Кокпаки

               С Нарынколом меня связывало много детских воспоминаний. Туда, годовалым младенцем меня привезли в 1952 году родители, получившие направление в противочумную систему по окончании 2-го московского мединститута. Там я начал осозновать себя и окружающий мир. Начал понимать красоту цветов, бурных речек и величественных пиков Тянь-Шаня. Там дважды чуть не погиб, один раз под копытами взбешенного жеребца, а второй – зимой провалившись под лёд, в наполненную водой  яму. Туда из немыслимо далёкой Одессы приезжала бабушка Ева и привозила мне шоколадных зайцев и игрушки, которых не было ни у кого из моих друзей.  Несмотря на то, что родился в Москве, я считал и до сих пор считаю своей малой Родиной казахский райцентр Нарынкол, заборами крайних домов упиравшийся в границу с Китаем.
                Нарынкольское противочумное отделение расформировали в 1956 году. За год до этого родителей перевели в Алма-Ату, часть других сотрудников в Чимкент и Баканас.
                Понятие командировка «в Нарынкол» было чисто символическим. База отряда находилась километрах в пятидесяти от посёлка, в ущелье Большой Кокпак, в урочище Койши. База – это сказано слишком громко. Метрах в 20 от звонкого ручейка, на относительно ровной площадке стоял щитовой 3-х комнатный домик – лаборатория. И всё. За неделю до выезда отряда я во главе колонны из двух ГАЗ-66, груженных углем для будущих нужд лаборатории, отправился в  Койши. Хорошо, что мы ехали двумя машинами, так как у одной из них по приезде на место отказал двигатель. Разгрузившись мы на уцелевшей машине поехали в ближайший посёлок и с огромным трудом раздобыли жёсткий, сваренный из толстых туб буксир. Кто ездил по горным дорогам, знает, что это за удовольствие – тяжёлый грузовик на буксире, а тем, кто не ездил, знать об этом не стоит.
             Мы с трудом выбрались по скользкой от дождя грунтовой дороге из Большого Кокпака на асфальтированную трассу Нарынкол – Алма-Ата,  осторожно спустились с перевала и остановились на распутье. И, как сказано в былинах, легло перед нами две дороги. Камня с надписью «налево пойдёшь - в рай попадёшь …», врать не буду там не было, но указатели были . Один из них показывал направо и сообщал, что в этом направлении нас ждут Чунджа и Панфилов. Второй гласил о том, что если ехать налево  – попадёшь в Алма-Ату. Как вы думаете, какое направление выбрал зоолог, который четыре месяца не был дома? Правильно! Второе! Потому, что точно знал, где находится рай. Рассуждал я здраво и логично: «Конечно, через Панфилов ехать в Талдыкурган километров на 150 короче, но на пути будет перевал Алтынэмель, высокий и крутой. А через Алма-Ату ехать дольше, но всё время по равнине. Шоферов в институте я устрою в общаге, а сам … переночую дома. И вообще, для чумологов и бешеных собак 150 километров – это вовсе никакой и не крюк».  И попал я в рай. В домашний. А наутро рай кончился, мы попрыгали в кабины и впереди у нас было 250 километров нудной езды по степи, со вторым грузовиком на хвосте.
        На станции меня с нетерпением ждал будущий начальник нарынкольского отряда доктор Жора. В тот день, когда я с машинами прибыл в Талдыкурган, доктор припёр с мясокомбината неразделанную коровью тушу. Мы после работы, вооружившись ножами и топором, приступили к разделке этой бурёнки. Мясо нужно было порубить, порезать, кости отдельно, мякоть отдельно, обжарить и залить комбижиром в 40-литровых алюминиевых баках. Несколько дней затем мы посвятили закупке продуктов, найму рабочих и, наконец, выехали в отряд.
                Километрах в тридцати от Панфилова, в узком ущелье колонну остановили пограничники. В кабинах машин сидели доктор Жора, мой техник Толик Суханов и я, остальные ехали на матрацах в кузове ГАЗ-66 начальника. Лаборанта Мишку Ушакова, который накануне, по пьянке, потерял пропуск в погранзону, пришлось прятать под матрац, а на этот матрац уселись две совсем не худенькие поварихи.  Пока проверяли документы, шофера и мы с Жорой вышли из кабин и вдруг, передний грузовик, в кузове которого были люди, медленно двинулся с места и, набирая скорость, покатился по дороге. Мы не успели даже осознать, что происходит, когда лейтенант пограничник догнал машину, умудрился запрыгнуть в кабину и рвануть ручной тормоз. Трагедия( слава погранвойскам КГБ СССР!) не состоялась. Но нарушителя пограничного режима Мишку  они (позор погранвойскам КГБ СССР!) под задами поварих не обнаружили. Мы благополучно прибыли к месту ночёвки, в панфиловское противочумное отделение, где меня ожидала приятная встреча с другом детства, врачом этого отделения, Леонидом Стоговым.  Лёнька ждал нашего с Жорой появления и устроил нам шикарный стол. Утро было трудным …
               Чуть свет мы подняли людей и выехали в сторону Нарынкола. Я подрёмывал в кабине, когда услышал тихие матюки водителя. Открыв глаза я не увидел ничего необычного, кроме того, что шофёр сидит вцепившись в руль. Затяжной спуск, тяжело гружёная машина летит со скоростью 90 км в час …, 100 км …, 110 …, 115 … , спуск кончается, почти по воздуху проскакиваем мост через небольшую речушку и начинается плавный подъём. Скорость снижается, мы съезжаем на обочину и останавливаемся. Закуриваем. Руки водителя не дрожат, они прыгают, и он не может попасть сигаретой в рот.
- Ты чё, Иваныч, заснул что ли за баранкой? – спрашиваю я.
- Заснёшь тут, мать её … , тормоза отказали. Слава Богу дорога прямая! Был бы хороший поворот, мы бы с тобой уже у ворот рая топтались.
           Мы полезли под машину. Оказалось, что треснула медная трубка и жидкость из тормозной системы вытекла.  Ремонт отнял часа полтора.  Потом еще несколько часов отнюдь не скучной дороги по горам и мы в уже знакомом мне урочище Койши. Машина останавливается на поляне у домика-лаборатории.
         Домик этот был знаком мне ещё по рассказу отца.  Здесь, работая врачом нарынкольского отделения он выделял культуры чумного микроба. В этом домике он однажды решил, что сошёл с ума. Сидя за микроскопом в лаборатории и будучи на 100% уверенным, что в лаборатории никого кроме него нет, он вдруг услышал чей-то тихий разговор. Разговаривали два человека. Волосы отца (тогда они ещё были), встали дыбом, по спине побежали мурашки. Двое продолжали разговаривать. Осторожно отец выглянул в соседнюю комнату – никого. Он заглянул в третью – пусто. Выглянул на улицу – никого! Зашел в лабораторию –  беседа продолжалась. И так несколько дней. Отец решил, что вот так оно и бывает, вот так у людей и съезжает крыша, но перед тем, как поехать в Нарынкол и сдаться психиатрам, заглянул на чердак. Там он обнаружил гнездо диких голубей, которые и ворковали над его головой…
        Первый день нашего приезда в Кокпак был посвящён установке палаток – 10 местных жилых для мужчин и женщин, моечной для лаборатории и 20 местной столовой. Лабораторная группа разворачивала своё оборудование, а мы, зоогруппа, занимались заготовкой дров, рытьём ямы для грызунов и другими бытовыми проблемами. На следующий день я, доктор Жора, техник Толян Суханов и лаборант Витька Терещенко отправились в ближайший к Кокпаку казахский посёлок с  опять же казахским названием «Крупская», нанимать лошадей.
              В большой загон на окраине аула пригнали десятка три одров, на которых нам предстояло ездить два с половиной месяца. Из них мы выбрали восемь  самых «упитанных», то есть таких, у которых между рёбрами и шкурой имелись намёки на мышцы. Трое, показавшиеся нам наиболее сильными, были осёдланы, мы втроём взобрались в сёдла. Умный и опытный доктор Жора возвращался в отряд на машине. До этого дня я несколько раз  ездил на лошадях в горах Киргизии, но там это делалось для забавы и поездки были не продолжительными. Сегодня мне предстояло проехать по горам более 30 километров и по пути догонять и сбивать в кучу разбегающихся свободных лошадей. На въезде в ущелье пасся очень-очень одинокий серый ишак. Увидев нашу кавалькаду он пришёл в полный восторг, заорал и примкнул к табуну. Этот ишак в последствии был назначен дежурной лошадью и, когда наши клячи болели и хромали, с честью выполнял возложенные на него обязанности. Свой первый большой пробег я запомнил надолго. От этих воспоминаний у меня начинает ныть копчик, гореть ягодицы, а ноги принимают форму колеса. Скажу коротко – это было мучительно, но я выстоял.
              О работе в Кокпаках писать не стоит. Это была обычная, рутинная работа. О прочем можно рассказывать бесконечно. Редко на свете попадаются места, равные по красоте Большому и Малому Кокпакам. Вековые тянь-шаньские ели, луга с изумрудной травой, на склонах посвистывают сурки, из под ног взлетают кеклики, об зайцев только не спотыкаешься, море цветов и почти полное отсутствие людей. Неоднократно, в маршрутах встречал я косуль, слышал голоса горных индеек-уларов. Как-то раз дорогу мне перебежал здоровенный самец- марал. А в другой раз, возвращаясь в палатку из бани, с егерьского кордона, мы увидели медведя и погнались за ним на лошадях. Погоня была не долгой. Медведь добежал до трёхметрового обрыва и, как пушинка, взлетел на него. Лошади так высоко прыгнуть не могли. Только тогда до нас дошло,что мишку гоняли мы без ружей и не известно, чем бы закончилась эта история, если бы мы его догнали. Больше всего мне нравилось утром, после завтрака, оседлать лошадь, положить в сумку кусок хлеба и шмат сала, и в одиночку уезжать в горы на учёты. Нет на свете более красивого и волнующего зрелища, чем вид заснеженных пиков. Как часто с высоты перевалов я любовался высочайшим пиком Тянь-Шаня - горой Хан-Тенгри.
                Егерь – Володя Светличный, круглый год жил на кордоне один, если не считать большущего пса, крупного сиамского кота и его (кота) супруги. Егерь всегда радовался нашим наездам. Приезжали мы, как правило с доктором Жорой, Толяном Сухановым и Мишкой Ушаковым. Привозили с собой «горючее» и устраивали банный день с распитием спиртного, шашлыками и стрельбой из Вовкиного АКМ по мишеням. Во время первого такого визита кот сидел на пороге с веранды в комнату и дорогу гостям уступать не торопился. Жора, входя в комнату, очень тактично и осторожно отодвинул кошака ногой. Всё! Доктор стал «персоной non grata». Кот прятался в самых неожиданных местах. Любой из нас мог пройти мимо него ничего не опасаясь. Любой, но не Жора. Барсик нападал на докторскую ногу там, где она ступала, впивался в неё когтями и начинал грызть. Так продолжалось весь сезон и доктор, собираясь в гости к егерю, стал одевать не элегантные брюки и туфли, а грубые штаны от энцефалитного костюма и кирзовые сапоги. 
                На лугу у речки во множестве рос  неприметный, голубовато-серый цветок. Эдельвейс ! В Швейцарии, каждый уважающий себя жених накануне свадьбы должен сходить в горы, найти такой цветок и подарить его невесте. Цветок счастья! По лугу ходила банальная корова и с аппетитом жевала цветы, из-за которых не один швейцарский жених сломал себе башку на неприступных скалах. «Буду спать на счастье», - решил я и набил эдельвейсами наволочку. И оно сбылось! С инспекторской проверкой в отряд приехали Ханат и мой  зав. Максимильяныч, и я был аж на три дня отпущен домой. Я не стал дожидаться утра. В сумерках шофёр вывез меня на трассу, в темноте я поймал раздолбанный, древний самосвал, гружённый металлоломом и с полусонным водилой за рулём. Какие-то 350 километров и, в восьмом часу утра мы подъезжали к Алма-Ате. В кармане моего рюкзака стоял граненый стакан с букетиком эдельвейсов. Цветов счастья…

26.12.2009.