Восхождение 10. Тоська. Скалолазка

Восхождение
Рассказ десятый

                Т  о  с  ь  к  а
                Скалолазка

                I

            Рано утром с кордона прискакал галопом егерь, киргиз Ахмат, вызвал Шарабанова с Олегом и рассказал, что в горах беда: на перевал на Терское ущелье пошли "дикари", двое столичных ребят и двое местных, городских девчонок. Был конец сентября, погода была неспокойная, даже здесь, на турбазе сыпалась какая-то пронзительно-холодная крошка, а уж наверху, на перевале и на подступах к нему вчерашним вечером и ночью вообще бушевала пурга, ветер был такой, что сносило камни, про человека и говорить нечего. И хотя вчера утром вовсю сияло солнце и про непогоду, вроде бы, не было и речи, Гидрометцентр уже дал порайонную сводку о надвигающемся ненастье и Шарабанов, как начальник турбазы, запретил все восхождения, а уже вышедшим группам по радио дал команду немедленно возвращаться. Олег Звонарёв, как начальник спасателей, объявил готовность номер один.
            Но эта четвёрка шла "дикарями", нигде не регистрировалась, рации у них не было, прогноза они не знали, по горам раньше ходила только одна девчонка, да и то не по местным, а по Крымским – какие же там горы? Они попёрлись на перевал уже после обеда и попали в самую круговерть. Столичные ребята жаждали подвига и, несмотря на начавшееся погодное безобразие, тащили девчонок наверх, пока одного из них, Жорика,  просто не снесло ветром с гребня – они даже не были связаны верёвкой, шли, как на прогулку. Второй, Лёня, начал было спускаться за ним, но тут же поскользнулся, чуть не соскользнул за первым, но с лёту въехал ногами в здоровый валун, пребольно ударил ногу и застрял там. Слава Богу, у них всё-таки нашлась верёвка, девчонки сбросили конец к нему, он завязался и общими усилиями подруги вытянули его на гребень. Они смогли спуститься вниз метров на двести, в ложбину, где ветер бушевал не так сильно. Дальше Лёня идти не мог, в повреждённой ноге была трещина, нога распухла, и каждый шаг отдавался страшной болью. Они нашли более-менее ровное место и смогли поставить палатку. С парнем осталась одна из девчонок, Лена, а вторая, Вера, та, что раньше ходила по горам, всё-таки, несмотря на надвигающуюся ночь и раскисшую землю под ногами, сумела спуститься вниз до дороги и совершенно случайно столкнулась с Азаматом, сыном Ахмата, который ехал на ослике из пришахного посёлка на кордон к отцу. Вера, пока спускалась, несколько раз падала, была исцарапана и побита, и, конечно, страшно устала, но, когда они через час добрались до кордона, рвалась назад спасать своих. Ахмат смог-таки успокоить её и втолковать, что он не спасатель, а только егерь. В горах нужны профессионалы, да и ночь на дворе, до турбазы двадцать километров, пурга в любой момент может перекинуться с хребтов вниз, куда ехать?! Ахматова дочка, Гульсара, гостившая у него на кордоне, натёрла Веру спиртом, грамм сто пятьдесят разведённого влили внутрь и уложили спать, а рано утром, чуть забрезжил рассвет, ещё и пяти не было, Ахмат взнуздал Аргамака и поскакал на турбазу к спасателям.
            Олег поднял своих ребят по тревоге и через пятнадцать минут перед ним стояли двенадцать человек, полностью снаряжённые и готовые к работе. Турбазовский автобус, старенький "ГАЗ", от холода и сырости долго не хотел заводиться, потом долго прогревался, но ребята за это время успели попить горячего какао и съесть по паре бутербродов. Невыспавшаяся Надька, заведующая турбазовской столовой, ворчала на непогоду, на Ахмата, на Олега, на попавших в беду горе-туристов, на ребят-спасателей, которые сидели вчера до поздней ночи у костра и с которыми просидела и она. Особенно на Гиви и Витальку, красиво певших под две гитары и пением своим не дававших уйти спать. Но ворчание ворчанием, а своих девчонок-официанток и поварих она поднимать не стала, всё сделала сама, да и ребята – не отдыхающие, особо её не гоняли. Большой чайник с какао и пару подносов бутербродов приготовить и принести большого труда не составляло.
            Пока шла эта канитель, к спасателям присоединилась Тоська, работавшая тут во время отпуска от основной работы инструктором-альпинистом. Олег не хотел её брать, она же не спасатель, зачем? Но Тоська резонно заявила, что там в беду попали и девчонки, и общение с себе подобной, особенно бывалой альпинисткой, будет им только на пользу.
            Кроме того, с ними отправилась и врач турбазы Альбина, "терапе-кардиохирург-реанематравматор", как начертал на табличке на двери её кабинета Виталька. Конечно, первую помощь мог оказать любой спасатель, да и любой альпинист тоже, но там могла понадобиться не только первая помощь, и врач-профессионал в данном случае должен был присутствовать обязательно.
            Автобус, натружено гудя, двигался по горной дороге. Не проснувшиеся толком ребята сидели молча, только весельчак Гиви напевал себе под нос, но и его грузинская мелодия была тягучая и заунывная.
            Виталька сидел на втором сидении, сразу за Олегом и Альбиной и клевал носом. Тоська досыпала рядом, положив голову ему на плечо.
            Они были ровесниками, работали в одном проектном институте, в соседних отделах, располагались на одном этаже по соседству через фойе, учились на заочном в одном ВУЗе и по одной специальности, только Виталька поначалу на курс впереди. Он поступил сразу после школы, она успела закончить строительный техникум, и пока он неторопливо переползал с курса на курс, задерживаясь почти на каждом на пару лет, а то и побольше, успела догнать, а потом и обогнать его.
            В общем-то, ехать вместе отдыхать они не собирались, просто так получилось. Тоська серьёзно занималась альпинизмом, хорошо знала Шарабанова и каждый год во время отпуска приезжала к нему на турбазу, где он с удовольствием оформлял её инструктором. Она проводила скальные занятия для начинающих, иногда, когда другие инструкторы были заняты, водила группы на местную вершину, нетрудный трёхтысячник, могучим массивом нависающий над урочищем, в котором расположилась турбаза.
            Не реже раза в год она выбиралась на сборы, сюда, к Шарабанову, или в Дугабу, к ещё более серьёзным альпинистам, а то и на восхождения, на Памир. К своим двадцати трём годам она уже взяла два пятитысячника и несчётное число вершин поменьше, и серьёзно готовилась к вершинам повыше. Мечтала подняться на пик Коммунизма, да и на Эверест забраться, кто же из альпинистов об этом не мечтает.
            Вот и в этом году она решила свой отпуск провести здесь. Инструкторов, как всегда, не хватало и Шарабанов с удовольствием принял её.
            Виталька относился к своему увлечению горами куда как спокойнее. Конечно, и он при каждом удобном случае вырывался сюда, к Шарабанову, или просто выезжал на выходные с институтским автобусом. Он даже имел разряд по альпинизму, в его альпинистской книжке значились тридцать две покорённые вершины. А уж тех, что покорялись без всяких отметок, он даже и не считал. Но у него это было простым хобби, одним из многочисленных. Куда как более серьёзно он относился к своей работе, особенно в последние годы, когда выбрался из поднадоевшего ему города на степные просторы.
            В этом году он, как и Тоська, решил провести отпуск здесь, готовясь вволю помотаться по местным красотам. Но сразу по приезду, как только Шарабанов узнал, что он прибыл не на пару дней, то тут же затащил его в свой кабинет и выложил:
          – Ты что, собираешься полтора месяца дурака валять? – кроме положенного отпуска у Витальки набралось три недели отгулов, – У меня инструкторов не хватает, а рядом такой кадр загнивать будет?! Не дам! Садись и пиши заявление! Заодно и подработаешь к своей зарплате! Хочешь, я тебя в отдельной комнате с Тоськой твоей поселю?
          – Не хочу! – противостоять Шарабанову было бесполезно. Да Виталька особенно и не сопротивлялся, всё равно просто греть пузо на горном солнышке он не смог бы.
          – Да? Смотри-ка, не думал! Ладно, будете романтически встречаться в коридоре! Пиши!

                II

            Такого раннего снега в здешних местах не бывало, наверное, лет сорок. Даже Ахмат, мальчишкой живший здесь ещё со времён войны, такого не помнил. На кордоне снег не выпал, но немного выше, ближе к посёлку рядом с древними медными копями, все склоны покрылись белым настом. По-над гребнями хребтов висели тяжёлые мокрые низкие тучи и вчерашнее безобразие готовилось повториться в любой момент.
            Автобус остановился на кордоне. Ребята выбрались поразмяться, Олег с Альбиной и Ахматом тут же направились в дом, где ещё спала уставшая вчера Вера. Гульсара осторожно разбудила её, она удивлённо оглядывалась, видно не сразу сообразив, где она, и что с ней произошло, потом вспомнила и затряслась.
          – Ну, ну, девочка! Не надо! – Альбина присела на край кровати, взяла её за руку, – Всё будет нормально! Спасатели приехали, сейчас ты расскажешь всё и поедем к твоим! Всё будет нормально!
            Сбиваясь и постоянно срываясь в плач, Вера рассказала, как было дело. Олег внимательно выслушал, делая упор больше на место действия, чем на обстоятельства. Потом отозвал Альбину в прихожую и сказал тихо: – Да… Хреново. Даже если вчера парень остался живой, шансов почти никаких. Ночью мороз был. А у них одежонка летняя. Салаги, мать их!
Он резко вышел, в сердцах хлопнув дверью. Альбина вернулась к Вере, та поднялась и быстро одевалась. Одежда её за ночь высохла, но по нынешней погоде не годилась совсем.
          – Может, ты здесь останешься? – Альбина смотрела на её наряд критически. Вера даже испугалась: – Нет, что вы?! Я… я буду нужна… там. Я не могу… Там ребята. Я пригожусь!
          – Ладно, не переживай. Сейчас что-нибудь придумаем.
Придумывать особенно ничего не пришлось – Ахмат тут же извлёк из чулана тёплый рабочий комбинезон, Веру запихнули в него. Комбинезон был размеров на пять больше, чем ей было нужно, но выбирать не приходилось. Ещё три таких же комбинезона приготовили для остальных горе-туристов.
            Минут двадцать ехали до места, где от дороги отрывалась тропа на перевал, и Олег всю дорогу уже более обстоятельно расспрашивал Веру о местах, где она оставила Лену с Лёней, и, главное, где сорвался Жорик.
            У начала тропы автобус развернулся, Олег поднялся и распорядился: – Здесь сделаем основной лагерь. Альбина, Вера, вы остаётесь здесь. Ребята помогут поставить палатку, развернуть медпункт. Серёжа, Павлик, Андрей, вы тоже остаётесь. Возражения не принимаются! Здесь сейчас герои не нужны, нужна нормальная работа. Тося, ты с нами. Ты можешь там понадобиться.
            Молча и сосредоточенно ребята закинули за плечи рюкзаки со снаряжением и цепочкой двинулись по тропе. Настроение у всех было подавленное, погода тоже не особо располагала к разглагольствованиям, даже словоохотливый Гиви шёл, понурившись. Тоська шла в середине цепочки между Виталькой и Гиви, уставившись в тропу, и только Виталькины вибрамы мелькали перед её глазами, не давая особенно сосредоточиться на невесёлых мыслях. Несмотря на большой альпинистский опыт в спасательной операции она участвовала впервые. И ей это не особенно нравилось. Таких "дикарей", неорганизованных героев-одиночек она не признавала. Её мать, поволжская немка, сосланная в эти края во время войны с родителями и всем многочисленным семейством, воспитала её в духе строгого порядка, она ничего неорганизованного не понимала и не принимала. И из-за этого не раз схлёстывалась с Виталькой, которому с его партизанским духом на любую организацию было наплевать. Рисковый по жизни, он легко шёл на любые авантюры, от одной мыли о которых она приходила в ужас.    Правда, надо отдать должное, приняв решение об очередной акции, Виталька основательно продумывал детали, а там, где заранее продумать что-либо было невозможно, моментально ориентировался по ходу дела. Может быть, благодаря этому его авантюры, как правило, удавались.
            Нравился ли ей он? Она часто задавала себе этот вопрос, даже ещё в те времена, когда они не были близки. Ну, конечно же нравился! Ещё с того времени, когда она четыре года назад после окончания техникума была направлена работать в их с Виталькой институт и впервые увидела его. Они работали на одном этаже в комнатах по разные стороны от холла с выходом на балкон, где мужики собирались покурить. Виталька в этой компании был самым младшим, её ровесником, и кроме того симпатичным парнем, и не обратить на него внимания она просто не могла. В своём рабочем городке, где она родилась, где она училась в школе, где и сейчас жила её мать, особо ярких ребят не было. Да её и откровенно сторонились. Ехидная, колючая по натуре, она легко давала отпор любому, а кому хотелось нарываться на её колючки?
А уж после того, как она четыре года проучилась в строительном техникуме в соседнем городке, и прожила в техникумовской общаге, где ежеминутно надо было быть готовой ко всяким пакостям, ершистости в ней только прибавилось.
            Вот и здесь в первые же дни, когда Виталька увидел в коридоре незнакомую девушку, да ещё по виду свою ровесницу, да ещё и очень даже симпатичную, и сделал не особенно робкую попытку познакомиться, она довольно откровенно послала его подальше. Не ожидавший такого Виталька покачал головой и больше таких попыток и не делал.
            Пересекались они редко. К курякам на балкон она не выходила никогда. И даже когда они с девчонками в отсутствие мужиков собирались здесь пошушукаться, как только кто-то из последних объявлялся, они под шуточки покидали строго мужскую территорию. И с Виталькой она общалась мимоходом, в коридоре, когда они случайно встречались там.

                III

            К палатке, в которой оставались Лена с Лёней, подошли через час с небольшим. Погода установилась. С неба продолжала сыпаться какая-то непонятная мелочь, то ли снег, то ли дождь, но такого пронизывающего холодного ветра, как вчера, уже не было.
            Палатка стояла на довольно ровном месте в небольшой ложбинке между двумя склонами перерезающего хребет сая, и от ветра была довольно хорошо защищена. Но несмотря на это и на то, что горе-туристы надели на себя всю имевшуюся в наличии одежду, несмотря на то, что лежали они в палатке, тесно прижавшись друг к дружке, промёрзли они основательно. А Лёню ещё и не стихающая боль в ноге мучила.
            Спасателям они обрадовались, наверное, не меньше, чем челюскинцы самолёту Водопьянова – прождав всю ночь и всё утро и не зная, добралась ли Вера до людей, они готовились к самому худшему. Лёня даже требовал, чтобы Лена спускалась вниз одна – не загибаться же здесь обоим, но у неё хватило ума остаться. Идти по снегу в лёгких кедах, в практически летней одежде было глупо. Да и бросить его она не могла. И рано утром разогрела на спиртовке какао и консервы, поела сама и заставила поесть его.
           Пока Олег с Виталькой осматривали повреждённую ногу Лёни, ребята поставили просторную палатку. Пострадавших переместили туда и первым делом помогли им раздеться и натёрли спиртом. Тут уж было не до цивилизованных условностей – Лену, оставшуюся в тонких плавках и узеньком лифчике, натирал Виталька, вкладывая в это недюжинную силу и умение, а помогающая ему Тоська отпускала ехидные шуточки, когда он подбирался к запретным местам уж слишком близко. Лена отчаянно краснела, причём, больше от Тоськиных пассажей, чем от Виталькиного массажа.
            Витальке, впрочем, было не до флирта – наверху оставался четвёртый член группки, с которым ещё неизвестно, что было. Надо было поскорее решить, что делать с Леной и Лёней и двигать дальше.
            Тоська наблюдала за Виталькиными руками и невольно вспоминала его ласки и вообще, как всё у них было.
Несмотря на то, что работали они рядом, они почти не общались. Так, коридорное "здасти", вот и всё общение. А ближе они перехлестнулись ранней осенью того же года при обстоятельствах, не делающих чести им обоим.
В самом начале осени практически всю институтскую молодёжь – человек сто – на месяц направили на сельхозработы. Готовилась ранняя холодная зима, поэтому отправляли всех подряд, никакие "не могу" не принимались – вплоть до увольнения. Витальку, как и прочих таких же бедолаг-заочников, тоже отправили, несмотря на начавшиеся занятия в ВУЗе – в первые годы учёбы руководство ВУЗа пошло навстречу студентам и организовало вечернее обучение для городских ребят и девчонок.
            Разместили всех в местной школе, в небольшом одноэтажном здании, отправив учеников на вынужденную трудовую практику. Девчонок еле распихали в просторном актовом зале, ребят было немного, отдельного обособленного помещения им не дали и все их двенадцать раскладушек расположили в рядок в широком коридоре, прямо под окнами актового зала. Впрочем, особых неудобств это не доставляло – девчонки тут же занавесили окна от нескромных взглядов, а ребятам было по-барабану, что по ночам девчонкам надо было выскакивать на улицу через них.
            По вечерам после ужина ребята собирались под навесом в импровизированной кухне и устраивали концерт под две гитары. Пели в основном Коля и Виталька, пели хорошо, новые туристские песни, которые большинство слышало впервые. Девчонки большой компанией располагались по кругу и с удовольствием слушали. А когда ребята включали общеупотребительный репертуар, запевали сами. Затягивалось это дело чуть не до утра, Степаныч, временный их руководитель, смотрел на всё сквозь пальцы – дело молодое, сам таким же был! Работать это особо не мешало, зачем же молодым мешать? Тоська в этих песнопениях участвовала с удовольствием, но уходила спать рано, не дожидаясь, пока разбегутся все.
            В тот памятный вечер пошёл дождь, под навесом было сыро и холодно, да и не помещались там все. Поющая компания перебралась в коридор на раскладушки ребят. Большинство девчонок отправились спать, с ребятами оставались только Надька, по тому времени Виталькина пассия, да Галка, пытавшаяся охмурить Кольку.
Для сугрева немного выпили, поэтому пели, да и вообще вели себя довольно шумно – не спали сами и соседнему девичнику спать не давали.
            Часов в двенадцать из актового зала выглянула Таня Гусарова, соседка Тоськи по квартире, приспособленной институтом под общежитие, и здесь, естественно, спавшая рядом с ней и довольно гневно вопросила:
          – Вы тут ещё долго свой кошачий концерт тянуть думаете? Полночь уже!
          – Уж полночь близится, а котика всё нет… – нараспев продекламировал Виталька, а Колька подмигнул: – Танечка, ну зачем ты шумишь, идём, мы тебе тоже котяру найдём!
            Таня фыркнула, развернулась и ушла. Ребята дружно засмеялись. Видно, это крепко задело Тоську – как же, сами неправы насквозь, а ещё и над подругой насмехаются!
            Поперечная во всём, как перпендикуляр из геометрической теоремы, такая же прямолинейная и несдержанная на слова и эмоции, она выскочила в коридор разгневанной мегерой и принялась орать на всю честную компанию. Шуму от неё было больше, чем от всех их, вместе взятых, но сама она этого как-то не замечала. В ответ на её водопад неожиданно съехидничал тихий и неприметный Славик:
          – Тось, а тебе тоже котика надо? Идём, я свободный!
Тоська замолкла на полуслове, постояла несколько секунд, процедила: – Понаведут шлюх и выкобениваются ещё тут! – и развернулась, чтобы уйти. Но тут взбеленился Виталька, не терпел он таких гадостей.
          – Тоська, стой! – выкрикнул он, – Извинись!
          – Да пошёл ты! – не оборачиваясь, буркнула Тоська и скрылась за дверью в зал. Виталькина раскладушка стояла с краю и уже через пару секунд он влетел в зал вслед за Тоськой.
          – Тоська, извинись!
            Она развернулась и бросила ему в лицо: – Тебе здесь чего надо?! Здесь девчонки спят! Иди к своей потаскухе!
Что на неё накатило, и при чём здесь была Надька, она, наверное, и сама не объяснила бы.
          – Ох, и дрянь же ты! – покачал головой Виталька.
            Наверное, на этом бы всё и кончилось. Но тут к Витальке подскочила Таня и принялась орать, брызжа слюной в лицо. И Виталька не выдержал, отвесил ей увесистую оплеуху, развернулся и вышел. Таня задохнулась, но остыла тут же и разревелась. Виталька тоже остыл, вернулся обратно.
          – Таня, прости, ты тут не причём, – сказал он, – Ну хочешь, ответь мне тем же! – и подставил щёку.
          – Он ещё и издевается! – крикнула третья их подруга, Аська.
          – Виталя, всё правильно! – неожиданно подала из угла голос Галина, степенная девица, лет на пять старше остальных в этом серпентарии, – Всё правильно! Достали уже! – прошедшая общежитейскую закалку троица и здесь завоёвывала своё пространство, подминая остальных.
          – Девочки, Галя, простите! – Виталька окончательно пришёл в себя, – Простите и не ссорьтесь. Мы как-нибудь сами разберёмся. На свежую голову! – и не ожидая, пока угомонится этот курятник, вышел.

                IV

            Наверх направились ввосьмером – Лёню надо было срочно спускать вниз, а идти сам он не мог. Лене наверху тоже делать было нечего. Место, докуда они успели подняться, она толком не запомнила, подробный расспрос Лёни тоже особо ничего не дал. Единственное, что они запомнили хорошо, тропа в этом месте шла по гребню и Жорик сорвался на левый склон по ходу движения. Таких мест было несколько, а по времени их спуска подходило только два. Да и то, на нижнем гребне вряд ли мог быть такой ветер, который мог снести человека. Но обследовать решили и его, на всякий случай. Пострадавших приодели в тёплые вещи, прихваченные Олегом от Ахмата – собрали всё, что годилось для этого. Для Лёни соорудили носилки, Лена могла идти сама. Чтобы она не отморозила ноги на снегу, да не простыла, Ахмат выделил тёплые сапоги. Нашлись и толстые шерстяные носки – хозяйственная Тоська прихватила с собой три пары и одну выделила Лене. Впрочем, до границы снега идти им было минут двадцать пять, так что ничего случится не могло. Нести травмированного Лёню поручалось Юре, двум Сашам и Толику. Получив необходимые напутствия и наказ, если остальная группа не вернётся к вечеру, раненько утром подниматься наверх, они подняли носилки и двинулись.
            Кроме Олега и Витальки наверх пошли Гиви, долговязый Сергей, маленький, но крепкий Алёшка, Женька, Сева и Тоська – в группе, отправившейся вниз толку от неё было мало, а наверху с её опытом скалолазки пригодиться она очень даже могла.
            До первого гребня поднимались пол часа, а прямо перед ним решили временно разделиться. Снегу здесь нападало немного, человека занести целиком не могло, доскользить он, скорее всего, должен был донизу, до самого сая. Тоська с Виталькой взялись обследовать сай, остальные, вооружившись верёвками – склон от гребня вниз. Всё это Виталька обстоятельно изложил Олегу во время короткого привала перед подъёмом на гребень.
            Тоска слушала, кивала головой, соглашаясь, и в который раз удивлялась, как чётко он выкладывал свои доводы, и как убедительно мог говорить. Как и всегда, когда этого требовали необычные, трудные обстоятельства. Как и тогда, во время заседания комитета, на котором разбирали его неблаговидный поступок. Поступок, недостойный комсомольца.
            Казалось, после той злосчастной стычки на сельхозработах всё и все успокоились. Необузданную троицу приструнили сами девчонки во главе с Галиной. Виталька на следующее утро подождал, пока Таня вышла из зала, отвел её в сторону, не очень вежливо заткнув полезшую было возражать Аську, усадил на скамейку, стоящую у спортплощадки и в спокойной обстановке, без ненужных эмоций они проговорили с полчаса. Виталька ещё раз извинился и они простили друг дружке вчерашнюю вспышку.
            Извиняться перед Тоськой он и не думал. Но она, понимая, насколько виновата сама, совершенно не собиралась, что называется, выносить это дело на какой-либо суд. Не успокоилась, как не странно, Аська, которая тут вообще была не при чём. На первом же после сельхозработ заседании комитета комсомола, где обсуждались итоги этих самых работ – а вся троица была членами этого комитета, любят у нас самых горластых выдвигать – она неожиданно рассказала эту историю и предложила персонально рассмотреть Виталькино поведение. Таня начала, было, возражать – зачем, Виталька перед ней извинился, она тоже была не во всём права – но секретарь комитета Слава, которому для полноты показателей персональное дело не помешало бы, Аську поддержал. И через пару недель Витальку вызвали на комитет.
            О заседании его предупредил Лёва Горский, с которым они успели подружиться во время сельхозработ. Он же и постарался натаскать Витальку, как там надо будет себя вести. Сам он Виталькин поступок не одобрял, хотя Тоськино и Танино поведение – тоже. А уж тем более, терпеть не мог Аську, девицу развязанную, заносчивую, горластую и не по уму напористую.
            О случившемся доложила Аська. Доложила в своём видении, где Виталька предстал пьяным развязанным хулиганом, ни с того, ни с сего ворвавшимся с зал и избившим, именно избившим ни в чём не повинную, случайно подвернувшуюся под руку Таню. Все члены комитета сидели, опустив головы. Восемь из них были на сельхозработах, но все видели только часть стычки, или её начало, или конец. Секретарь Слава на тот момент отсутствовал, всё дело знал только с чужих слов и старался понять настроения комитетчиков. Он был неплохим физиономистом, великолепным аппаратчиком и остро чувствовал, в какую сторону ветер дует, чтобы в своём решении опираться на большинство.
            Виталька стоял, глядя Аське в глаза, не перебивал, не возражал, и, казалось, вообще не реагировал, только улыбался чуть иронично. и это не просто раздражало её, а прямо бесило. И, как резюме, в конце выступления она потребовала исключения Витальки из комсомола.
            Тогда слово взял Лёва.
          – Я совершенно не одобряю поступок Гнатюка, – сказал он довольно спокойно, – Размахивать руками, да ещё перед девушкой, некрасиво и недопустимо. И наказать мы его должны, и накажем. Но насчёт Асиного выступления я тоже хотел бы сказать пару слов. Она тут такого наворотила, что не сказать просто нельзя.
            Аська вскочила, заводясь, но её посадил на место Слава – тебя слушали, теперь и ты послушай, не мешай!
           Лёва помолчал, собираясь с мыслями, продолжил: – Совершенно недопустимо для комсомольца врать, да ещё при разборке такого дела! Да, да, врать, и не возражай, пожалуйста, я знаю, что говорю! Пьяными мы не были, это раз. Тося Краско оскорбила девушку Виталия, это я слышал собственными ушами. Наверное, и на неё надо персональное дело завести – это тоже недостойно комсомольца! Что произошло в комнате девочек, я не видел, но достаточно хорошо знаю. И не только от Виталия. Я перед этим заседанием, да и раньше разговаривал с очень многими. В отличие от тебя, Слава! Таня тоже не права, надо немного сдерживать эмоции. Я немного не понял, почему от имени Тани здесь выступает Ася? Тань, а ты сама ничего сказать не хочешь?
            Повисла тяжёлая тишина. Таня молчала. Тоська тоже уткнулась в пол и молчала. Аська сидела, вытянувшись на стуле и закинув руки за голову, всем своим видом показывая своё пренебрежение и к Витальке, и к Лёвиному выступлению. Лёва не выдержал, высказал резко: – Сядь нормально, не с подружками треплешься!
Все посмотрели на Аську, она резко скинула руки на стол, села, как положено. Лёва продолжил:
          – Конечно, Гнатюк поступил некрасиво, нервы надо обуздывать, и я не оправдываю его. Мы с ним об этом уже говорили. Но я так же знаю, что наши милые девочки, – он показал на Аську, – кого угодно довести могут, что и случилось! Поэтому я предлагаю сделать Гнатюку выговор, а не исключать. Иначе нам надо будет исключать и Тосю за её несдержанный язык, и Асю за враньё перед членами комитета! Таково моё мнение.
            Слава поднял голову, обвёл взглядом членов комитета, спросил: – Кто-нибудь ещё хочет сказать?
            Вскочила Тонька: – Можно, я скажу?
            Слава покивал. Тонька работала в институте недавно, но на перевыборном собрании крепко покритиковала прежний комитет, её, естественно, выбрали в новый, а за прямоту уважали.
          – Слушайте, что мы здесь обсуждаем? Что мы решаем? – начала она горячо, – Кто у нас комсомолец, если не Гнатюк? Вы посмотрите на показатели на сельхозработах – он же всё время в первой десятке! Эти шавки, что ли, комсомолки? Да их самих гнать надо к чертям собачьим, правильно Лёва говорит! А Виталий и выговора не заслуживает!
          – Тоня, выбирай выражения! – пожурил Слава.
          – Короче, я категорически против исключения! – Тонька села, и посмотрела на Витальку. Он благодарно покивал.
            Вскочила Аська, начала орать, поднялся невообразимый гвалт. Слава пытался вмешаться, но только всё распалил. И вдруг неожиданно в свару вмешался Виталька.
          – Слушайте! – сказал он довольно громко, – А меня вы послушать совсем не хотите?
            Все замолчали, посмотрели на него. Слава растерялся, действительно, получалось неправильно.
          – Я знаю, что поступил не по-комсомольски, – продолжал Виталька, – Я это знаю, и извинился перед Таней сразу же. Я извинился перед ней и на следующее утро, мы это всё обсудили. Я извинился и перед всеми девушками в комнате. Я не вижу, почему это надо ещё обсуждать.
            Теперь насчёт будущего решения комитета по поводу моего возможного исключения. Я привык за себя бороться. И если таковое будет принято, я на следующем собрании попрошу слова и вынесу этот вопрос на него!
          – А кто тебе такое слово даст, ты же не комсомолец будешь! – презрительно фыркнула Аська.
          – Ну, на собраниях не комсомольцы тоже выступать могут, – усмехнулся Лёва, – А если ему почему-то слова не дадут, то такой вопрос подниму я. И ещё один вопрос подниму – о возможности дальнейшего пребывания в комитете некоторых его членов, которые используют организацию для сведения личных счётов.
          – Так, хорошо, Лёва, – Слава снова взял всё в свои руки, – Гнатюк, ты ещё что-нибудь хочешь сказать? Нет? Тогда выйди, подожди в коридоре.
            Собственно, больше обсуждать было нечего, проголосовали. За исключение была только Аська, за выговор – семь, Тоська и Таня воздержались, Тонька была против обоих решений. Витальку вызвали и Слава, объявляя решение ему довольно неестественно сказал: – Я надеюсь, Виталий, ты сделаешь соответствующие выводы?
          – Знаешь, Слава, – сказал Виталька иронично, – Если бы меня исключили, я бы ещё подумал, а нужен ли мне такой комсомол, где верховодят Аськи.

                V

            Тоська поднималась вдоль сая, внимательно осматривая всю видимую отсюда часть склона. Снега здесь выпало немного, скрыть человека он не смог бы. Но на склоне хватало крупных камней, торчащих чёрными зубьями на фоне белого снега. Жорик мог застрять где-то за ними. Поэтому Виталька периодически поднимался на скалы противоположенного склона и рассматривал все подозрительные места в бинокль. Ничего, похожего на человека, видно не было.
            Они поднялись метров на сто, когда сверху в сай сбросили конец верёвки – по нему, останавливаясь и осматриваясь, спускался Гиви. Метров через пятьдесят по такой же верёвке спускался Алёша, ещё через пятьдесят метров – Женька. Олег, Сева и Сергей страховали их наверху, вытравливая страховочные тросы.
            Виталька подождал, пока Гиви спустится до него, пожал руку: – Ну как?
            Гиви безнадёжно махнул рукой: – По-моему, мы здесь зря время теряем! Надо выше идти!
            Виталька покачал головой: – Кто знает? Вы там повнимательнее!
          – Э, дорогой! Не мешок с картошкой ищем!
          – Ты знаешь, я склон хорошо просмотрел – со скал неплохо всё видно. Кроме камней на склоне ничего подозрительного нет. Немного выше Женьки есть подозрительные скалы – с этого склона не всё видно. Там бы посмотреть! Передай Олегу.
          – Посмотрим. Только там гребень уже кончается. Ещё в паре мест верёвки спустим, и надо вверх идти. Вы далеко не уходите, ещё метров на триста, там верёвки спустим, вас поднимем.
          – Добре! – Виталька хлопнул его по плечу: – Давай! Тося, подожди, пошли вместе!
            Гиви натянул страховочный трос, передал рывками условный сигнал морзянкой – один рывок, двухсекундный перерыв, два рывка подряд, перерыв, ещё два рывка подряд, точка-тире-тире – "В", вира – и быстро перебирая руками вверх по верёвке, стал подниматься.
            Тоська остановилась, поджидая, пока Виталька догонит её.
            Она давно перестала удивляться его собранности и целеустремлённости в напряжённые моменты. Довольно безалаберный и малоуправляемый в повседневной жизни, он мог заставить себя собраться, когда этого требовали обстоятельства.
            Так было и после того знакового заседания комитета. Виталька не стал сразу заходить в свою рабочую комнату, а подождал в коридоре, пока Тоська поднялась на их этаж после окончания заседания. Он окликнул её, она встала, не понимая.
          – Ты не торопишься? Идём, поговорим.
          – О чём? – сразу набычилась Тоська.
          – Думаешь, нам и поговорить не о чем? Ведь только мы с тобой знаем, как всё было. От начала и до конца.
            Тоська вздохнула: – Знаем, – она чувствовала себя не в своей тарелке весь сегодняшний день. И этого разговора не хотела. Вернее, не ждала от него ничего хорошего.
            Виталька взял её под локоток, и они прошли на балкон. Тоська оперлась на перила, уставилась в землю.
          – Можно, я закурю? – он вытащил сигареты. Она глянула недоуменно: – Кури, конечно, – никто никогда разрешения закурить у неё не спрашивал, даже отец, пока был жив.
          – Ну и что ты обо всём этом думаешь? – Виталька раскурил сигарету, глубоко затянулся. За внешним спокойствием чувствовалось, как он напряжён.
          – А что тут думать? Аська – дура набитая. А Слава – флюгер и коньюктурщик! Дел набирает для галочки. А мы с тобой попали на его крючок!
          – Ну, мы тоже не ангелы. Мне выговор за дело влепили. Понятно. А вот ты извиняться думаешь?
          – Перед тобой?
          – Да мне-то ты чего сделала? Перед Надькой и Галой.
          – А им это надо? Галка, между прочим, замужем. А с Колькой крутит вовсю!
          – Это мне надо! А Галку не суди! У неё муж – инвалид. И импотент. А она вон молодая да пышущая какая! Не всем дано себя в монахинях держать!
          – Вот как?
          – Не судите, да не судимы будете! Тосенька, кто знает, что тебя в жизни ждёт?! Втрескаешься – ни муж, ни Бог, ни Сатана не удержат! А Галка – молодец! Мужа не бросает!
Тоська долго смотрела ему в глаза, потом вдруг взяла за руку: – Пойдём. Пойдём к Надьке. Я извинюсь.

                VI

            Поиск под первым гребнем ничего не дал, хотя искали очень тщательно. Под конец Виталька поднялся по противоположенному склону повыше, насколько это можно было сделать без страховки и верёвок, и ещё раз просмотрел всё пространство в бинокль. На поиски ушло часов шесть, давно пора было пообедать и идти наверх. О том, чтобы там продолжить поиски сегодня, не приходилось и говорить – ребята довольно сильно устали, да и темнело уже быстро. Когда они поднялись наверх, шёл уже шестой час. Снегу здесь было гораздо больше, чем внизу и искать предстояло дольше и труднее. Но пока ребята взялись ставить палатку, Виталька напросился подняться на довольно высокий утёс на противоположенном склоне и осмотреть всё, как он осматривал и внизу. С ним для страховки пошёл Гиви.
            Утёс возвышался метров на пятьдесят над саем, но спускались в сай и поднимались они не меньше получаса. Склон был сильно заснежен, и идти надо было очень осторожно, выверяя каждый шаг. Виталька поднимался метров на пять, Гиви, упёршись в очередной камень, вытравливал страховочных трос, потом подтягивался к нему, и так продолжалось, пока они не обосновались на вершине утёса. Вооружились биноклями и стали ощупывать склон метр за метром. Долго ничего, кроме торчащих камней, им не попадалось. Солнце давно ушло за хребет, скоро должно было начать смеркаться, пора было возвращаться. Виталька уже хотел было предложить это, как вдруг Гиви замер, уставившись в одну точку: – Слушай, я кажется вижу! Дай твой бинокль! – у Витальки был мощный тридцатидвухкратный "Цейс".
          – Смотри! – Гиви рассмотрел всё более подробно и передал бинокль Витальке, – Вот под теми скалами можжевельник. Прямо около него! Справа! – он показал рукой. Виталька навёл бинокль на дерево. Рядом с ним явно лежал человек, Витальке даже показалось, что он видит откинутую руку.
          – Слушай, это он! А если он ещё живой?
          – Это вряд ли, – Гиви смотрел туда же в свой бинокль, – Мало он с гребня метров двести катился. Смотри, с какой высоты упал! – отвесная стенка над можжевельником поднималась метров на двадцать.
          – Да уж! Не повезло парню.
          – Э, что там, не повезло?! – Гиви безнадёжно махнул рукой, – Не надо было наверх переться! В такую непогодь! Сидел бы сейчас у Ахмата, пил бы чай душистый. С Верочкой миловался! Э-э, что говорить?!
            Когда они спустились в сай и поднялись на площадку, где спасатели поставили палатку, уже смеркалось. Олег выслушал их рассказ, вздохнул: – Да. Время потеряли. Сегодня нам его не достать.
            Гиви было возразил: – А может попробуем?
            Но Олег только покачал головой:  – Смеёшься? В темноте по снегу лазить! Хватит нам и одного жмурика!
            Настроение у всех было подстать погоде. Наскоро поужинали и легли спать. Но сон не шёл. Виталька лежал, уставившись в черноту палатки, Тоська ворочалась рядом, он пропустил руку ей под плечи.
          – Не надо, Виталь, – сказала она негромко.
          – Не бери в голову, я ничего не собираюсь. Просто… может, заснёшь побыстрее.
          – А ты что не спишь?
          – Да так. Володьку вспомнил.
            Тоська повела плечами, потом положила голову ему на грудь: –  Не надо, Виталя, – и было непонятно, о чём она. То ли не надо обнимать её, то ли вспоминать позапрошлогоднее.
            Два года назад в начале июня они с институтской компанией поехали в горы отдыхать на выходные. Ничего особенного в этом не было – автобус организовывался каждые выходные, основной костяк их турсекции присутствовал практически в каждой поездке, и Виталька, и Тоська, естественно, входили в него.
            Автобус довёз их до шахтёрского посёлка на слиянии двух горных потоков. Дальше предстояло пройти километров шесть вдоль одного из них по довольно простому маршруту – тропа шла вдоль берега, не слишком отрываясь от него, и была хожена-перехожена – тут пролегал один из популярных туристических маршрутов.
            Поначалу всё шло, как обычно. Они растянулись цепочкой по тропе, Виталька шёл в головной группе вслед за Вовчиком, председателем секции и неизменным руководителем этих вылазок. Тоська оказалась позади Володи, новенького, недавно устроившегося в институт и поехавшего с ними только во второй раз. Километра через три похода она обратила внимание, что он идёт уж как-то странно, перекосился на бок, часто приостанавливается. Она догнала его, спросила, всё ли с ним в порядке. Он покривился, но сказал, чтобы она не обращала внимания – просто покалывает бок, надо вздохнуть посильнее и всё пройдёт. Однако ещё через пол километра он сник совсем, было видно, что он идёт через боль, через силу, и это было ненормально. Тоська велела ему сесть, он было начал отнекиваться, но видно боль скрутила его совсем. Он сел, держась за бок. Вперёд передали, чтобы Вовчик остановил цепочку. Через пять минут вокруг Володи с Тоськой собрались все. Тоська уложила Володю на траву и прощупывала его бок.
          – Как бы не аппендикс у него разыгрался! – сказал Вовчик. Виталька глянул на него озадаченно: – Тогда его обратно надо!
            Тоська подняла голову: – У него, скорей всего, действительно приступ аппендицита. В больницу надо!
            Вовчик почесал затылок, Виталька вздохнул. Воскресный отдых срывался. Чтобы нести Володю обратно, нужны были как минимум четверо ребят, достаточно сильных, чтобы нести парами, сменяя друг друга, и не останавливаться по дороге. А их в этой поездке было всего шестеро, не считая Володи. Оставлять одних девчонок тоже было нельзя, мало ли!
            Быстро соорудили носилки из сухих жердин и брезентовой подстилки. Перегрузили в рюкзаки остающихся провиант, оставив только воду да немного сухарей на поддержку сил, и пошли. Виталька шёл впереди, за ним несли носилки Валька, брат-близнец Виталькиной подруги Светки, устроившийся в институт полгода назад по её протекции, и Лёва – они в Валькой были примерно одного роста, так нести было легче. За носилками, уставившись в землю, сосредоточенно вышагивал Гера, пожалуй, самый рассудительный в этой компании. Рядом с носилками, там, где это позволяла тропа, держа Володю за руку, шла Тоська – туристка-альпинистка, единственная, прошедшая почти профессиональный курс оказания первой медицинской помощи.
            Вовчик, как руководитель этой вылазки, а так же Славик, как самый слабый из ребят, остались с группой.
Володя постанывал, страшно побледнел и держался из последних сил. Анальгин ему уже не помогал, а ничего более серьёзного в аптечке у Вовчика не было.
            Быстро темнело, достали фонарики. Тоську поставили за носилками, чтобы светила под ноги. Через час, сменяя друг друга через каждые полкилометра, вышли к посёлку. Ещё полчаса искали, где здесь медпункт – своей больницы в посёлке не было. В медпункте оказалась только дежурная сестра. Она сделала обезболивающий укол, да посоветовала идти к директору шахты – у него можно было выпросить транспорт, везти больного до ближайшей больницы. Гера с Тоськой пошли искать начальство и вернулись только через час, на автобусе, стареньком синем "ГАЗоне", ничего другого у директора шахты под рукой не было.
            Володю осторожно положили в проход, сами расположились вокруг, и поехали. До большого поселка в верховьях долины ехали почти пол часа – шофер Джура не гнал, ехал осторожно, чтобы не растрясти больного. Ехали молча, думая о своём, и только Тоська вытирала холодный пот с Володиного лица и говорила ему что-то успокаивающее.
            Дежурный врач в приёмном покое, пожилой мужик, так долго прощупывал Володин живот, что Тоська не выдержала: – Доктор, у него же перитонит, наверное! Смотрите, он уже дышит еле-еле! Ему срочная операция нужна!
          – Нужна, нужна! – врач взглянул на Тоську и вздохнул, – У нас сейчас хирурга нет. Надо везти в город.
            Ребята с Джурой сидели в коридоре и всё слышали. Джура покачал головой: – У меня бензина не хватит!
          – Та-ак! – Гера хлопнул ладонями по коленям и направился в кабинет, – Доктор, а "Скорая" у вас есть?
            Врач развёл руками: – Да есть то она есть, да не могу я весь город без помощи оставить!
          – Как же так? Мы же его не довезём!
Виталька молча поднялся, пошёл к двери, потом обернулся:         
          – Джура, пойдём. Пойдём бензин искать.
            Был поздний вечер пятницы, заправки уже закрылись, машин на улицах тоже почти не было. Они останавливали всё подряд и на то, чтобы прикупить ведро бензина, ушло не меньше часа. Володе было совсем плохо. Ни в какие другие больницы заезжать уже не стали, повезли в центральную городскую.
            В приёмном покое срочно вызвали хирурга, оказавшегося в дежурной смене, тот ахнул и распорядился срочно готовить операционную. Пока шли приготовления, Гера забрал Тоську и Джуру, и с ними направился к Володе домой – он один знал, где Володя живёт. Через час они вернулись с перепуганными насмерть родителями.
            Операция шла долгих шесть часов. Ребята расположились в вестибюле, перед приёмным покоем, в коридоре перед операционной разрешили  остаться только родителям.
            Джура полулежал в кресле, надвинув на лицо фуражку, и спал – Гера уговорил его не торопиться, чтобы отдохнуть перед обратной дорогой, да потом забрать их обратно. Сам Гера и Виталька расположились по обе стороны от него и тоже дремали. Валька то довольно нервно мерил вестибюль шагами, то усаживался в кресло, но долго усидеть не мог. Тоська ворочалась в кресле напротив и никак не могла успокоиться – слишком нервным был вечер. Лёва сидел рядом и пытался как-то отвлечь её, но это у него плохо получалось. Когда в вестибюле появились, наконец, Володины родители вместе с провожающим их хирургом, все вскочили: – Ну как? – по встревоженным лицам Сергея Сергеича и Марии Анатольевны было видно, что не всё в порядке. Но врач успокоил: – Всё не так плохо, ребята. Гной мы собрали, общий сепсис пока не начался. Организм у него молодой, будем надеяться.

                VII

            Как всегда в горах, да и не только в горах, Виталька поднялся рано. Выбрался осторожно, стараясь не разбудить ребят и беспокойно спящую у него на плече Тоську, набрал полную грудь морозного горного воздуха, помахал руками вместо зарядки, отошёл в сторонку по физиологическим надобностям и хотел уже податься обратно, как увидел Олега. Тот стоял немного выше по тропе и рассматривал в "Цейсовский" бинокль простирающийся перед ним склон. Виталька поднялся к нему, показал на верхушку можжевельника, выглядывающую по-над обрывом: – Он лежит там, под деревом. Отсюда не увидишь.
          – Поднялся, пташка ранняя? – Олег передал ему бинокль, – Как доставать будем? С тропы тяжело будет. Над ним скалы. Обрыв.
            Виталька посмотрел в бинокль, почесал подбородок: – Я вчера посмотрел. По склону вниз спустить можно. А там вдоль сая. Потом на тропу поднять. Как мы с Гиви поднимались. Там довольно круто, правда, но ровно, камней почти нет, и кустов тоже. Поднять на плащ-палатке можно. По снегу, верёвками.
           – Думаешь, на то, что он жив, шансов никаких? – Олег посмотрел Витальке в глаза. Видимо, он укорял себя за то, что они потеряли так много времени внизу.
          – Какие там шансы! – Виталька вздохнул, – Он с двадцатиметрового обрыва упал! Да ещё и об дерево ударился, наверняка! Да и лежит он уже двое с половиной суток!
            Из палатки по одному начали выползать ребята. Олег с Виталькой спустились к палатке. Гиви взялся разводить костёр, разогреть завтрак. Сырые дрова не разгорались, пришлось полить их спиртом.
            Завтракали молча, макая куски хлеба в общую миску с тушёнкой и запивая всё горячим какао. Настроение у всех было неважное. Предстояла малоприятная операция по подъёму останков – чего уж хорошего. Олег с Виталькой и Сергеем негромко обсуждали предстоящую акцию, Тоська сидела, переживая и думая о своём.
            Случай с Володей очень сблизил их с Виталькой. Теперь они встречались у себя на этаже по три раза на день, подолгу беседовали, вместе ходили обедать в институтскую столовую, а вырвавшись в горы, тоже не отставали друг от друга. Друзья посмеивались – не так давно из-за Тоськи Витальке досталось, а тут вдруг стали прямо не разлей вода! Тоська в ответ только отфыркивалась, Виталька отшучивался и этим только запутывал своих пассий, коих у него и без Тоськи хватало. А тут ещё, тоже в горах, произошёл случай, который сблизил их ещё больше.
            На этот раз они поехали в верховья Голубой речки. Автобус выбить на этот раз не получилось, им выделили бортовую машину. В кабине вместе с водителем ехала руководитель в этой поездке, Галина. Вовчика, председателя их турсекции на этот раз не было. И в районе горного курорта, где Виталька отдыхал пару лет назад, уже в темноте, они сбились с дороги. Виталька, хорошо знавший эти места, взялся посмотреть, куда их занесло, спустился с кузова и пока разведывал дорогу, шофёр во всём разобрался сам, и машина ушла, сверкнув фарами далеко впереди.
            Виталька не стал долго раздумывать – вряд ли в этих глухих местах в такое время могла быть другая машина. Он просто пошёл вслед за уехавшей группой. Идти предстояло немало, километров двенадцать, но это Витальку нисколько не смущало. Больше он беспокоился за ребят, как они будут переживать, когда обнаружат, что его нет.
            Действительно, это обнаружилось почти сразу по прибытии на место. Гера с Валькой взялись разгружать рюкзаки с кузова, и Виталькин рюкзак оказался невостребованным. Стали его звать – безрезультатно. Взяли за грудки Галину – оказалось, что в кабину, как думали ехавшие наверху, он не сел. А она думала, что он вернулся на кузов, и дала команду шофёру ехать!
            Гера с Валькой тут же организовали совет, что делать? Шофёр Саша ехать обратно в темноте по горной дороге отказался наотрез. Да и бензину у него было только на дорогу туда и обратно, никакие дополнительные крюки не предусматривались. Гера с Валькой взялись идти к курорту пешком, искать, где он застрял. Тоська решила идти с ними, хотя и говорила, что Виталька ждать не будет и сразу пойдёт вслед.
            Они встретились, когда Виталька прошёл уже две трети пути – почти дошёл до моста через большой горный поток у устья Голубой речки. Он шёл в полной темноте и они проскочили мимо, светя под ноги фонариками и его не увидев. Тоська как раз делала предположение, что он скоро должен появиться, если он пошёл сразу, по времени было как раз. Виталька остановился,  кашлянул и спокойно спросил: – Слушайте, народ! Тут случайно бортовушка с туристами не проезжала?  Не видали?
            Тоська резко остановилась, Гера с ходу налетел на неё, потом до него дошло, он осветил Витальку фонариком. Тот стоял на краю дороги и весело улыбался.

                VIII

           С утра снизу, с долины подул тёплый ветер. Снег на склонах посинел и вниз побежали ручейки. Это только добавляло трудностей. Склоны стали скользкими не только от снежного наста, но и от набухшей, расквашенной глины в местах, где наст сорвало. Несмотря на это Олег распорядился начинать – кто его знал, какая погода ожидалась в ближайшем будущем? Они с Виталькой и Гиви ещё раз поднялись на утёс на противоположенном склоне, чтобы обстоятельно всё рассмотреть и окончательно решить, как спускать тело.
            В нормальную погоду, летом подняться к можжевельнику не составляло большого труда – метров сто пятьдесят по довольно крутому склону вверх от сая. Даже для бывалых туристов, тем более, для спасателей особых трудностей здесь не было. Другое дело – сейчас, когда склон раскис и сорваться с него тоже было очень просто. Мощные вибрамы, надёжно держащие на скалах, на сухом крутом склоне и даже на твёрдом насте, здесь скользили не хуже хорошо смазанных лыж. Поднимающемуся впереди Олегу приходилось вырубать в склоне ступени, основательно закрепляться через каждые десять метров и уже потом подтягивать Гиви, Сергея и Витальку. Тоська и Алёша поднялись на утёс и знаками корректировали их подъём – можжевельник снизу, из сая не был виден. Женька и Сева остались наверху, на тропе, чтобы помочь спустившимся вытянуть на тропу тело и подняться им самим.
            Алёша встал на утёсе во весь рост и направлял группу поднимавшихся, Тоська сидела рядом и наблюдала.
            Олег поднимался во главе и ледорубом прорубал ступени в склоне. Виталька шёл следом, расширяя вырубленное Олегом, а уже за ним подтягивались Гиви и Сергей. Тоське нравилось, как работает на склоне Виталька – очень рационально, не делая ни одного лишнего движения, экономя силы на оставшуюся работу.
            Он вообще нравился ей. А два года назад она не на шутку влюбилась в него. Несмотря на то, что после глупого случая в техникумовской общаге, когда она, крепко выпившая по случаю дня рождения соседки по комнате, потеряла невинность и дала себе слово больше с парнями не встречаться, и вообще не обращать на них внимания. Потеряла с парнем, который ей нравился. И который стал противен после случившегося.
            С Виталькой было по другому. Так уж получилось, что после того, как они потеряли его у курорта и встретили на дороге, ей пришлось заночевать в его палатке. Все остальные разобрались по своим палаткам и только в его палатке, без него, естественно, не установленной, было свободно. Они ночевали вдвоём и она приготовилась дать отпор любым поползновениям с его стороны, возникни такие. Но он просто приобнял её, пропихнув руку ей под шею, и тут же заснул. Она даже была несколько разочарована – весь её воинственный настрой пропал даром!
            Она подумала, что в этот вечер он просто сильно устал. Но то же самое повторилось и на следующую ночь. Он был не похож на других и в этом.
            Через пару месяцев их отправили на сельхозработы. И в первый же вечер, когда они по прибытии шумной компанией отметили это событие, Виталька утащил её проветриться, усадил на дальнюю скамейку в пришкольном парке, обнял и неожиданно поцеловал в губы. Она крепко выпила и почти не сопротивлялась. Только возмутилась вначале: – И что же ты меня целуешь, такую пьяную? Ведь мы же с тобой никто!
          – А ты хочешь, чтобы мы так и остались никто? – только и спросил он. Она не хотела, и расстались они только под утро.
            Их отношения развивались стремительно. По вечерам после работы и обязательных танцев, где Тоська не очень позволяла ему танцевать с другими, они шли гулять. Пока стояли теплые ночи, они уходили за околицу, где в поле стояли скирды пахучего сена, забирались в них и миловались до утра. Уже на третий вечер Виталька начал позволять себе вольности – гладил её грудь, забираясь под кофточку, ноги по трико. Она пыталась воспротивиться, но делала это так вяло, что только поощряла его. И только когда он недвусмысленно собрался залезть уж совсем куда не положено, проговорила: – А тебе бы только в штанишки мои забраться! Всем вам одно и тоже нужно!
            Виталька обиделся. Не сказать, чтобы это от неё ему было не нужно. Но не только же это! Да и оно совсем не помешало бы! Он не без основания думал, что любовь от близости становится только крепче! Не надо перенапрягать себя, не надо искать кого-то, чтобы снять это напряжение! Но Тоська так не считала. Как и большинство девушек на её месте.
            Они лежали под скирдой на обвалившемся сене, Виталька сразу отодвинулся, перестал её целовать и уставился в небо, как будто считал звёзды. Тоська смотрела на него с интересом – что дальше будет? Он видел её взгляд, но намеренно не реагировал и молчал. Она тоже помолчала, потом навалилась на него, потрепала его вихры: – Дурачок! Тебе всё сразу подавай! – ещё помолчала, потом потребовала: – Поцелуй меня!

                IX

            Жорик пропахал метров двести крутого заснеженного склона и упал с двадцатиметрового обрыва. Упал на заснеженную щебёнку под скалами, полубоком, головой вниз. Никаких шансов у него не было. Совершенно не подготовленный к горам, тем более к зимним горам, он, катясь вниз, скованный ужасом, даже не пытался каким-либо способом затормозить этот смертельный спуск. Да и никакого ледоруба, которым можно было бы зацепиться за склон и попытаться остановиться, у него не было. При ударе он размозжил голову и умер сразу, не мучаясь.
            Олег, первым поднявшийся к можжевельнику, только вздохнул и развел руками. Пока поднявшийся следом Виталька подтягивал Сергея и Гиви, он достал из рюкзачка старенькую "Смену" и обстоятельно отснял место падения и самого Жорика – для милиции и родственников.
            Ребята старались не смотреть на труп, видеть свёрнутую шею и огромную рваную рану на голове было неприятно, если не сказать больше.
            Над можжевельником образовалась небольшая более-менее ровная площадка, там расстелили плащ-палатку, завернули останки в неё, обвязали шнурами, чтобы не раскрывалась, привязали верёвку в головах получившегося кокона и начали спуск. Выбрали самое заснеженное место склона, чтобы кокон скользил, ничего особо не задевая. На недоуменный вопрос Сергея, зачем это, ведь погибшему уже всё равно, Гиви довольно резко пробурчал: – Знаешь, родным мы тоже должны не голое мясо с содранной кожей привезти!
            Ребят покоробило от такой прямолинейности, но все промолчали.
            Спуск и последующий подъём продолжались ещё дольше, чем подход к месту падения: Олег и Виталька спускали метров на десять Сергея и Гиви, те закреплялись сами, принимали кокон, закрепляли его на склоне, потом страховали спуск Олега с Виталькой, и повторялось это до самого сая. К моменту подъёма на тропу в сай спустились Тоська с Алёшей и подоспевшие ребята, сопровождавшие Лену с Лёней. Сева и Женька оставались на тропе.
            Ребята, было, заспорили, как поднимать. Всё-таки, подъём кокона был намного сложнее спуска. Олег смотрел на них немного иронично и мочал, давал выговориться. А Виталька не выдержал.
          – Слушайте, вы о чём спорите?! Надо же просто парами рассредоточиться по склону метров через двадцать! Так будет проще!
            Олег согласно покивал, а Тоська снова удивилась Виталькиной решительности и готовности взять всё на себя.
            Так же было и на тех сельхозработах.
            Через пару недель после их начала девчонки начали жаловаться, что приставленный к ним в качестве врача практикант, старшекурсник мединститута Гарик в ответ на просьбы освободить их от работы на пару дней по физиологическим причинам, требует медосмотра и предлагает всякие гадости. Поначалу ребята только посмеивались, но как-то вечером к ним в комнату буквально влетели плачущая Таня Гусарова и разъярённая Аська. Таня только размазывала слёзы по лицу, а Аська, дрожа от гнева, выпалила:– Этот гад совсем распоясался! Таньку раздеться заставил и полез лапать! Услуги свои предлагал, сволочь!
          – Говорил, всё стерильно будет! – всхлипнула Таня.
            Тоська, сидевшая в тот момент в ребячьей комнате на Виталькиной раскладушке, возмутилась: – Сколько можно! Сделайте что-нибудь!
            Ребята переглянулись, Лёва вскинул глаза: – Что делать будем?
          – А что тут раздумывать?! – поднялся с раскладушки Виталька, – Пошли!
            В комнату Гарика ввалились дружной пятёркой во главе с Лёвой и Виталькой и выстроились полукругом вокруг стола. Девчонки в комнату заходить не стали, толпились за дверью.
          – Так что делать будем? – снова спросил Лёва.
          – Пусть он меня осмотрит, – сказал Виталька, – Геморрой у меня разыгрался! Может, тоже справку даст?! Дашь? – он смотрел Гарику в глаза, не мигая. Как в гляделки играл.
          – Вы… вы ч-чего! – Гарик вскочил и попятился к стенке.
          – Да мы ничего! – подал голос Алька, –Трахнем в очередь и уйдём.
          – Только, чур я первый, – весело заявил Валька, – А то я брезгливый!
            Гарик побледнел.
          – Да ты не бойся! Всё стерильно будет! – усмехнулся Зох, он тоже был здесь. Девчонки за дверью прыснули.
          – Дверь закройте, – обернулся на смех Виталька, – Эта порнуха не для девочек! – и начал со зверским видом картинно расстёгивать ремень.
          – Ладно, – сказал Лёва, – Не оголяйся! Он и так обделался! Слушай, Гиппократ! Если ещё хоть одна девочка пожалуется, пеняй на себя! Это я тебе обещаю! Зароем и памятник не поставим!
            На следующее утро перед отправкой на поле к ребятам в комнату зашли Артур, местный участковый и снедаемый жаждой мести эскулап. Артур деловито расположился за собранным из скамеек импровизированным столом, разложил бумаги и оглядел ребят: – Вы что же медицину обижаете! Вот тут телега на вас поступила!
          – Так! – сказал Лёва, отрываясь от завтрака и глядя на Гарика удивлённо, – Оказывается, ты, друг, ещё и дурак!? Я обещал, что зароем?! Виталька, ну-ка позови девочек! Мы сейчас таких телег два десятка накатаем!
            Через час, когда всё немного улеглось, Виталька гордо заявил Тоське: – Как мы его? А?!
            Она почему-то удивилась: – Кто вы такие, всё на себя берёте? По-другому нельзя было?
            Она имела ввиду, что надо было рассказать всё Степанычу, их руководителю на сельхозработах, чтобы тот уже разбирался, но Виталька понял по-своему и рассмеялся: – А тебе что, очень хотелось, чтобы он лез тебя щупать и предлагал всякие гадости? Кто-то должен был его остановить!

                X

            На тропу поднялись уже часа в четыре. Олег предложил перекусить, но ребята отказались: кусок в горло не лез никому. Быстро свернули палатку, собрали рюкзачки и пошли вниз. Кокон с Жориком несли по очереди, где позволяла тропа – четвёрками, а где было узко – по двое. Тропа была скользкая, приходилось не просто идти, а выбирать место, куда ставить ноги, и двигались очень медленно. Особенно туго пришлось на нижнем гребне – без малого триста метров его длины преодолевали чуть ли не час.
            К нижнему лагерю вышли, когда уже смеркалось. Оказалось, автобуса здесь не было – Альбина, боясь за повреждённую ногу Лёни, увезла его и девочек на турбазу. Зная, что Жорик погиб – Олег сообщил об этом на турбазу по рации – шофёр Федя в ночь возвращаться не стал.
            Поужинали в гнетущей тишине. Настроение у всех, включая никогда не унывающего весельчака Витальку и неугомонного Гиви, было подавленное, и присутствие рядом трупа не способствовало его поднятию. А тут ещё Олег сообщил, что разговаривал по рации с Шарабановым, тот созванивался с родителями Жорика, они прилетали послезавтра и кому-то надо было ехать в город их встречать. А потом сопровождать останки в столицу, помогая родителям. Настроения это совсем не прибавляло, и сразу после ужина все разошлись по палаткам.
            Заснуть сразу тоже не удавалось, у всех перед глазами стоял нелицеприятный вид – можжевельник под скалой и изуродованное тело Жорика.
            Тоська ворочалась, ища удобное положение. Палатку вчера ставили наспех, место под неё не очень очистили, в бока упирались камни, и спать было очень неудобно. Виталька пожалел её и погладил по голове. Она дёрнулась и убрала его руку: – Не надо!
            Голос у неё был уставший и бесцветный. Виталька убрал руку, сел, на ощупь нашёл в своём рюкзаке фляжку со спиртом и кружку, плеснул в кружку спирта и протянул Тоське: – На-ка, выпей. Вместо снотворного!
            Она не стала возражать, опрокинула жидкость в себя, поперхнулась, всё-таки пить чистый спирт не очень привыкла. Но это подействовало, минут через десять она положила голову на Виталькино плечо и заснула. А он ещё долго не мог уснуть, стараясь поменьше шевелиться, чтобы не разбудить её, перебирая в мыслях такой не простой, тяжёлый сегодняшний день и вспоминая пережитое не так давно.
            На сельхозработах их держали чуть ли не до самого Нового года. И так получилось, что за несколько дней до общего отъезда у Тоньки ни с того, ни с сего прихватило сердце. Памятуя недавнюю обструкцию и боясь осложнений, Гарик тут же потребовал у Степаныча, чтобы её отправили домой – мало ли, с сердцем лучше не шутить. Одна Тоська ехать не могла, естественно, Виталька взялся проводить её. Степаныч, зная их отношения, возражать не стал и отпустил его на два дня.
            Федя, шофёр дежурного автобуса, вошёл в положение и довёз их прямо до Тоськиной квартиры-общежития. Девчонки, её соседки по общежитию, были на сельхозработах, и вся квартира была в их с Виталькой распоряжении.
            Попав в свою квартиру, Тоська с удовольствием вылезла из грязных шмоток, одела лёгкий халатик и полезла откисать в ванну. Лежала в ванне она долго, Виталька даже начал волноваться. Всё-таки, привёз он её с больным сердцем. Он уже даже было хотел постучаться в дверь ванной, но услышал, как она негромко поёт, и успокоился. Вылезла она только когда пришла врачиха, которую Виталька вызвал сразу по приезде.
            Врачиха долго прослушивала её, потом выписала кучу рецептов, а когда Виталька вышел с ней в коридор, чтобы проводить её, тихо сказала: – Ничего страшного с больной нет. Сходите в аптеку, пусть полежит, попринимает лекарства. И постарайтесь не оставлять её одной надолго.
            Виталька собирался съездить домой, показаться родителям, но сразу решил, что останется. Тем более, родители не знали, что он в городе.
            Он сходил в аптеку, благо, она была рядом, заставил Тоську лечь, и быстро окупнулся. После купания надевать грязное бельё не хотелось, Тоська поднялась, поковырялась в шифоньере и нашла спортивные трусы: – Надень! Это Анькины, она толстая, тебе подойдут! – и потом весь вечер потешалась над ним – трусы были хоть и спортивные, но всё равно женские, и выглядел в них Виталька очень смешно.
            Они попили чай, и Виталька снова заставил Тоську лечь и не тормошиться – с сердцем не шутить. Сам он лёг в той же комнате на другую кровать. Заснуть сразу никак не получалось, он боролся с желанием перебраться к Тоське под бок, жалел её. Она сама пришла к нему под утро. Присела рядом на край кровати, провела рукой по причёске. Он перехватил руку и поцеловал.
          – Ты почему не спишь? – она наклонилась и поцеловала его в губы.
          – Это чья кровать? – вместо ответа спросил он, когда оторвался от неё.
          – Кровать? Аськина, а что?
          – Тогда понятно! Это её флюиды заснуть не дают! Вот змеюка!
          – Флюиды? – она засмеялась, – Аськины?!!! Я тебе покажу, флюиды! И не думай даже!
          – Да я, вроде, и не думал вовсе! – он уже сам притянул её и поцеловал. А потом вдруг приобнял за плечи, перекинул через себя и положил рядом, ближе к стенке. Целовал непрестанно, гладил волосы, шею, спустился ниже, положив руку на грудку поверх маечки, потом захотел проникнуть и под маечку.
            От его ласк Тоська завелась не на шутку. Она вдруг вырвалась из его объятий, села на кровати, отфыркиваясь, сдула попавший на глаз локон и вдруг задрала маечку до самого горла: – На-на-на-на-на! – потом сдёрнула маечку совсем и бросила на пол. Виталька лежал, ошарашено глядя на неё, протянул руку и погладил грудку, пощипал легонько сосок, отчего она задрожала всем телом, переложил руку на трусики: – А это?
            Тоська засмеялась: – Дай чёрту палец…
            Виталька снова притянул её к себе, сжал рукой её грудь, почувствовал, как бешено бьётся её сердце… и вспомнил, что оно больное. И что врачиха приписала ей полный покой. Он как-то сразу успокоился, она почувствовала перемену и отстранилась от него: – Ты чего? – останавливаться из-за больного сердца она явно не собиралась. Виталька это понял и сразу сообразил, как её успокоить: – Тоська, прости, ничего не получится. Я… Ты меня… перевозбудила, –  сказать такое взведённой до не могу женщине значило перечеркнуть себя в её глазах. Но Виталька пошёл на это, не сомневаясь ни секунды, что делает всё правильно. Тоська посмотрела на него с недоумением, потом до неё дошло, недоумение сменилось разочарованием: – Ладно. Я обещаю больше никогда не возбуждать тебя, – она помолчала, приходя в себя, потом мстительно сказала, – Всё равно, сегодня нельзя было. Я бы тебе ничего не позволила.

                XI

            Автобус подошёл рано, только чуть забрезжил рассвет. Загрузились ещё сонные, завтракать не стали. Хотелось ужё скорее выбраться подальше от этого страшного места, забыть весь кошмар вчерашнего дня.
            Пока ехали, Гиви опять затянул свою унылую песню на непонятном языке. Тоська, сидевшая рядом с Виталькой на сидение впереди него, попросила: – Не надо, Гиви, и так тошно!
            Он замолчал, положил руку ей на плечо: – Тося, это хорошая песня. Про парня, от которого ушла девушка. Он ищет её, чтобы сказать какие-то важные слова, а она прячется от него и боится их услышать. А он так надеется вернуть её.
            Виталька глянул на Гиви исподлобья, слишком уж напоминала его песня их с Тоськой отношения, но Гиви смотрел совершенно невинными глазами, да и ситуация не располагала к насмешкам.
          – Всё равно, не надо, Гиви, – вздохнула Тоська.
Дорога никого не развеяла, завтрак на базе прошёл в угрюмом молчании, а сразу после завтрака Шарабанов попросил всех спасателей собраться у него в кабинете.
            Они расселись вдоль стола, нахохлившиеся и угрюмые, и даже Гиви не стал отпускать свою дежурную шуточку по поводу календаря с пышнотелой голубоглазой блондинкой, висевшего на стене за шарабановским креслом. Шарабанов, как мужик, женатый на сухощавой и поджарой спортсменке, альпинистке, черноокой Гале, тяготел к женщинам абсолютно противоположенного типа.            Все на базе это знали и незлобливо подшучивали над ним.
            Когда ребята расселись и приготовились слушать, Шарабанов встал, прошёлся по кабинету, погладил бороду, сказал негромко: – Спасибо вам, ребята, хорошо вы поработали.
          – Поменьше бы такой работы, – проворчал Гиви.
            Шарабанов посмотрел сочувственно: – Да, конечно. Только, куда денешься, кому-то и это делать надо.
            А теперь у меня просьба есть. Сегодня прилетают родители Георгия. Надо их встретить и привезти сюда. Дело это муторное, поэтому команду дать я не могу. Нужны добровольцы. Подумайте, посовещайтесь между собой. У нас есть пара часов. Потом надо будет помочь родителям доставить останки на родину. Это ещё муторнее, но кому-то надо это сделать. Я бы пошёл на это сам, но не могу здесь всё оставить.
          – Мы решим, Саша, – сказал Виталька, – пары часов нам хватит.
            Они собрались в фойе перед комнатой, где располагались Гиви с Виталькой. Тут же была и Тоська. Она не была у Саши на летучке, но быстро разобралась, что от ребят требуется.
          – Кто поедет? – спросил Виталька, ни к кому особо не обращаясь, когда спасатели расселись на двух диванах, стоящих друг напротив друга. Ребята молчали, добровольцев на такое дело не находилось.
          – Может, жребий тянуть будем? – предложил Гиви.
          – Погоди, Гиви,  – сказала Тоська, –  Тут жребием нельзя решать.
          – А как? – спросил Виталька. Всё это ему очень не нравилось, но куда было деться?
          – Тут нужны ребята с крепкими нервами, раз. Вежливые, два. Терпеливые, три, – вслух рассуждала Тоська, – Тактичные, четыре, не болтливые, пять…
          – Обаятельные, шесть, привлекательные, семь, – прервал её Гиви, – Как там насчёт крылышек?
          – А знаешь? – не смутилась Тоська, – Вы с Виталькой лучше всех для этого подходите!
            Все вздохнули свободно, кандидатуры были названы, осталось только уговорить Гиви и Витальку. Через пол часа дружных уговоров они сломались: – Ладно, – сказал Виталька, –  Только с одним условием – ты, Тося, поедешь с нами. Для поднятия духа.
            На том и порешили, и через пару часов они тряслись в автобусе по дороге в город. Шарабанов проводил их коротким напутствием: – Вы там поаккуратнее, ребята. Это, всё-таки, родители. Жору особенно не ругайте.
          – Покойников не ругают, – буркнул Виталька, пожал протянутую руку и полез в автобус.
            По дороге Гиви снова затянул свою заунывную песню. На этот раз Тоська не возражала. Она сидела у окошка рядом с Виталькой, смотрела на мелькающие за окошком пейзажи и, зная, о чём поёт Гиви, невольно вспоминала.
            Виталька задержался на сельхозработах ещё на десять дней. Вывезли домой их только под самый Новый год, в пятницу.
            К Тоське он поехал на следующий день, поехал с утра, надеясь застать её дома. Этот новогодний праздник Тоська собиралась встретить дома у родителей, в небольшом городке, на своей родине, в сорока километрах от города, и, имея отгулы за сельхозработы, уже вполне могла уехать.
            Дверь открыла Аська, увидела его и закричала с порога: – Тоська, вылазь! Жених пришёл!
            Виталька смутился, порозовел, но на широкий Аськин жест прошёл в квартиру. Из ванной слышался шум душа и громкое Тонькино пение. Нисколько не стесняясь Витальки, Аська распахнула дверь в ванную: – Долго ты ещё здесь? Виталька приехал!
            Тоська стояла под душем, увидев за открытой дверью Витальку, завизжала и запустила в Аську мочалкой. На её визг из своей спальни выскочила Таня, в коротенькой ночной рубашке, увидела Витальку, ойкнула и скрылась за дверью. Из своих спален выглядывали и другие девушки, ахали и моментально ретировались. Начался лёгкий переполох – девушки только встали, начали собираться по домам на праздники, одеты были кое-как, такого раннего прихода гостя никак не ожидали.
          – Могла бы предупредить! – Виталька смущённо поглядел на Аську, та тоже была одета в незапахнутый халатик, под которым сверкала голубыми цветочками тонкая батистовая ночнушка.
            Аська перехватила его взгляд, смерила с головы до ног: – Что, флюиды покоя не дают?! – Тоська, конечно же, не удержалась и со смешочками выложила подруге, что не давало спать Витальке на Аськиной постели.
            "Болтушки, всё-таки, эти девчонки! – подумал Виталька, – Она, пожалуй, и про мою несостоятельность всё выложила!" – то, что никакой несостоятельности не было, а он просто пожалел её больное сердце, она вряд ли поняла.
            Из ванной, завернувшись в махровое полотенце, вышла Тоська, глянула на Витальку вполне дружелюбно: – Привет! – чмокнула его в щёку и исчезла в спальне.
          – Какие нежности! – съехидничала Аська, взяла Витальку под руку, повела на кухню, смахнула с одного из стульев какие-то тряпки, – Садись!
          – Зависть это смертный грех! – весело крикнула из спальни Тоська.
          – Было бы чему завидовать! – хмыкнула Аська. После того, как Тоська и Виталька сблизились, отношения у Аськи с Виталькой выровнялись, всё-таки Аська была Тоськиной подругой. Они с Виталькой незлобливо подкалывали друг дружку, никогда не доводя шутки до грубых выпадов, не переходя грань.
            На кухню вышла Таня, бросила на Витальку ироничный взгляд, чуть заметно улыбнулась, поставила на плиту чайник и принялась наводить порядок.
            "Выложила, всё-таки", – неодобрительно подумал про Тоську Виталька.
            Действительно, вчера, когда девчонки вернулись с сельхозработ и узнали, что Виталька ночевал здесь (Аськины флюиды!), они дружно насели на Тоську – что да как?! Подругам Тоська рассказала всё, даже то, что у Витальки ничего не получилось. Смеяться над Виталькой подруги не стали, даже Аська, наоборот, попеняли Тоське, что она сама его передразнила. И только Таня задумчиво сказала: – Он же тебя больную привёз. Он тебя пожалел просто!
            После завтрака Тоська увела Витальку в свою комнату и уже более пространно выложила свои планы на новогодние праздники. Она не просто хотела  поехать к родителям, но и взять с собой Витальку и провести все праздники и причитающиеся им отгулы за сельхозработы в тиши маленького городка. Против знакомства с Тоськиными родителями Виталька ничего не имел. Но торчать у них чуть ли не полмесяца – это было выше его сил.  Тем более все последние новогодние праздники он отмечал с друзьями-одноклассниками и менять что-либо не хотел. И предложил поехать к родителям на пару дней, а тридцатого числа вернуться и отметить Новый Год здесь. Тоська не стала настаивать на своём, на том и порешили.

                XII

            Родителей Жорика встретили прямо у выхода с лётного поля. Виталька даже хотел пройти прямо к самолёту, но его не пустили. Гиви безошибочно выделил их из толпы прилетевших по растерянным угрюмым взглядам и заплаканным глазам матери Жорика.
            За не такую уж и короткую дорогу – старенький автобус полз до турбазы часа три – Гиви и Виталька, обычно очень разговорчивые, боясь сказать что-нибудь не то, не произнесли и десятка слов. Шофёр Федя тоже молчал, все заботы по поднятию духа Марьи Николаевны и Аркадия Семёновича – так звали родителей Жорика – взяла на себя Тоська. Она тихонько разговаривала с Марьей Николаевной, быстро перейдя с официального имени-отчества на душевное "тётя Маша". Аркадий Семёнович в их разговор не вмешивался и так же угрюмо смотрел в окно. Только один удручённо сказал сидевшему рядом Гиви: – Вот ведь как, на дворе жара за тридцать, а он в метели погиб…
          – Горы… – только и нашёлся, что сказать, Гиви.
            На турбазе их встретили Шарабанов с Олегом, и, не откладывая дела в долгий ящик, повели в обложенную по такому случаю льдом комнату, где лежало тело Жорика. Марью Николаевну Тоська пыталась уговорить не смотреть на погибшего сына, никакие усилия Альбины и ещё вчера вызванного из города работника морга не смогли скрыть результатов падения с двадцатиметровой высоты. Но та и слушать ничего не захотела.
            Как ни была подготовлена Марья Николаевна, но воочию увидев погибшего сына, упала в глубокий обморок, и Альбине потребовалось всё её врачебное искусство, чтобы привести её в чувство.
            Ночь прошла относительно спокойно, напичканная лекарствами и снотворным Марья Николаевна беспокойства не доставляла, Аркадий Степанович допоздна сидел в холле с Олегом и Шарабановым и делился воспоминаниями. Любовь к горам он привил Жорику с раннего детства, вот только к осторожности не приучил. Заводной сам, он и сына вырастил таким же.
            Рано с утра, отпечатав официальное письмо на бланке спорткомитета и забрав паспорта у Гиви, Витальки и Тоськи, Саша уехал в город договариваться с аэропортовским начальством и брать ребятам билеты на ближайший рейс до столицы.  У родителей Жорика билеты уже были.
            Олег, прихватив с собой Витальку, разбирался с местной милицией, для отправки тела требовалась масса документов. И только к вечеру всё было готово. За ужином Шарабанов вручил необходимые документы, билеты, и сказал небольшое напутственное слово.
            А утром после небольшой церемонии прощания цинковый гроб с телом Жорика погрузили на автобус, Федя вздохнул тяжело, сел за баранку, и они поехали.
            Тоська снова села рядом с Марьей Николаевной и отвлекала её от невесёлых мыслей, Гиви молчал рядом с Аркадием Семёновичем, а Виталька со своего сидения изредка поглядывал на Тоську. И, тоже чтобы отвлечься от всякой ерунды, лезущей в голову, вспоминал, как же у них с Тоськой всё сладилось.
            Тоськины родители встретили его с внешней доброжелательностью и внутренней напряжённостью. Мать, Мина Фридриховна, русифицированная в Нину Фёдоровну, с удовольствием расспрашивала его, кто он и что он, и изредка кидала на него быстрые, оценивающие взгляды. Отец, Алексей Матвеевич, колоритный украинец, рыжеусый, с  лоснящасе-круглым лицом, в разговор почти не встревал, и исподтишка разглядывал его явно на предмет пригодности в женихи.
            Виталька с трудом выдержал два дня, и уже уезжая, в автобусе, когда Тоська поинтересовалась, как они ему, невесело буркнул: – Под рентгеном долго находиться вредно. Облучиться можно.
            Тридцать первого после обеда Виталька заехал за Тоськой. Она уже ждала его, оделась в новое, самое нарядное платье, тонко и умело навела макияж и предстала такой красавицей, что Виталька невольно присвистнул и похлопал в ладоши. Скромная и довольно посредственная в быту, и, тем более, на сельхозработах, таким своим видом она произвела на Витальку вполне ожидаемое впечатление.
Она волновалась – кроме известных ей Зоха и Яньки, Виталькиных одноклассников и их общих их друзей и сотрудников, на вечеринке ожидались и другие его друзья и – главное! – подруги, которых она не знала и которым надеялась понравиться.
            Из всех присутствующих подруг Тоська сразу выделила Анку, выделила по тому, как изменилось лицо Витальки, когда Анка появилась на пороге с высоким кудрявым парнем, и по взгляду, каким парень этот наградил Витальку с Анкой, когда Виталька подскочил к ней и галантно поцеловал руку. А потом весь вечер валял дурака, как только оказывался рядом с этой парой.
            Тоська сделала вид, что ничего не заметила. Но когда после первого подхода к праздничному столу ребята вышли покурить, как бы случайно оказалась рядом с Анкой и принялась осторожно расспрашивать её о Витальке и о её с Виталькой отношениях. Анка рассмеялась: – Ты моего парня видела? Это мой жених. А Виталька – мой друг, один из лучших друзей. Мой одноклассник. И только! Их у меня вон сколько, позавидовать можно!
            До конца Тоська не успокоилась, подозревала, что всё тут не так просто, но больше расспрашивать ничего не стала. Она оставила решение этого очень интересующего её вопроса на потом, откровенно веселилась, отплясывала со всеми её приглашавшими и действительно произвела на Виталькиных друзей и подруг хорошее впечатление. Анка так и сказала Витальке, когда тот пригласил её на танец: – Хорошая у тебя девочка, весёлая. Ревнивая только.
            Виталька удивился: – С чего ты взяла?
          – Это хорошо, – засмеялась Анка, не отвечая на его вопрос, – Ревнует, значит любит, – потом улыбнулась лукаво, – Только… Аллочка лучше была! – с Аллочкой, своей сокурсницей, Виталька приходил на прошлый новогодний вечер, – Скромнее.
            Виталька только крякнул, к чему это она Аллочку вспомнила? А Анка спросила с непонятной грустью: – И долго ты их менять, как перчатки, будешь? Пора и за ум браться.
          – Да вот, не могу такую, как ты, найти! – усмехнулся Виталька.
            Анка рассмеялась: – Раньше надо было посмелее быть! – до Влада, своего жениха, Виталька у неё чуть ли не в первых кандидатах на это место числился.
            Тоська с Виталькой не стали оставаться до утра. Друг Валька, у которого дома они гуляли, уговаривал их остаться, места отдохнуть от веселья на всех хватало, но они решили уехать.
            К Тоське домой они приехали уже под утро. В квартире никого не было, почти все подруги разъехались праздновать домой к родителям, оставались только Тоська и Аська, но Аська гуляла в какой-то своей компании, и ещё не пришла.
            Виталька снова лёг на Аськиной кровати. Он хотел лечь с Тоськой, но она попросила: – Давай немного поспим.
Тоська заснула моментально, напряжение новогодней ночи, необходимость не просто веселиться, а представлять себя, укатало её совершенно. Виталька какое-то время поворочался, улыбнулся, вспомнив про Аськины флюиды, но усталость сломила и его.
            Проснулся он от внезапно вспыхнувшего света. Разлепил веки, и глянул, прищурившись от яркого света. В дверях комнаты, покачиваясь, стояла мало что соображающая Аська.
          – Свет погаси! – сказала не проснувшаяся толком Тоська.
            Аська погасила свет, на автопилоте прошла к своей кровати, на ходу сбрасывая верхнюю одежду, и в утреннем полумраке увидала Витальку.
          – Н-ни ф-фига себе! – Аська остановилась, мало что соображая, – Т-тут м-мужика д-днём с огнём ищ-щ-щешь, а он в т-твоей кровати в-валяется! Н-нич-чей! – она постояла, соображая, махнула рукой, – П-п-подвинься, – зачем-то стащила с себя лифчик, и плюхнулась Витальке под бок.
          – Иди сюда, – позвала Тоська, – или тебе там нравится?
            Виталька поспешно перебрался через окончательно вырубившуюся Аську, укрыл её одеялом, сел на край Тоськиной кровати, наклонился к Тоське и поцеловал её. Она подвинулась: – Ложись, замёрзнешь.
            Виталька быстро нырнул под одеяло, вытянулся вдоль Тоськи и замер.

                XIII

            Последний раз в столице Виталька был четыре года назад. Тогда отец был здесь в командировке, перенервничал в Министерстве, выбивая финансирование на продолжение нужных для региона гидрогеологических исследований, и свалился с инфарктом. Никакой родни в столице у их семейства не было, Виталька взял отпуск за свой счёт, и срочно вылетел сюда. Та поездка запомнилась ему постоянным мотанием из гостиницы в больницу.
            На этот раз поездка была не веселее. Постоянно находиться возле убитых горем родителей – дело не из лёгких. Умом и он, и Гиви, и Тоська понимали их горе, сочувствовали им, но душа уже отказывалась воспринимать что-либо, связанное с гибелью Жорика. Поэтому, когда на следующий день после похорон Гиви предложил съездить в гости к его двоюродной тётке, и на оставшиеся три дня до возвращения на родину перебраться к ней, и Тоська, и Виталька с радостью согласились.
            Вечером за ужином Виталька осторожно сообщил об их решении Марье Николаевне и Аркадию Семёновичу, мотивируя это решение тем, что они не хотят стеснять их. Марья Николаевна только всплеснула руками: о чём речь? Гиви и Витальку они расположили в комнате Жорика, Тоська ночевала в одной комнате с Анютой, старшей их дочерью, и никакого стеснения со стороны гостей они не чувствовали. Но Аркадий Семёнович понял в чём дело, не стал настаивать сам и Марью Николаевну уговорил не возражать. И только спросил, можно ли на месте гибели Жорика памятник поставить, и если можно, сколько это будет стоить?
            Гиви с Виталькой переглянулись.
          – Если только обелиск небольшой… – подумав, сказал Виталька, – Это же случилось на тропе на перевал. Что-то очень тяжёлое туда не поднимешь. А стоить… Вы не беспокойтесь, мы с ребятами на турбазе сами все решим.
На этом и расстались.
            Тётушка Гиви, Танико Вахтанговна, или тётя Таня, как называл её сам Гиви и вслед за ним и Тоська с Виталькой, оказалась полной добродушной, колоритной грузинкой лет сорока пяти. Гиви она встретила широко распростёртыми объятиями, не видела она его лет десять и запомнила живым неугомонным двенадцатилетним пацаном, падким на всякие мальчишеские авантюры. И теперь с трудом узнавала в двадцатидвухлетнем невысоком склонном к полноте парне того мальчишку. Узнав, по какому поводу они приехали в столицу, она всплеснула руками: – Ах ты, Господи! Измучились, бедные! Заходите, отдыхайте.
            Жили они с мужем, народным художником, в просторной четырёхкомнатной квартире, и места хватило всем.
            За обедом тётя Таня замучила Гиви расспросами о их родне. Её муж, Алексей Алексеевич, Тоська и Виталька в основном молчали, изредка переговариваясь между собой.
            Тоська была в столице в первый раз, конечно, ей было интересно, как тут живётся, куда можно выбраться в оставшиеся три дня, что посмотреть в первую очередь. Дядя Лёша с удовольствием выложил ей целую программу, для осуществления которой и пары месяцев не хватило бы. И очень переживал, что слишком занят и не может показать столицу лично. И давал тысячу наставлений семнадцатилетней прелестнице, дочке своей Ниночке, которую тут же определил им в гиды.
            Три дня пролетели, как одна минута. В торжественной тишине музеев и в ровном гуле магазинов они отходили от напряжения последних дней. Гиви начал, как обычно, шутить, восторгаясь очарованием своей троюродной сестрёнки, Виталька активно его поддерживал, Тоська смачно ехидничала по этому поводу. Уходили они рано с утра, возвращались затемно, уставшие, но довольные и проведённым днём, и друг другом.
            Тётя Таня проявляла чудеса грузинского гостеприимства, накрывая роскошный стол к ужину, и закармливая их так, как будто у себя на родине они погибали от голода. А к отлёту снабдила двумя огромными авоськами с провиантом, словно ехать им надо было четверо суток, а не лететь четыре часа. И тремя чемоданами с подарками для всех родственников, которые жили рядом с Гиви.
            В аэропорт проводить их приехали и Марья Николаевна с Аркадием Семёновичем. Попрощались тепло и грустно, как только это и могло быть. Аркадий Семёнович напомнил про памятник и хотел дать Витальке денег на его изготовление, но Виталька не взял: – Пусть это будет наш вклад к сорока дням.
            Гиви и Тоська были с ним согласны.
            Зная отношение Витальки к Тоське, Гиви влез в самолёт раньше их, и сел на кресло рядом с очень симпатичной девушкой, оставив два кресла рядом Тоське и Витальке. Самолёт улетал в ночь, за день они так устали, что повалились в свои кресла, не чувствуя ног. Тоська тут же сняла босоножки, распустила пояс и задремала ещё до взлёта. Гиви о чём-то оживлённо беседовал с соседкой. Виталька дождался взлёта, освободился от пристяжного ремня, осторожно, стараясь не разбудить, освободил Тоську. Она недовольно заворчала, но глаз не открыла и устроилась поудобнее, привалившись к его плечу.
            Он сидел довольно неудобно, но замер, стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить её.
            Точно так же было и в то, знаковое для них обоих посленовогоднее утро.
            Нырнув к Тоське под одеяло, Виталька замер на несколько минут, стараясь успокоить бешено забившееся сердце. Тоська лежала на спине с закрытыми глазами и не шевелилось. Но совсем не спала, как это могло показаться. Виталька чувствовал это по её неровному частому дыханию. Он погладил её волосы, просунул руку под плечи и осторожно прижал её к себе. Она глубоко вздохнула и прижалась губами к его губам. Немного осмелев, он повернулся набок, устраиваясь поудобнее, ещё крепче прижал её, и свободной рукой погладил прическу. Она не отпускала его губ, рука его спустилась ниже, погладила шею, совершенно естественно перешла на грудки, слегка пожала каждую, и пошла гулять по телу, задержавшись на бедре и сжав его так, что Тоська непроизвольно ойкнула. Виталька ослабил хватку, погладил бедро, поднимаясь выше и выше. Тоська задышала чаще, потом вдруг изогнулась, приподняв торс, и приспустила трусики, освобождая путь этой нахальной руке. Виталька моментально взмок, сердце уже просто рвалось из груди.
          – Аська, – шепнула Тоська, отрываясь на секунду от его губ, – Она же проснётся.
          – Чёрт с ней, пусть завидует, – Виталька уже мало что соображал.
            Он прижал Тоську так, что у неё хрустнули кости, рука нырнула туда, куда её приглашали, и они вошли в клинч, не обращая внимания на окружающее. Старая общежитейская кровать отчаянно заскрипела, они возились так шумно, что Аська и правда проснулась. Она отбросила одеяло и села на кровати, свесив ноги на пол и не разобрав спросонья, что сидит в одних тонких батистовых трусиках.
В комнате было совсем светло. Увидев шевелящийся под одеялом комок на Тоськиной кровати, она сначала негромко, а потом и сильней покашляла. Тоська вынырнула из под одеяла, поправила сбившуюся ночнушку, и попыталась избавиться от совсем уже обнаглевшей руки. Ничего у неё не вышло, Виталька и не думал сдавать завоёванные позиции. Тоська села, прижавшись спиной к стенке, натянула повыше одеяло, потом глянула на Аську, увидела, в каком она виде и засмеялась: – Ну, ты даёшь! Флюиды прикрой!
            Виталька тоже вылез из под одеяла, глянул на Аську, захихикал и с сожалением убрал руку, освобождая Тоську. Ему показалось, что она при этом вздохнула с таким же сожалением.
            Аська глянула на себя, ахнула, и прикрыла грудь руками, сложив их крест на крест. Потом увидела разбросанную от двери до кровати свою одежду: – Это что?
          – Это ты раздевалась, – смеясь, сказала Тоська.
          – Ну да? – она на секунду оторвала руки от груди, наклонилась, подобрала лифчик, – И это тоже?
          – Ага, – сказал Виталька, – Ползла от двери, и раздевалась, раздевалась. А в кровати меня увидала. Лифчик стащила, хотела, чтобы я тебе грудь целовал.
            Тоська стукнула его кулачком по лбу: – Словоблуд!
          – Я бы поцеловал, – продолжал, смеясь,  Виталька, – Я бы поцеловал, да Тоська не позволила! А когда ты и трусы с себя потащила, вообще меня с твоей кровати выгнала. Но ты не расстраивайся! У нас всё впереди.
          – Трепло! – с чувством сказала Аська, – Отвернись, я оденусь.
          – Ну-у во-о-от! – затянул Виталька наигранно, – Как самое интересное начинается, так сразу отвернись!
          – Я тебе покажу, самое интересное, бесстыдник! –  сказала Тоська, схватила его за шею, наклонила к своим ногам и накинула сверху одеяло. Виталька тут же вернул руку на завоёванное место, и присосался к внутренней стороне бедра, так высоко, что Тоська ахнула и задрожала.
          – Тоська, что-то меня мутит, – сказала Аська, когда оделась, – У нас, вроде, пол бутылки вина оставалось.
            Тоська только тяжело дышала и ничего не ответила.
          – А нам и без вина неплохо, – сказал Виталька, снова появляясь из-под одеяла.
          – Хватит вам лизаться! – сказала Аська, – успеете ещё. Пойдёмте, позавтракаем.
            Виталька неохотно отпустил Тоську, сказал Аське: – Ты выйди, что ли. Я тоже оденусь.
          – Я тебе мешаю, что ли? – Аська полулежала на своей кровати, её мутило и лишний раз двигаться не хотелась.
          – Выйди, выйди, – Тоська покачала головой, – ему есть, что прятать! Тебе это видеть не обязательно.
         – Болтушки! – Виталька откинул одеяло, встал, стараясь не поворачиваться слишком уж передом ни к Аське, ни к Тоське, достал из шифоньера свои брюки и майку и сел на кровать одеваться. Девушки значительно переглянулись, Аська прыснула и выскочила из комнаты. Тоська поднялась, ничуть не стесняясь Витальки, сняла ночнушку, поменяла подмокшие трусики, одела лёгкий халатик: – Пошли.
            Виталька сидел на кровати зажавшись, стараясь успокоиться.
          – Ты что, меня стесняешься? – удивилась Тоська.
          – Тебя – нет, –   усмехнулся Виталька.
Кроме бутылки вина Аська вытащила из холодильника всё, чем Тоську с Виталькой нагрузил перед их уходом Валька. Здесь были и винегрет, и пара салатов, и нарезанные сыр и колбаса, и кусочки торта, и даже пара кусков курицы. Можно было подумать, что Аська не сидела за столом всю ночь, а голодала в блокадном городе.
            Она выпила большой фужер вина, с удовольствием закусила курицей, съела почти всю колбасу и с сожалением посмотрела на второй кусок курицы. Виталька усмехнулся и положил курицу ей на тарелку: – Ешь, золотце! Крепко же тебя гуляли всю ночь!
            Они с Тоськой только попили чаю с тортом, а вино чуть пригубили, за компанию.
          – Много ты понимаешь! – огрызнулась Аська, допила остатки вина, съела курицу и, заметно повеселев, поднялась из-за стола, – Ладно, чёрт с вами, милуйтесь, – и собралась уходить.
          – Ты когда вернёшься? – спросила Тоська.
          – Не бойся, не помешаю. Потом на крестины не забудьте позвать! – Аська одела полушубок, обула сапожки и исчезла за входной дверью.
            Виталька подождал, пока Тоська закроет за ней, подхватил на руки и понёс в спальню.

                XIV

            Памятник Виталька заказал своему другу и однокласснику Гоге, тот работал мастером цеха на механическом заводе, сварить и покрасить небольшой обелиск было ему не трудно. Они с Гиви присоединились к группе туристов, которую Шарабанов поручил Тоське, как инструктору, вести в многодневный поход через перевал на Терское ущелье.
            Шофёр Федя довёз их до начала тропы на перевал, где всего декаду назад они ставили палатку для Альбины. Ехали без остановок до Ахматовского хозяйства, и на этот раз ехать было гораздо веселее, чем десять дней назад. Группа у Тоська подобралась шубутная, весёлая. Все полтора часа, пока автобус полз по каменистой горной дороге, ребята под две гитары горланили частушки, лишь изредка поглядывая на лежащий между сидениями, лоснящийся печным лаком скромный обелиск.
            Виталька тоже взял гитару, и они с Гиви спели разухабистую самодельную песенку про начинающего туриста-неудачника.
            Рефрен: "Ну всё, ребята, лучше сразу пристрелите,  чтоб концентраты не расходовать зазря" подхватывал весь автобус. И только Тоська сидела, нахохлившись, общее веселье её никак не трогало. Она искоса смотрела на Гиви с Виталькой, так легко сбросивших напряжение последних дней. Ей очень не хотелось идти через этот перевал, не хотелось снова попасть на место гибели Жорика, снова ощутить пустоту внутри и боль за этого незнакомого ей парня, острую жалость к его родителям, таким славным людям. Она не понимала. Виталька и Гиви чувствовали то же самое, и забивали это чувство напускным весельем.
            У Ахмата остановились ненадолго, Виталька вкратце рассказал егерю о поездке, Гиви подарил ему столичный сувенир. Тоська и ребята даже не выходили из автобуса.
            У начала тропы на перевал все дружно высыпали наружу, задёргались, разминая затёкшие конечности. Тоська дала последние наставления и двинулась впереди отряда. Виталька привязал к обелиску лямки, водрузил обелиск на спину вместо рюкзака, необходимый для небольшого пьедестала цемент в плотных бумажных пакетах распределили среди парней, и, наказав Феде жать их, они с Гиви тронулись следом за всеми.
            Шли довольно быстро, за прошедшие дни снег сошёл, тропа подсохла, и идти было нетрудно. На месте были минут через сорок. Тоська остановила группу, ребята выгрузили пакеты с цементом и расселись по торчащим вдоль тропы камням. Тропа здесь шла по узкому гребню, по обе стороны её падали вниз крутые склоны, для обелиска пришлось разровнять небольшую площадку чуть ниже тропы. Камней для пьедестала хватало и здесь, ребята быстро собрали даже больше, чем нужно. А вот за песком пришлось спуститься в сай. Пока Виталька с помощниками ковырялся в каменистой земле, Гиви прихватил двух парней и спустился вниз. Найти песок оказалось не простым делом, здесь было слишком высоко, каменья не успевали истереться в песок. Но нашли, Гиви ещё в прошлый раз присмотрел довольно пологий участок сая, где могли осесть и мелкие частицы.
            Через час обелиск стоял на месте. Виталька прикрутил на чёрный бок его бронзовую табличку с короткой надписью:

                "Журин Георгий Аркадьевич.
                1952-1971.
                Мы тебя помним"

            Ребята собрались вокруг, Виталька прокашлялся и, собравшись с мыслями, сказал небольшую речь:
          – Нехорошо так думать и говорить о покойниках, но , я думаю, этот памятник будет неплохим напоминанием всем, здесь проходящим. Горы покоряются разумным храбрецам. И не терпят геройчиков, рвущихся наверх любой ценой.
            Этой группе относительно повезло: мы похоронили только одного её участника. Никогда не забывайте об этом.
            Тоська достала ракетницу, положенную инструкторам в многодневных походах, и выстрелила, освятив обелиск поминальным салютом.
          – Ну вот и всё, – сказал Гиви, – прощай, Жорик, земля тебе пухом. А живым жить надо. И не забывать, что жизнь такая хрупкая. Пошли, Виталик. Спокойной дороги вам, ребята.
            Тоська глянула на него, на Витальку, и у неё снова защемило сердце. И захотелось, чтобы Виталька никуда не уходил. Но она быстро взяла себя в руки, нацепила рюкзак, первой поднялась на тропу и снова пошла впереди всех. Ребята потянулись за ней.
            Виталька с Гиви долго смотрели им вслед.
          – Неправильно это, – сказал вдруг Гиви.
          – Ты о чём? – не понял Виталька.
          – Инструктор впереди группы идёт, – Гиви усмехнулся, – А если сзади случится что?
          – Это её метод, – Виталька покачал головой, – Всегда хочет показать, что она ребятам доверяет, надеется на их осторожность. И знаешь, это всегда оправдывается.
          – А мне кажется, она всегда и сразу хочет показать, кто здесь лидер.
          – И это тоже, – подумав, сказал Виталька, бросил взгляд на уходящих туристов. Группа скрылась за очередным склоном, – Пойдём, Федя заждался.
            Тоська шла, упираясь взглядом в тропу, и пыталась разобраться в своих чувствах.
            После того посленовогоднего дня они встречались с Виталькой постоянно. Довольно часто Виталька провожал её с работы до дому, а в выходные приезжал обязательно. И почти каждую субботу оставался ночевать. Проникшаяся уважением к их чувствам Аська заранее заставляла перенести свою кровать в комнату Тани, оставляя её с Тоськой комнату в их распоряжение. По утрам за завтраком все девушки наперебой старались ухаживать за Виталькой и смотрели на Тоську с откровенной завистью. И ждали, когда Виталька решится сделать Тоське предложение. Ждала и она.
            Через месяц вся компания их друзей и одноклассников гуляла на дне рождения у их подруги. Расходились поздно, возвращаться домой ей надо было на другой конец города,  провожать её было некому. Они доехали до его дома, благо, такси ещё попадались. И она впервые осталась ночевать у него. Несмотря на косые взгляды тёти Капы, его матери, они легли в его комнате на его широкую кровать. И после жаркой близости Виталька огорошил её новостью: – Я уезжаю, Тося.
          – Надолго? – спросила она благодушно.
          – Надолго. Я уезжаю в степь. На постоянную работу.
            Она долго переваривала его слова, потом грустно спросила: – Ты меня бросаешь?
          – Почему, бросаю? – он пожал плечами. Работа вне города не была для него чем-то из ряда вон. Его родители, геологи, постоянно мотались по экспедициям, часто их не было обоих, и Виталька с братишкой Генькой оставались на попечении соседки, тёти Нины. Та за ними только присматривала, и они, в основном, были на самовоспитании.
          – Почему, бросаю. Я же буду приезжать почти каждый месяц. А потом ты переберёшься ко мне. И мы будем жить вместе. Без твоих девчонок. И без моих папы с мамой.
          – Куда я переберусь? У меня же работа, институт не законченный. Куда я переберусь?
          – Работы и там хватит. А институт… Ты же заочница, какая разница, где заниматься? А на сессию будем вместе ездить.
          – Как ты всё решил. Без меня и за меня. Я так не хочу. И не смогу. Я что, зря из своей дыры в город выбралась? А ты меня опять хочешь в дыру загнать?
          – Ну, почему в дыру? Мы рядом с областным центром жить будем. Я уже договорился, мне отдельную квартиру дадут, в доме при экспедиции. Однокомнатную. Пока нам хватит. А там видно будет.
          – Он договорился! А меня ты спросил? Ты когда едешь?
          – Через месяц, примерно. Восьмого Анка пригласила нас на свадьбу. А девятого я лечу.
          – На следующий день после свадьбы любимой девушки? В деревню, в глушь, в Саратов? – Тоська натянуто рассмеялась.
          – Зачем ты так? – Виталька попытался обнять её, но она резко отстранилась.
          – Как, так? А как я ещё должна?
          – Тось, это ведь моя жизнь. Я устал в городе на скучной для меня работе.
          – Да? А про мою жизнь ты подумал? Я не хочу! Езжай, лови свою романтику, это не для меня! – она резко отвернулась и никакие попытки успокоить её не помогли.
            Утром Виталька проводил её до дому.
            На Анкину свадьбу она идти отказалась и Виталька пришёл туда с сокурсницей и сотрудницей Людочкой. Та тайно вздыхала по нему, и когда он пригласил её, с радостью согласилась.
            А на следующий день действительно улетел в неблизкий областной центр.

                XV

            Тоська торопилась пройти перевал. В горы пришла ранняя осень, погода стояла неустойчивая, несмотря на благоприятный прогноз, всё могло измениться в любой момент, горы есть горы. Ей хотелось не просто пройти перевал, но и после перевала спуститься как можно ниже. Но группа была разношерстая, кроме нескольких хорошо подготовленных горных туристов, её давних знакомых были и середнячки, и те, кто в этом сезоне выбрался в горы в первый раз, и вообще новички в горах. Останавливаться и поджидать отстающих приходилось гораздо чаще, чем хотелось. И заурядный, в общем-то, многодневный поход с самого начала оборачивался нелёгким испытанием, и не только для новичков, но и для неё, избороздившей эти горы вдоль и поперёк.
            Ещё на базе, после того, как Шарабанов уговорил её вести эту группу, она начала приглядываться к её участникам, сводив их в пару однодневных походов. На ребят, которых она знала, можно было положиться во всём. Но их на шестнадцать человек было только четверо. За тех, кто выбрался в горы в первый раз в этом сезоне, она особо не беспокоилась. Они адаптировались за первые походы. Но в группе были три новичка, две девушки, Таня и Наташа, и парень, Алик. И если Наташа просто шла на своём упрямстве, Таня, хотя и заявляла, что все эти горы в гробу видала и требовала пристрелить её и не мучиться с ней и её не мучить, но шла, то Алик мнил себя лидером, лез куда не следует ни с кем не советуясь, советов не слушал, но быстро уставал и сникал, и плёлся в хвосте еле-еле. Основные проблемы ожидались с ним.
            Перед походом через перевал Тоська поделилась своими наблюдениями с Шарабановым и Звонарёвым.             Саша только пожал плечами – деньги заплачены не только за отдых на базе, но и за маршрут, куда теперь деться?! Олег был более жёсток, он бы такого друга в поход не брал, но раз уж никуда от него не денешься, надо, чтобы рядом с ним были опытные ребята.
            Совсем это было некстати в таком походе. А тут ещё и задержка из-за обелиска. И отказать было нельзя.
            Обо всём этом Тоська размышляла, вышагивая по тропе впереди группы. И постепенно её мысли переключились на последние события и в связи с ними, на её отношение к Витальке вообще. Она с тоской понимала, что её чувство к нему не ушло, не стёрлось временем, как она надеялась.
            После его отъезда она много размышляла об их с Виталькой отношениях, пыталась уговорить себя, что у него это просто детская ещё романтика играет, перебесится за месяц-два и снова вернётся к ней в город. Но ползли дни, пробегали недели, летели месяцы, а он не только не возвращался, но даже и не писал ей. И когда через три месяца появился в институте и зашёл к ней в отдел, она увела его на балкон, долго молчала, потом спросила: – Слушай, полевик-романтик, а если бы мы расстались, ты бы что сделал?
          – Как расстались? – вместо ответа спросил он. Не такой встречи он ждал.
          – Ну как расстаются? – она немного подумала, будто бы не думала об этом все последние месяцы, и, наконец, решилась – Как расстаются? Если бы я от тебя ушла, совсем ушла?
            Он улыбнулся: – Что бы сделал? Напился бы. До чёртиков. Топиться бы не пошёл. Протрезвел бы и стал бы другую искать. Свято место пусто не бывает.
            Её покоробило: – Так просто? Это после всего, что я тебе позволила?
            Он усмехнулся: – Что-то я не понимаю, Тося. Ты уж определись, чего ты хочешь. Я тебя бросать не собираюсь. Но и на колени перед тобой вставать и умолять не буду. Вернись, я всё прощу… Чего прощать-то?
            Она долго молчала, облокотившись на балконные перила и уставившись на газонную траву внизу, потом вздохнула: – Ты знаешь, Виталик… Я много думала в последнее время. Ничего у нас с тобой не получится.
          – Почему? – он непонимающе уставился на неё, – Почему, не получится? У нас же… уже всё получилось!
          – Я не об этом. Мне… не такой парень нужен. Совсем не такой, понимаешь? И тебе тоже… лучше и правда  другую поискать.
          – Жестоко, – он полез в карман за сигаретами, – Я закурю?
          – Кури. Только… без меня, – Тоська развернулась и пошла в свою комнату. Виталька смотрел ей вслед, пока она не скрылась за дверью, потом в сердцах смял приготовленную сигарету, швырнул её в урну и, больше ни к кому не заходя, пошёл прочь.

                XVI

            Тоськина группа пришла на восьмой день, на день позже положенного срока. Шарабанов уже нервничал и собирался послать Гиви с Виталькой навстречу – из всех ребят только они были под рукой, Саша дал им отдохнуть после столичных переживаний и установки обелиска. Но всё обошлось, в группе все были целы и невредимы.
            Без приключений, конечно, не обошлось. После перевала и полуторадневного перехода вдоль утопающей в зелени красивой горной речки маршрут выводил к могучему горному потоку, через который надо было переправляться по канатной переправе в подвесной люльке.
Люлька оказалась на другой стороне, и верёвки, чтобы её подтянуть, на месте не оказалось. То ли её плохо закрепили предыдущие переправляющиеся, то ли по какой-то другой причине, но она болталась у противоположенного берега, вытянувшись в воде вдоль по течению. Перебраться по канату на другой берег взялся Серёжа, один из "ветеранов", туристов со стажем. На это дело рвался и Алик, но Тоська благоразумно уговорила его отказаться от такого подвига. За тем, как Серёжа, цепляясь за канат, как обезьянка, всеми четырьмя конечностями, осторожно продвигается к другому берегу, со страхом следила вся группа. Казалось, ничего сложного тут не было. Да физически наверное так и было. Но морально…
            Перебраться по тридцатиметровой длины стальному канату, двадцать из которых нависли над ревущим потоком…
            К концу переправы страховочная верёвка провисла настолько, что стала задевать воду. Серёжа устал, и, не добравшись до конца метров восемь, остановился. Тоська побледнела, а Алик запаниковал и ребятам стоило немалого труда, чтобы его успокоить. Впрочем, всё обошлось, немного отдохнув, Серёжа без особых приключений добрался до противоположенного берега.
            Пока переправлялись, день подошёл к вечеру, и пришлось остановиться сразу за переправой. Время было потеряно.
            Всё это Тоська с горечью выложила Гиви и Витальке за ужином. Она была так расстроена, что Виталька проводил её после ужина и зашёл к ней в комнату.
            Тоська, не раздеваясь, легла на кровать, забросила ноги на спинку и с удовольствием потянулась. Виталька сел на край кровати, взял её руку в свои: – Ты чего так расстраиваешься? Всё же в порядке!
            Тоська глянула на него удивлённо:  – Как же в порядке? Мы же на день опоздали. И я, как инструктор, виновата!
          – Это тебе Шарабанов сказал? – Виталька удивлённо вскинул бровь.
          – Ничего он не сказал! Я сама знаю.
          – Ну и не бери в голову! Подумаешь, на день опоздали. У других и не такое бывает.
          – Как ты легко к этому относишься! Это же минус мне, как инструктору!
          – Слушай, ты инструктор по скальным занятиям, а не по походам. Выдумываешь ерунду всякую. Что, тебя расстреляют за опоздание?
          – Какой ты… – Тоська насупилась, – Или правда не понимаешь? Тут же график, у девочек отпуск кончается, на работу на день опоздают.
          – Тоже мне, проблема! Оформят день без содержания или отгул заработают, всех делов!
            Тоська лежала, такая взъерошенная и сердитая, что Виталька невольно рассмеялся, потом наклонился и поцеловал её. Она замотала головой: – Не надо! – и оттолкнула его.
            Он вздохнул, отодвинулся, привалился к спинке кровати, погладил её коленку. Сначала она не реагировала, потом убрала его руку: – Не надо.
            Он снова вздохнул, долго сидел молча, потом спросил: – Ты не хочешь поговорить?
          – О чём? – переспросила она равнодушно.
          – О нас.
          – А что говорить? Всё говорено ещё год назад. Ты же не вернёшься из своей экспедиции? А сидеть и ждать, как красна девица у окошка – это не для меня. И получать тебя по капелькам, подарочком на праздник – я так не хочу.
            Виталька промолчал. Он мог бы поставить в пример свою мать, которая ждала отца долгими месяцами и даже годами, когда тот работал за границей, но не стал. Тоська была совсем другим человеком, и такой пример мало бы что ей доказал.
          – Значит, всё, что у нас было, перечеркнуть и забыть? – он невесело усмехнулся.
          – Ты иди, – сказала Тоська вместо ответа, – Я устала и хочу отдохнуть.
            Виталька молча поднялся, долго печально смотрел на неё, ушёл, не прощаясь.
            А на следующий день распрощался с Шарабановым и, не дожидаясь окончания отпуска, уехал.


                Октябрь 2011 – сентябрь 2014