Другорусь

Я бегу не от нехватки,
я бегу от никогда,
от пленительной догадки
к мемуарам «Ерунда».

«…ялды на сонклете выблюдывает плети
для топонарии фуфайковой в заржачи
где варфоломы гигантуют словно етти
не отличая танголерое от ча-чи
авлона крупится на щащечке колонной
при облибении ямаровой в лихиде
а там под спудом мракогонии ладонной
не чьи-то зенки помышляют о зените…
на середине той реки хожу не будто бы,
а по моторке или льду; из глаз протеста
жду преждевременного марта, а под юбками
ищу пробоины для днища или текста,
бо выбрать левую вину мне или правую(?)
при косоглазии-напёрсточнике в центре
воронки койковой, продавленной шалавою
из граммы шарика у шулера в аренде…
саматра выдрит после веслия в сухую
поскольку сколько-то наскоков дали соку
а шаманалию до лохота лихую
препроводили в недоступную осоку
бо беламоўнае прысутнічае дзесьці
каля мяне а я амаль што не з’яўляюся
ягоным Я які насамрэч можа з’есці
пакуль я з мовай не існую а гуляюся…
в юле бутылки ли, «Бутырки» ли, Бутырской
солдатка топчется по спущенному: «На-ка,
противотанковую двойню мне напырскай!»
в конце неполном начинается атака,
где размышление идёт обратно ходу;
два зайца – повод к расставанию с собою;
по части скорости мечты имеют льготу:
пришёл я к бывшей, а она уже со мною…
корму дегидит роленария в отгуле
ырнолка внелится за дрындовые шихи
пока табурос альбатросит в длинном дуле
а пепел пипла не приветствует шумихи
в том что до выкрика качается критически
эпоха вырядилась в хохот эховатый
и мы немые выражаемся мимически
на белорусском языке где аты-баты
сем не имеют слава Богу…
другой отбрасывает «ой», в котором только
треск паутинный констатирует движение
наперекор поводырю самослежения;
мою бессонницу озвучивает койка
за стеной…»