***

Лижет соль
      скал прибрежных
(с бессмертных героев)
океан
           языком
(шершавым до боли)
                прибоя. 
В небе
      острыми крыльями
                чайка 
(в стремлении к воле)
на окружности
     (мертвого штиля)
разрезает гудящую сталь
воскрешенного
                солнца.
И взлохматили
      (в темных глубинах)
дельфины
непослушные космы
морского
                отца.
На печальном лице его,
набрякшем
         морщинами
(подводных течений),
краб бумажный разметил
план
        града атлантов –
но с шипением,
словно из глоток
глубинных чудовищ,
тот истает в дыхании
(равнодушного
                к вечности)
бога – планктона.   
Смоют
       слезы наяд
неудавшийся план
с щёк царя – Нептуна
под унылую музыку
               рыбок – флейтисток
(во фраках из тины)…   
                ***
Покореженный
               остов фрегата,
что источен
               кораллом и солью,
лишь вздохнет тяжело –
вновь провидев
     в видении – были
последний свой шторм,
отражения звезд
под лопнувшим килем.

  хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Я знаю
Где умер сын божий
Христос
(намедни
               об этом
приснился мне сон):
В маленькой деревеньке
Храпоткино,
Что на тульской земле –
Средь увядших
       пшеничных колосьев
Насмерть забили его
Оглоблями
       и подвернувшимся
                дрекольем.
Я видел
Раздавленных водкой
И горькой судьбой
Мужиков,
С обернутыми вовнутрь
                глазами –
Они молчаливо,
С кривою улыбкой
               на толстых губах,
Били кольями
Его окровавленное тело,
Зло сплёвывая
     на плодородную землю.   
Я знаю,
Где захоронен сын божий
Христос:
Мне священник
      деревенской часовни
Украдкой,
Будто тать на чужой стороне,
Показал
Обыкновенную,
      суповую кастрюлю
(с отколотой эмалью на ручке
и высушенными
                мощами
Иисуса внутри)…
…но я видел, я видел,
Как били его мужики
Кровавыми
                палками
По тщедушной груди
За обыкновенную правду
О жизни,
Как пинали
     подкованными сапогами
По еще несформировавшейся,
Девичьей
               груди
За обыкновенную к людям
                любовь.

    хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

                Дориану…

Раскиданы в спешке
                бумаги
На лохматом ковре,
Из горла
           рвотным позывом
Рвутся звуки стенаний.
Лицо на ожившем портрете
Улыбается мне
                мёртвой улыбкой
Техасского рейнджера.
На оплывающем его рту –
Души обгоревшей моей
                дымящиеся останки
(а на продавленном телом диване
                недоумевающий
            галерист).