Толстобрюхое небо

Толстобрюхое серое небо
Вот-вот лопнет холодным дождём,
И свершится вода, как треба,
И разверзнет в унынье проём.

Бесполезны, бессмысленны, тщетны
Все попытки, хоть крохи тепла
Сохранить, как при рубке щепы,
Как прически, что катятся с плах.

Всё прошло, может, не было лета?
Не загар ведь на лицах, а грязь,
Души стоят болезненных клеток,
Что безрадостно и матерясь,

Создавая иллюзию жизни,
Ходят, дышат, и главное – пьют,
В разноплановой нашей отчизне,
Кто фанфурики, кто-то брют.

Но и те и другие до рвоты,
Так полны отвращеньем к себе,
Что тоска превышает все квоты,
И за каждым тащится бес.

Растолстевший, обрюзгший с безделья,
Он не роет ловушек ров,
Не прядёт он сеть из кудели
Тёмных мыслей и лживых слов.

Каждый сам для себя приманка,
И охотник, и злобный Прокруст,
И повсюду звучит спозаранку
От давимой безгрешности хруст.

Чистота коль – замызгать грязью,
Коль невинность – растлить на корню.
Кто вписал несмываемой вязью
В нас грехи, словно строки в меню?

Выбирай, коли хочешь, гордыню,
И безверье, и похоть, и лень,
Преврати мозг в прогнившую дыню,
И дерьмо размажь, как елей.

Но услады нет и в пороках,
И глотая вонючую муть,
Мы не помня беды уроков,
Сами лезем в кромешную жуть.

Неужели в том осень повинна,
В этой душной и липкой тоске?
Но ведь смена времён – не новинка,
Жизнь не кончилась в пляжном песке.

И весна, зеленея, сияя,
Будет вновь, (если сможем дожить).
В сердце пропасть всё глубже зияет,
И так манят вниз этажи.

Да ещё, это мёртвое небо,
Нависает тяжёлым пластом.
До чего ж наша жизнь нелепа
В этом мире, без Бога, пустом.