Ночная сельская грёза

Поздним вечером перед таверной я стоял с Ворчуном и человеком в сером плаще с откинутым на плечи островерхим капюшоном. Человека этого в селении называли Доктор, я и сам его так зову, поскольку долгое время живу здесь и давно привык к местной жизни. С его прозвищем связана одна история. Ещё в незапамятные времена он пришёл сюда и стал пробавляться знахарством и исцелением болящих. А однажды зашёл в таверну рядом с домом, где жил, попробовать эля, да потом отозвал хозяина в сторону. Никто не знал, о чём они говорили, только через несколько дней эль в той таверне приобрёл совершенно изумительный вкус, терпкий и богатый оттенками, в которых были и прохлада лесных ручьёв, и сложносоставной букет лесных трав, и морозный хруст горного ледника. Изменилось даже название эля – он стал называться вересковый эль, а затем это название написали над входом в таверну, так что имя напитка дало новое имя этому гостеприимному приюту. А Доктор вывесил на своём домике рядом с таверной табличку «Доктор», и, видимо, с тех пор его здесь только так и зовут. Хотя кто знает, может его всегда только так и звали?
И вот мы стояли с Ворчуном (который от своей бабушки помнит про стародавние времена) и Доктором и рассуждали о вкусовых свойствах верескового эля. Речь зашла о компонентах, которые добавил Доктор, все они растительного происхождения и растут в лесах, лугах и пустошах неподалёку, но состав приправ и способ приготовления, вероятно, известен лишь одному Доктору, да, быть может, нынешнему владельцу таверны. Вересковый эль (обсуждали мы) – не просто особый сорт эля, он отличается от других напитков скрытыми возможностями: человек становится смелее, не теряя при этом рассудительности, и мудрее – без потери добродушия. «Словно человеку, выпившему напиток, незачем кривить и обманывать самого себя», – так сказал Ворчун, после чего Доктор внимательно посмотрел на него и обронил: «Или словно человеку, выпившему эль, нечего терять».
Я ненадолго отвернулся, услышав по левую руку какой-то шум, вроде лёгкой походки, а когда вновь обратил взгляд на собеседников, мне на мгновение показалось, что у Доктора на лице – полумаска из лёгкого белого металла, которая почти не скрывает лицо. Я до сих пор неуверен, было ли то впечатление верным – уж слишком тусклое освещение было у таверны, да и августовские вечера у нас в селении темны. Я, видимо, потерял нить беседы с приятелями, ибо очень удивился, когда Ворчун сказал Доктору: «Правда ли, что ты изредка прислуживал на пирах Воланда как музыкант и рассказчик?»
Доктор не успел ответить, а из темноты на нас вышел человек в тёмной одежде, скрывающей фигуру, и в маске с небольшими тонкими рогами, изготовленной из какого-то тёмного металла. Он сказал, что именно мы ему интересны, имея в виду нас с Доктором, но впрочем Ворчун тоже может остаться с нами. «Собственно, – продолжал наш новый собеседник, – я хочу вам двоим предложить дары, но для того, чтобы их передать, я уполномочен испытать вас. Не бойтесь, испытание – пустая формальность, для вас оно не составит никакого труда. Если только вы располагаете временем». Временем мы располагали.
Я, Доктор и наш новый попутчик отошли к тёмному переулку и присели на дощатую скамью у живой изгороди. И началось то, что наш собеседник называл испытаниями. Они поначалу проходили в форме беседы, которая велась настолько тихим голосом, что я слышал только вопросы, задаваемые мне, но до моего слуха не доносились ответы Доктора. Вопросы касались нашей осведомлённости в истории (но не в той, которую учат в школах, а другой, менее явной), жизни и традиций нашего селения, о повадках зверей и птиц и свойствах местных деревьев и трав. Не поручусь, что вопросы для нас с Доктором у испытывающего были одинаковы. Нашего нового знакомца я про себя решил назвать Учитель, ибо в его расспросах было мало от любопытства и много – от искренней заинтересованности в исходе намеченного испытания. Постепенно расспросы Учителя превратились в полноценную беседу, так мне показалось, тон разговора несколько повысился без потери доброжелательности и размеренного его темпа, так, что мне довелось порой слышать и реплики Доктора, впрочем, я всё равно не мог понять, о чём с ним вёл беседу Учитель.
Затем мы встали со скамейки и отошли глубже в переулок. Была уже ночь, светила полная луна, неподалёку у таверны шатался Ворчун, порой встречавший каких-то знакомцев и заходивший с ними в таверну погреться и пропустить по стаканчику. Мы же втроём стояли молча, продолжалось это недолго, но я успел ощутить лёгкую тревогу от присутствия Учителя: уж не его ли шаги мне послышались сегодня вечером у таверны? А Учитель уже обратился ко мне, на этот раз так, чтобы слова были слышны Доктору: «Ты поступаешь взвешенно; люди, подобные тебе, склонны к раздумьям, но как только раздумья закончены, они действуют молниеносно. Такие как ты любят справедливость, но худшие из людей твоего сорта заменяют справедливость рассуждениями о ней. Ты искушён в знаниях, но для тебя самого с каждым днём всё очевиднее, сколь ничтожно мала твоя осведомлённость». Я кивнул, но скорее в знак того, что я услышал и принял к сведению. И когда Учитель обратился к Доктору со словами, характеризующими его, я понял, что от того, что наш ментор говорит, будет зависеть и сам характер дара, а то, что дар, предлагаемый столь необычным образом, сам по себе значим, я не сомневался с начала встречи. Меж тем Учитель говорил Доктору так: «Я уже встречал тебя перед тем, как ты пришёл в это селение, да и после появления верескового эля мы виделись. Лекарство и знахарство – это лишь то, что видно со стороны, но кто знает, чем ты занят ещё? Воланд не приглашает так просто на пир, да ещё в качестве почётного гостя. Ты решителен, но не импульсивен, умён, но не хитёр, прозорлив, но лишён дара ясновидения». И затем он продолжил, уже обращаясь к нам обоим: «Близится минута, когда вы сможете получить доступ к дарам, мне уже многое понятно, но требуется ещё несколько уточнений».
И пока он говорил с нами, мы вышли через переулок к залитому луной пустырю на задах селения, неподалёку были сады, а сами мы встали в нескольких шагах от большого пруда. И учитель спросил меня, каков мой любимый цветок, а я так замешкался, что пару секунд только молчал, а в голове проносилось: «Чертополох... чертополох», – и больше ничего. Я и сказал, что мне больше всего нравится чертополох, чем, видимо, удивил Учителя или он сделал вид, что удивлён. Не помню, что ответил Доктор на вопрос о цветке, да и спрашивал ли его об этом Учитель, тоже теперь не вспомнить. Но сразу после этого наш проводник сказал, что часть дара мы можем принять прямо сейчас, – сказал, и развёл нас в разные стороны по берегам пруда. И я ощутил, как на меня надвигается какая-то тень – не то лошадь, не то кентавр, я даже слышал приглушённый стук копыт.
И тем неожиданнее было увидеть женщину или то, что я воспринял как женщину. Вместо ног у неё были козлиные копыта, сзади – львиный хвост с кисточкой; стройное тело скрывала лёгкая одежда наподобие туники, круглое лицо светилось отстранённым холодным светом, а пышные, но спутавшиеся волосы были небрежно забраны в длинную косу, глядя на которую мне отчего-то вспомнились одновременно перетянутые снопы колосьев и грива льва. В волосах я даже разглядел несколько ленточек и нитей, вероятно, коричневого или красного цвета. Женщина или, вернее, странное существо пробежало мимо лёгкой рысцой и скрылось в саду, откуда из-за ближайшей яблони на меня смотрели её изучающие глаза – спокойно и безо всякой тревоги, но чуть недоверчиво. «Назови её», – сказал мне Учитель, внезапно оказавшийся рядом. И опять, как в случае с чертополохом я пришёл в замешательство: внутреннее чутьё подсказывало, что я должен сказать, но я не мог говорить, а лишь смотрел в её сторону. «Назови её! – чуть громче потребовал Учитель. – Дай ей имя!» И я сказал: «Душа, – и, уже обращаясь к ней. – Твоё имя – Душа». И, видимо, она поняла меня и убежала внутрь сада, а мне стало как-то по-особенному спокойно на сердце.
И опять я то ли упустил, то ли попросту не разглядел первого дара, данного Учителем Доктору, да и было ли моё восприятие в силе увидеть то, что могли видеть они? Так или иначе, мы уже возвращались к таверне, беседуя о нынешнем урожае, о рыбной ловле и пчелиных ульях. А у таверны нас поджидал Ворчун с парой выпивших приятелей, которые, впрочем, уже стали расходиться по домам.
Уже вчетвером мы подошли к задней стене таверны, где к зданию примыкал небольшой чулан. Я впервые оказался на этом месте, но, очевидно, мои спутники уже здесь бывали. У чулана Учитель сказал, что мы прошли все испытания, он рад тому, что не ошибся в нас и добавил, что внутри нас ожидает два сундука, в одном лежит дар для меня, в другом – для Доктора. «Вы сами распознаете собственным чутьём, какой сундук кому принадлежит, – добавил Учитель, – сами и откроете их. Ключи от сундуков лежат перед ними, их сторожат пауки. Аккуратно уберите пауков, но не убивайте их и открывайте свои дары». Так мы и сделали. Я наклонился над сундуком и, поскольку было темно, осторожно стал шарить руками возле него. И почти сразу наткнулся на паука. Паук был большой, вроде тарантула или птицееда, и когда я взял его рукой он даже не пошевелился, как не пошевелился он и после, когда я его переложил как можно дальше. Их – пауков – было много, всего я насчитал пятнадцать, некоторые были даже крупнее первого, и каждый вёл себя смирно – на новом месте они скромно лежали там, где я их оставил и не пытались никуда бежать. Закончив с пауками, я взял ключ и открыл замок. В это время Доктор также шарил в темноте, также открывал свой сундук, а Учитель и Ворчун стояли у входа; у Ворчуна откуда ни возьмись в руках оказался стеклянный фонарь с сальной горелкой внутри, но света он почти не давал, мы с Доктором по-прежнему ориентировались в основном на ощупь, хотя наши глаза и привыкли к темноте за время этой ночи.
После того, как я открыл крышку сундука, я сперва не понял, что мне предназначено в дар даже после того, как Ворчун поднёс поближе фонарь. Внутри была коробка с чем-то странным – вроде застывшего желе или фруктового мармелада. Это что-то было нескольких цветов – от грязно-жёлтого и светло-красного к травянисто-зелёному и бледно-бирюзовому. На ощупь субстанция была студенистой и подрагивала в картонной коробке, как и положено студню. «Это – соломенное мыло», – сообщил Учитель, но так тихо, что я  сперва не расслышал. Видя моё замешательство, он уже громче обратился уже к нам с Доктором: «Вы получаете в дар соломенное мыло и меру овса. Распорядитесь ими, как считаете нужным, а пока вы забираете дары, я пойду в таверну и буду ждать вас там». И с этими словами он развернулся и ушёл, лишь Ворчун с фонарём остался возле нас.
Вероятно, Доктор знал, зачем ему нужна мера овса, ибо он достал её из сундука и, раскланявшись с нами, куда-то ушёл, обещав встретить нас в таверне. А я стал со всей возможной аккуратностью доставать соломенное мыло. Сделать это было непросто: от влаги картонная коробка стала расползаться, так что мне в конце концов пришлось осторожно взять её на руки, подобно охапке дров. Ворчун, видя, что я медлю, сказал: «Соломенное мыло – очень ценная в нашем селении вещь. Раньше его делала моя бабушка, секрет изготовления передаётся в нашей семье из поколения в поколение по женской линии. Здесь же, в чулане, имеются все сельские запасы этого мыла». И тут, словно по наитию, я понял, что делать: «Покажи мне, где эти запасы, Ворчун», – так попросил я. И он, освещая путь фонарём, повёл меня к полкам в дальнем углу чулана (который снаружи выглядел меньше, чем был на самом деле). На полках был сложен ряд таких же коробок, как и у меня, и во всех было то самое мыло. Подчиняясь интуитивному импульсу, я молча пристроил свою коробку на свободное место и медленно придвинул её к остальным. «Дело сделано», – сказал я под нос скорее сам себе, чем Ворчуну. С тем мы и вышли.
Когда мы оказались в таверне, Учитель и Доктор уже сидели в глубине зала за кружками верескового эля и негромкими голосами вели беседу. Наш ментор не прерывая разговора жестом пригласил нас к столу, и мы, присев, тотчас же заказали эля. Беседа шла вокруг меры овса (Доктор её оставил в таверне, поручив её владельцу распоряжаться подарком по своему усмотрению), но то и дело разговор соскальзывал на другие темы: краем уха я слышал что-то о пирах, гримуарах и зелёной магии, порой же речь шла об истории нашего края и соседних земель. Признаться, слушал я вполуха: сказывалась усталость после нашего маленького ночного приключения, да и вересковый эль начал медленно, но верно делать своё дело, и меня всё больше клонило в сон, так что в конце концов я уже толком не понимал, о чём идёт речь, хотя поначалу и вставлял свои реплики. Ворчун выглядел немногим лучше меня, да и тот начинал клевать носом. Лишь Учитель с Доктором сохраняли бодрость.
Не помню, когда конкретно меня окончательно одолел сон, когда я, чуть подремав и понуждаемый малыми остатками воли, вышел из-за стола и направился к выходу. Плохо помню я и как шёл домой...
Единственное, что запечатлелось в моём сознании уже на границе с дрёмой, была речь Учителя. Он говорил о далёком прошлом, о друидах, об их священных рощах и камнях, о том, как они договорились между собой не впутываться в чужие дела и беречь от чужаков свои секреты – стратегия, названная ими «семь стрел». Но почему именно семь стрел, я уже не понимал, ибо ночь постепенно уходила, а я дремал.