико прячет.
Ну, куда же ты смотришь, мой Бог.

Страшней войны и слаще мирра

Страшней войны и слаще мирра
 Лежит ржавеющая лира.
Но, кто ее дерзнет с земли поднять,
Отчистить, оттереть, отшлифовать?

На гордый пьедестал поднять
И сделать из нее кумира,
Чтоб звезды с неба рвать и рвать,
И раздавать во мраке мира!

Кризис

Кризис в карманах и кризис в душе.
Рвутся, как струны, духовные нити.
Сколько по лезвию жизни ползти,
Сколько идти, чтобы жажду насытить.

Схоронился я в мечте своей,
Но ее прорвался нежный кокон.
На асфальт гляжу из верхних окон,
Как на пристань уходящих дней.

Покорился я своей судьбе,
Голову склонив, на жизни плаху,
Не в молитве, да и не в мольбе,
Рву нещадно на груди рубаху.


Фурнитурщики
Дума, моя дума! «горе мне с тобою». почти Т.Г.Шевченко
Я опять хожу меж лезвий.
Мне б прилечь на дно полезней,
Но дурацкая натура
Мне покоя не дает.

Я привык, как уж крутиться.
Мне с такими бы сплотиться,
Кто меня всегда поймёт;
 Делать все наоборот.

Коли нет, эх, мысли резвой,
И не пьяной и не трезвой.
Мы строгаем фурнитуру,
 С фурнитурою живём.

С фурнитурою живём,
 Утром, вечером, и днем.

Вышли как-то на культуру.
На фиг эту фурнитуру.
Нынче песни под фанеру
Фурнитурщикам поём

Фурнитурщикам поём
Утром, вечером и днем.

Я в политику не лезу,
Хоть калёным ты железом,
Хоть ватрушкой с майонезом,
С утра до ночи мочи.

 Я, и, прочие такие,
Ироничные и злые
Кто с мандатом, кто с обрезом
Мы тверды, как калачи.

Мы в политику не лезем,
 Хоть пытай нас полонезом,
С Брукнером и Перголезе
Утром, вечером и днем.

Мы политикой не грезим,
Мы в политику не лезем.
Мы в политику не лезем,
Мы в политике живем.

От запоев и болезней
В думе нам сидеть полезней,
А еще сидеть любезней
От сумы и от тюрьмы.

Паханам и паханятам,
И другим лихим ребятам,
Шлем привет браткам и братам
От Москвы до Колымы.

И в раденьях за отчизну,
Загубить готовы жизни,
Ушлых - дошлых конкурентов,
Оборзевших импотентов,

Тех, кто нам долги не платит,
Да и тех, кому должны.
Для себя, друзей, партнеров,
Да и просто для страны.

 Судьба

Плывут по небу корабли
Ленивые, усталые.
Они причалить бы могли
К земле дождями малыми.

Но, проплывая, держат путь
На Запад, иль Восток.
Куда их ветер позовет,
Куда манит полет.

Плывите к Югу, там вас ждут,
И молятся на вас.
Но вы не внемлете мольбе
 Уже в который раз.

На страждущих вам наплевать.
У вас свои прикидки.
И мочите в который раз,
Промокнувших, до нитки.

 Осень
У осени своя пора,
Унылое предназначенье.
В ней ни добра нет и не зла,
А только времени теченье.

Дождь барабанит по стеклу,
Сгибая старую ветлу.
И бьёт по самому нутру,
И ввечеру, и поутру.

По кровлям загремел салют,
И водостоки в такт им бьют.
В чем жизни смысл, в чем жизни суть?
Опять не суждено уснуть.

И почему на сердце муть,
И ноет самолюбий рана?
Налить стакан, на миг вздремнуть,
На службу подниматься рано.

 А утром солнце озарит,
Блестящее от свежей влаги,
Взрывное разноцветье крыш,
Похожих на чужие флаги.

Внимание ! Объявляется Воздушно – социальная тревога.
 Юмористическая –лирическая- жалостливая -трагическая


На рубке капитала

Вызывая в обществе тревогу,
С кистенем на большую дорогу
Вышел старый больной инженер.
В прошлом комсомолец, пионер,

К тому же с огромным партстажем,
Беда, да и только,– мы скажем.
Присяжных в слезу он вогнал,
Хоть не хилый срубил капитал,

Замочив старика и старуху,
По стране довершил он разруху.
Но присяжные горько рыдали,
Когда правду по делу узнали.

Дед бросает, словно камни,
В наши души, а не в ставни,
Острые, как боль, слова.
Так что кругом голова.

И они, достигая ушей,
Превращают нас  в малых  детей.
Мы готовы теми же путями
За бандитами мчать с кистенями.

Внучку чести лишили бандиты.
Слава богу, они, паразиты,
Получили заслуженный срок,
Но девчонку преследовал рок.

Ей передние зубы сломали.
Туалеты мыл дед на вокзале.
Но врачам надо много платить,
А девчонке не хочется жить.

–Я поклялся ей денег достать,
Захотел даже почки продать.
И врачи согласились со мной,
Но, взглянув, отослали домой.

–Мне не почки, мне деньги нужней,
Для красавицы- внучки моей,
А иначе нам просто не жить,
Лучше вам меня в гроб положить.

Дед, не выживешь с почкой одной!
Пусть для партии служат родной.
–Ах, буржуи вы, мать-перемать!
Где пистоль настоящий достать?

–Двигай дед поскорее в сортир,
Не пистоль тебе нужен – клистир.
–Ну, такая досада во мне.
В сердце жар, голова вся в огне.

От бандитов остался кастет.
Я доел прошлогодний паштет,
Встал, оделся и вышел во двор,
Инженер, не бандит и не вор.

Старички подвернулись подстать,
Чтобы с места мне больше не встать.
Голос деда внезапно окреп:
–Памятуете, судьи про НЭП?

Пострадавших я знаю с тех пор.
Это был политический спор.
Помогите граждане в беде!
Говорю, как правду, на суде.

Выступает следом адвокат,
Непомерна долга ноша
На нем стрижка под Гавроша
На нём галстучек в салат.

Взгляд невинного амура,
Речь, как из Корана сура.
Если б был здесь маскарад,
Возглавлял бы он парад.

Прокурор на этом фоне
Выглядит простым Афоней.
Очень нудно говорит,
Снизив к делу аппетит.

Начинается дуэль,
И судья, как спаниель,
Слух донельзя навострил,
Очень вежлив, очень мил.

Молотком не бьёт спросонья,
В колокольчик не звенит,
Не блюститель он закона,
Он наездник, и джигит.
 
Рефери на состязанье,…
Прокурор же в наказанье,
Требует приличный срок,
Не дотянет в нем дедок.

Зал затих процесс идет,
Адвокат, речист: поёт,
Шепчет что-то патетично,
Выглядит он преотлично,

Как Плевако молодой,
Только брызгает слюной.
Глядя нежно на присяжных,
Робких, смелых и отважных,

Обращается он к даме,
Служащей на пилораме,
Ну, не дама, сущий страх.
Ковыряется в зубах.

–Господа, прошу вниманья!
Это божье наказанье
Старика в тюрьму сажать.
Есть у вас отец и мать?

Защищать пенсионера
Из давно прошедшей эры,
И болезного насквозь,
Мне досель не довелось.

Старичок похож на тень,
Этот старенький кистень
Он носил для обороны,
Против всероссийской «зоны»

 Ну, какой же баш без баша,
 У него есть внучка Даша,
 У неё нет никого.
 Кроме деда одного.
 
 А насильники в подвале
 Душу, зубы, ей сломали:
–Пикнешь, – молвили,– прибьем!
–Против лома есть прием?

За решеткой словно сыч,
Всех, вгоняя в паралич,
Смотрится мой подзащитный:
Старый, жалкий, беззащитный.

Наш закон не меч, не палка.
Мы отбросим слово «жалко».
Он содеянному мера
Для бандита и старпера.

Жертва дед лихой эпохи!
Так оставим наши вздохи
И проявим гуманизм,
Дряхлый видя организм!


К вечеру клонился день.
Дед, оружие-кистень,
Позабытый бандюками,
Немощными взял руками,

И отправился на фронт,
Прихватив с собою зонт.
Мучил деда анурес,
Десна тёр плохой протез,

Но бывалый фронтовик,
Он к лишениям привык.
Не знаком вам анурес?
Это тяжкий, тяжкий крест.

Да мочил дед всех подряд,
Сам тому совсем не рад.
Памперсы ему б носить,
И не стал бы колбасить.

У него душа ранима.
Внученька судьбой гонима.
Кто девчушку защитит,
Кто ей юность воротит?

Средь присяжных,
Непродажных,
Легкий бриз сменяет ропот,
Адвокатский славен опыт!

С ожерельицем на шее,
С ожирением на теле,
Дама внемлет адвокату.
День склоняется к закату,

Вздох дается с передыхом.
Из коллизии, где выход?
Адвокат – такая милка,
До давленья у затылка.

А у дамы с пилорамы
Обостренье старой драмы,
Что любовною зовётся,
Сердце, будто, рыба бьётся.

Правосудье вёсла сушит,
Адвокат запал им в души,
Как мужик, и как оратор.
Душка, женский провокатор.

И на чашечки Фемиды
Женские легли обиды,
Да непрошенные чувства.
Вот, что делает искусство!

И выносится вердикт,
Не виновен! Снят конфликт!
И нашелся меценат,
Денег дал на аппарат,

Вдребезги глухому деду,
Накормил его обедом.
И налил бокал вина.
Снята с дедушки вина.

Внучку тоже не забыли,
И одели и умыли,
Зубы, девственность вернули,
Обогрели, «не обули».

Не без добрых мир людей!
Дед злодей, иль не злодей?

 
 Гусар и Рената.

Вышел он из ресторана,
Весь сияя, будто князь.
Радуга, как баба пьяная,
Между сосен улеглась.
На чужбине

Нам нудно жить. Нам даже лень скучать,
И ни за что не надо отвечать,
И ни о чем не надо сожалеть.
Вот только б не хандрить и не болеть.

У вас опять на родине весна,
А в нашем доме что-то не до сна.
На кресле, как всегда, мурлычет кот,
И ветер пыль за окнами метет.

Чужую пыль по улицам чужим,
Воспоминаний горько – сладкий дым,
Сомнений, радости, несбыточной мечты,
Душевных мук без всякой суеты.

  Быстротечность

Начиналось всё весною.
Пахло морем и сосною.
Грезилось сплошное счас
Жизнь была в своём начале.
Не сложилось что-то где-то,
Родились в душе печали.

На закате нынче осень.
Жизнь давно уж на исходе.
Затерялось что-то где-то,
В своей сути в своём роде.

Мадам
   Песня бомжа

Я на финише стою, гол, как самолет.
Совершаю нынче я краткий перелёт.
Друг с невестою меня смерти заказали.
И подался я в бега, дабы не достали.

В бездну пропасти лечу.
По счетам, видать, плачу.
Всё, что было по карману,
Мне уже не по плечу.

На заре поют чижи.
На картоне спят бомжи.
На газете я лежу,
Глаз с неё не отвожу.

А Мари идет с другим, тра -ля-ля-ля-ля,
С развесёлым, молодым, тра -ля-ля-ля-ля.
Я закрыл глаза рукой, тра -ля-ля-ля-ля.
Кинула мне три рубля, тра -ля-ля-ля-ля.

Мне не нравятся, мадам, ваши смехуёчки.
Мне не нравятся, мадам, ваши смехуи.
Погибаю нынче я до последней точки.
Погибаю нынче я от такой любви.

Был успешен и богат,
А теперь я нищий.
Жизнь закинула меня,
На такое днище!

Нет просвета среди дня,
Никакой надежды.
Лишь кроссовки у меня
 Из былой одежды.

Мне не нравятся, мадам, ваши недосказы.
Мне не нравятся, мадам, ваши фортеля.
Погибаю на корню от лихой заразы.
Погибаю я мадам ну совсем зазря.

(Просыпается рядом бомж)

Очень нравятся, мадам, ваши смехуёчки!
Очень нравятся, мадам, ваши смехуи!
Пляшут чёртики в глазах, пьяные с той ночки.
Пляшут пьяные они от такой любви.


То не утро и не вечер,
На душе светлым-светло,
Вдруг легла рука, чур- нечур,
Да на левое плечо.

Оглянулся, незнакомка.
И собою хороша,
А назвалась просто Томка.
Нараспашечку душа.

Прогуляли целый вечер.
Целовались, била дрожь,
Вдруг взметнулся, будто ветер,
Воронёный финский нож.

Помнишь бедную Ренату?
Я была тебе подстать.
Получай, козёл, расплату,
Нынче будешь умирать.

Сквозь густой туман испуга…
Вспомнил!? – Пели соловьи?
У тебя была подруга?
Нет, не помню, оживи!

Столько пронеслось событий,
Столько бед я испытал…
–Как же мог меня забыть ты?
Лжец, подонок и нахал!

Ты в любви мне вечной клялся.
Ты в ногах моих валялся.
Называл меня ребенком,
Своим маленьким котёнком.

Вспомнил! Лес, речушка, хата!
Вспомнил, милая Рената.
Я одну тебя любил,
Как же я теперь забыл!

А всему виною нож,
Чувствую под сердцем дрожь.
Мы ошибку вмиг исправим
Хочешь, завтра свадьбу справим?

Ты трусливый жалкий раб,
Можешь только лапать баб.
Смерти, право не достоин,
Донжуан, средь юбок воин!

Мне не нужен муж такой,
Нынче стала я другой.
Евнухом среди людей,
Станешь нынче ты, злодей.

–Для гарема, иль вокала…
Ты немного опоздала.
Евнух тоже человек,
Но к чему плодить калек?

Лучше ты меня убей,
Коли я такой злодей.
Передумал я жениться.
Я свободнейшая птица.

Мне шекспировские страсти,
Как собаке пистолет,
По своей я ипостаси
Из весёлых оперетт.

Из другого я замеса:
Дон Жуан, болтун, повеса.
Представляешь этот брак?
Через годик – катафалк,

Мне тобой был уготован,
Моя милая подружка.
Так, что всё гуд бай, о кей,
Лучше ты меня убей.

Бросив нож, она сказала –
Жизнь моя совсем пропала,
Смерть нас нынче обручит,
И в веках соединит.

Вмиг вершит закон Фемида,
Раздаётся взрыв пластида,
Нет его, и нет Ренаты,
Только пыль и дым гранаты.

А в приюте две малютки
То плоды гусарской шутки,
За которую Рената
Уготовала расплату.



Моя жена тургеневская женщина

Моя жена тургеневская женщина
С нежною душою мотылька.
Я же пустельга и деревенщина
Из географического далека.

Она парит в высоких дивных сферах.
Я туда ещё не залетал.
При моих мужланистых манерах.
Выскочка, убожество, нахал.

Зато жена тургеневская женщина.
Зато душа, как нежный мотылёк.
А я такая серость деревенщина,
Что для меня Париж-Владивосток.

Двурогие - двуногие

Когда живёшь за пазухой у Бога,
Вокруг тебя такая благодать.
Держись подальше от козлов двурогих.
Они смердят и норовят бодать.

Один философ, но чуть-чуть убогий
Сказал: « козлы – вот основное зло».
Я чист перед людьми и перед Богом
Тореадор, на бой иду с козлом.

Мне говорят: «ты просто сумасшедший.
Козлов стада. Ты, право, Донкихот.
Козлы бывают даже среди женщин.
А это, почитай, уже народ».

И бегают по струнам быстрым пальцы,
И рифма к продолжению зовёт.
Мы все, друзья, чуть-чуть неандертальцы,
Но быстро продвигаемся вперёд.

А не податься мне теперь в верблюды?
Они на всех, да и на всё плюют.
И я плюю, какое это чудо!
Но в результате я – оплёванный верблюд.

В какое стадо мне теперь податься?
Куда ещё определить себя?
Самим собой так трудно оставаться,
Весь зоопарк по-прежнему любя.
 
  Я, как ишак
 
Я, как ишак, тянул, потел,
Я в люди выбиться хотел.
Но чёрта с два, не шли дела,
И жизнь, как блёклый лист, была.

Ишак упрям, а жизнь длинна
Под гору катятся дела.
Он тащит старую поклажу
Его не бью, его не глажу.

Лишь укоризненно смотрю,
Убить готов, но не убью.
И не махну на всё рукой.
Я не такой, я не такой.

И снова скорбную телегу
Тащу наверх, забыв про негу.
В глазах темнеет. Свет померк.
Еще разок, еще наверх.

Я человек или ишак,
Понять совсем непросто так.
Уж лучше был бы я быком.
Набычился и прямиком,

Не ведая проблем попер,
Туда, где высится шатер.
И вдруг услышал бы трубу,
Поющую хвалу труду.

Ее восторженный мотив–
Эпический речитатив.
Мотив придумал бы не я,
Но в нем поётся про меня.

Верней, про мой незримый труд,
Ишак, и буйвол и верблюд,
Отброшены теперь навек.
Я просто старый человек.

       Я был велик, считал, что мал,
Мне славы дым глаза не жрал.
Я, как ишак, тянул, потел.
Я в люди выбиться хотел.

Не лейте слезы, как сироп,
Мне слава постучала в гроб.
Под лысым, как и я, холмом,
Мы с ней вдвоём. Мы с ней вдвоём.

Через века могилу вскрыли,
Поражены не мало были.
Гибрид пегаса с ишаком,
А в изголовье старый том.

ХХ, ХХ1век
С заглавием «Я человек».
Здесь похоронен виршеплет.
Хороший в книге переплет.

И на надгробье написали:
«Его при жизни не узнали.
Здесь похоронен человек,
В не слишком просвещенный век».

Вот такая шутка жизни

За столом пенсионеры
Из давно прошедшей эры.
Вот такая шутка жизни,
Ну-ка, солнце, ярче брызни.

Век приходит двадцать первый,
И у многих сдали нервы.
И исчерпаны резервы.
Но они, брат, как консервы.

В домино стучат азартно,
Как бывало в детстве, партой.
Коль закончились уроки,
А по телу бродят соки.

Помнят их мозги нирвану,
Детства, юности не пьяной,
Но пьянящей и весёлой,
После школы, перед школой.

Помнят радости, интриги,
Счастье и в карманах фиги.
Помнят горести разлуки,
Дети выросли и внуки.

И остались не удел…
Жизни прожитой удел.
Яростно стучат костями,
Для чего не знают сами.

Скоротать остаток дней,
Как сказал один злодей.
Вот такая шутка жизни.
Ну-ка солнце, ярче брызни.
 
Палата номер двадцать два

Лежу в палате номер двадцать два
С проломленной поддонком по пьянке головой.
И сослуживцы пичкают меня,
 Из ложечки лекарством, не халвой.

В палате пять придурков и покой.
Резвятся на носах шальные мухи.
Вишневской мазью пахнет и мочой.
Живот к спине подводит с голодухи.

Сиделка Маша  страждущих жалеет   ,добрая душа,
По гороскопу баба водолей.
В подоле портвешочек принесла
Проснулось у болезных сразу тело,
А как глотнули тут же и душа.

У трезвых есть свой ангел охранитель.
Для пьяни он, как местный вытрезвитель.
Но только здесь совсем наоборот.
Зинуля водку в подоле несёт.
Но одному в стакашек не налили
Его заснувшего ну просто позабыли.
Он пробудился сразу захмелел
От мысли, что не пил он и не ел

Вина- в вине, иль в доброте- вина.
Бутылку вмиг испили мы до дна.
И началось подобие запоя.
А пострадавших было сразу трое.

Один новатор жопой водку пил.
Потом в палате он чертей ловил.
К нему на помощь поспешил второй.
И вот чертей мы ловим всей толпой.

У них огромный в кадрах перевес.
У нас сноровка и захвачен бес.
К стене всеобщей силою припёрт,
Назвался он, как Паша Раппопорт…

Он так кричал, что вся братва оглохла,
Сосед постель со страху промочил,
У главврача два кенаря подохло,
Трёх алкашей потом дурдом лечил.

Ну, и, конечно, Пашу Раппопорта,
Которого мы приняли за чёрта.
Выходит, нас по пьяни «кинул» бес,
Но мы нашли в его штанах обрез.

Вернее он достал обрез для утки,
А мы решили – этот выпад жутким.
Лечили «терапией» и не зря.
Пластырь на шее в скобочках ноздря.

Отделался почти что, он испугом.
Впоследствии моим он станет другом.
А, что касаемо, обреза под трусами,
То он по вере, вы смекнули сами.

Тучи-облака.

Плывут по небу корабли ленивые, усталые.
Они б припасть к земле могли на миг дождями малыми.
 
Но им такое невдомёк, их даль к себе влечет,
Их ветер дерзкий волочит в неведомый полет.

Плывите к югу, там вас ждут и молятся на вас.
Но вы не внемлете мольбе уже в который раз.

На страждущих вам наплевать. У вас свои прикидки.
И мочите в который раз, промокнувших до нитки.



Письмо акселерата.

За щедрый поэтический
И очень яркий дар,
Пришлите прозаический,
Но нужный гонорар.

Путь денежный опасен,
А славы горек дым,
Но я на всё согласен,
Как юный гражданин.

Семь лет учусь в спецшколе,
Пора бы знать и честь.
В кино девчонку Олю
Я приглашу на шесть.

Сам молодой Карузо
Почтёт нам петь за честь,
И эскимо от пуза
Мы с Олей будем есть.

У предков на девчонок
Я денег не прошу.
Мужскую честь с пеленок,
Как знамя проношу.

Сдаю макулатуру,
В утиль металлолом.
Сам дворник жмёт мне руку.
Ему жмёт управдом.

Дистрофия финансов
Карман сжимает мне.
И холод эскимосский
Сбегает по спине.

Теперь статью доходов
Я новую нашёл.
Дремал во мне А, Пушкин,
Когда я спать пошёл.

Урвав минут пятнадцать,
От собственного сна,
Поэму настрочил я,
И цель ее ясна.

За щедрый поэтический,
И очень юный дар,
Пришлите прозаический,
Но нужный гонорар.

Вчера на школьной спевке.
Талантливых – сиречь.
Я Оле предложение
В стихах успел испечь

Эй, гирла, второклашка!
Кончай казать язык.
Пойдём со мной сегодня.
На колу и шашлык.

Улыбка засверкала,
Как радуга в реке.
А вместо зуба дырка,
Смешинка в кулаке.

Фантазии ни чутки.
Есть зал, где днём темно.
Пойдём мы ради шутки.
В повторное кино.

Читал я про кокетство,
И сходу в цель попал.
Во мне взыграло детство.
Я маленьким вновь стал.

И нам поёт Карузо.
В Италии он жил.
И эскимо от пуза,
Я Оле удружил.

!961год.
Рабочие будни

Раз пошёл на детектив
Наш здоровый коллектив.

День рабочий был в разгаре,
День обычный, рядовой.

Их, таких, у нас в квартале,
Дюжин пять, еще с лихвой.

После краткого журнала,
Передых был пять минут.

Дружно все пломбир жевали,
Ждали, фильм вот-вот дадут.

На экране всё спокойно:
Пруд, забора завиток,

Вилла, холл, камин, застолье,
У дверей огромный дог.

Голых женщин для затравки
Показали, штук пяток.

В зале громко кто-то гавкнул.
Хмыкнул весело сэр дог.

Аромат сигар Гаваны
У таинственных мужчин.

Ощущение нирваны.
Смокинг, трости, паланкин.

Знаменитая певица.
Отпрыск чей-то; сукин сын!

А потом такое дали,
Что пошёл и пар и дым.

Ох, как там нещадно били
Джентльмены хрупких дам.

Нервы наши зашалили,
Слёзы хлынули к щекам.

Пистолеты запалили,
Падал мёртвый тут и там,

И старушка, рядом в кресле
Всё ворчала:– Стыд и срам!

А, когда экран устало
Выпалил, – «конец». –Братки,

Наших сил едва достало,
Чтоб убрать в карман платки.

Вдруг сказал, бодрясь Вагран.
–Может, двинем в ресторан?–

Как редис, зарделся Гоша,
Лора хлопнула в ладоши.

Вася хрюкнул от восторга,
В нашей секции культорг он,

И возглавил культпоход.
Он по этой части лорд.

День рабочий был в разгаре,
День обычный рядовой.

Их, таких у нас в квартале
Дюжин пять, ещё с лихвой.

В ресторане ужин был.
На десяток милых рыл.

Поначалу были лица,
Как в народе говорится.

Были тосты очень просты,
И официанты постны.

Виноват во всём ликёр
Баламут и фантазёр.

Спор о фильме разгорелся,
Гоша, как редис зарделся.

Вася хрюкнул и салат
Превратил всё в маскарад.

О последствиях, друзья,
Догадайтесь сами.

Лейся водка по усам,
Если вы с усами.

Вытрезвитель рано утром
Васю с Гошей отпустил.

Без потерь вошёл в работу
Наш здоровый коллектив.

Ах и вах! –сказал Вагран.
Голове так больно!

Слаб у нас иммунитет
К стрессам алкогольным.

Не было бы лишних драм,
Если б сразу в ресторан.

Зря на детектив ходили,
Подводил итог Василий.

А дамы промеж тем, достали косметички,
Подкрасили и брови и реснички.

Порадовать решили мужиков
Давно женатых и холостяков.




Лишь только марта стает снег

Лишь только марта стает снег.
Набухнет воздух от пьянящей влаги.
Во мне весны начнется бег,
Пробудится душа бродяги.

Возьму походный я рюкзак,
Набью на сапоги подковки.
О как прощания неловки.
Меня манит Чукотка так.

Пусть тундры белой километры
Впечатают следы сапог,
И северные злые ветры
Сбивать нещадно будут с ног.

В назначенных на картах точках
Мы установим репера.
Так ввечеру за кипяточном
Приятна примуса игра.

В мешок, в палатку, в бессознанку,
Провалишься, как тот сурок.
А утром встанешь спозаранку,
Поешь и снова на восток.

  Жизнь полосатая.

Я одену чернобурку,
Брови подведу дугой.
Не успеешь оглянуться,
Бац, влюбился и ты мой!

Волосы покрашу блондой,
В зеркале Бриджит Бордо.
И с моей рязанской морды
Мужиков трясёт:– «кино»!

А вверну три модных слова,
«Клёво», «лажа» и «о кей»!
И ты мой навеки, Вова,
Распижон и дуралей.

Я рога тебе настрою.
В зоопарк, в кино свожу,
Приласкаю, приголублю,
Натяну потом вожжу.

Ты взбрыкнёшь, но будет поздно,
Под могучим каблуком.
Сдвину брови, крикну грозно.
–Будь ты, Вова, мужиком!

И поедет и помчится…
Он ударится в загул.
Одинокою волчицей
Встану я на караул.

Станет приходить он поздно.
Весь в помаде и духах.
На душе моей гриппозно.
В ней вселился бабий страх.

Я надела чернобурку,
Брови подвела дугой.
Но Володя пьет под «Мурку».
Нынче он совсем другой.

Постарела, подобрела.
Время быстро, так, летит.
Разведенкой овдовела.
Кто заметит? Приютит.



Размышления у немецкого подворья
 
Я бродил по солнечным аллеям,
От восторга и красы балдея.
И дышал осеннею прохладой
С Ельциным, с Ириной Хакамадой.

Здесь листва пожухшая томится,
Как в силках изодранная птица.
И грачи на юг не улетели.
Не преследуют их бури и метели.

А меня не достаёт забота.
Стыдно! Есть мне больше не охота.
Пить пока не бросил, не так сразу,
Потребляю местную заразу.
.
А когда хандра меня сжирала,
Я стоял у ихнего причала,
И кричал не здешними словами:
–Братцы не Москва ль опять за нами?

Эх, домой вернуться мне хотелось.
Только, где взять молодость и смелость?
Только, где взять силы, где взять веру?
Чтоб убить в себе мечты химеру!

И поэтому смотрю сквозь слёзы
На осиротевшие березы.
А вчера я сон увидел вещий.
Всё сегодня же пакую вещи.

Только, где взять пищу для салата
Нашего российского заката.
И поэтому смотрю сквозь вежды
Взглядом обреченного невежды.
.осень 1999г

Когда бы не было со мной мессии

Как сладко лето в феврале,
Когда заснеженные ели
Уже от вьюг офонарели.
Пьяна так юность на заре.

Когда ты полон сил и планов,
И нет просчетов и обманов,
А только первая любовь
Тебе открыла жизни новь.

И расцветила мир так зримо
Палитрой красок, ярких снов.
Хрупка так первая любовь,
Так трепетна и так ранима.

Она, как зов в запретный мир,
Где наслажденье – твой кумир.
Где  отключён  ещё рассудок
И мало времени у суток,

И мало мыслей и речей.
Ты весь для всех, ты весь ничей.
И полноводная река, без многословных дураков,
Полна лебёдушек и уток, сомов, лещей, и судаков.

Пока роман не стал рутиной,
А ты последнею скотиной
По ловле юбок, секс-самцом,
С помятым целый день лицом.

Обманщиком и подлецом,
И угораздило. Отцом!
Свободы жаждою томим,
Как пленник, ты ушёл в дела.

И рьяно делаешь карьеру.
А жизнь летит, и уж к барьеру,
Тебя внезапно привела.
Не ты ей, а она тебе
Вердикт опять продиктовала.

Так будьте милосердны боги!
Подводишь жизни ты итоги!
Себя от всей души кляня,
Не виноватый, право, я!

Они совсем не недотроги!
Погублен только ими я
У кособочины дороги.
А может я совсем не я?

Но, наконец, остепенился.
Ты к богу на поклон явился.
И на свидание к нему
Несешь своих грехов суму.

Ты стал другим. Ты слаб и честен.
Упрек здесь, право, неуместен.
Ты замолил свой тяжкий грех
И за себя, да и за тех,

Кто до сих пор еще грешит,
И в том признаться не спешит.
Его изношенное тело
Ему подскажет, в чем тут дело.

И мысль страшная терзает.
Кто не грешил, тот и не знает,
Как праведником можно слыть,
Чтобы с молитвою твердить.

Когда бы не было со мной мессии,
Осеменил бы пол России.
Но, постояв на пропасти краю,
Один по жизни тихо семеню.




Трамвай
 
 


Ой-ей-ей и ай-я-яй,
Сели курочки в трамвай.
Зайчик с ними рядом сел,
Взять билет он не успел.

Цыпонька по кличке «Ряба»,
Уж не девочка, а баба,
Квохчет с дикцией своей,
Как залётный воробей,

Будущим своим товаркам
По бульонам и по шкваркам:
– Новый век! Другая эра!
Не сменить ли, девки, нам
На недельку кавалера?

Заяц на меня запал,
У него другой запал.
Уши топором стоят,
Меховой на нём наряд.

Глаз косой огнем горит,
Вот где истинный джигит!

Куры громко квохчут,
Весело хохочут.
Заяц пялит глаз на кур,
А Петух – он самодур –

Начинает закипать
И на счёт четыре-пять
Пересчитывает кур
(Новой жизни яркий сюр).

– Зайца, бабника впридачу,
 Я сурово накажу.
 Отвезу гарем на дачу
 И с трамваем завяжу.

Петуха Евстатия
Золотая мантия
Яркой краской налилась.
И страшилка удалась:

Ой-ей-ей и ай-я-яй, –
Возмущается трамвай,–
Здесь не сквер, не подворотня,
Не вольер, не ковыли…

Затевать вам здесь не место
 Петушиные бои.
– О, у йес и о, уи!
 Я подобного не видел
Никогда, друзья мои!

Бегемот по кличке Кларк
Посещал наш зоопарк.
Комментатор из широт,
Где зверья полно живёт.

Виптуристом проезжал
Из Замбези на вокзал,
Сразу видно, что не местный,
Детворе давно известный.

– Кто из них достигнет цели,
Не скажу, друзья мои,
Реквием уже запели
Виртуозы-соловьи.–

Вдруг навстречу контролёр
Серый волк и с ним бобёр,
Что по зайцам крупный спец,
Волковой жены отец.

– Ваш билет и ваш билет?
К вам, курям, претензий нет.
– Заяц, дайте документ.–
Мямлит что-то тот в ответ.

– Заплатите, заяц, штраф.–
И, квиток ему подав,
Терпеливо ждёт бобёр,
К стенке «зайчика» припёр.
Заяц наш дрожит в испуге,
Весь в поту, с большой потугой
Отыскал свой партбилет
В стельке стареньких штиблет. – Я от партии зелёных,
В экологию влюбленных.

– На проезд в нем права нет, –
Крутит наш бобёр билет.
– Заяц, заплатите штраф.
Кончилась пора халяв! –

– Мне, скажу вам без обману,
Крупный штраф не по карману,
И кармана просто нет,
Восемь бед – один ответ.

– Восемь бед, один ответ,
У кармана зайца нет.
Он, кажись, совсем не врёт, –
Заступился бегемот.
– Зайцу штраф не по карману
Все ему по барабану.
У меня, ребята, план,
 Не стоит в нём барабан.
Не заплатишь мне, бобру,
Поздорову-подобру,
Коль тебе всё трын-трава –
Волк, качай свои права!
Взяли зайца за штаны
В счёт недобранной казны.

– Кто заплатит по суду? –
Вопрошает какаду.
– Я придумал: крупный штраф
Должен заплатить жираф.
Он всё может оплатить
Если воду замутить, –
Как дитя в ладоши бьёт
Сердобольный бегемот.

– Но не ехал «зайцем» он,
Шествует всегда пешком.
Мне сдаётся, что и в мае,
Он не ездит на трамвае.

И не будет штраф платить!
Как прикажете нам быть? –
Чешет за ухом, наш страж.
И грызёт свой карандаш.

– Пусть заплатят по суду
Опоссум и кенгуру,
Они носят по утру
Полную, небось, суму.

Не сдаётся бегемот
Он, кажись, совсем не врёт.

– Кончим всякий кривотолк, –
В спор вступает серый волк, –
Заяц в транспорт «зайцем» сел
Я же волк, а не осёл.

– Есть карман у кенгуру,
Носит опоссум суму.
Суммы в ней для «зайца» нет.
Восемь бед , один ответ, –

Заяц тихо лепетал,
Он от страха трепетал:
– Третий день я натощак
Больше я не буду так. –

– …Кончим этот детский толк.
Я в зайчатах знаю толк.
Я на зайцах зубы съел.
Я же волк, а не осёл.

Заяц в лужу сразу сел.
До предела закосел:
– Ой - ёй - ёй и ай- я- ай.
Нас в тупик завёз трамвай.–


– Заяц следуйте за мной
До закусочной-пивной,
У меня тюрьма в желудке,

Там пробудете вы сутки
И вернетесь на поля
Под крутые тополя

Как по речке  Лимпомпо

Как по речке Лимпомпо
Крокодил плывёт в пальто.
А за ним крокодилятки
И у всех сверкают пятки.

Заплывает в детский сад,
Где сдаёт он всех ребят.
Попугай там острослов
Знает целых двадцать слов:

–Звери все! Атас, полундра!
Здесь вам прерии, не тундра.
Нечего друг друга жрать,
Лучше в прятки поиграть.

Крокодил так не считает
 И пальтишко не снимает.
 Поспешает на работу,
 За бифштексом к бегемоту.

А бифштекс и стыд, и срам
Весит триста килограмм.
Двадцать весят потроха.
Остальное –  чепуха

Килограмм хорошей кожи
Раздаёт он всем прохожим:
Рыбам, ракам, и медведям,
Так, по трапезе соседям.

Мы с тобой туда поедем.
На рыбалку через год.
Пусть завидует народ.
Из четвёртого детсада.








































Только вот одна досада.
Не летает самолёт.
К Лимпомпо
четвёртый год.

1961– 2006
 
Минздрав предупреждает!

Жить опасно, а умирать вредно для здоровья. Связующая нить между жизнью и смертью – болезнь. Эта нить находится в наших и в ваших руках. Так что гамлетовский вопрос «жить или не жить» решается порой очень просто. Ваша ручка должна позолотить нашу.

Утром, чуть глаза продрав, в гости забежал Минздрав. Очень вежливый такой, с перевязанной рукой. Денег просит на лекарства и на прочие лукавства: на клистиры и бинты, а иначе всем кранты. Обещает он взамен не здоровье, не досуги, а больничные услуги, уйму всяких перемен. Иль на месте в сей же час медицина дуба даст, окончательно, летально и уже не в первый раз.
 Вопрошаю: «Что летально? Объясни фундаментально!».
 «Не хватает койко-мест для рожениц и невест, что лежат на сохраненьях, на абортах и рожденьях. Да, сказать без дураков, денег нет на стариков, на детей, на идиотов… и полно других подсчетов. Чтобы всё перечислять, нужно дней так этак пять. Всяко-всякие услуги за отдельные недуги требуют отдельных сумм, коли вы не тугодум».
 Медосмотр моих карманов он нахально произвёл, заявил, что: «Все нормально. Вы еще вполне орел!».
Результаты на лице, на ногах и на крестце. У кого чего болит, тот о том и говорит:
у Минздрава – деньги-боль, у пьянчуги – алкоголь, у психованного – нервы, у завхоза – те консервы, что еще с времен войны, как НЗ сохранены, у крестьянина – бычки, у вдовы – всё мужички. Все болеют, все страдают… И за что? Порой не знают! Не болеть – ну просто смех, не лечиться – это грех, а в итоге медицина отдувается за всех. Зубы ль ноют у маньяка, школьников заела бяка. Как инфекцию поймать, обнаружить, обуздать?
Головная боль Минздрава обернулась с ним расправой. Рэкетир – он есть хотит, у него, вишь, аппетит разыгрался не на шутку. У Минздрава из руки отымает пятаки. Упирается Минздрав, в драке руку поломав, и со сломанной рукой, очень вежливый такой, ходит нынче по домам, тянет, бедный, руку к нам. Неужели не дадим самым близким и родным на клистиры и лекарства и на прочие лукавства. Так что, получай, Минздрав, не за совесть, а за страх.

 
Частушечные Похождения костромича.

 Жил я раньше в Костроме. Ездил зайцем по стране.
 Контролер в Германии обратил внимание.
Он по-русски ни бельмеса:
« Ханде Хох» сказал для стресса.

Сделал обрезание мне он в наказание,
Да по полной сути, не в рублях, в валюте.
И добавил фразу. Хальт ду бист дер хазе.
А я ноль внимания еду щас в Испанию.

Закавыка, братцы, вот – дайте точный перевод.
Ну, в Хорвайлере народ! Дали точный перевод.
В Костроме был рысаком. Бегал быстро босиком.
 При такой «заразе», здесь ты просто Хазе.

На немецких на хлебах вырос Бах и Оффенбах.
 Я на этих же хлебах лишь толстею в пух и прах.
Где родная Кострома, без друзей здесь пусто.
Огурцы под гнетом где, с бочковой капустой.

У МЕНЯ ПРОФЕССОР ТЕСТЬ, ТЕЩА академик ЕСТЬ.
 Вместо лекций мне за чаем всё нотации читают:
Не позорь ты нас, говнюк. В академии наук.
А я всё хипиэндию. Тесть платит мне стипендию.

Хиппи-эндил я, как бог, у своей подружки
И всю ночь заснуть не мог в лифте без подушки
Пять детей на стороне. Денег нету у мене.
Нынче хиппиендию на тещину стипендию.

Раньше песни пели мы порознь и хором.
И кончали спевки те за чаем разговором.
Рвётся песня из меня, как каштаны из коня.
Чтобы тот каштан созрел, Сколько конь травы поел?
 
Объявились песняры: у подруги, у кумы.
А диван так тесен. Тут уж не до песен.
Жаль мне песни те бросать. Мне они отец и мать.
Братцы, я совсем пропал! На частушки я запал.

Я, как песенник, пропал, плакала подружка,
а потом давай плясать, исполнять частушку.
Соревнуемся с подружкой, кто покруче даст частушку
Ну, дела ну брат дела, она двойню родила.

А кума моя немало от бесплодия страдала.
Восемь бед , один ответ: в шестьдесят неполных лет.
И с беременной подружкой залетела на частушки
Ну, дела ну брат дела, три частушки родила.
 
Изменяю я жене налево и направо.
Как напьюсь ,на стороне то яма, то канава.
Тутошняя педантичность разрушает мою личность.
 Я все хипиэндию на тестеву стипендию.

.Хэппи- эндь , не хэппи -эндь, Мир до боли тесен,
Коль обрезан твой пиджак. То конец известен.
 Заразился я частушкой. Подкосила словно грипп
Их пою я днем и ночью, даже в голосе охрип.
Но прут частушки из меня, как каштаны из коня.

 22 03 2007.г Кёльн.
8 марта

Кот кисуле дарит карпа,
Я любимой - шоколад.
На дворе 8 марта,
Как в народе говорят.

Кошки воют от азарта.
Дамы нам кричат – «Ура»!
На дворе восьмое марта,
Знает даже детвора.

В детском садике три кошки,
Восемь нянь, и дед Архип.
Подгуляв на праздник Трошки,
Там в историю я влип.

А история такая,
Няня там была лихая.
Ну, по всем статьям оторва.
Мужиков бывала прорва.

Я налил ей полстакана.
Нет глупее истукана…
За сыночком в сад я шел.
Здесь сестру ему нашел.

Дамы воют от азарта.
Вою с ними нынче я.
На дворе восьмое марта
Знает каждая свинья.

На отдыхе.

Отдых деградация души
Обезьяной чувствуешь себя.
Хочешь, ешь, купайся и пляши,
Хочешь, просто языком чеши.

Отдых спорт и праздник торжества.
Отдых – радости и света апогей.
Хочешь – водку горькую глуши,
Хочешь, минералку только пей.

Сальери

Моцарт исчез! Ликуй, мой друг, Сальери!
Но что так холодно на сердце и темно?
Зажги свечу, закрой плотнее двери,
Плед подбери к озябшему плечу.

К камину сядь, расслабься и блаженствуй!
Твори, возвысься: тебе равных нет!
Что создано, подправь, усовершенствуй:
Сонаты, реквием, симфонию, квартет.

Не пишется! Что так тревожит душу?
Куда исчезли музы, смех, друзья?
Все вздор пустой! Твори, ликуй, и слушай,
И в каждом звуке прославляй себя.

Для жизни творческой, Путь яркий вверх и длинный.
Себя, сжигая, вовсе не казня.
И адский труд, и никаких идиллий.
Иначе жить, пожалуй, и нельзя.

Но что это за звуки за стеной?
Прислушался. То Моцарт чуть живой.
Ах, музыкант на улице играет,
И милостыню видно собирает.

Держи дукат. Сыграй мне из Сальери.
На крохотной своей свирели.
Что Моцарт всё, да Моцарт, неужели
Тебе его все «па»  не надоели?

Едва ли за такие пасторали,
Тебе на чай и кров хоть что-то дали?
Учитывая твой высокий дух,
Готов внимать, весь, обратившись в слух.

Вы так добры. Сыграю, отчего ж.
Богатства ваши, Боженька, умножь.
Послушайте забавную вещицу,
Скрипучую, как в доме половицу.

И заиграл он зябнущей рукой
Знакомый опус, как за упокой.
Сальери дверь спиною притворил.
Белее мела он в тот вечер был.

Чуть позже дождь накрапывать вдруг стал
И окропил вельможный пьедестал.
Мелькнул сквозь тучи солнца кринолин.
Как будто стайка нежных балерин,

На сцене из прозрачных хрупких льдин,
Поверженных в холодных струек дым,
Возникла и исчезла вновь,
Сокрыв мечту, надежду и любовь.

И небо раскололось, как арбуз,
И хлынул дождь в разверзнувшийся шлюз.
Как будто в бездну якорная цепь
Упала с треском на земную твердь.

И ослепив окрест сверканий зрак,
Поверг пространство в безнадёжный мрак.
Мрачней чем мрак в глазах полуслепого,
Или чердак психически больного.

И Моцарт перед ним являться стал,
На стол взобрался, как на пьедестал.
В бокал вино янтарное плеснул,
И остроумной шуткою блеснул.

Промолвит тост за творческий успех,
За радость бытия и за ушедших всех.
Пролил две красных капли на камзол,
И впечатленье точно произвел!

И каждый вечер он являться стал,
На стол садится, как на пьедестал.
Вино себе в бокал опять плеснул,
И новой шуткой походя, блеснул.

Ну, Моцарт, ты удачливый такой!
Отравленный, нашел ты свой покой!
Из гроба твоя муза восстаёт,
Чтобы парить и совершать полет.

И вмиг прозрев, нутром своим постиг,
Безмерное, как вечность, наказанье.
Тем ядом сам себе я отравил
Загробное своё существованье.

За жизнь

Жизнь мила, как куртизанка.
Жизнь горька, как водки банка.

Жизнь пуста, как эта склянка
И прошла, как чья-то пьянка.

Жизнь лупцует дурака
Он танцует гопака.

Умного легонько ткнет
Он про Лазаря поет

Подвернулся ей мудрец
И пришел ему конец.

Будь же умный начеку
Зависть, спрятав к дураку.

Калейдоскоп

Ты меня поцеловала на заре печальных дней.
Закипел не медный чайник, самовар души моей.

Принесла лимон ватрушки и ванильных сухарей,
И кипит не медный чайник. Самовар души моей.

Вон иронией убитый наповал противник пал.
Скачут гордые джигиты, лести , зависти , похвал.

Жизнь полна противоречий. Кто-то глуп, а кто-то бит.
Скачут гордые джигиты: лесть, проказа и плеврит.

Нынче будет бурный праздник! Сорок градусов налей.
Пусть кипит не медный чайник, самовар души моей.

Стала ты со мной сурова на заре печальных дней.
Прохудился медный чайник. Самовар души моей.

Наливай в бокал мне яду полной мерою своей.
Пусть остынет медный чайник, самовар души моей.

На кровати иль на печке, полежи еще чуток.
Золотистые колечки, высшей пробы завиток.

Кто засох в столетней спячке. Кто к плечу склонил язык.
Жизни каверзные скачки, тем, кто прыгать не привык.


Тень Мефистофеля

На работе, я как будто весел,
Мефистофельски смеюсь, острю, шучу.
Как фанатик по ночам молитву,
Имя твоё нежное шепчу.

Когда надменности холодный дует ветер,
И грудь хрипит, как старое сопло.
Не знаю, устоишь ли, слабый Вертер.
Или падешь, и возликует зло.

На работе, я, как Мефистофель.
Все еще острю, язвлю, шучу.
Но давно, как демон в преисподнюю,
Черную, бездонную лечу.

1965

Он изворотлив больше черта
Судьбу, пытаясь обмануть
К стене уликою припертый
Другого норовит лягнуть.
ххххх
Умереть хочу в дороге.
Не в больнице, ни в берлоге,
Не в постели, не в норе.
Пока носят еще ноги
Я шагаю по земле.
ххх
Скрестились точно шпаги
Два злющих языка

И желчью изрыгает старик на старика.
Какие потрясения волнуют ночи, дни
За что так ненавидят друг друженьку они?

Ужель из-за старухи, что слепа, и глуха?
Из оной лет уж двадцать летит, как пух труха.

Кому из них полвека наставила рога?
Кокетка молодая, теперь баба яга.

СКУЧИЩА

В жизни срок всему отпущен
Небольшой довольно срок
Лишь бессмертная скучища
от зевоты не умрет.

ххххххххххххххх
 И хор завистливых шакалов
Достал из жоп по горсти кала.
Чтобы измазать мудреца
Во имя сына и отца.

Узнаю по почерку ублюдков.
Я знаком с их дерьмометной шуткой.
Их прижмешь: – не виноваты!
Что они кривы, горбаты.

Нас такими воспитали…
Мы, конечно не из стали.
Но уж точно мы не тряпки
И играем с смертью в прятки.

Хочешь, тоже поиграй
Раз, два, три, и не зевай.
Хитрожопый попугай.

Ни лжецом, не тряпкой не подонком
На подмостках жизни не был я.
Ну, пижоном. С сединой ребенком
Неудачником, бредущим в никуда.

Головные боли

К экстрасенсу я пришел лечиться,
Замотала головная боль.
Раньше помогало мне напиться,
А теперь бессилен алкоголь.

Экстрасенс руками делал пассы.
Я страдал, он корчил мне гримасы.
Денег я немало перевел.
Да, они по этой части ассы.
Надоел мне этот произвол.

Я занялся шейпингом и йогой,
Пил настой из липовой коры.
Бесполезно! Ты меня не трогай.
Я без башни, ну, без головы.

Боль такая, что мутится разум.
Пятичатку вместо хлеба ем.
Всем нормальным людям помогает.
Ну, а мне нисколечко совсем.

Лез на стенку, жаждал удавиться.
С крайней мерой, лучше погодить.
Пробовал пять раз подряд влюбиться.
В загсе перестали разводить.

Но однажды встретил я деваху,
Что за словом не ползет в карман.
Вот и дал не дуба я, а маху.
Втюрился, как фраер, как пацан.

Кончилось, конечно, все хреново.
Триппер я внезапно подхватил.
Голова болит теперь по-новой,
И терпеть две боли нет уж сил.

И вторая боль куда сильнее,
Кажется, теперь сойду сума.
Лечится прекрасно гонорея
Член теперь важней, чем голова.

Клин прекрасно клином вышибает.
Так гласит молва в родном краю.
Тем, кто болью головной, страдает,
Я советов, право, не даю.

ххххх
Я ждал тебя напрасно. Ночь сгущалась.
Ты не пришла не нынче, не потом.
И одиночество стегало, как кнутом.
А мне нужна была такая малость.

Я чувствовал себя обманутым скотом,
Которому ты вовсе не досталась.
И человечье отложив, я на потом,
Искал замену, и она сыскалась.

Эпиграммы
  Нос
Склонясь к поэзии мольберту
 И высекая строчек звон,
Ты держишь нос всегда по ветру.
Не от того ли красный он?

Парадокс

Бывает в жизни парадокс
К вам применим он тоже
Чем старше телом,
Тем  душой становитесь моложе.

Поэт

Поэт, как малое дитя,
Как заигравшийся котенок.
По жизни скачет он шутя,
Освободившись от пелёнок.

Не защищён от непогод,
Его душа нежна, ранима,
И как ему необходима,
Та, что избавит от невзгод.

Он до краёв наполнен ядом.
К другим, кто под прицел войдёт,
И под его разящим взглядом,
Невинной жертвою падёт.

Порой от скуки, ради блеска,
Создатель яркого бурлеска,
Не пощадит родную мать,
Ну что с такого можно взять?

Что можно едкое сказать.
Младенцу-шалуну в отместку?
Прислать на суд ему повестку,
Иль очень далеко послать?

А он безжалостно разит,
В десятку направляя слово,
Кто в луже под столом лежит?
Кто досмеялся до такого?

Последний адрес

Разгоняя порою
в жилах старую кровь,
Молодеешь душою,
Вспоминая любовь.

Эх, тряхнуть стариною,
Чашу выпив до дна,
Парус вновь над волною,
Только цель не видна.

Громыхает судьбина,
Подбираясь, как тать.
Набегает слезинка:
Хорошо, не видать.

Годы быстро промчались.
Жизнь стремительна столь.
Мы с тобою расстались,
А под сердцем, лишь боль.

Адрес мой, тот же, прежний.
Все пути позади.
Ты за мной в тот, последний
Не ходи, не ходи.

 Музыкальный момент

Был кураж и был апломб
И на конкурсе диплом.
Драйв испытывал и пыл.
Всё проходит, я остыл.

На наркотики подсел
И опять играл и пел.
Зал рыдал и голосил,
Петь ещё, ещё просил.

Вышел, кажется, в тираж.
Навсегда пропал кураж.
Впал в немилость к Мельпомене
На тусовках и на сцене.

Я лежу вторые сутки,
С раскладушкой тет,- а-тет,
И в пустом своем желудке
Слышу Моцарта квартет.

То ли это с голодухи,
От душевной маяты,
То ли что-нибудь со слухом?
Знаешь преотлично ты.

Мне теперь по барабану.
Надоело кайфовать.
Хватит, я, пожалуй, встану.
Надо что-то предпринять.

В наркотическом угаре
Я кому -то дал по харе.
Получил, видать, ответ.
Жаль, ответчика здесь нет.

Он ушел с моей женой,
Мне устроив выходной,
И огромные рога,
Что трубят на ноте фа.

Мы на ноте «до» ширялись,
Мы на ноте «соль» расстались,
На высокой ноте, бля!
Может «соль», а может «ля».

Жаль, что с зельем я связался.
Наш дуэт, видать, распался.
Не создать ли мне квартет?
Или может быть секстет.

Создал, кажется, семью.
Жаль, что нету ноты ю.
Я с утра до ночи пью
И жену похоже злю.

Завелось на ноте до
Это старое ****во.
Мне устроила скандал.
Голос зычный Бог ей дал.

До каких, заметьте, пор
Продолжался этот ор!
От рассвета дотемна?
Мне уже до фонаря!

–Где ты до сих пор шатался?
Доигрался, догулялся!
Мне до фени все дела,
До утра тебя ждала.

Я стал мекать и ля-ля-кать.
Мне она сказала:- слякоть.
До седых волос дожил,
А семьёй не дорожил.

Убирайся ты домой,
Вон из сердца! С глаз долой!
Позарез необходимый
От тебя мне выходной.


Я стал сразу достигать
–Ты за старое опять
Заключительный аккорд
По ушам нещадно бьёт.

И до фени, и до коле.
Ну, достала в разговоре.
До свиданья, мы в раз-до-ре.
Тля – есть тля, и здравствуй воля.
 
Завелось на ноте си
Это старое такси.
Гран пардон и гран мерси,
Больше ты не голоси!

И умолкла цаца- фифа
Моего больного мифа.
Штурмана себе нашла.
Знать любовь у нас прошла.

Соль- фасоль
Морская ми-ля,
Новый друг твой
Просто-филя.

Философическое

Красивых женщин больше по весне,
Где нет зимы, не ведают об этом.
Хороших песен больше в той стране,
Где лихолетье делает поэтов.

Родятся парни чаще пред войной.
Видать по божьим все идет трактатам.
 Бездомных порождает новый строй,
А голубых - закат патриархата.

Но верю эта мода не навек,
А только к совершенствованью веха.
И шелуху отбросит человек
Для торжества, для счастья, для успеха.


Цивилизаций рушится устой
И грозная отметина про это:
Душа становится жестокой и пустой
И меньше всё рождается поэтов.

И меньше все рождается людей.
Демографы устали бить тревогу.
И только там, где верят свято Богу,
Дела идут, как будто, веселей.

День рождения

Верстовые столбы одиночества,
Верстовые печали столбы.
Остается со мной только творчество
Перст недоброй, зловещей судьбы.

День рожденья не ходка до ветра.
Отбывая пожизненный срок,
Ты мотаешь свои километры
Не на Запад и не на Восток.

Не прошу я у жизни пощады.
Не молю, не любви, ни беды,
Ни кого больше нет со мной рядом,
Вижу сердцем, душой, да и взглядом
 
Полным - горечи, не суеты….

Верстовые столбы одиночества
Вот еще один год позади.
Оставайся со мной, моё творчество
Уходить от меня погоди.

 Исход

Рабинович, ну опять за старое!
Вспомнил широту родных полей.
Слыл в отечестве ты с комплексом еврея,
А ТЕПЕРЬ БЕЗ РОДИНЫ ЕВРЕЙ.

Счастье не камин, что тело греет.
Счастье это сердца благодать.
Детством босоногим вдруг повеет.
Песнями, что пела раньше мать.

Песни завораживающе грустные.
В них полынь, ромашка, лебеда.
В них слова простые безыскусные,
Повязали душу навсегда.

С русской болью, с русским хороводом,
С русским взглядом, с русскою душой,
Бродишь ты под чуждым небосводом,
Сам не свой, немного сам не свой.

Радость коей хочешь поделиться,
Лишь с любимой, как предчувствий дрожь.
Там, где посчастливилось влюбиться,
Колосится и поныне рожь

То, что сердцу бесконечно мило
В миг ушло под гильотины нож,
То, что в жизни не было и было
Ты вдали от родины итожь.

Всё вокруг сплошная мертвечина.
Все кругом, как будто, не всерьез.
В чем произошедшего причина?
В чём происходящего курьез.

Словно век пятнадцатый, в Испании…
Из другой страны теперь исход.
Падает России обаяние.
Будь благословен её народ.


.

Наркотики

Любовь и ненависть наркотики мои.
Там воет волк, где пели соловьи.
И веру я ищу, чтоб не упасть,
В разверзнутую ненависти пасть.

Любовь наркотик; радости цветок,
А ненависть - дурман чужих дорог,
Когда в изнеможении бредёшь,
И где  присесть ты места не найдёшь.

Дорога смрадная почти - что в никуда.
Есть остановки – горе и беда.
Есть полустанки ¬- зависть, и корысть.
Ну, разве это жизнь?! А, может, жизнь!?

Наверно кто-то проживает так.
Ну, точно, не романтик, не чудак.
С душой заржавленной мозгляк и прохиндей,
Без взлётов, без надежд, и без идей.

Я вижу у обочины цветок.
Едва живой он, тоже занемог.
К нему припал в изнеможенье я,
И вдруг услышал пенье соловья.

Резюме.

В этом мире всем торгуют:
Словом, чувством, и родством.
В этом мире всё пакуют
С естеством и ремеслом.

Честь давно уж обезглавлена.
Вера вышла на панель.
А любовь, как мышь затравлена…
И фальшивая свирель

Бравурно ведёт мелодию
На юру больших дорог.
Вся земля давно отравлена.
Зрят экологи, да бог.

Где найти противоядие,
От больших и малых бед?
Не погрязнуть в диком стаде бы…
Всем отмывшимся привет!

Вон надежда робко прячется,
И невинна, и чиста.
Жизнь хочу начать я начисто,
С белоснежного листа.