Сборник

ЗАПОЗДАЛАЯ    ПЕСНЯ

О, Песнь моя, как долго ты молчала,
Стонала и томилась под пятой.
Какое всё же  позднее начало,
Ведь скоро точка вместо запятой.

Я жил, другим забавам потакая,
К молчанью обречённый, как немой.
Не потому ль ты грустная такая,
Что родилась на финишной прямой?

И годы, мной растерянные, где вы?
О, Песнь моя! Теперь любой куплет
Так дорог мне, как чувства старой девы,
Сошедшие с небес на склоне лет.

И да, простится то, что не умело,
Не очень мелодична сложена.
И что поёшься трепетно, не смело,
Теченьем быстрых дней поражена.


Коль допою, ты будешь мне наградой,
Когда в другие позовут края,
И зазвучишь уверенно, как надо,
О,  песня запоздалая моя.

 

МЕЛАНХОЛИЯ

Чем сегодня не доволен?
Как в неволе я.
Не с похмелья и не болен -
Меланхолия.
Окружают сырость, темень,
Запах плесени,
И проблемы жалят в темя,
Бьют по печени.
Я, непонятый, незримый,
Счастьем бедненький,
Только ночь да пачка «Примы»
Собеседники.
Дождь пошёл и капля рьяно
С неба падали.
Утопиться в луже пьяным?
Только надо ли?
За окном, увидел: дама,
Как пророчество…
Тоже выгнало из дома
Одиночество?
Заходи, я дверь открою,
Что не бойкая?
Одиноких будет двое,
Синеокая.
На кроватку постелю я
Простынь белую
И сольёмся в поцелуе
Обомлелые…
Утром будет всё прекрасно,
Меланхолии
Одиночество подвластно,
Но не более.
ДУША  И   ТЕЛО

Душа и тело. Что главней?
Пусть глупо, всё же интересно.
С душой невидимой своей
Иду по жизни я телесно.

Не долго вытерпит, греша,
Надумает, поставит точку
Моя любимая Душа,
Уйдёт, оставив оболочку.

А будет жалко: бьёт ключом,
Грустит она и веселится.
Я, как бы, буду не при чём,
Когда она в кого  вселится.

Без Тела я такой же нуль.
Оно не меньше мной любимо,
От времени, огня и пуль, -
От всякой дряни уязвимо.

Строку прилаживал к строке,
Писал письмо любимой даме:
«Телесно сохну вдалеке,
Хотя душой я вечно с Вами…»

В любви короткой и большой,
Душа и Тело слиты тесно –
Полюбишь, вроде как, душой,
Потом захочется телесно.

Но телу суждено истлеть,
Оно и требует опеки.
Его бы лучше приодеть,
Да за Душою ни копейки.

Ну, пусть одежда не к лицу,
Всё ж обращайтесь осторожно:
Я душу в нём свою несу,
Бессмертную, вполне возможно.   





НА  РОДИНЕ

На мне не зря походная одежда:
Я к вам приехал только на два дня.
И враз - за стол и можно до отъезда!..
Такая хлебосольная родня.

Как хорошо.  О, как всё это мило!
Пусть хоть на время сброшу я хомут.
Отцовство уж порядком утомило,
Но здесь меня сыночком назовут.

Стирая грани возраста  как плесень,
Встают картины тех минувших дней
Мелодией давно забытых песен
Архива чуткой памяти моей.

Как все сыны скучаю очень-очень,
Всё снятся мне одни и те же сны…
По ржавым листьям мчится жизни осень,
А я блуждаю в поисках весны.

Вот к отчему опять прибился стану,
Что уезжаю – тоже не беда…
Я лягу здесь, когда блуждать устану,
Чтоб воротиться в детство навсегда.







Памяти поэта и земляка  Кадыра Даяна


Здесь жил поэт. Теперь он гордость края.
Его стихи я помню до сих пор.
Они звучат мелодией курая
От наших сёл и до Уральских гор.

И я спешу, пока не влажен порох,
Пока в душе звенит курантов бой,
Пролиться звонкой рифмой на просторах
Родной земли, взрастившей нас с тобой.

Мне б описать наш уголок планеты,
Чтоб слог мой был, как твой, неизгладим,
Чтоб шла молва: «Тут родились поэты,
Кадыр Даян и Хусаинов Дим».

 

*  *  *

Дверной   косяк. На нём отметки
Под свежей краской снизу вверх:
Расти спешили наши детки
И отражали смену вех.

Вот вижу след последней точки,
Так не окрепшие ладом,
Как птички упорхнули дочки,
Покинув тесный отчий дом.

В счастливый путь, стремитесь к звёздам,
Но для порядку, как и всяк,
На радость бате свейте гнёзда,
И что б там был дверной косяк…

По вечерам, в счастливом браке,
Под колокольный детский смех
Из года в год чертите знаки
На краске белой снизу вверх.

И я в дали, приняв таблетки,
Ребячий переняв каприз, 
Как вы когда-то, ставлю метки,
Но сверху вниз,
                всё сверху вниз.
               


 

РОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

И по науке, если верить генам,
И даже видно просто так, извне,
Что был я здесь всегда аборигеном,
в основном  прожил на стороне.

Моя деревня, данная от Бога,
А потому любимая до слёз,
Я заскучал и погощу немного,
Прими меня в объятия берёз.

Запахнет детством от степной полыни…
Шальная юность бродит где-то здесь…
Пусть не вернуть, но рад, что и поныне
Вдыхаю ту питательную смесь.

Не выпивал. Как говорят, «тверёзый»,
Смешной и захмелевший без вина,
Я, как ребёнок, льну к твоим березам,
Пусть голова – сплошная седина.

И ты не та. Я вижу твои раны.
Сквозь душу мне, надрывно и моля,
Глядят с укором  ферм пустые рамы
И лебедой заросшие поля.

Свою страну не любят только хамы,
Я буду петь тебя, мой край родной,
А коль помру, то захлебнусь стихами
И пусть шумят берёзы надо мной.
          


*  *  *

Звоните, дети, я -  не вечен,
Съезжайтесь чаще и гуртом.
Я сам, как понял, был беспечен,
Покинув рано отчий дом.

Теперь спешу на встречу с прошлым,
И нет милей деревни той,
Где становлюсь, как вы, невзрослым,           Но жаль, что круглым сиротой.



 
 

ВО ГРЕХЕ

От религий, цвета кожи,
Граждан «иностранных лиц»,
Глобус на лицо похожий,
Весь в морщинах от границ.

Знать не зря на ровном месте
Вдруг морщины залегли.
Нет согласия в семействе
Нашей матушки Земли.

Мир – единое пространство-
Разделён на острова.
Нынче «равенство» и «братство»-
Позабытые слова.

Превосходством, звоном злата
Затуманены умы,
Не дожить бы как когда-то
До потопа и чумы…













*   *   *

Куда же выведет кривая?
Соблазнов столько, Боже мой!
Я не рождён, поди, для рая,
Когда до ада по прямой.

Прими меня, Земля, такого,
И приюти всю прыть и пыл.
Жизнь уместилась в те два слова
В начале сказки «жил да был».

Прими, Земля, я твой с рожденья,
И спесь мирскую заглуши.
Особых нету сожалений -
Смеялся, плакал от души.

Когда гурьбой снесут на место,
То будет не моя печаль.
Пусть кто-то скажет «Наконец-то»,
Я знаю, кто–то скажет «Жаль».





 

Я  – ЕСТЬ, ПОКУДА!

Стараюсь торопиться не спеша,
Пожалуй, видно, что слегка безумен,
И бьётся сердце, как шаманский бубен,
Там в глубине живёт моя душа.

Мои под солнцем тикают часы,
Пока не там, где все когда-то будем,
Звени, звени неугомонный бубен,
Сегодня Я владелец всей красы.

Да, Я пришёл на Землю погостить.
И я кричу, я не жалею глотку.
Моих часов закручена заводка,
Не разорвать  связующую нить.

Пускай бегут минуты и года,
Не признаю отныне серых буден,
Пусть веселей трезвонит сердца бубен,
Мелодия не смолкнет никогда!













В   ПОЕЗДЕ

Вот сижу, от маяты себя врачуя,
Ищу просвета, как затерянный в глуши.
Ностальгию по тому, чего хочу я,
Поди  надыбал  сам  в угоду для души…

Я во власти этих грёз, я не перечу,
Только явь - она реальна, но не та …
А вот года бегут как рельсы мне навстречу
Без остановки под названием «Мечта».

Ужели еду по последнему прогону,
И словно рельсы вдаль  проносятся года?
Мечты. Мечты. Вы не соседи по вагону,
Не суждено нам повстречаться никогда.

Проводница встала рядом. Смотрит. « Здрасьте».
Не пьян, не болен, лишь доверился строкам.
Как компостером мне душу не дырявьте,
Покуда слёзы не закапали в стакан. 

Не такой уж безбилетник в жизни личной,
С душевной раной мне не надобно к врачу,
Под стук колёсный и бутылочки «Пшеничной»
Пройдёт под утро… Только пива захочу.

Пускай зависим от несчастий, кривотолков,
Мечты так часто бьются, стукаясь о быт,
Я составлю своё счастье из осколков,
А не выходит, - значит, так тому и быть.

Поезд мчится, я лечу назло всей стуже,
Что горя мыкал вам,  подруга, не скажу,
Все летим, не всем везёт, могло быть хуже,
И я ищу тот счастья миг и нахожу.
 



ПРЕДСКАЗАТЕЛИ


Кто куш сорвёт, кто  выйдет замуж -
Подскажет маг (или соврёт),
Твердят: предвидел Нострадамус
На много тысяч лет вперёд.

Гадают все. Повсюду. Смачно.
Хорош, кто угадать что смог.
Иной придумает удачно…
Но мог предвидеть только Бог.

Мошенник лезет вон из кожи,
Как будто таинство творит…
Но если кто предвидеть может,
Тот, значит, с Богом говорит.








 

 *    *   *

Чувство веры известно даже зверю.
Законы стаи – неразрывный круг.
Как человек, я людям тоже верю,
Но всё ж порой задумываюсь вдруг.

Душевные облизывая раны,
Напрасных обещаний не молил
И ближними, случалось, был обманут,
Пред кем наивно душу оголил.

Но я скажу: «У нас не волчья стая,
Спасибо вам, приятели-дружки,
Что вы меня, нередко предавая,
Хотя б не разорвали на куски.

Но если вас не понимают толком,
А ваша жизнь, как ставка на кону,
Не надо рыскать одиноким волком,                Доверьтесь  мне. Я вас не обману».



 

ПОЧТИ  ВСЕРЬЁЗ

Так и знал, что не выйду в начальство:
Суетился и рвался на части,
И прилюдно смеялся я часто,
Когда было смешно.
Мог скатиться с горы по дороге,
Неестественно выставив ноги,
И опять же смеялся. О, боги,
Разве ж это грешно?

А весною бывало и хуже,
На ходу перепрыгивал лужи,
Да, к тому ж я не с теми  был дружен
И не стал протеже.
Не родился солидным и важным,
А родятся, как слышал, однажды.
Ко мне «ТЫ» обращается каждый,
Даже свыкся уже.

Коль придётся родиться повторно,
Выйду, выпятив губы притворно,
Прокричу акушеру валторной:
«Ну-ка, дядь, осади!»
И степенно, с серьёзною миной
От горшка до могилы немилой
Я пройдусь уважаемый, чтимый…

Только скучно, поди?..





                Есть только миг  между прошлым
и будущим,
именно он называется – Жизнь.
 (из песни)

Журавли, грачи и свиристели…
Гляжу на них, тревогу не тая.
Мои года, как птицы, просвистели,
Чтоб не вернуться в тёплые края.

Осины, клёны, тополя, берёзы
Прощаются с листвой, благодаря -
Набухнут почки, как сойдут морозы.
Мои года – листы календаря…

Вокруг всё бесконечно, и мне жалко
 (Какой просчёт небесного творца!),
Что жизнь моя о двух концах, как палка,
Додумана, как мелочь до конца.

Весной и летом  я черноволосый,
А в осень – седину под капюшон.
Дожди, туман, грачей многоголосье,
Глядишь, зима.… И - цикл завершён.

Нам дали разум, мы считаем годы,
Чувствуем, тревожимся, горим…
Пусть трижды называют «царь природы»,
Совсем не рад, что я неповторим.

Есть только миг, он - как отрезок света,
Сплошная мгла, когда потухнет свет.
Вот и выходит, что  у жизни этой
Ни прошлого, ни будущего нет.
Ж Е Н Е


И снова буря заиграла,
Где только что дремал покой,
Я сам с сурового Урала,
А всё ж не видывал такой.

То властелин я, то невольник
На водах жизненных быстрин,
То был Бермудский треугольник,
И вдруг – течение Гольфстрим.

Опять ушла, к стеклу прижалась,
А как любила целовать.
Как мир, огромною казалась
Нам односпальная кровать.

Мы шли друг к другу, знаем сами,
Не через сеть ошибок, проб.
Давай наш мир скрепим устами…
Горчица.
                Перец  и
                Сироп.







 

СЦЕНА

Весь мир – театр, мы в нём
актёры.
В.Шекспир


Иссяк мой  пыл, нет места рвенью,
В никем не тронутой глуши,
Судьба, прожить в уединенье
Остаток жизни разреши.

Я всё сыграл, сошёл с подмостков,
Ты всё устроила сама,
На этой сцене так не просто
Не спиться, не сойти с ума.

Я никогда не выл от боли,
Не делал вид, что хохочу.
Когда распределяли роли
Не требовал, чего хочу.

Я убегал, когда сердился,
Пыхтел, терпел, что было сил.
Когда украдкою молился,
У Бога денег не просил.

Я не имел ужимки лисьей,
Медвежьей хваткой не блистал.
Не лез на сцену. Закулисье –
Вот где мой срам и пьедестал.

Ушёл герой не лучшей роли,
Освободил другим настил.
Быть может, критик не доволен,
Но я простил. Я всех простил.

Сыграл не так? Ну, что ж, извольте,
Не тот герой, не тот полёт.
Лишь занавес листвою жёлтой
На землю тихо упадёт. 




О, ЗЕМЛЯ  МОЯ

О, земля моя, нет тебя краше,
Всё ничтожно, хоть как назови.
Капля в море – признания наши
В этой общей вселенской любви.

Лет немало лежит за плечами,
Но, не ведая, будет ли прок,
Я бессонными занят ночами
В том признании в выборе строк.

На известность надежд не питаю
И бессмертья совсем не прошу.
Я бессмысленной смерть не считаю,
Коль изведал такую красу.

Я спою и уйду. Долг сыновний
Как исполнил, тебе и решать.
Воспевал бы тебя в преисподней,
Если б там разрешали писать.

 

              *  *  *

Как  пиратскую чёрную метку
Август – злыдень мне горя принёс.
Я водой запиваю таблетку,
Подсолённой от капелек слёз.

Попрощался навеки с любовью,
Ноет сердце, в тисках голова,
Иссякая истомой и болью,
Разрываю себя на слова:

«Возвернись, никому я не нужен,
Прозвучи, как спокойствия гимн.
Самым лучшим и преданным мужем
Повстречаю, на зависть другим.

Возвернись, ты нужна в этом мире,
С полминуты, хотя б погости.
Прошепчу в неуютной квартире
Запоздалое: « Вера, прости ».

Нам с тобой поменяться бы надо,
(Дочерям не смогу быть тобой):
Мне б туда, где под клёном ограда,
А тебе – оставаться вдовой.

Но такого, увы, не бывает,
И не легче от этого мне…
Как икона, молчит и взывает
Чёрно-белый портрет на стене.



ИРОНИЧЕСКАЯ НОСТАЛЬГИЯ

На зеркало я взгляд свой брошу
(Как время быстро истекло).
Что, истрепался, мой хороший?
Иль врёт презренное стекло?

Я не смотрелся так фигово…
Разбив, как зеркало, печаль,
Пойду искать себя другого,
Махну в аминевскую  даль.

Там поклонюсь родному краю.
Хвала тебе, мой край!  Хвала!
В тебе, мой край, я точно знаю,
Добрее даже зеркала.

На них я снова взгляд свой брошу.
Узрев крестьянскую красу,
Куплю фуфайку и калоши,
Лопату, тяпку и косу.

Я сам себя зауважаю:
Красив и крепок, как скала.
Мой лик крестьянский искажают
Лишь городские зеркала.

Здесь сельскую изведав прозу,
Однажды я вернусь к стихам,
И оду сочиню навозу
В весенний день под птичий гам.

НА  КЛАДБИЩЕ

Место встречи поколений,
Настоящий общий дом.
Опускаюсь на колени,
Положу цветы на холм.

Как вы тут, родные наши,
Где покой на тыщу лет?
На земле не стало краше,
На земле покоя нет.

Пусть вам пухом будет ложе.
На лице моём печаль.
Жалко нам усопших. Всё же
Те, кто жив, не меньше жаль.

Горькие, как капли водки,
Годы капают в стакан.
Мы грызём друг другу глотки
Каждый день по пустякам.

Что ценней для нас? Что свято?
Мы бредём, прости нас Бог,
Как незрячие котята,
Средь исхоженных дорог.

Если что-нибудь нарушу,
Если что я натворю,
Прихожу очистить душу,
Как греховный к алтарю.


С О М Н Е Н И Я

Что за стихи? Одни проблемы,
Психологический экстаз.
Другой как будто нету темы,
Других как будто нету фраз.


Кому нужны все эти бредни?
Один по жизни, как изгой…
Я был другим ещё намедни,
В ладу с отпущенной судьбой.


О чём писать? Огульно хают
Всё то, в чём был какой-то прок.
Теперь иное воспевают,
Иная музыка у строк.


Всё зыбко, нет здесь постоянства,
Как будто что оборвалось.
А может окунуться в пьянство,
Махнуть по-русски на авось?


Но жизнь сама – такое зелье,
Смертельны каждые сто грамм,
И невозможно  то похмелье
Лечить рассолом по утрам.


Несчастье зрел  я, а кусочки,
Но, коль рождён, – пройду свой путь.
Если б не вы, о, мои дочки,
Послал бы всё   куда-нибудь...

А, может, надо быть попроще?
Как все, с любовью – не с плеча,
Писать о соловьях, о роще,
О том, как плавится свеча.

Про слёзы-смех, с горы-под горку,
С горы - под горку, слёзы-смех …
При этом помнить поговорку,
Что в трудный час спасала всех:

Что в жизни всё идёт попутно,
«Чего побольше?» - не вопрос.
Коль жизнь сама сиюминутна,
То и плохого – с гулькин нос.

 
 
 
Светлой памяти любимой жёнушки.

Чего я жду под Новый год?
Ведь знаю, знаю -
В душе буранов хоровод,
Не быть там  маю.

Судьба, я жил или не жил?-
Скажи на милость -
Я, может, около кружил,
И всё приснилось?

Иголки падают, звеня,
С пушистой ёлки.
Так разбросало и меня,
Как на осколки.

Пусть Новый год. Зачем стою
В наряде пошлом?
Чего желать? Любовь свою
Оставил в прошлом.

К стыду, теряя, что имел,
Развёл руками,
Как лебедь, сердце не сумел
Разбить о камни.

Пусть мысль такая и была,
Я б смог едва ли:
Две доченьки, как два крыла,
Упасть не дали.


Прости, родная, слабость ту …
До встречи, боже,
Я тут годами обрасту,
Грехами – тоже.



УТРАТА

Светлой памяти
 любимой жены

Я был счастлив когда-то, поверьте,
Жаль - недолго (как брал напрокат),
И в счастливой, увы, круговерти
Не дано повстречать свой закат.

Как я мог пережить ту потерю?
И порою, стыдясь, что живу,
Нервы в клочья, кричу: «Я не верю!»
Представляя её наяву.

Есть прекрасные сказки, хоть небыль,
Там мечта, а не тень на плетень:
 «Муж с женой там уносятся в небо
В свой Эдем в предназначенный день».               
               

Я ж не нужен ни аду, ни раю…                Непредвиденный сказочный сбой?
 - Просто долго я так умираю,
И, по сути, не очень живой.
               

БЕССОННИЦА

В этой ночи: утро, полдень,
Лето, осень и весна.
Всё тут есть, всего тут вровень,
Всё вместилось, кроме сна.

Трезвый ум, шальная пьяность,
И отвага, и испуг,
Сказка детская, реальность,
Шумный лес и сонный луг,

Слезы, смех, разлуки, встречи,
Что сумел, на что не гож,
Друга преданного плечи
И нежданный в спину нож,

Дверь на завтра, день вчерашний,
Путь неровен и тернист…
Боль падений, взлёт невзрачный,
Черновик и белый лист.

 
 

ЕЩЁ  РАЗ  ПРО  ЛЮБОВЬ.

В чувствах этих фальшивить не смею,
И к Любви обращаясь на «ВЫ»,
О любимых писать не умею,
Сколько раз попытался. Увы!

Речь не в том, что обижен талантом,
Очень дороги те берега …
Значусь я у любви арестантом,
Тем, который не хочет в бега.

Непонятное это влеченье,
Загорится: туши – не туши,
Неземных обстоятельств стеченье,
Неземное свеченье души.

Хоть немало написано мною,
Ты, земная моя голова,
Помоги написать неземное,
Отыщи неземные слова.

Дохожу до безумного буйства
(Кто б меня от невежества спас!).
Вижу: слишком огромно то чувство,
Слишком беден словарный запас.




 

ВЕСНА

Сердце от весны рукам писать велит,
А голова пуста, она слегка кружится.
Там шепчутся ветра и тишина звенит,
Мы только дождались, но не успели вжиться.


О, сколько зимних дней мы грезили весной,
Её приблизить миг, увы, не в нашей власти,
Покуда снег лежит, неровный тонкий слой,
Почиканный, как сыр, вороною из басни.


Но всё ж она пришла. Нарушат тишину
И зажурчат ручьи, плескаясь о бордюры.
Ребячий, птичий гам, как в музыку одну,
Сольются в перезвон весенней увертюры.


Да, невозможно то, что сердце мне велит,
Не знаю, чтобы кто владел такою кистью,
И мне не описать, как солнца луч блестит
Сквозь бирюзовый цвет новорождённых листьев.


 

СЕРДЦЕ

Давят гонором хамы и трусы
И скрежещут, как старые дверцы.
Под прицелом открытые души,
Под прицелом открытое сердце.

То не срам, не прикроешь подолом,
Как от стрел не напялишь кольчугу,
Станешь пичкать его валидолом,
Повстречав на пути сволочугу.

Брызжут снова слюной самодуры,
Как броня у них толстая кожа.
Чтоб закрыли свои амбразуры,
Я стихами заеду по роже.




*  *  *

Сновидение  одно
Вновь деревней синеокой
Выплывает словно дно
Памяти моей глубокой.

Сплю и вижу всё вокруг,
Словно с птичьего полёта,
Свет луны и сонный луг,
Водоёмы средь болота.

Словно слышится в тиши
Незнакомой птицы стоны,
Чутко дремлют камыши,
Лилий сонные бутоны.

С высоты хватает взор
Всю округу, мне наградой:
У скрещенья двух озёр
Холм с кладбищенской оградой.

В метрах двести от холма,
Посреди хмельного луга,
Спят усталые дома
Тесно взявшись друг за друга.

Дым из труб, как избы, в ряд
Дышат в небо теплым паром…
Дым отечества твердят,-
Понял я - твердят недаром.

Из груди пробился стон
Болью памяти глубокой.
Как мне дорог этот сон
О деревне синеокой.
 

*  *  *

Любовь! Любовь!  Но голос мой всё тише,
Давно уже об этом не ору.
Теперь твержу, что чувства есть повыше,
Хотя весна гуляет по двору.

Всё так же в луже, шаловливо, птицы
Полощут вновь пернатый свой наряд.
Задумчиво – загадочные лица
У встречных дам о чём-то говорят.

Пора любви, надежды и мечтаний
На этот раз принадлежат другим…
Моя весна – весна воспоминаний,
Что я любил и даже был любим.

Вот старый тополь. С ним мы обветшали,
Мороз и снег нас превратили в твердь.
Весна для нас лишь время для печали,
Безжалостный природы круговерть.

Но всё ж весна для нежности и буйства.
В ней ночи проведённые без сна.
Откуда ты, забытое мной чувство?
О, что со мной ты делаешь весна!

И снова дам загадочные лица…
Стыжу себя, ночам теряя счёт.
Не дай мне бог под  старость лет влюбиться,
Скорей бы лето.  Может, пронесёт.



                *  *  *

Подошвы ли щекочут травы,
Слепит ли взгляд мой белый снег,
Ты, жизнь моя, о, Боже правый,
Никак не остановишь бег.

В жару и стужу, год за годом…
Как кожу старую змея,
Отбросит вечность к сточным водам
Отрезок времени -  где Я.

Наступит время. Он родится.
Они родятся под луной.
Не будут, вдруг, в тени пылиться
Стихи, написанные мной.

О том, что тоже был причастен,
Слагаю робко сей мотив.
Пусть знают Там: и Я был счастлив,
Однажды землю посетив.

 

                *  *  *

Работа, может, праздник для кого-то.
Как изобилье лакомых кусков.
Для меня же сущее болото,
С островками в виде отпусков.

Словно с кочки прыгаю на кочку
И кружусь, как белка в колесе,
Вы готовьте денежку на бочку,
Я от них зависимый, как все.

И пускай пока  гнетёт трясина,
Сил не жаль, хотя совсем промок,
Впереди есть веская причина:
Отпуск – долгожданный островок.

Отдохну отсюда вёрст за двести,
Пусть не в Ялте, всё же у воды.
Я не встречал озёр, сказать по чести,
Лучше, чем Чебакуль и Калды .

Сооружу с утра из пробки винной
Самодельный вечный поплавок.
Вот эта жизнь, но жаль совсем не длинный
Отпуск – долгожданный островок.

В последний день, в дождливую погоду,
Подальше от плаксивых облаков,
Попьём вина, немножко, на дорогу,
Примерно на десяток поплавков.


А впереди тягучий ритм работы
Он барабанит дятлом у виска.
Как мачеха, нас кормит без охоты,
И лишнего не выпросишь куска.

Она, быть может, праздник для кого-то,
И изобилье лакомых кусков.
Но для меня же сущее болото,
И с островками в виде отпусков.




 

ПЕСНЯ ОРФЕЯ

О, царь Аид, царица Персефона,
Я в царство мёртвых плыл из далека.
Сквозь свод пещер несла к подножью трона
Угрюмая подземная река.

С мольбою к вам, проситель я, убогий,
Покинул землю в поисках жены.
Без Эвридики нет назад дороги.
Люблю её, в том нет моей вины.

В младые годы жизнь её разбита.
Мечталось вместе многое пройти.
Любовь земная нами не допита,
Ещё бурлила нежность во плоти.

Среди живых я – умерший до срока,
Бездушно плыл, как в небе облака.
Печаль моя убийственна жестока,
Как Стикс – река черна и глубока.

И в это царство, властелин великий,
Навеки скоро попаду и я.
Ну а пока,  нельзя без Эвридики,
Верни её на лоно бытия.

Один я – прах, а с ней земная пара,
Пусть свяжет нас единая стезя.
Мольбою струн поёт моя кифара
И по каменьям катится слеза.
 
 

СЛОВА, СЛОВА

«Любимая моя», «Люблю», но к этим фразам
 Привыкли все. Их сущность такова:
Мужчины повторяют раз за разом
В интимный час дежурные слова.

Слова что надо, тут никто не против,
Ушами любят женщины не зря.
Но в час утехи сохраню из сотен
Одну из фраз такого словаря.

Любовь и горечь. Всё испил до дна я,
А вот слова не выплеснул до дна,
В порыве страсти не скажу «Родная»,
Услышать то достойна лишь одна.

Одна от Бога. Только знать бы где ты,
С кем я б прошёл недолгий путь земной,
Чтоб без обмана, не храня секреты,
Чтоб мной жила, не только чтоб со мной.

Довериться! Иначе жить паршиво,
И доверять, не пропуская дня!
Имея тайны личного пошива
Живут соседи – только не родня.

 

*    *   *

Женщина попала под трамвай
(Такое вот печальное начало).
«Горе-то», «Что встали!», «Не зевай!»,-
Толпа зевак теснилась и кричала.

Страшный вид. Качала головой
И медсестра, осматривая рану.
Попрощалась женщина с ногой…
Я эту жуть описывать не стану.

Почему же взялся за перо?
-Был удивлён откуда у ней сила.
Она старалась сунуть под ребро
Листки бумаг, чтоб ветром не сносило.

Вся в крови, к вискам прилипла прядь,
Шептала что-то, издавая всхлипы,
А сама боялась потерять
Хотя б листок от той бумажной кипы.

Вот пишу, а хочется кричать:
Что стало с нами? Как понять всё это?
Что для нас бумага и печать,
Пускай на них хоть подпись Президента?!

Что бумага? Цифры да слова,
Переписать несложно и исправить.
Может, просто выходки раба
Вложили в нас, чтоб без опаски править.

Факт из жизни - не приучен врать.
Мы, как один, затюканы, ей богу…
Было из чего ей выбирать,
Что потерять: работу или ногу?

Детки наши нынче, не поймёшь,
Как цыганята непослушны с детства…
Вырастит, быть может, молодёжь
Без нашего с тобою раболепства.


   





 * * *

Путана с экрана читала стихи,
Читала неплохо путана.
Молилась как будто и словно грехи
Постыдно бежали с экрана.

Читала неплохо, но что за печаль
Подкралась?- гадать я не стану.
Возможно, что стало кого-то вдруг жаль:
Стихов ли?
Неужто  -  путану?


 

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Приятен зимней ночью небосклон
Сияньем звёзд над снежной синевою.
Печаль и смуту изгоняет вон,
Хмельной покой овладевает мною.

Я б улетел от суматохи дней,
Едва шагнув от сонного порога,
В волшебный мир мигающих огней,
Бескрайний мир, где Млечная дорога.

Внизу растают звёздочки Кремля
Огни планеты жизни нашей бренной…
Конечно же, мне дорога Земля,
Но я ещё частичка всей вселенной.


Вот так порой, любуясь по ночам
Я отношу предмет дневных рыданий
К бессмысленным ничтожным мелочам,
Незначимым в масштабах мирозданья.

Печаль и смута убегают вон,
Хмельной покой овладевает мною,
А надо мной мерцает небосклон
Сияньем звёзд под снежной синевою.



 

      *  *  *

Ну что с того, что счастья хочешь,
И нежный пыл не истребим?
Будильник голову морочит:
«Ты не-лю-бим! Ты не-лю-бим!»

Я в воротник запрятал рыльце,
Среди людей, но нелюдим,
И всё гундят на стыках рельсы:
 «Ты не-лю-бим!  Ты не-лю-бим!»

Со мною ты прощалась с прошлым,
Но повторяешь все, как с ним…
По снегу дразнятся подошвы:
«Ты не-лю-бим! Ты не-лю-бим!».

В сердцах судьбу спросил об этом,
Она ответила мне: «Дим,
Не молод ты, к тому ж с приветом,
Ты не-лю-бим! Ты не-лю-бим!»

А тут дожди и небу плакать,
Ронять слезу под капюшон.
На слякоти я сам, как слякоть,
И  правда - жалок и смешон.

----------------------------------------

Вы не должник. Дышите ровно.
Моя любовь как свет и тень
Беспутая, но всё ж огромна.
Последняя. На судный день.
               
                *   *   *
Земля – загадка. Это так.
Факт простой и, конечно же, сложный.
И я на ней, что тоже факт,
А не фактик, скажу вам, ничтожный.

Взахлёб целую земли горсть,
Окунаюсь в снег стерильно-белый…
Не долгий и случайный гость,
Я спешу, я слегка очумелый.

Кто знает,  может быть и я,
Неприметный, не очень везучий,
Пришёл на лоно бытия,
Как угодный Всевышнему случай.

В любом раскладе будет толк :
Состою, отделившись от чрева,
Как ответвленье, как росток
Генеалогического древа.

И теперь, повторяя в такт,
Что, мол, время, увы, быстротечно,
знаю: присутствует факт –
Продолженье моё бесконечно.
               

 

ТЕТРАДЬ МОЯ

Как старый дед, я сам себе противен,
Всё причитаю, продолжая путь.
И снова лью печальные мотивы,
Тетрадь моя, прости, не обессудь.

Ты мой рецепт, и рифмы, как таблетки.
Я у врачей поддержки не искал.
Нервные себе, спасая клетки,
Твои пером нещадно исчеркал.

Развёл я здесь невиданную слякоть,
Там нет огня и нету куражу.
Хотя бы раз от радости заплакать,
Да, вот  никак причин не нахожу.

Послушался минутную усталость,
Себя, родного, пожалел чуть – чуть.
Слабинку  дал и прослезился малость,
Тетрадь моя, прошу, не обессудь.

У всех бывает так, что сердце стынет,
И мне пока не разорвало грудь.
Не наповал я ранен, лишь на вылет,
Вот отряхнусь и снова двину в путь.

В шкафу моём нетронутой лежала б,
А тут пришлось впитать такую суть...
И то, сказать, ведь ты не книга жалоб,
Тетрадь моя, прошу, не обессудь. 

 

                *   *   *

За шторами дождей, за пеленой тумана
Временем дорога пролегла.
Пьянящий ландыш,  горький вкус дурмана
Проглотила лакмусная мгла.

И ничего со мною не осталось.
Вглядываюсь, мучая зрачки,
Пытаясь видеть хоть какую малость,
Помутнеет разум от тоски.

Да, увы, те ландыши завяли,
Запахи растаяли во мгле.
И крик любви услышит мой, едва ли
Лучшая из женщин на земле.


Люблю! Люблю! Лишь отдаётся эхо.
Каждый день и до скончанья дней.
Но верю, что не вечна та помеха,
Мы  встретимся за шторами дождей.
               


 

                *   *   *

Мы едем быстро, зимний свищет ветер.
Я жажду встреч, терзаю свой покой.
Моя деревня, как всегда, приветит,
Обнимет вновь заботливой рукой.

Вот поворот, за ним, как на ладони,-
Огни домов, струится к небу дым.
Пусть серебрит виски нам жизнь с годами,
Здесь я останусь вечно молодым.

Покинув транспорт, не жалея ноги,
Навстречу к детству, сердце из груди …
Я истоптал немалые дороги,
Но встреч таких не жаждал впереди.

На первый взгляд как будто захолустье,
Но лишь для тех, кто не родился тут.
Ты - мой источник радости и грусти,
Когда-нибудь, последний мой маршрут.

Деревня спит под звёздами. Ни звука.
Снежинок рой хватаю на бегу.
Переливаясь, лунная улыбка
На голубом купается снегу.

 

                *   *   *

Снова лужи разлились широко,
Разрыдался дождик проливной.
Я один, но мне не одиноко,
Милая, я знаю, ты со мной.

Лето наступило раньше срока.
За окном владычествует зной.
Я один, но мне не одиноко.
Милая, я знаю, ты со мной.

Утром солнце забрезжит с востока,
Первый луч окрасит лик земной.
Я один, но мне не одиноко,
Милая, я знаю, ты со мной.

Если ночь, и дом уснёт глубоко…
Хоть и затоскую под луной,
Я один, но мне не одиноко,
Милая, я знаю, ты со мной.

Время поступило так жестоко,
Но окреп любовью неземной.
Я один, но мне не одиноко,
Милая, я знаю, ты со мной.

 

   
 

Г Р О З А

Вороной чёрной туча налетела
И, распахнувшись, как от ветра зонт,
Расширилась, клубилась и толстела,
Пока совсем не скрыла горизонт.

Как ждали мы , измученные зноем
Целебной влаги.  Наконец сбылось!
А капли были  лишь « разведка  боем»,
Когда учесть, что после началось.

Вдруг воздух стал не городской какой-то,
И ветер стих, примчавшийся с полей.
Полощет ливень, словно из брандспойта
Зелёные лохмотья тополей.

Повсюду лужи, не ступить ни шагу,
Но труд крестьянский детства мне знаком,
Прими, Земля, живительную влагу,
Воздай картошкой, хлебом, молоком.

«Природное явленье», «Признак лета»,
И «Центнеры, смолоченные с  Га» …
Да, здравствует в галактике планета,
Где после ливня – радуги  дуга.

 

ЛИСТОПАД

Вот осень. Знаю, будет листопад,
Как дождь монет из золота и бронзы,
Без звона и без спешки, невпопад,
Кружась вокруг осанистой березы.

Который год тебя со мною нет,
И в эту осень я не стал моложе.
Ведь цвет разлуки тоже–желтый цвет
И с золотом сличать его не гоже.

Отрывист станет пташек перезвон,
Нечасто, как при разноцветье летом.
Луга и те -  искусственный газон,
Но - тоже, почему-то,  желтым цветом.

Когда-то, словно вижу наяву,
Не издав ни стона и ни звука,
Я рухну сам на желтую траву,
Желтую до боли, как разлука.













     *   *   *

Лет пятьдесят тому родился некто,
Нашелся, хоть никто и не терял,
Но коли типового нет проекта,
Явился эксклюзивный материал.

Берет начало жизнь моя, житуха
От той воды, согретою в печи,
Которой омывала повитуха
И шлёпала по заднице «Кричи!»

Прекрасна жизнь, но жаль, что быстротечна,
Бежит давно протоптанной тропой,
А я шучу так глупо и беспечно,
Мол, тает, как заначка на пропой.


Увы, увы, я часто был беспечен
Других «поэтов» повторяя вздор.
Я был рождён для эксклюзивных песен,
А выйдет толк?
   Не знаю до сих пор.











ВЕТЕРАНАМ

 В 1985 году в г. Артемовский силами
предприятий  и горожан открыта
аллея Победы.

Для вас ветераны – аллея Победы,
Кровью добывшим покой,
От нас горожан, не познавших те беды
Подарок не ахти какой.

     Чтоб помнить всегда о страшных тех битвах,
     О тех, кто стоял, как стена
     Мы выбили прочно на каменных плитах
     Героев своих имена.

      Вы первые. Жизни своих не жалея,
      (Новаторы, как не зови)…
      От нас до Берлина сплошная аллея,
      Где сосны растут на крови.

      За нас хоронили мальчишку-солдата,
      Которому жить бы до ста.
      Неистовый крик оборвало гранатой:
      «За Родину нашу! За Ста…».

Когда день Победы, желанный, был рядом,
Мечтая вернуться к былой,
У стен Кенигсберга, сраженный снарядом
Вдруг падал боец пожилой.

Не нас там пытали, Не нас там убили.
Нас Родина-мать не звала…

Аллею для жизни вы нам прорубили,
  За это вам честь и хвала.

Контузии след освежит непогода
И раны болят по ночам.
Остались в районе не более взвода,
Бойцов неподвластных врачам

Уходят из жизни отцы наши, деды,
Коль время стремится вперед.
Есть в городе нашем аллея Победы
И память о вас не умрет.


      
 

П А В Ш И М

В этом уголке отчизны,
Где солдаты полегли,
Мать-природа правит тризну,
Ноют раны у Земли.

Где вчера свистели пули,
«Телу – смерть, душе – полёт»,
Пчёлы, покидая ульи,
Мирно собирают мёд.

И Земле в угоду этой :
«Отдыхай. Окончен бой»,-
Шепчут травы, пахнут мятой,
Мёдом – клевер луговой.

И теперь для них обитель-
Вечный мир, уверен в том,
Каждый ангел – покровитель
Для родившихся потом.

Вот иду травой высокой,
На плече моём коса.
На конце клинка осоки,
Как слеза, блестит роса.







      
                *   *   *

Я - есть и всем, что есть на свете связан.
Поскольку, вдруг, однажды был рождён,
То буду жить и, вроде как, обязан -
Без спроса к этой жизни пригвоздён.

Но жизнь порой изменчива как стерва,
Рассветов нет, один сплошной закат.
Не пластилин я, состою из нервов,
Которые не взяты на прокат.

А это больно, это – край предела.
Как будто в грудь вонзается кастет,
И всё нутро, что глубоко сидело
Со стоном вырывается на свет.

А рядом кто? Они проходят мимо
С ухмылкой над поверженной судьбой.
Чужое горе для других не зримо
Хоть в ясный день потащат на убой.

Кто ляпнул чушь, что, мол, не бьют лежащих?
Жестокий тип? Наивная душа?
Теперь всех тех, кто не готов дать сдачи
Не бьют, а добивают не спеша.

И кто кого гнетёт,  и мнёт, как тесто,
Кто-то мстит, завидует, клеймит…
Только состраданью нет здесь места,
И исчерпан данный нам лимит?

Нет! Всё не так! Не быть тому лимита,
Как и стихам средь нецензурных фраз…
У той черты нет бедных и элиты,
Живущих на земле в последний раз

Отцы и деды шли на голос трубный,
Когда нужда звала на смертный бой,
Но как смириться с тем, что в наши будни
Так много нас, покончивших с собой.

Вот я живу. Я с вами, люди. Здрасьте.
С любым из вас я рядом, визави.
И свято верю, что рождён для счастья.
Вы слышите! Я требую любви!



 

ТЕТРАДНЫЙ ЛИСТ

Когда радости жизни сводит к нулю
Безжалостный рок-садист,
Как волк, на луну одиноко скулю
На белый лист.

Когда  одному пригвоздится печаль,
А другие скажут: «Пусть»,
Я выплачусь рифмами. Клеток не жаль,
Ты делишь грусть.

Коль выйдет удача, на сердце покой,
И горизонт мой чист,
К тебе спешу, захлебнуться строкой,
Тетрадный лист.

Вдруг слушателей мне не будет хватать,
Когда хмельной и речист,
Есть с кем посудачить, всю ночь проболтать,
Ты терпишь, лист.

Терпи, я не намерен без отдачи брать,
Пока шевелю рукой,
Прольюсь без остатка, подруга тетрадь,
Строкой. Строкой.








ОСЕННЯЯ  ЗАРЯ

Вновь на исходе сентября,
Перечеркнув мои невзгоды,
В любимом уголке природы
Взойдет осенняя заря.


Тогда один брожу в лесу.
Вокруг задумчиво березы
Роняют тихо, словно слезы,
На землю желтую листву.


Тревожный озаряя ум,
Восходит солнце с дальних просек,
Чей первый луч как- будто просит
Очнуться от тяжелых дум.


Был бы уверен, что творю,
Возможно, это и случится,
Успеть бы только, научиться
Воспеть осеннюю зарю.


Прожил бы жизнь тогда не зря,
И пусть немного щиплет нервы,
Что для кого-то станет первой
Моя последняя заря.


 

П А М Я Т Ь

В синих шортах, босые пятки …
Как бесенок, играючи в прятки,
По росистой траве без оглядки
Ринулось в бегство
Детство.

Все, что было – уже за спиною,
И дорога растянута мною
На года, что вросли сединою,
Врезались в темя.
Время…

Лишь память, благодарен я Богу,
Как старый наш пес, зная дорогу,
Добежит и уткнется к порогу
Отчего дома.
Истома.

Испытаю и радость , и муки,
Сдвинув преграду вечной разлуки,
Тянет, как в детстве, нежные руки
Мама живая,
Взывая.

Вот уж готов я в дорогу пуститься,
И, как перед встречей, сердце стучится.
О, если б могло такое случиться…
Память, довольно!
Больно.



 
ПОКОЯ  НЕТ

Зависим я от всех и вся,
Что белый свет не мил.
И эту мразь в себе неся,
Я выбился из сил.

Надменность моль почикала,
Гордыня шлет привет.
Мне столько лет натикало,
Покоя нет  как нет.

Права мои так крохотны,
Обязанностей – слой.
Вот и тащусь безропотно,
Как нитка за иглой.

Но коль я сын своей страны,
Служу такой стране,
Где все права мои равны
Размеру портмоне.

Как сахар таю под дождем,
Сплошная маета.
Для счастья, вроде, был рожден,
Но жизнь совсем не та.

Кто независим, как на пир,
Всегда одет  во фрак,
Но мне, как понял, этот мир
Не изменить никак.

Но не согнуть меня в дугу,
Пардон, мусье, мадам,

От тех проблем и я сбегу:
Когда-то дуба дам.
         

*   *   *

Уймись, сердечко, что ты, в самом деле?
Не всё так гадко будет впереди,
И не спеши галопом на пределе,
Не выскочи, случайно, из груди.

Я чувственный,  я, знаю, – тонкокожий,
Ранимый пусть, но всё же повезло,
Мы и добро воспринимаем тоже
Сильнее всех, всем нытикам назло.

И через этот тонкий слой природа
Не сопредельна , а живёт во мне.
Вернее, я в природе, как порода,
А не пришедший пакостник извне.

А что сейчас с тобой, сердечко, сталось?
Застыла кровь, зажата, как в шприце,
Как бабочка, намедни трепыхалась,
Улыбку отражая на лице.

Пускай уже «весенней гулкой ранью…»,
Но даже молодому фору дам…
Ты лишь пульсируй розовою тканью,
Не старый я, лишь зрелый по годам.

Пусть кардиолог крикнет: «Мама миа!»,
«Какое сердце!» - восклицают все.
Да, здравствует от счастья аритмия!
Да, здравствует улыбка на лице!.


У Т Р О
 
(деревенский пейзаж)

Сменилась темень перламутром,
Засеребрилось, зацвело.
Как песня, выплеснулось утро
На лес, полесье и село.


С дурмана утренней прохлады,
Унять не в силах свой испуг,
  Туман, как диких ланей стадо,
Бежит, волнуясь, через луг.


Жует, мычит бычок безрогий
С зеленой пеною у рта,
И семенит прямой дорогой
На звуки  выстрелов кнута.
 

Н  О  Ч  Ь

(деревенский пейзаж)

Ночь проходит по деревне,
Словно серые полки,
Обесцветив цвет сирени,
Наполняя уголки.

Сон крестьянский, сон  короткий
За глухой забился тын.
Только месяц светит робкий
Над макушками антенн.

Разбрелись устало звуки,
Как от бега ребятня.
Только шепот в переулке,
Поцелуи у плетня.












 

ЭГОИСТИЧНАЯ ПЕСНЯ

        из раннего

Видать судьба ничейная бродила,
Свой дивный смысл в искринках затая,
Ее мне мать, как сказку, подарила,
Сказала: « Сын, возьми, она твоя».

Сны растревожив полудремы зимней,
Я с криком первым вырвался на свет,
А за окном с сирени сыпал иней
На  сказочной и лучшей из планет.

А ведь ее могли отдать кому-то,
Тот первый крик и россыпи зари.
О, будь благословенна та минута!
И жизнь прекрасна, что не говори!

Мне говорят, восторженно, мол, пишешь,
Риторика любому по плечу.
            Я докажу вам, что могу и тише,
Но эту песню, дайте, прокричу.

При жизни гимн себе слагаю лично,
У пародистов нервы теребя,
И пусть звучит вполне эгоистично:
Я Мир люблю, а в нем люблю Себя.






В Е Т Е Р

Снова ветер, пьян и груб,
Разгулялся вволю,
Лоскутками дым из труб
Расшвырял по полю.

Издавая вой и свист,
                Постучал по створкам,
Погонял газетный лист
По дворам, задворкам.

Вдруг затих, дойдя до слез
В забытьи счастливом.
Рыхлый снег блистал от звезд
С голубым отливом.

Тишина кругом, лишь звон
Ходиков до боли,
Словно ветром сдуло сон,
Унесло за поле.




*  *  *
Как  путник, я устало по пустыне
Тащусь сто лет, кругом один песок.
Ночной самум морозит - сердце стынет,
Днем солнца луч нацелен мне в висок

Мороз, жара усиливают раны,
Ответный стон теряется в глуши.
А где-то там проходят караваны,
Но лишь со мною рядом - ни души.

Бескрайняя, безжизненная  зона,
Рассудок с криком носится в ночи,
Уж рыпаться, пожалуй, нет резона -
«Пожил и ты. Пожалуйста, молчи».

Вдруг, как оазис, ты ко мне навстречу,
В последний миг: «Живи еще до ста».
Твой взгляд, я понял, раны мне излечит,
Прибавят силы сладкие уста.

Но не пойму, за что награда эта,
Я все боюсь, войдя от счастья в раж:
В пустынях есть опасная примета,
Вдруг все пройдет, исчезнет, как мираж.

«Не исчезай!,- кричу умалишенно, -
Устал плестись, судьбу свою кляня!»
Но только ты так смотришь отрешенно,
Все не поймешь, ЧТО значишь для меня.

Я принимаю все, как неизбежность,
Я выжил, жив, покуда ты со мной.
Прими и ты неслыханную нежность,
Которая  не снилась ни одной …
 

ПОСЛЕВОЕННЫЕ  ДЕТИ

Светлой памяти отца, ветерана
Великой Отечественной

Из десятерых детей послевоенных – пять,
Я в том числе – образчик непоседы.
И дни рожденья надобно справлять,
Пять разных дат. В придачу – День победы.

Хотя с экранов к нам пришла война,
Для нас опасней были годы – злыдни.
Пусть первых пять испили всё до дна,
На волоске висели – наши жизни.

Воочию не зная те года,
Имеем связь, зависимую, с этим…
Немножко я погиб ещё тогда,
Когда отец был ранен в сорок третьем.

Спасибо, пап, что не сгорел в огне…
И не чужая, может, битва снится,
Как будто сам побыл на той войне,
Где мог погибнуть, не успев родиться.

Та связь времен не прервана войной,
Звенит в душе моей ответный зуммер,
Я продолжаю жизнью жить двойной,
Где ты во мне, отец мой… Ты не умер.





             *   *   *

Я, по сути, старая машинка,
От дорог потрепана обшивка,
Даже сам не верю в это шибко,
Это все нелепая ошибка.

Виражи мне не дают покоя,
Что в гараж иду, как после боя.
Мой движок усталый терпит сбои,
И стекло мутнеет лобовое.

Техосмотр прошел тут на неделе,
Обувь мне прикольную надели,
Всё же зря смотрю я на ГАЗели,
Покруче рядом бегают модели.

Черта с два, я не спешу на свалку!
Дел-то тут : пройти бы капиталку,
Увеличить мощность многократно
И  спидометр намотать обратно.

---------------------------------------------

Свалки – факт, не детская страшилка,
Я ж, по сути, старая машинка …








СЕРЕНАДА

Отвори мне двери, отвори.
Лишь одним движеньем шпингалета
Неземную гордость раствори,
Под луной лишь я и бабье лето.
Отвори мне двери, отвори.

Отвори мне двери, отвори.
Я и сам не рад такой напасти,
Надо мной смеются фонари,
Что горю не хуже их от страсти .
Отвори мне двери, отвори.

Отвори мне двери, отвори.
Не рукам, а волю дам стихам я.
А после всё забудем до зари,
Войдём в дуэт единого дыханья.
Отвори мне двери, отвори.


 




 

*   *   *

Озёрный край. Берёзы и овраги…
Поёт сосна, верхушкой шевеля.
Среди берёз клубничными коврами
Застелена родимая земля.

Аминево. Здесь, отдавая фразам
Любовь свою, слагая их в ряды,
Ступаю осторожно раз за разом
На папины заросшие следы.

Увижу снова мамины закаты,
Где солнце лик свой прячет в камыши,
И на плечо склонюсь старшого брата,
Выдавая стоны из души.

Стихи мои не ахти, не бесспорны,
Но в них любовь и святости запас.
Поклон тебе молитвенный, покорный,
Мой край родной, ты - мой иконостас.

И в тех стихах, в моём поклоне низком,
Когда смеюсь или бываю злым,
Татарин обрусевший на башкирском
Твержу одно: «Кайтырмын аулым».






СЕНОКОС

Все сельчане знают это,
И не новость для меня:
Дни короткие у лета,
Ночи не длиннее дня.
Только звёзды в небе тают,
Сенокосная пора
Нас зовёт, росой блистая,
С ниши сонного двора.
Первый день ступаю смело,
Мог когда - то, не секрет.
Не забыл же это дело
За каких - то пару лет.
Боль приятная суставов
Сон тревожит до зари.
«Новый день смирит усталость»-
Говорят мне косари.
Напросился - не батрачу,
Всё же мысль владеет мной,
Что без отдыха растрачу
Отпуск долгожданный свой.
Уж ладонь покрылась коркой,
И лицо сродни с золой…
Тут отец кричит с пригорка:
«Доконали! С плеч долой!»
На душе покой и радость,
Мыслей ход совсем иной:
Если год пошлёт усталость,
Летом в отпуск и …домой.




*   *   *

Иду по лесу, проклиная быт,
Откуда убежал, как мне казалось,
Где есть жильё, где я одет и сыт,
В надежде скинуть ржавую усталость.
 Иголками постылый этот гнёт
Пронзит, быть может, встречная мне ёлка.
Я отдохну и быт пусть отдохнёт,
А после встретит на краю посёлка.
Тут тишина в ушах рождает звон,
Каким  колором здесь владеет осень!
Средь листьев золотых и белых крон,
Как общий фон, высвечивает просинь.
А под ногами листьев – счёта нет,
По золоту иду, боясь проснуться.
Прощаясь, лето кинуло монет,
Чтоб к этим берегам опять вернуться.
Здесь лишь покой и свежести прилив.
Деревьев тихий ряд приветливый и дружный.
Мир средь людей жесток, несправедлив,
И я средь них никчемный и ненужный.
Не по ранжиру встали дерева,
И синий фон просвечивает между…
Мне этот вид навеет вдруг едва
Какую – то неясную надежду.
Спокоен я и молча постою,
Потом пойду, пересекая поле.
Там быт меня заждался на краю,
Но не такой невыносимый боле.
               
 

*   *   *

Мне, как ни в прикуп, всё не в масть,
Неудач, безнадёжности груда.
Зубы стиснув -  « Не упасть! »,
Я живу в ожидании чуда.


Не верю я, что чуда нет,
Оно обязано явиться.
Где темень, там зажжётся свет.
Коль не устало сердце биться.


Так от рожденья и до гроба
Как мотылёк стремлюсь на свет.
Мечта светла, а быт -  чащоба
И впереди просвета нет.




   
 

ЧУДНЫЙ  МИР

Прости беспутных, непокорных,
Наш чудный мир, моя любовь,
За бедность красок рукотворных,
Банальность всех красивых слов.
Спешу я, чувствами объятый,
Воспеть любительским стихом
В Вселенской бездне непонятный
Для всех разумных общий дом.
Его леса, поля и горы,
Где пенье птиц, прибоя шум
Ласкают слух, пленяют взоры,
Тревожа всех поэтов ум.
А те, как песнь, уходят в вечность,
Взрастают снова, как трава,
Чтоб прозвучать, стекаясь в песню
И расщепляясь на слова.
Я знаю, жизнь – живая сказка,
И больше нет миров иных.
Живописать живою краской
Спешу планету для живых.
Я умилён, твержу: « О, Боже!
Земля – ты свет моих  очей!
Если не Бог создал, то кто же
Придумал всё до мелочей? »
Я - весь земной, я – сын достойный,
Земля мне - колыбель и храм.
Пусть внемлет Бог не очень стройным,
Но всё ж молитвенным стихам.
 


 
ИСТОРИЯ
из раннего

Нет-нет, вдруг вспомню случай древний,
Как с девочкой из дальнего села
Однажды в полночь, летом, за деревней
Решил постичь амурные дела.

Случилось так, что врал и не лукавил,
Заикаясь, клялся, что люблю,
А вот рука, она, не зная правил,
Шаманила под кофтой по белью.

Может луна была, а может, птицы пели,
Я был далёк, что б видеть белый свет,
И был так близок к незнакомой цели,
От предвкушенья исходил на нет.

Не вышло. Слишком громко сердце билось.
Теперь твержу, мол, было то впервой.
Да было ли?  А может, просто снилось
В пятнадцать лет под бражною луной.









ДОРОЖНОЕ

Не скучаю по Парижу,
Даже если кинут клич.
Не увижу, не поеду
В растреклятый Сансет – Бич.

Не стремлюсь я в Гималаи,
Если кто и позовёт.
Не завою, не залаю,
Как Распутина поёт.

Поменяет обстановку
(Не боюсь попасть впросак)
Мне билет до остановки
«Поворот на Кунашак» .

Не фрегат расправит парус,
Не помчит ни «Ил», ни «Ту».
Светло-голубой  «Икарус»
Разрешит мою мечту.

Ненавижу электрички,
То ли дело наш большак.
Жми, водитель, до таблички
«Поворот на Кунашак».

Прекратите тары-бары,
Выход мой! Парад - алле!
Эй, башкиры и татары
С водкой русской на столе.

Это я! Салам – алейкум!
Всем преградам вопреки,
Я приехал издалёка,
Подождите, земляки.

Ты, шафёр, достойный чести,
Плавно перейдя на шаг,
Жми на тормоз. Я на месте.
Поворот на Кунашак.
 

В  КРАСНОГВАРДЕЙСКОМ

А. Паксиваткину

Сбежим к тебе от городского смога,
Где трутся бок о бок, но каждый о своём…
Мы возле речки посидим немного,
Помолчим, задумавшись вдвоём.

Вдали от цен и разноликой «правды»
Спокоен я, и ты не заводной.
От суеты ценнее нет награды,
Здесь дышит всё лишь истиной одной.

Мой край далёк и несть числа разлукам,
Дай расскажу тебе про то село.
Мы эту горесть, в соль макая луком,
Запьём вином, чтоб челюсти свело.

Из деревень ушедших поколений
Я представитель псевдогородской.
Вот к матери – природе на колени
Забрался вновь, захлёстнутый тоской.

Здесь рядом всё: деревья, камень скальный,
Тебе, скажу, по жизни повезло:
С бугра, как дева, смотрит в пруд зеркальный
Талым Ключом омытое село.





 

*  *  *

Вблизи газетного киоска,
Где перекошенный забор,
Любовь который раз к фиаско
Подводит резкий разговор:

 -Ты извини, не в этой роли
Себя я видела… И вот…
Не нужно нам встречаться боле
Ошиблась я… И ты – не тот.

-Плевать, что я тебе не нужен,
 Не важно, кто тому виной.
Ты тоже оказалась хуже
Чем та, придуманная мной.

Никто не сделал шаг навстречу,
Спина к спине, окончен спор.
Под звёздами лишь тихий вечер,
Киоск газетный и забор.

Кого судить? Любовь ли это?
У всех встревожены умы,
Не только лирика – поэта,
(Он сам носитель той сумы).

Её не сохранишь в футляре,
Не проиграешь, как мотив,
Любить нельзя по циркуляру
Посредством точных директив.

Вот и выходит очень часто
Стоят мечте наперекор
Следы несбыточного счастья,
Как перекошенный забор.



О   В Е Р Е
из раннего

Не безбожник, хоть не верую в Бога
И в Аллаха с его пророком.
Но, знать, не легка без веры дорога,
«О, боже» – твержу ненароком.

Многие страхи оставили в прошлом,
Я пою не ведая плаху.
Этот день, знаю , не Богом ниспослан,
Всё ж вырвалось «Слава Аллаху».

Ни то, ни сё. Как козёл отпущения,
Ни рай, ни ожмах  не приманит.
Я - христианин, не прошедший крещенья,
Я – необрезанный мусульманин.

Всё ж грешником быть совсем не охота,
Коль пункты писаний нарушу,
Аллах или Бог (может, есть из них кто-то),
Прости мою грешную душу.

 



КУКУШКА
Из раннего


Раба своей плоти, в поступках свободна,
Родительский долг не знаком.
Идёт, разодета красиво и модно,
Не женщина – кровь с молоком.

Немало мужчин, как заметила, рады,
Что вновь повстречалась она…
А дочь в интернате сквозь щели в ограде
Глядит, ожиданьем полна.

Ей скальпелем страх, вырезая надежды,
Кромсает неистово грудь.
Любимая мать в незнакомой одежде
Не к дочери держит свой путь. 

Чеканит асфальт, горделива осанка,
А сзади несётся молва:
«Подобно кукушке, осталась лишь самкой,
А матерью стать не смогла».




 





У Р О К
из раннего

Не повезло, но кто тому виною,
Что волосы искрятся серебром.
Хотел одно, а получил другое,
Стелил плашмя, а вышло всё ребром.

Нет. Не Пегаса выбрал я, а клячу.
Не доскакал, споткнулся вороной.
Слетел с седла и горько – горько плачу,
Что обошла удача стороной.

«Тот, кто не падал, тот взлететь не сможет,
Кто всем доволен, тот не сотворит,
И пусть тебя уныние не гложет, -
Мне сверху моя кляча говорит,

-Пойми, дружок, ведь я не Сивка – Бурка,
Ушибся ты, так, значит, поделом.
Ты поищи на стороне прогулку,
Не лезь ко мне с удобненьким седлом.

Дойди ползком, хотя б до середины,
Возможно, я и крылья обрету.
Ты лишь трудись и не считай седины,
Не ты один так падал на лету».







ПОЭТУ – ХАМЕЛЕОНУ
     из раннего


Вчера пописывал одно.
А что сегодня?

Вдруг кто -  то взял, переменил…
Какая сводня?

А как возвышенно писал!
Как сахар таял.

Сегодня взял и скомкал всё.
И всё охаял.

Друзья, которым руки жал,
Давно в опале,

Лишь ты остался, как всегда,
На пьедестале.

И вижу я: ты жданный гость
у разных стоек.

Летит за вечною хвалой
твой «вечный поиск».




 

ПЛЮШКИН

Сосед сестры, что Плюшкиным прозвали,
Воздвиг забор от любопытных глаз,
Гостей не ждёт и сам к другим едва ли
Сходил за пятилетку пару раз.

Как он смеется, не слыхал ни разу…
Там свой мирок. Там скрытое гнездо,
Где для семьи он издаёт Указы,
Следит, чтоб выполняли От и До.

Не скажешь, что иной какой-то расы…
Не пьёт, не курит, уважает труд…
Общественные наши выкрутасы
За тем забором тоже не живут.

Когда в стране на состраданье квота,
Как ветром гнёт, всё валится из рук,
Он тащит в дом, насвистывая, что-то,
Спокоен и вынослив, как бамбук.

А я – по эту сторону забора,
И сердце, что пульсирует во мне,
Как промокашка, примет без разбора
Своё, чужое - вместе, наравне.

Сравненья нет, во всём своём уверен,
Негоже повторяться: «Пламень-Лёд».
И все  ж заборы строить, не намерен,
А Плюшкин пусть меня переживёт.



ХАНДРА

Сегодня дождь сварлив и непристоен,
Не звучат весёлые грома.
Поник ранет тяжелою листвою,
Почернели взмокшие дома.

С утра всё льёт, а на часах уж восемь.
Как десант на капельках воды,
Спустилась в душу затяжная осень –
У меня с собою нелады.

Сам пред собою словно лист мишени,
И в глубь себя смотрю из темноты.
Как на ладони мизерность свершений,
Бессмыслица вчерашней суеты.

Графитом затушеванное небо,
На землю дождь, как нити волокна.
Опутанный, завою старой девой,
Заломив запястья у окна.

Воспоминанья рашпилем по сердцу,
Я в сумерках раним, как по ночам.
Включить бы свет, а может, настежь дверцу,
Туда, где сам истёк по мелочам.








ДЕФИЦИТ

Я – поэт, моя слава в зените.
Я – артист, и не малого звания.
Я знаю, что есть.
Заверните
Чуточку человеческого внимания.

Я – рабочий. Я кормилец народа.
Я – архитектор этого здания.
Но как получить,
Хоть с чёрного хода,
Чуточку человеческого внимания?

Да, неужто совсем не осталось?
Это предел моего понимания.
Может, найдёте,
Самую малость,
Чуточку человеческого внимания?


 

  *   *   *

Прожил полвека, всё не ловкий,
То жму до хруста милый стан,
То словно бройлер из духовки,
Краснею, прячусь по кустам.

Твержу себе : «Смелее! Двигай!»,
И сам же жму на тормоза.
Раскрыты непрочтённой книгой
Твои вишнёвые глаза.

Любовь, как дух в здоровом теле,
Пусть не сложил о ней сонет,
Я всё скажу тебе в постели,
А до других  мне дела нет.

Я рад, судьбе себя вверяя,
Разбить условностей запрет…
Найду тебя, себя теряя,
Сойду с ума под старость лет.









               
 

БЕЗ   БОГА И ЦАРЯ …
        триптих

Святая троица:
Отец – ум
Сын – слово
Святой Дух – нравственность

Часть 1.  Сон

Заряд магнитных бурь или весна
В ту ночь на организм мой повлияла.
Не знаю что, но вдруг сквозь призму сна
Пришёл мой  Я  и  дерг! - за одеяло.

Он был какой-то странный этот я,
Презренно огибая моё ложе,
Смотрел в упор, насмешку не тая
И лет на сорок был меня моложе.

Я спать хотел, я эдак с ним, и так,
  Мол, хоть и личность мне твоя знакома,
Ты не живой, ты пройденный этап
В моёй одежде с детского альбома.

А он в ответ: «Но мы же человек
Один и тот же. Значит я – желанный».
- Ночь во дворе и двадцать первый век,
Ты что, пацан, свихнулся с каши манной?

Ведь перестройка. Я - совсем другой,
Ты не поймешь. И жить мы стали  краше.
Опять же дети, знаешь дорогой,
Они уже тебя гораздо старше.
- Да, ладно ты! Стареешь – не растёшь…
Что до детей? Они мне тоже дети.
А что до «краше» – тоже не поймёшь,
Кому нужны все выкрутасы эти.

Вот ты?  Нет я? Ну, словом, мы с тобой
Седой? Седые? (Тьфу, скажи на милость),
Ну, в общим , ты, с преклонной головой,
А всё другое мало изменилось.
 
- Пойми, салага, хоть ты мне знаком,
Чего припёрся? Без тебя не спится.
Тебя заждались каша с молоком,
Вернись туда, не вздумай больше сниться.

Но шуток он совсем не понимал,
Такую чушь мне выдал, на ночь глядя,
Ну, типа, рос, имея идеал,
А вымахал - совсем никчемный дядя!..

Ну, как всё это объяснить ему?
Сойду с пути повышенного тона:
С другими то ругаться ни к чему,
С самим собою – вовсе нет резона.

Но он и в прям оторванный, как клок.
Прекрасного как будто было мало,
Пускай теперь он для меня «СОВОК»,
Но прошлого стыдиться не пристало.

- Не злись, пацан. Да, нет. Скорее – брат,
Мы жили классно, хоть бывали биты…
А жизнь моя теперь, как  концентрат,
Как вечный шах при неплохом гамбите.
Чтоб хорошо смотрелась эта муть
Находят способ оплевать, что было.
Я не ругаю прошлое ничуть,
Нам тут пора кричать: «Судью на мыло!».

Разделены на касты стар и млад.
Ты жил в застое? Значит, прячь седины.
«Ура, вперёд!, - и вдруг, - Ура, назад!»,
А золотой не знаем середины.

Нам прошлое – захлопнутая дверь,
Идеи равенства и братства для горбатых.
Мы лишь за деньги трудимся теперь,
Чтоб бедняком не слыть среди богатых.

 Ты прав ,братан, что жизнь ни то - ни сё,
 Мы те же все, другие – «ахи», «охи»,
 Теперь открыто отбирают всё,
 Что раньше крали, оставляя крохи.

 Коль кто поделит – снова нам клочки,
 Ждать добрых дядь не стоит в мире этом:
 Незрячим выдаст тёмные очки,
 Раздаст кондомы бедным импотентам.

 Мне жаль, что труд мой оценён не мной,
 Он мой товар, но нынче Маркс не в моде.
 А «добрый дядя» снова к нам спиной,
 Хоть часто клялся помнить о народе.

 И что обидно  –  этот статус-кво,
 Закономерен, не суди, брат, строго,
 Чтоб быть богатым нужно меньшинство,
 Вот потому нас бедных очень много.
Пусть богачи ведут свой смертный бой.
 Средь них нас нет, спасибо, Боже правый.
 Честнее быть всегда самим собой.
 Прекрасен мир без золотой оправы.

Когда с тобой стремимся обладать,
Не алчность движет. Нам с тобою проще:
Обнять наш мир, любить и сострадать,
Рожать детей, дышать в сосновой роще.

Живём  с тобой, влюблённые в наш мир,
Среди друзей, среди стихов и песен,
Другой, кому лишь золото – кумир,
Завидует другим и портит печень.

Выходит, брат, ты спор затеял зря,
Коль мыслим мы с тобою точка в точку,
К тому ж ты – сон, по правде говоря,
Иметь свой взгляд не можешь в одиночку.

Тут он отстал. Он канул, как блесна.
И больше не ответа, не привета.
Видать уснул. Остался в царстве сна.
А я проснулся, долго ждал рассвета.



Часть 2.  Раздумья

Сон прозвучал, как подсознанья повесть,
Встревожил, пристыдил и был таков.
Ко мне, наверно, приходила совесть,
Увы, я был к той встрече не готов.

Ведь тот пацан имел другое кредо:
Идейный пыл, наивности печать…
Его, пожалуй, я и вправду предал,
Бесстыдно принимался поучать.

Писаки жилы рвут «Всё было плохо»,
А камнепад не в свой ли огород?
И целая оплевана эпоха,
Где быдлом обозначен мой народ.

На свете том, подумал, может статься,
Где не живут тщеславье и обман,
Уж, повстречав матерьялиста Маркса,
Смеются Кампанелла, Томас Манн:

«А вот и классик коммунизма, здрасьте,
В миру у правдолюбцев путь тернист,
И коль трубил о всенародном счастье,
То меньшинством окрашен «Утопист».

Ты, Карл, причислен к нашему чертогу,
И всё вернется к тем же берегам,
Пока твердят земляне «Верим Богу»
И молятся неистово – деньгам».


Россия наша тоже « ввысь стремится».
Красуется на карте стольный град.
Но хаты на Урале и столица
На теле нашем как лицо и зад.


Москва, Москва! В окраинах поройся.
Кормильцы там, достойные любви.
Коль сунешься на вздыбленном «Ролс-Ройсе»,
Голодных кляч, смотри, не раздави.

Мотора рев смени на покаянье,
Людьми труда заселена Земля.
Народ – не сброд, а наше достоянье,
Хотя снимает шапку у Кремля.

В тяжелый час, служа стране оплотом,
Побив превосходящих во стократ,
Он смоет кровь и обливаясь потом,
Накормит «Слуг» и весь их аппарат.

И все равно – Республика ли? Царство?
Вопрос в другом для тех, кто сеет рожь:
«О, Родина и наше государство,
Ну, почему вы не одно и то ж?»

Единое у государства мненье
О гражданах – хозяевах страны:
Пособия дают на погребенье,
Усопшие, естественно, равны.

Наверно и живым создать не трудно
Хотя б квартиры – маленький свой рай…
Программа – есть, жилище – недоступно,
Хоть на погост. Ложись и помирай.

Писаки о богатых стелют бархат.
От слов от тех встревает в горле ком.
Не то, чтоб ненавидел олигархов…
Да и вообще сегодня не о том.


Грешно судить нам павших за идеи,
Напрасной сделав их святую кровь.
И патриотов нынче не имеем,
Когда мертва к истории любовь.

Она горчит, однако – тоже свята,
Не только Колыма и Соловки…
Гагарин, БАМ,  Победа в сорок пятом,
И я скажу «Да, здравствуют совки!»

Уроды были, и теперь хватает,
Безнравственности – полный метастаз.
Плюем в колодец, в тот, что нас питает,
А предки были не тупее нас.

Потомок жертв теперь, увы, напрасных,
Урок отцов рассеивая в дым,
Идет по трупам предков в «мир прекрасный»,
Где принято ходить и по живым.

«Рабочий и крестьянка» - для Гохрана,
А можно в печь, расплавится в момент,
Вот если б «Безработный и путана»,
То был бы современный монумент.

Капитализма не согласен строем?
- Не знаю я… У нас в другом беда:
Его, пожалуй, тоже не достроим,
«Хотим, как лучше, выйдет – как всегда».

В дебатах не участвую  напрасных:
Что триколор, что кумачовый флаг…
Сегодня я за белых и за красных,
Где царские расстрелы и Гулаг.
Да,  доставать грешно мечи из ножен,
Чтоб справедливость добывать для всех.
Рай на Земле, наверно, невозможен,
Но жизнь – одна и нищенствовать грех.

Любви для ближних в мире недостача,
Плыву едва, вцепившись за корму.
Помру, так пусть на органы растащат,
А вот живой не нужен никому.

Нет. Нет. Я вру. Порою чтят за брата,
Всем до меня есть дело в этот день.
В день выборов – звено электората,
Пока не опустил свой бюллетень.

Мы церкви строим, но живем без Бога,
Откуда же возьмется Дух Святой?
В глазах тоска, а на душе – убого,
Вселился бес и совесть под пятой.

Окончена ревизия. Злорадство
Ласкает слух свободных от родства.
Теперь иное к власти рвется братство-
Доселе неизвестная братва.

Кто раньше крали – жалкие бакланы,
И с завистью глядят со стороны,
Как новые сформировались кланы,
Что мигом растащили полстраны.

И всё ж кого при встрече не спроси я,
Ответят мне средь ночи, ясным днем:
«А что ты хочешь? Это же Россия!
Мы жили! Будем жить! Переживем!
Опять же гласность! Выбрались из ниши,
А раньше просто стёрли бы во прах
За каждое твое четверостишье –
Лет десять  поражение в правах!»

Да, гласность есть, но рассуждая здраво,
Уже затюкан, просто стыд и срам,
И чтобы крикнуть «Я имею право!»,
Раз восемь посмотрю по сторонам.

Автопилот. Ни карты. Ни штурвала.
Зачем живем? Кто бы рассеял мрак.
Насытить блуд, нажраться до отвала
И проучить, кто вякнул, да не так?

Живем лишь раз,  все просто, все не сложно-
Тяни к себе под лозунгом «Все мне!».
В достатке жить достойно невозможно,
Поскольку нынче совесть не в цене.

«Живем лишь раз…», а мне уже обрыдло,-
Как скорпионы в банке небольшой.
Неужто мы на самом деле быдло,
И ничего святого за душой?!

Накажет Бог, на лица не взирая,
Опомнимся, пока не довели!
Адам, наш предок, изгнан был из Рая,
А нас прогонят с матушки Земли.

По сути, мы – безбожники и воры,
(Во всем правы и нам не прекословь)…
Достойные Содома и Гоморры
За низменность, гордыню, нелюбовь.

  Прости отец. Геройски вы сражались.
Теперь здесь я – продукт Победы той.
И я хочу, чтоб люди продолжались,
Не поминая быдлом нас с тобой.



Часть 3.  Покаяние

Весь мир сегодня сжимая в объятиях,
Щедро дарованный Богом - «Возьми!»,
Как будто утратил своё восприятие
От нашей мирской, никчемной возни.

Уныние – грех, приводит к беспечности,
Думы ленивые – всё не о том.
Снова дрожу я ,  стою перед вечностью,
Не будет меня - что станет потом?

С рождения не был  нытиком, вроде я,
Шел напролом, побеждая свой страх,
Господь, помоги  и с этим отродием
Сладить с молитвой - к тебе- на устах.

Грешен – люблю себя ,верно, не в меру я,
А надо суметь любою ценой,
Других полюбить и, в Господа веруя,
Отправиться в мир  , увы, неземной.
Туда призовут, другого нет мнения,
«Господь, подожди!»- кричу, что есть сил.
Уж скоро свисток и грядет отправление,
Надо б  грехи отмолить , что скопил.
Я же не выдуман , вот оно -  прошлое:
Крутился у счастья, у горя в плену.
Зрелым ли стал? Или просто стал взрослым я?,-
Всюду свою ощущаю вину.

Не век проживу я – десятилетия,
Вжился корнями, не пришлый  извне.
За те поколения тоже в ответе я,
Делалось всё до меня и при мне.

Мы в ясные дни жить праздно – любители-
Смеёмся: « Господь? Да, есть разве Он?»,
А коли беда, к Тебе, Покровителю,
Слезы роняя, идем на поклон.

Без Духа Святого молимся шепотом,
Стесняясь других и споря с собой.
Знают молитвы лишь старые, с опытом,
Матом бесовским владеет любой.

Помилуй, мой Бог, людское сословие
И отведи от греховных оков.
Прости нам жестокость, вражду и злословие,
Ныне и присно, во веки веков.

Такое вот мы имеем обличие,
Зрелища, хлеб, добывая горбом,
Забыли души благое величие,
Стали у бренного тела рабом.

Мы алчны до благ, в морали – дремучие,
Твердим иногда «Поможет нам Бог»,
А если порой  нас совесть и мучает,
Есть оправданье, что важен итог.
У всех государств особое мненье -
Прежде всего  охранять свой покой:
Налоги платите! Какое  растленье?
Но в этом крамолы нет никакой.

Страшную пьесу играем, державные,
Атом завис, как ружье на стене.
В акте последнем тот «фактор сдержания»
Выдаст финал по тебе и по мне.

«Свежие мысли» реформолюбителей,
«Новая» в нашем сознанье волна…
Детей распустили, хаем родителей,
То, что имеем, достойны сполна.

Помыслы наши бесовские, гневные
Любим скрывать, мол, я – не таков.
Прости нам, Господь, грехи ежедневные,
Ныне и присно, во веки веков.

Меткой безбожия все мы отмечены.
Нельзя относиться даже врагу,
С завистью черной, застрявшею в печени,
Мыслию черной,  засевшей в мозгу.

Нужно не хлебом единым быть сытыми,
Вылечить души лекарством простым.
Душа чтоб была пред Богом открытая
И продуваема Духом Святым.

Горя побуждением, из самым я лучших,
Стыжусь не молитв, а наших грехов.
Грешны мы. Я каюсь за нас, за заблудших…
Ныне и присно, во веки веков.
Д О Ч К А М

Люблю ручьи и птиц весною
И лес в осеннюю зарю,
И летний день с его длиною,
И блёски снега под луною…
Все времена боготворю.


достойным человека:
Я слышу, вижу, говорю,
Людьми не проклят, не калека.
За это до скончанья века
Отца и мать благодарю.


Идут за мною дочки следом,
Умны и удались лицом,
Мне скоро мир не будет ведом, -
Благодарите бабку с дедом,
Благодарите мать с отцом.



             
 

ВЕСЕННИЙ ДИСКОМФОРТ

Весна. Скворца привычный свист,
Взлахмоченный, глаголит, сдувшись.
Как в первый раз на белый лист
Мой карандаш уснул, уткнувшись.

Не пишется, налью вина,
Томлюсь я в это время года,
Как будто жизнь сама пьяна,
Идёт по лужам, ищет брода.

Вернуться б к временам иным,
Увы, растраченным уж мною,
Где без вина бывал хмельным,
Влюбляясь каждою весною.

Тогда я мог весь округ наш
Оббегать враз, сверкали пятки,
Такой же шустрый карандаш
Марал бумагу без оглядки.

Теперь не подобрать аккорд,
Угас свечою пыл мой прежний.
Закономерный дискомфорт –
Встречать весну под осень жизни.

Ты пой, скворец, хоть и грустна,
Мне песнь твоя знакома очень.
Черт побери, кругом весна!
Лишь здесь со мной вино и осень.



СТРАХ
                из раннего


Боюсь, осилив лишь полдела
Сродниться с мёртвою средой,
Натянут ветром до предела
Мой парус над моей звездой.


Боюсь, погубит ветер резкий,
Сразит в дороге наповал
Суровый бег волны житейской
Или судьбы девятый вал.

Пуст гложет страх и жжёт кручина,
Но жизнь одна, и смерть одна,
Сразимся ж, грозная кручина,
И силы выплеснем до дна. 



   
 

ЖЕНЩИНА – ВАМП

Ну да, влюблён, и ты – моя  вампирша
Пьёшь кровь, терзаешь, как прядильщик нить,
Как я бумагу, сочиняя вирши,
Чтоб боль свою с тетрадкой поделить.

Но спесь стоптав, и расщепляя гонор,
Оторопел и понял на все сто,
Что ты не вамп, я – добровольный донор
Создать пытаюсь кровное родство.

Какая чушь! Безволье, хоть ты тресни!
При чём тут кровь, какое тут родство,
Когда душа орёт такую песню,
Что серое оглохло вещество?

Пускай желанья, помыслы все чисты,
Но  сердца боль считая трын-травой,
Влюблённые – всё те же мазохисты
У них душа не дружит с головой.

И я средь них, хоть знаю чем чревата
Неволя эта, но подобен им.
Нет, ты не вамп и ты не виновата.
Я - есть больной, увы не исправим…

Не исправим. Но вырву как липучку,
Когда уйдёшь условности круша.
Найду другую, голова в отключку,
Пусть с новой силой заорёт душа.



    СТЫД

Жили люди-обезьяны,
Выделяясь неспроста,
Труд им сглаживал изъяны,
Мало шерсти, нет хвоста…

Взгляд бессмысленный в начале
Сгинул и исчез как тлен,
Лапы в руки превращались,
Те, что были до колен.

Вышли в люди: девки, парни,
Обглодав сырой мосол,
Даже дядя Чарльз Дарвин
Сам от них произошёл.

Умный был. В объятьях пота,
Спать не в силах от идей,
Выдал труд, что лишь работа
Превратила нас в людей.

Прав, пожалуй. Век наш ловкий,
Гомо сапиенсов век,
Мясо ест с микроволновки
Наш разумный человек.

Он другой . Достоин чести.
Из пещер и в города…
Много лысых, а из шерсти
Лишь усы и борода.

Но порой, взглянув сквозь призму
Гущу человечьих тел,
Вижу признак атавизма,
То что Дарвин проглядел.

Труд, конечно, значим тоже:
Без волос – однако сыт,
Но людьми мы стали всё же
Лишь когда познали СТЫД.

Если переходим в буйство,
Стадный проявляя нрав,
Случкой заменяем чувство,
Целомудрие поправ,

Коль убьём бесстыдством кротость,
Речь свою сменив на мат, -
Всё! Считай  исчезла пропасть,
Ты - бесхвостый, но примат.



 

НОВОГОДНЕЕ ПИСЬМО  К  ДОЧЕРИ

Адресат: дочь Ольга
Франкфурт на Майне

Ну, здравствуй, дочь. У нас снега,
Уж Новый Год, чего так ждали,
Не замечая берега
Бежит в неведомые дали.

Ещё вчера стучался в дверь,
Уже спешил – шаги не робки…
И превратил всё в круговерть
От звука вылетевшей пробки.

Ты далека, но мы семья,
Прошли тот год в едином  марше.
Старее стал в России я,
А ты в Европе стала старше.

Тут – не Альпийские дуга,
Покрыта снегом твердь глубинки.
Порой завою, как пурга,
Представив лик своей кровинки.

Вчера не в шутку затужил,
И хоть на миг, чтоб стала ближе,
Я твои снимки разложил:
Вот ты в Берлине, вот – в Париже…

И всплыло нежное лицо,
Оттенки голоса и смеха.
Как рядом был, я вспомнил всё,
Любви таможни не помеха.
И этот дар приобретя,
Я был так рад. Да, ведь не тайна:
Ты для меня всегда дитя,
Любовь родителей бескрайна.

Ты по себе всё выбирай,
Тихонько плачь, а смейся громко
А чувств моих не разбирай,
Поймешь, когда родишь ребёнка.

Я жив - здоров, да не с руки
Болеть. На горизонте встречи,
Ведь на Урале мужики
Живут не опуская плечи.

Легко хожу и ясен взор,
Ты приезжай, дождусь, вестимо.
С тобой поедем в край озёр,
Где вырос я и ты любима.

Покинешь скоро облака
И спустишься, как ангел, с трапа.
Всё это будет, а пока –
Люблю, скучаю, жду.
   Твой папа.

 




   


СЛЕПОЙ  СКРИПАЧ
         из детства
 
Не только летом, и – зимой,
Когда пурга тревожит кровли,
Слепой скрипач с своей женой
Ходили в сельские гастроли.

Всегда в одёженьке простой,
В плаще или в тулупе грубом…
Их к нам, как помню, на постой
Однажды привела завклубом.

Он не понравился тогда,
Пропахший: водка, табачище,
И неопрятна борода
С остатками нехитрой пищи.

К тому ж он не носил очки,
Лицо рябое, губы влажны.
Он даже страшен был почти,
Запомнишь, увидав однажды.

Жена следила, как могла.
Их каждый день звала дорога,
А впереди неслась молва,
Что он талантливый от Бога.

Наш сельский клуб. Его жена
Гроши с сельчан брала за это,
И как в кино была цена –
В размере «взрослого» билета.

    
Он заиграл. Казалось мне,
Раздвинул стены клуб наш тесный,
И я сидел наедине,
И раздавался звук небесный.

Ревел и забывался сном,
Сулил покой и вдруг тревога.
Весь мир был здесь, а за стеной,
Наверно, не было другого.

Пушистый шмель к цветку проник,
Суровый лик в цветной оправе,
Журчит ручей и бьёт родник,
И ветер нежно гладит травы.

Летит за музыкой мой взор
И ловит разные фрагменты.
Там шум берёз и гладь озёр…
А это что?
  -Аплодисменты.

Я после вспоминал не раз:
Застыл он, не меняя позы,
Из красных щелей вместо глаз
Почти ручьём стекали слёзы.

Молчали долго:  зал и он.
Мы находились в мире сказок.
Он – одинок, опустошён,
Велик и , в то же время, жалок.

Как будто пережил недуг,
Пролился весь своим звучаньем,

Иль вспомнил красоту вокруг,
Что, видя, мы не замечаем.

А может просто, как всегда,
Играя денег ради, плакал,
Вдруг вспомнив, как пришла беда,
Как белый свет сменился мраком.

Что он душой совсем не слеп,
Что он душою не убогий,
Он честно заработал хлеб,
Что снова ждут его дороги.

С женой , как поводырь и Маг,
Пойдут неспешною походкой,
Чуть поворчав, войдут в сельмаг
За папиросами и водкой.

Они пойдут, потухнет день,
Два силуэта в свете лунном,
Другим из дальних деревень
Душевные тревожить струны.

Кто знает, может быть как раз
Я этому обязан магу,
Что в музыкальном ритме фраз,
Стишками стал марать бумагу.

Хотя в живых его уж нет,
Сумел, скитаясь по дорогам,
Влюблять нас, зрячих, в белый свет,
Ценить дарованное  Богом!


*   *   *

Вы простите меня, люди добрые,
В гороскопе я кролик и кот.
Хоть и кролик, но всё ж не для кобры я,
Не растаю, как кот, от щедрот.

Против шёрстки ласкать меня нечего,
Наставлять, ворожить, как шаман.
Хоть, как кролик и кот, я доверчивый,
Кожей нежной почую обман.

Не смогли заклевать, так охаяли
Злопыхатели, как вороньё.
Не привык я сражаться с нахалами,
Не привык отвечать на враньё.

Навредить мог в большом заблуждении,
Но без умысла, даже врагу.
Головою, покрытою инеем
Я об этом поклясться могу.

Словно кот, пробираюсь по свету я,
Как тот сказочный, сам по себе.
Не мешаю другим и не сетую
Доверяясь даренной судьбе. 

 

НЕПРАЗДНЫЙ РАЗГОВОР
        Евгению Лобову
Слышь-ка, Жень, давай возьмём бутылку,
Мы свой путь проделали не зря,
И ставь музон, послушаем «Бутырку»,
Как весна приходит в лагеря.
Нам с тобой твой уголок не тесен,
Лучше ресторанов и кафе.
Я расклеюсь от тюремных песен
(Редко, но бывает под шафе).
Ну, спасибо, салом ублажаешь,
Запиваем соком абрикос.
Жень, скажи, меня ты уважаешь?,-
Вечный всех «бухариков» вопрос.
Он не праздный, Женя, друг любезный,
Задают, не требуя ответ.
Сам с собою занят каждый трезвый,
А до нас им дела вовсе нет.
Мы же есть? А всё же трезво глядя,
Для других меня как будто нет.
Имярек – я, незнакомый дядя,
Адресат, сотрудник, абонент.
Странно всё. Немного покумекав,
Выпил залпом и махнул рукой:
Люди есть, но нету человеков,
Пьянству – бой, а водка - под рукой.
Ничего смешного нету, Женя,
Что реветь готов от этих  строк.
В серой массе и без уваженья
До звонка и я мотаю срок.
Ты говоришь, терзая сигарету:
«Смысла нет искать в вине ответ».
Истины в вине – возможно нету,
А в другом – я знаю – точно нет.
      *   *   *

О чём опять грустишь, подруга,
Как изваянье, у окна?
Со мной связалась - стало туго?
А ты привыкла жить одна?

Но что поделать? Время вышло
Летать к цветочку от цветка.
Завидовать не вижу смысла
Короткой жизни мотылька.


Я – в обещаниях не очень…
Я – реалист, ты так и знай,
Но презентую чудо-осень,
Не обещая вечный май.
 




 
 

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Ты – есть,  мой ангел, мой хранитель,
Со взмахом крыльев или без,
Иначе как мою обитель
Обходит стороною бес?

Иначе как в такие годы,
Когда кругом соблазн и мор,
Хоть с ними я одной породы,
Тьфу, тьфу, не тронут до сих пор?

Иначе кто, когда был в сраме,
От смерти был на волосок,
Отвёл постыдный грех крылами
И ствол, нацеленный в висок?

Спасибо до скончанья века!
Рождён, обласканный творцом,
Ни юродивым, ни калекой
На радость матери с отцом.

На всё готов! Я – всё приемлю!
Лишь не обузой для других,
Позволь, покинуть эту землю
С улыбкой и в единый миг.






      
 

ДЕТСКАЯ  Л О Г И К А

Соседский внук, я им любуюсь,
Всегда взъерошенный, как ерш,
Глядит на бороду седую:
«Ты, что ли, старый? Ты умрешь?»

Ах, ты, шельмец! Но, прав, однако,
Мы все когда-нибудь сгорим:
 «Ты всё поймешь, не будешь плакать,
Давай с тобой поговорим.

Да, я умру. Так надо , Веня.
Ты мил-дружок, меня прости,
Но если остановим время,
То перестанешь ты расти.

Ну что ж , расти. Всё очень просто,
Хоть  мне и дорог каждый день,
Тебя за то зовут «Подросток»,
Меня шутливо «старый пень».

Логично. Годы долбят в темя,
Расти спешит вся детвора.
Ты не спеши, подросток Веня,
Ведь детство – лучшая пора».

Теперь при встрече ходит чинно,
Поникшей рыжей головой:
 «Чё не расту? Одна причина,
Вон Дим-бабай ещё живой».


Х А Н Д Р А

А есть же где-нибудь приютный уголок.
Где б мог я отыскать спокойство и здоровье
    князь П.А. Вяземский


Тяжко что-то. В доме тихом пусто.
Тоска пробралась, гложет день-деньской.
Невыносима жизнь моя. Неужто
Не найду тот угол, где покой.

Поеду к детству, где милей берёзы,
Где под зелёной крышей отчий дом.
Но дом, увы, бегут по стёклам слёзы,
Под ливнем хлёстким ожидает слом.

Вернусь обратно, обуздав усталость,
Куда не кинь – тоскливо, как и тут.
И знать на свете больше не осталось
Мне уголка, где б отыскал приют.

И на погост, пожалуй, ещё рано,
И не скажу что дело вовсе  швах.
Ещё живу, тоскуя, как подранок,
Что прячет боль в прибрежных камышах.

   

   
 

М А Э С Т Р О

В этой музыке солнечно-лунной
Небо, лес и знакомый мне луг.
Я по лугу иду и полынный
Запах детства витает вокруг.

Вёдра лета к сентябрьским грозам
Переходят листвой шевеля,
И маэстро волшебным гипнозом
Водит чувствами, разум пленя.

Вы, как будто, порой у штурвала,
Я – на палубе корчусь моля,
Брызг колючесть девятого вала
И отчаянный окрик: Земля!

Нету выхода, нету и хода,
В плен метелицей снежною взят.
Вдруг, как будто, сменилась погода,
Тишиной колдовскою объят.

Вы наш классик и всё было классно,
Вы так щедро пролились звеня,
Каждый слушатель шепчет, согласно: 
Эта музыка вся про меня!

О. Маэстро, скажите на милость,
Как Вам с ношей такою жилось?
Сколько в Вашей душе уместилось?
Сколько жизней прожить привелось?


 
О С Е Н Ь

Солнце прогревает сквозь штормовку,
Хоть в лесу бодрящая прохлада.
И одеты дерева в обновку
Свежую, как только что из склада.

Лес прошит стерильным чудодейством,
Хрупким звоном всё кругом объято.
Словно удивляясь, всем семейством,
Мне с берёзы пялятся опята.

Нет здесь необдуманного буйства,
Только листья шепчется с опаской,
Обостряя горестные чувства
Красно-желто-золотистой краской.

Тишь кругом, нет птиц многоголосья,
Осень зелень лета позабыла,
Заплетая кудри, как колосья,
В пеньюаре золотом застыла.

Я летом жил с надеждой, торопливо,
Боясь, чтоб ты не проскочила мимо…
Ведь ты - тиха, задумчиво, стыдлива,
Девой целомудренной сравнима.

И я как будто жду последней ласки,
Ведь поцелуй последним может статься,
Ещё один влюблённый в твои краски,
Я словно лист, готовый оборваться.



*   *   *

Такой  прагматик, мыслям тесно.
Короткий продолжая путь,
Ищу упорно, повсеместно
Во всём лишь главное и суть.

Что, если я – никчемный стоик,
Послушный догмам и речам,
Всё потерял, ведя свой поиск,
Что относил их к мелочам?

Всё спорно и не совершенно,
Я , жалкий раб – не дух святой,
Возможно, лишь оно и ценно
Всё, что зовём мы суетой.

Цена огромна.… Неужели
Дав предпочтенье сапогам,
Топчу в пути к притворной цели,
Что щедро брошена к ногам?

Когда сорвётся с древа жизни
Последний лист календаря,
Слезами сок сердечный брызнет,
Что жизнь вся прожита зазря.


 




 

В ЦЕРКВИ

Сюда идут старик и малолетка,
Кто вечером, кто рано поутру,
Я, батюшка, в церквях бываю редко
Я – не такой уж грешный на миру.

Но   в суетной я чахну круговерти,
Едва плыву: проблемы – полный трюм.
И, по годам почуяв близость смерти,
Бываю слабоволен и угрюм.

А бытие, поди, у всех такое:
Нет отдыха, сплошные виражи.
Я жизнь люблю, но не найду покоя,
А он бывает, батюшка, скажи?

Я знаю, Дарвин был не пустомеля.
Жестоко всё ж, хотелось бы не так…
Есть разница: что свет в конце тоннеля,
Или со света брякнуться во мрак?

Неплохо бы, если  б душа блестела
Средь ярких звезд, исторгнутая мной,
А разум, пусть без пола и без тела
Воспринимал бы Землю под Луной.

Нужна нам вера в жизни той кипучей,
Держать в узде свой бесноватый нрав.
Конечно, помолюсь на всякий случай,
Но очень жаль, что батюшка не прав.


*   *   *

Мне фрагментами снится глубинка,
Где картины знакомые сплошь:
Чай грузинский, лесная клубника,
На крыльце вереница калош,


Наш парник у приземистой бани,
Рой пчелиный, сугроб у ворот,
Сеть рыболовная, детские сани
И горой на отаве зарод.


Лягушачий концерт и месяц рогатый,
Зимний вечер, огарок свечи,
Мамины руки с деревянной лопатой,
Достающие хлеб из печи. 



   
 
 Рисунок автора
ЖИЗНЬ В ГЛАГОЛАХ

Вот он - Я. Неплохой, как считаю, 
Закрепился за мной статус-кво,
И посредством глаголов витаю,
Отражая свое существо.

Неуемной мечтой заболею,
Натыкаюсь на новый облом,
Обозлюсь, натворю, сожалею,
Спотыкаюсь, иду напролом.

Хаотичного пленник движенья,
Как и все, уживаюсь со злом,
Протестую, терплю униженья,
И стыжу себя задним числом.

Встряну в споры, учусь, обучаю,
Поверну у последней версты,
Повстречаю , расстанусь , скучаю,
Беспощадные ставлю кресты.

Как же только в себя я вмещаюсь?
Сколько всякого там впереди?
Удивляюсь, люблю, восхищаюсь,
И страдаю до боли в груди.

Пусть морозы предшествуют маю,
Провожая жестокость, вранье…
Понимаю, терплю и внимаю,
Потому, как все это мое.



*   *   *

Ты зря, мой друг, в любви неистов
И зря изводишься вконец,
Любовь же - чувство эгоистов,
Юнцов, идущих под венец.

Понятно всем, влюбиться просто
И интересней жить, любя,
Но нет в том, друг мой, благородства,
Ведь каждый любит для себя.

К тому ж, когда любовью болен,
Судьбы вчерашней властелин,
Сегодня ты ослаб, без воли,
В чужих руках как пластилин.

Она, проклятая, безмерна,
Горишь, дымишься, как запал.
И лишь влюбленных ждет измена,
Глядишь, взорвался и пропал.

Ты камикадзе?  Нет. Ты хуже,
Хотя есть малое родство…
Те уберут, кто им не нужен,
А ты - себя и ни за что.

Любовь, где жертвы есть, никчемна.
То – жалкий жребий, а не взлет.
Ты увлекайся отвлеченно,
Судьбе угодно – повезет.

 

*   *   *

Я пройдусь по жизни нищим,
Или как величина?
Что гадать с кофейной гущей,
Коль судьба предрешена.

Не прожить мне, как охота,
Всё же нет причины ныть.
Наверху решает кто- то,
Значит так тому и быть.

Лишних нет телодвижений,
Нет вопроса «Ху есть Ху?»,
Без меня меня поженит
Тот всесильный наверху.

Нет там ОТК  и правил,
Я рождён и это - факт,
Утвердил, печать поставил
И сказал «Да будет так!».

Дал Добро и , взвесив строго,
Отыскал в амбарах Зло.
Зла вокруг меня немного,
Да и сам - не барахло.

Зло к Добру всегда в придачу,
Не судить мне – прав ли он.
Я живу, смеюсь и плачу,
Я – ничем не обделён!



*   *   *

Спустилась темень, скрылось солнце,
Я вновь один, а не вдвоём.
Душа – закрытое оконце,
Как замурованный проём.


От чувств былых моих осталось,
Хоть срок был вовсе не велик,
Лишь боль, досада и усталость,
Как будто прожил в черновик.






















*   *   *

Летят к нам звезды, говорят, не в гости -
Бросает кость небесный счетовод.
И свежий холм врастает на погосте,
А время продолжает хоровод.

А нам внизу кого-то не хватает,
Пытались удержать, да не смогли,
Но путь земной, он ежедневно тает
И счет ведут небесные огни.

Ох, это просто. Это очень просто -
Могилы те украсить резедой.
Ценить бы человека до погоста,
А не ронять слезинку за звездой.

А кто считал паденье звезд? Не вы ли?
Вот сорвалась еще одна. Горит.
Пускай чуть-чуть виною тому были,
Вам это ни о чем не говорит.









   


 
ДЕТСТВО
             Приемной дочери Ф.

Отец был пришлый, мать пускалась в бегство,
Оставив без присмотра и еды…
И результат: потерянное детство,
Еще одна – в объятиях беды.

Три годика, с коротенькою стрижкой,
(Была недавно с бритой головой),
Коль не юбчонка, спутаешь с мальчишкой -
Такою мне предстала ты впервой.

Смугляночка. Стоит с опаской глядя,
Глаза, как смоль, подернуты слезой:
« Откуда взялся неизвестный дядя?
А, может, он мне вовсе не чужой? »,-

Глядит, а взгляд и яростный и кроткий,-
Ведь кто-то Есть, хоть говорят, что Нет?
 И слово ПАПА вспомнилось сиротке,
Желая с болью вырваться на свет.

Среди детей не уживётся злое,
И в группе всей стоял веселый гам,
Мечты свои, сбывая за былое
Они хвалили пап своих и мам.

Прошли три года, как живем мы вместе.
Сбылась мечта всем горестям назло.
А, знаешь, дочь, если сказать по чести,
Нам с матерью не меньше повезло.


Родительские, знать, по воле Бога,
Кто - потерял, мы – обрели права.
И «папа», «мама», что шептала долго,
Теперь для нас - привычные слова.

Пускай потом нашепчут тихой сапой,
Что я чужой. Боюсь не очень я,
Ведь мы то знаем, что останусь папой,
У нас всё было: детство и семья.

   
 

 
Дочь Фируза.

ШУТКА

Наш Павел много шутит при беседе,
Он молод, но не грубый и не враль:
«Вот ты прикинь , папаша, мы соседи,
А всё ж у нас различная мораль.

Живёшь в почете, льготы есть на транспорт,
И пенсия, что по фигу мороз,
А вот мораль, как тот советский паспорт,
Забыл сменить, наверное – склероз?».

Смешно, конечно, покалякать с Пашей,
И заведённый от его проказ,
Я сам шучу: «Спасибо за папашу.
Сменить мораль? А разве был Указ?

Пока с тобой, пусть разные, мы шутим,
Возможно упустил я тот момент,
Не помню, чтоб Медведев или Путин
Сменить мораль издали документ.

Пожил я малость, Паша, ты - моложе,
Мораль стара, как мир, но молода.
Нам не сменить. Её создал сам Боже,
Как солнце наше, воздух и вода.

Вот наш Урал - колонии и зоны,
Этапами забита магистраль.
Для аморальных изданы законы,
Кто поменял, переступил мораль».

Да, шутка, скажем, вышла - не конфета.
Мы замолчали, Паша как-то сник.
Хотелось кратко разъяснить про это,
А вышло как?  Никчемный я шутник.



ДОЖДЛИВАЯ ОСЕНЬ

Так просто и без поисков сюжета.
Без мысли быть услышанным, но всё ж
Я в этот день у тающего лета
Как бы черчу немыслимый чертёж.

Коль выйдет что, попасть в печать не чаю,
Сама печаль слова слагает в ряд.
Бездарно пусть, но я не отвечаю-
Тут не моё, хотя не плагиат.

Виною – осень, истекая  соком,
Не спетую и грустную слегка,
Дождём слезливым пыль смывая с окон,
Мне навевает музыку стиха.

Коль спросит кто: «Что опускаешь плечи,
Создал из слёз такую глубину?».
Как в всякий раз я снова им отвечу:
«Наверно, был у осени в плену».








*   *   *


А в Храм меня вели не волоком,
Пожалуй был начертан срок,
И в этот день церковный колокол
Позвал, чтоб был не одинок.

Теперь я с Ним, в Его обьятиях.
В миру я – винтик. Это факт:
Тут за меня, да на распятие?
Как бы не так, так бы не  так.

Жирует кто-то, кто-то бедствует.
Молчит Земля – транзитный дом.
На этой грани и соседствуют
Мои «сегодня» и «потом».

Врата церквей теперь не заперты,
От запустений – ни следа,
Но нищие - на той же паперти…
Наверно, будет так всегда.












*   *   *

Весна настала. Это время года
Пытаюсь втиснуть в рифму я давно,
Хотя известно: лучше , чем природа
Создать нам, смертным, просто не дано.

Прости, Создатель, слабые мотивы,
Что я такой заделался в миру,
Среди людей не очень говорливый,
А вот рука всё тянется к перу.

Зачем пишу? Догадываюсь? Знаю!
Когда в душе бушует месяц май,
Про детскую влюбленность вспоминаю,
Бурлящую потоком через край.

Тогда весна явилась песней звонкой.
Теряя аппетит свой и покой,
Чтоб утвердиться, имя той девчонки
Черкал везде, что было под рукой.

С тех пишу то в стол, то для изданья,
С далёких дней то чувство обретя,
Влюбленный вечно в мир твоих созданий,
Всё то же – неразумное дитя.








ГЛАЗА  ПОЖИЛЫХ

В глазах у стариков написана усталость.
Прожить немало лет и помнить наизусть…
В них боль своя живет, к другим – святая жалость,
Огонь былых надежд и траурная грусть.


Иконы бы писал - служили бы они же,
Натурой  бы я  брал лишь стариков глаза.
И , что не говори, они к Христу поближе,
Не содержали б фальши эти образа.


Причины тех морщин не выстрадал, не видел,
Но их вчерашний плач – сегодняшний мой смех…
И если невзначай кого из них обидел,
Не поднимусь с колен, простите этот грех.



 

СПОР  ОБ  ИСТИНЕ

Ты снова в спор, слюною обливаясь,
И на слова привычно скор,
И зря кричишь, я сильно сомневаюсь,
Что истину рождает спор.

Я эти «роды» отвергаю лично,
Рожать что есть – полнейший вздор,
А истина  она всегда первична,
Незнание рождает спор.

Хватит уже. Твой крик не Баха фуги,
А я люблю покой и тишь.
Ты не родишь, напрасны все потуги,
Пусть даже всех перекричишь.

Где истина? Мы ищем зря  усердно,
Понятно всем – она не клад.
И ,говорят, бывает очень вредной,
Испортить может весь уклад.

И в поисках нам не достичь вершины
В чужом ли, в собственном краю.
Мы разные, увы, несовершенны ,
Всяк ищет правду, да – свою.

Мы спорим, повинуясь разным взглядам,
А выиграв, закатим пир…
Лишь истина опять проходит рядом,
Всегда одна на целый мир.



*   *   *

Мечта с судьбой?  Они не параллельны,
Бывают встречи радостны, как пир,
Где линия судьбы - широкий, цельный
И мечты - тонюсенький пунктир.

От встреч таких задумается каждый:
«Не зря, быть может, горе прижилось?
Ведь чтоб понять, что счастлив был однажды,
Столько несчастий  вынести пришлось».

Мы все, как юнги бешенного моря,
Не в силах в шторм удерживать свой бриг,
Кричим судьбе: « Не надо больше горя,
Уж больно дорог счастья каждый миг!»

Я - за контраст ,  я радостно – нервозный,
Готов за счастье голову сложить.
Жестоко пусть, но я – не жук навозный :
Один лишь раз и в серости прожить.

Поменьше ныть, что годы быстро мчатся,
И помереть не просто как-нибудь:
От всей души с живыми попрощаться,
И с той любви чтоб разорвало грудь.







У  В  Ы

Креплюсь еще, хотя все шатко-валко,
И недалек отпущенный мне срок.
И никому меня, увы, не жалко,
Живу с людьми, но вечно  одинок.

Опять напомнил, что , увы , не вечен
Тот шрам, что лег на сердце поперёк,
Что я , увы, детей не обеспечил;
Жену и то, увы, не уберёг.

Не прокляну судьбы своей препоны,
В мучениях терзаясь и любя,
Кто дорог мне – я вспомню у иконы,
Потом в кабак, где помяну себя.

Простите все, с кем был когда-то связан,
Что каюсь на последнем рубеже.
Жалеть меня никто и не обязан,
Пришел-ушел.… И  нет меня уже.


 








СМЕХА  РАДИ
 

ПЯТНИЦА

Одно спасенье нахожу средь той сумятицы,
Работа – дом, работа – дом, но есть и пятницы.
Последний день, короткий день, дыханье ровное,
И впереди два выходных, сугубо кровные.


И, слава Богу, жизнь идёт, назад не пятится,
Тружусь – кружусь четыре дня и снова пятница.
Мне б только пятниц, выходных, поменьше париться,
Но невозможно быстро жить и долго стариться.


И то сказать, такую жизнь где я сосватаю
И захочу ли отдыхать с такой зарплатою?
Рабочий день - он тоже жизнь, пусть себе катится,
Но до чего ж обрыдло всё, скорей бы пятница!
 















О,  Я – ЛЮБИМ!


Твердишь ты редко, но с душой,

Что я дороже злата,

Встречая с сумкою большой

Меня у банкомата.






СОМНЕНИЯ ДЖИГИТА


Как с любимой жить  отдельно?

Все твердят, кого спроси:

           - С ними нужно сопредельно,

           Вместе – Боже упаси.








С О В Е Т


Окрашена ль скамейка?
чтобы знать,

Не надо головой об стенку биться.

Нужно просто сесть,
а после встать,

Посмотреть на зад и убедиться.




ПУСТЬ!


Жениться ли? – Ему совет мой нужен.

Хотел смолчать, но всё же одолел…

Пусть женится, а чем его я хуже,

Меня же, вон, никто не пожалел.




 

НЕПИШУХА


Ночь прошла, опять подвёл Пегас,

Пробило шторы стрелами рассвета.

Беседы жаждал, не смыкая глаз,

Но промолчал, как рыбная котлета.





К О Н Ц Е Р Т


Вылетел с концерта пулей,

Звон в ушах, глазах огни…

Тут жена гремит кастрюлей

Мелодичней, чем они.




 

М О Л Ч У Н


Назвать «любимой» вас я не хочу,

Хоть в ласках наше время истекло.

Прощаясь нежно тоже промолчу,

Поскольку не влюблён и не трепло.





КОНТРАСТ


Ночей любви жена мне дарит редко,

А в девках так любила и резвилась.

Хоть тоже замуж вышла, но соседка,

Представь себе, совсем не изменилась.









С О З Р Е Л

Умнел полвека (шишки, раны),

Но подготовлен, видит Бог…

Но, вот беда, - я строю планы,

А нужно подводить итог.



Да, что спешить и рвать рубахи?

Я в этом мире лишь в гостях.

Живут так долго черепахи,

Пока  на малых скоростях.


       
Ч И Т А Й!


Пографоманил ночью так усердно

Печаль рассеял, может быть, беду.

Тебе же в поисках поэзии бессмертной

Приходится читать белиберду. 


ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ

Шлю стихи и жду ответа,
Можно просто перевод.
Перед вами труд поэта,
Адский труд за целый год.

Покумекайте же, други,
Прежде чем отметить: ГЛУП.
Зря я, что ли от потуги
Надрывал ночами пуп?

Чуть не хапнул геморрою,
И за свет прислали счёт,
Словно носом землю рою,
Где же слава? Где почёт?

И вчерашнее зачтите,
Просидел опять всю ночь.
Спать бы шёл, могли быть дети:
Может сын, а может, дочь.

Лишь бы вышло, что не даром,
Свыкнусь тем, что славы нет,
Возместите гонораром
За бездетность и за свет.







 

С Е Р И А Л
расстройство от  мексиканского  серила


Сериал. Два года уж промчались,
Каждый день, а сцена всё одна,
Где два дона - Педро и Гансалес-
Одну бутылку не допьют до дна.

Не знаком с кино такого свойства,
Но смотрю, хотя и хренотень,
Выпивая с этого расстройства
По бутылке в каждый божий день.




ПРОСТИТЕ
              (услышанное на улице)

Я вас обидел, не желая,
И мне понятен ваш упрёк,
А память у меня не злая,
Хоть вы и встали поперёк.

Ты не доволен, как я вижу?!
Вот и продолжай свой путь,
Не то случайно так обижу,
Коль повстречаю где-нибудь!





*   *   *

Где ты, удаль, блин? Куда исчезла?
С туманом рассосалась по утру?
А следом может крякнуть гибкость тела,
А это мне совсем не по нутру.
Я не пацан ходить за вами следом,
Отделять ромашки от травы.
И вы за это обозвали дедом?
Ну, знаете, мадам, вы не правы.
Дед – когда от зренья нету толку…
И есть  у них ещё одна черта:
Зуб последний, как на самоволку,
Без спроса покидает полость рта.
Я же без очков сажусь за чтиво,
Вдевать в иголку нить большой мастак,
И любую водку, даже пиво
Зубами открываю только так.
И других достоинств не лишён я,
Увидит их любая без труда,
Вглядываюсь в зеркало спросонья-
Пардон, мадам, я парень хоть куда.
И пусть полвека, негде ставить пробу,
Но я такой, глаза не отвести.
Помоложе выберу зазнобу,
Должно же хоть кому-то повезти.
Только вот ночами плохо спится,
Не помогает мазь, которой тру,
Тянет ноги, ломит поясницу,
И это мне совсем не по нутру.



 
НАПРАСНЫЙ  ГНЕВ
 (разговор с влюбленным)

Молчит, как пень с  дурацким лбом,
Во мне уже кричит усталость,
Я бы давно такую малость
Обговорил бы со столбом.

Я час толкую не спеша
Посредством жестов и сравненья.
В ответ в глазах не вижу рвенья,
И он не слышит ни шиша.

Да, он меня не ставит в грош,
Как будто в уши вставил ваты!
Влюбленные - придурковаты,
И тех придурков не поймешь.










 

С О Б Л А З Н

Заскочила ко мне между делом,
Поболтать, может что-то ещё…
Извиваясь чувствительным телом,
Невзначай оголила плечо.

Неподвластно и Магу любому
Вызвать в омуте чувства тот шторм,
С нежным взглядом, сулящим истому,
И загадкой обтянутых форм.

Уронила платок, наклонилась
Так стеснительно тихо дыша.
Ну, манеры, скажите на милость!
Ну, ведь могут, ядрёна-душа!

Как же быть? Пусть воспитан я строго,
Но терпенье - оно не для всех.
Впереди нагоняи от Бога,
Не могу! Да, простится мой грех…



 

ОПТИМИСТ

Пусть лихие судьба выдаёт номера,
Но другое останется мнение,
Сохраню я лицо, то, что было вчера,
А вчера было более – менее.

А вчера: денег нет и в кармане дыра,
Но ходил словно нет неурядицы
Потому, как случилось, что  позавчера
Сохранил свою мимику с пятницы.

Ну, а в пятницу вёл я себя как в четверг…
Говорят, наша жизнь – полосатая…
Пусть в последнее время нужда берёт верх, -
Это значит – был счастлив когда-то я.












 

В О Д К Е

Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось                С. Есенин


Ты - не вода живая. Ты - не редкость,
Сказал, что брошу, но купил опять.
Козе понятно - ты всего лишь жидкость
В обыкновенной ёмкости 0,5.

Отдушина моя, От слёз затычка,
В аптеку кто, а я иду - в кабак.
Начальник прав, ты – вредная привычка,
Но ты сильней, а я, увы, слабак.

Пусть жёны бают, что ты окаянна:
           «Как можно пить с утра такую хрень!».
Уходят бабы,  ты же - постоянна,
Хотя и пьют тебя кому не лень…

Чуть выпью я тебя и сразу: «Пьянка!»,
И пилят, пилят, нервы теребя.
Но я, как кот, а ты мне - валерьянка,
            Я брошу всех, оставлю лишь тебя!
 







 
ОСЕННЯЯ КАРТИНА

Ох, запоздала осень, запоздала.
Сосед с насосом по пути в подвал
(Качает снова воду из подвала),
Свою старуху матом обозвал.


Как обозвал? Да, разве дело в этом,
Он может всяко, тут уж наповал!
Ну, дескать, уважаемая, летом
Пошто не намекнула про подвал?


Пошто теперь исходишь поздним вздохом,
Мог летом укрепиться во сто крат,
Там же гниет не только вся картоха,
Ржавеет самогонный аппарат!












    
 

ДИАЛОГ  У  ЭКРАНА

- По ТВ идёт картина
Старый, добрый фильм с Мэрилин,
Ты же впёрся в Тарантино,
Где сплошной  адреналин.

По сюжету - зло и тупость.
Тарантино – что за тип?
Кровь, стрельба и сотня трупов,
Лучше уж – рекламный клип.

Про любовь, про жизнь не мало,
Про свиданья под луной.
Не согнать тебя с дивана,
Как герой экрана злой.

- Перестань! Находишь скверну,
Я ж проникся не душой.
Для детей, пожалуй верно,
Вреден фильм, но я большой.

Знаешь, если быть точнее,
Хорошо, что фильм пустой…
Жить сложнее и страшнее,
Отдохну от жизни той.







 

*   *   *

Что ж, выдам стих, а может песню.
Один сегодня. Не спешу.
Я на балкон - курю и мыслю,
Приду домой и – запишу.


Увы, дела идут не споро
Как и вчера. Всё тишь да гладь.
Там, где балкон  - окурков море,
А дома – чистая тетрадь.


Открыв тетрадь на развороте,
Смотрю, застывший - не речист-
Как бы на новые ворота
Как тот баран на белый лист.











      
 

ЛИСА И ВИНОГРАД
                (почти по Крылову)

Прошла, создав в душе морской прилив,
Жеманница! Ведь для кого-то зреет?
Эх, вот бы… Нет. Наверно я –ленив,
Не то, чтоб стар и кровь совсем не греет.

И то, сказать, не так уж хороша…
И бюст, заметим, не такой уж пышный.
Она, поди, не стоит не гроша -
У ней, поди, характер никудышный.

Вокруг меня фланируют назло…
А вот - опять! Тут можно и влюбиться,
И вырвалось : «Кому-то повезло!»,
На нервах я, мне дома не сидится.

Так  каждый день, как будто бы взашей
Неясный зуд влечет меня из дому.
А там мамзель, с ногами от ушей,
Несет саму себя совсем к другому.

Зачем к нему? По правде говоря,
Я сам хорош, почти не плешевею.
Что ж, буду жить, судьбу благодаря,
Не торопясь одеть хомут на шею.

Придёт само, судьбу не миновать,
И допечет совсем другое буйство,
Где надобно страдать и ревновать…
Да, будь оно не ладно это чувство.








СТИХИ 
ДЛЯ  ДЕТЕЙ
















СНЕГИРЬ

Снегирь на ветке  красногрудый,
Знать, до стужи дела нет,
Он не привык болеть простудой,
В перья теплые одет.

Он клювом долбит горсть рябины,
Чтоб набить свой птичий зоб.
Плоды, замерзшие, как льдины
Тут же падают в сугроб.

Но надо есть. Внизу вся пища.
Следом падая, как ком,
Всё ходит, скачет, ягод ищет
По сугробу босиком.

Он словно пламя (это ж надо!),
В белом зале танцевал.
Ему, как маминой помадой,
Кто-то грудь разрисовал.

По снегу кружит в вихре танца
С алой грудью, сам как гроздь,
Без валенок. Все восемь пальцев,
Ты смотри, не отморозь!

Он лишь в морозы прилетает.
Закалён, хоть не велик,
А летом он, наверно, тает,
Как эскимо и снеговик.

 

ПОДСОЛНУХ

Стоит подсолнух в огороде
С огромной рыжей головой,
Он в жизни всем доволен, вроде,
И крутит ею, как живой.

Он солнце взглядом провожает,
Не дремлет ночью, ждёт рассвет,
А утром снова продолжает,
Если дождей, конечно, нет.

Он любит к солнцу обращаться,
Когда нет туч и жар палит.
Как можно каждый день вращаться?
Как только шея не болит?

Подсолнух рисовали в школе.
Нарисовал его, и что ж:
Он солнышкин сыночек что ли?
Уж больно на него похож.

Рисунок показал Володе.
Тот посмотрел. Ну, чудеса!
Растёт там солнце в огороде,
Взлетел  подсолнух в небеса.






ХИТРЫЙ   КОТ

У хозяюшки мышь завелася,
       Может три, и им всё нипочём.
Кот соседский по имени Вася
На борьбу против них приглашён.

Ловит он тех мышей без усилий,
Он – герой, но не просит медаль,
Но зато называют «Василий»,
Угощают сметаной вдосталь.

И хозяйка, довольная очень:
Ваське – ласки, хвала и почёт.
Но Василий был плут, между прочим,
Каждый день по мышонку несёт.

«Мяу! Мяу! Мяу! Пусть хозяйка услышит,
Пользу ей приношу и уют.
Я отныне – гроза серых мышек,
Мне за это сметану дают!»

Но мышей - то уже  не осталось,
Переловлена вся их родня,
А сметану, хоть самую малость,
Ваське хочется день ото дня.

Он привык, что хозяйка ласкает,
За охотничий хвалит азарт,
И убитую мышку таскает,
Что припрятал неделю назад.