Владимир Ягличич Наше родное и другое

Владимир Ягличич  Наше родное
(С сербского).

Читаю джеймсовы "Марьяжи"*.
Немного утомлён от чтенья.
Мой рок - недальние вояжи,
задумчивые вдохновенья.

Октябрьский танец умиранья,
в сени каштанов нет уюта.
Душа - в сонливом ожиданье,
и всё мне чуждо почему-то.

А куст ко мне с вопросом - кто я ?
А ветер треплет волос редкий.
Здесь всё моё - и не родное,
вплоть до увядшей рыжей ветки.

Мышонок мёрзнет, смотрит зорко.
Должно быть что-то нужно мышке.
Потом залезет греться в норку,
а люди прячутся в домишки.

В полях лежат мешки с половой.
Несли да бросили, не сдюжа.
Весь мир свернулся в куст терновый.
Вода. Болото. Пустошь. Стужа.

Поля пусты. Рассветы серы.
Дух смерти над отчизной милой,
но только здесь родится вера,
что жизнь не кончится могилой.

Примечание.
*Неnry James (1843-1916) - значительный широко известный и плодовитый
американский писатель, живший и творивший как на родине, так и в Европе.
Умер в Англии. Автор 20 романов, 112 рассказов, 12 пьес и другого. Учился писать у Готорна и Тургенева. Дружил с Тургеневым и Стивенсоном. Был знаком с Флобером, Мопассаном, Доде. В старой России его тексты издавались неоднократно, но скупо. В наше время были опубликованы многие рассказы, повести и романы. Роман "Марьяжи" ("Браки"), написанный в 1891 г. на русский язык не переведён.


Владимир Ягличич  Ласточка
(С сербского).

В будущем этой муки станет уже без меры.
Долго потом страдать мне, горько и без рассудка.
Будет роса - как слёзы, выпав из атмосферы.
Этим прохладным утром станет уже не жутко.

Станет не так, как нынче. Будет простор распорот.
И не моим, и не вашим будет тогда тот город,
где безыменно пляшут волны неясной тени,
и без труда войду я там в череду видений.

Нет, не любить мне больше милые сердцу лица
в воздухе этом тёплом с норовом вольной воли.
Ласточкой в этот город снова хочу явиться,

в порт, где повсюду чую запахи крепкой соли,
в бухту с палящим солнцем, что не смежает ресницы,
где меня вновь охватят приступы прежней боли.


Владимир Ягличич   Элегии из Сабанты* (3).
(С сербского).

Иду селом, и всякий раз мне видно:
вот угол, где погост без огражденья.
Где ж эти люди ?  Я здоров. Мне стыдно...
Как оводов, гоню из сердца сожаленья.

Не знаю, что сказать. Хрустит песок
и пятки жжёт мои калёной пикой.
И в сердце, справа,- мучащий ожог.
И весь костяк - как будто в тряске дикой.

В подворье пусто - только груды шлака,
где горы фруктов высились в июле.
Я помню здесь всегда торчал гуляка,
прижав к плетню свои гребучие кривули.

Я помню лавочку. Две тёмные фигуры
Одна при фляжке. Обсужденье тем,
текущее из уст, из сердца, из натуры,
медово, пряно, как стихи больших поэм.

Скамья в селе ! Ты нам даришь отраду -
и в ранний вечерок, и днём, укрывшись в тень, -
полвека, долгий срок, а далее - не надо,
не получается... Приходит страшный день.

Пусть разум ищет смысла не в осуде. -
Ты к Господу со мной, о брат мой, воззови:
Когда б и где б мы ни были, мы, люди, -
немолкнущий родник незнаемой любви.
 

Примечание.
*Сабанта - родная деревня автора.


Владимир Ягличич  На берегу
(С сербского).

Под синей скважиной вселенной
для Муз - как горькие трофеи -
лежали клочья плоти бренной,
меж ними - голова Орфея.

Лежала под речной осокой,
была распухшей и унылой,
рождала ужас пред жестокой
необъяснимо дикой силой.

А солнце с неба жгло в охотку.
Туники на груди влажнели.
Как пальцем трогали находку -
так пламя бушевало в теле.

Кладут ту голову в низинке,
где утром от росы прохлада.
Любая Муза без заминки
к его губам прильнуть бы рада.

Та голова, как мяч, неловко
к коленям ласковым мостится.
Под ней - блестящая циновка,
а в поднебесье вьётся птица.

И Музы смотрят в умиленье,
как слёзка с век его струится.
Сидят и слышат птичье пенье,
а ветер вторит певчей птице.


Владимир Ягличич   Кофе
(С сербского).

Ты не ждёшь, чтоб просили дважды,
пусть их скажут: не труд, а отдых.
Утоляет ли кофе жажду ?
Нет, приносит живящий воздух;

будит мысль об исчезшем рае,
вертограде тепла и ласки -
хоть не видеть нам лучшего края,
он цветёт лишь в волшебной сказке.

Ты - царица стола лет с двадцать,
то почти что полжизни нашей,
и стараешься жить с улыбкой -
с каждым утром ясней и краше.

В тесноте да в быте суровом,
в мире, полном лютого пыла,
горесть лечится чутким словом,
доброта возрождает силы.

Что я дальше в жизни добуду
лучше знания, что и в счастье
и в тяжёлые дни, повсюду, -
мне поможет твоё участье.

Я не верю, что нет угрозы,
что ножей не вонзят мне в тело.
От жестокой вседневной прозы
кожа в шрамах и загрубела.

Ну, а нынче, перед дорогой
ты подходишь с чашкой дымящей...
И я снова гляжу с тревогой,
что готовит мне день предстоящий.

Преображение*, 2014.

Примечание.
*Преображение Господне - Яблочный Спас - Второй Спас,
празднуется 6 августа, как по старому, так и по новому календарю.


Владимир Ягличич  Тремор
(С сербского).

Порой по мне всё мышки мчатся в скаче,
и дико взбудоражена вся кожа,
как будто телу задана задача -
бежать туда, где веселей и попригоже.

Не знаю цели и причины зуда.
С ним не поспоришь. Он неуправляем.
Ум в тупике. Подмоги - ниоткуда.
А мир манит - то тем, то этим краем.

Я - будто часть единой горной цепи,
и ненароком встреч с другими жажду.
Останусь ли холмом родимой крепи,
что показалась малой мне однажды ?


 Владимир Ягличич Шаги
(С сербского).

Порой мой шаг собьётся, и мурашки
пронзят любую ногу до колена.
И я прошу у Господа поблажки:
дать мне судьбу вне суетного плена.

Шаги подсчитаны. Финал не за горою,
но впредь и вплоть до рокового часа,
хочу не подчиняться ритмам строя,
и пусть покрепче кости держат мясо.

Нагрянет ливень, всем молитвам внемля.
Он мне нужней, чем мхам, объятым жаждой,
Хочу бодрее обойти всю землю,
как будто я - совсем не то, что каждый.

Молю о славном странствии и влаге,
которой жаждут все сады со страстью
и все идущие с огнём отваги
на поиск ускользающего счастья.


Владимир Ягличич  Оливера*
(С сербского).

Настал час проводов. Лишь турки полны спеси.
Весь Крушевац** шумит. В глазах людей тоска.
Жалеют; в ужасе сочувствуют принцессе:
вся челядь, мать, родня... - народная река.

Её удел скорей несчастен, чем удачен.
Внимает шуткам провожающих повес:
мол, что за куш султаном был уплачен
за христианку, взятую в неволю,
чья кожа пахнет, будто скошенное поле,
не то как вовсе обнажённый зимний лес.

Её судьба - ласкать убившего отца
пропахшего бараньим салом молодца,
жить в горьком рабстве, помогая братьям,
хоть лоно восстаёт, противясь тем объятьям.

И небо легче отворится, чем утроба,
когда любовь молчит и тело - вроде гроба.
Ты горько плакала от горести - хоть вой -
и прах в молчанье порастал травой.

В глубокой тишине, под солнцем и под тенью,
ты обрела своё всесильное терпенье.
Земля за сотни лет впитала море слёз.
Твой скорбный путь народ устлал коврами роз.
Не будь дождей и рос; пусть реки б текли -
и так от наших слёз те б розы расцвели.

Так обними же мать. Прости, что не сильны,
что не желаем злить лихого изувера...
Останься в памяти, стань гордостью страны,
стань нивой, озером, стань храмом, Оливера.

Примечания.
*Княжна Оливера (1372-1444) - историческое лицо, младшая дочь князя Лазаря
Хребеляновича, погибшего в Косовской битве. Его дочь Оливера была взята в гарем победителя - турецкого султана Баязида I. Заняла в гареме почётную
позицию в качестве одной из четырёх главных жён и имела большое влияние на
султана, благодаря чему могла чем-то облегчить судьбу своих побеждённых
родичей. Детей в браке с Баязидом не имела. Прожила с ним 12 лет. В 1402
году султан был разбит Тимуром в битве при Анкаре и взят в плен вместе с
женой Оливерой. Он умер в плену в 1403 г., а Оливере удалось тогда же вернуться в Сербию к сёстрам и братьям. Оливере удалось также схранить в замужестве и в плену свою православную веру. По одной из легенд Баязид в плену отравился, так как не мог вынести, что там на его глазах унижали его жену.
*Крушевац - древняя столица Сербии


Владимир Ягличич  Мелочи
(С сербского).

Легко могу назвать предметы,
чем утешаться взял привычку.
Они берут меня в тенета,
как нерасчётливую птичку.

Раскрыв, почти по-детски, разум,
гляжу, как ошалелый зритель.
Хочу объединить их разом,
любая мелочь - искуситель.

Забыв про все веленья долга,
слежу, без спешки и не тужа,
в рабочие часы - подолгу,
смотря через окно наружу.

Диктую прописи ребятам,
хоть сам я не устойчив в вере.
Надеюсь, в грудах книжек спрятан,
тот том что возместит потерю.

Когда меня измучит лира
и я над строчками балдею,
включаю репортаж турнира,
откуда черпаю идеи.

Бывает, я грущу спросонок -
порадует румяной ранью
случайно встреченый ребёнок
улыбкою всепониманья.

Краюха хлеба мне досталась -
забыл несеянное поле.
Какая же нужна нам малость,
чтоб краше показалась доля ?...

Но главное моё страданье
нисколько не умерит пыток,
всё чаще требует свиданья.
Вот это, право, уж избыток.


Владимир Ягличич  Недостающее
(С сербского).

Старушка одна при прошлом богатстве.
Хозяйство остлось, а сил маловато.
Ночи печальны, а утром собраться
должны родные и все внучата.

Помощь большая - травы накосят.
Запасы доставят к её крылечку.
В подпол дровец и щепы наносят,
чтобы зимою закидывать в печку.

Ходят подружки с давнишней службы.
Долго мусолят различные вздоры.
Кофе им в помощь не только для дружбы -
чтоб не томили те разговоры.

Каждую среду и пятницу кряду
шепчет молитвы, в жару и в стужу,
всё, что положено по обряду,
не отходя от надгробья мужа.

Тяжкие дни и мольбы у могилы.
Мысли, в которые вникнуть несложно:
ищет возврата того, что было,
только всё это вернуть невозможно.