Лучше гор могут быть...

             Творческая атмосфера царила в коллекционной комнате отдела млекопитающих, института Зоологии, АН КазССР. Гудела паяльная лампа, гудели примусы, увенчанные большими, зелёными кастрюлями. Из кастрюль валил пар и торчали сайгачьи рога. Запах был обалденный! Ближе к обеду, в буфет снаряжался гонец, чтобы отоварить пивом молочные талоны. Иногда гонец отправлялся в магазин за волшебной жидкостью «Портвейн 12».Коллектив был велик и интернационален. Ральф Пфейфер – немец, Рашит Шаймарданов – татарин, Ратмир Льянов – чеченец, Саня Свирь – мордвин, Алик Свириденко и Володя Толкаченко – украинцы, Витька Ржаев и Женька Золотарёв – русские, Бауржан (фамилии не помню, потому, как никогда её не знал) – представитель коренной национальности, и я – сын русской мамы и папы – кандидата медицинских наук (мама, впрочем, не уступала отцу и тоже была кандидатом).
               Начиналась собственно РАБОТА. Все в белых халатах садились за стол. В руках у каждого был скальпель и пинцет. Каждый доставал из кастрюли рогатую сайгачью башку и начинал тщательно очищать её от мяса, запивая этот харч богов портвейном, пивом и крепким бульоном с лучком и лавровым листом. Старший лаборант Люда Спивакова, была в восторге от качества нашей работы. Зато черепа ондатры чистить не хотел никто и они неделями кисли в кастрюлях.
              Кроме основной работы – чистки черепов млекопитающих, у нас было множество других дел. Нужно было подразнить нервного барана, который кидался драться на всё, что движется.Накормить воробьями живущую в отсаднике под столом куницу. Напоить спиртом воробья, который потом в полёте, на крутом вираже врежется по пьянке в стену.Похоронить его с воинскими почестями. Постоять над  могилой,скорбно склонив головы, и, вытирая скупую мужскую слезу, сказать: «Да … Хороший был лётчик …».
      - Пойдём, Сашка, в горы, - предложил как-то в пятницу Витя Ржаев, - Переночуем на турбазе, а днём покатаемся на санках, на Чимбулаке.
               Разве мог я отказаться от такого предложения? В пятницу, после работы я заехал домой, наскоро покидал в рюкзак, булку хлеба, граммов триста сыра, кусок колбасы и кое что из тёплых вещей. По пути на остановку заскочил в гастроном и, в назначенное время встретился с Витькой и Ральфом на остановке автобуса, идущего на высокогорный каток «Медео». Когда мы добрались до конечной, было уже совсем темно. Позади остались редкие огоньки посёлка и море огней лежащей глубоко внизу столицы Казахстана. Мы перевалили через строящуюся противоселевую плотину и попали в другой мир.
               Этот мир пронзительно пах морозом, нетронутым снегом и хвоей тяньшаньских елей. Воздух был непривычно чист и прозрачен.  Над головой небо, усыпанное необыкновенно большими и яркими звездами. Миновали турбазу «Горельник», за которой начинался затяжной подъём, прошли ешё с километр по накатаной машинами дороге и свернули на тропу. Вот на этой-то тропе я и вспомнил пословицу «Умный в гору не пойдёт». Витька с Ральфом бодро шагали впереди, таща на себе приличные рюкзаки, а я, со своим сыром и портвейном плёлся сзади и вспоминал песню Высоцкого «Алпинистка моя, скалолазка моя», в которой были очень правильные слова: «Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово …».
             Я проклял всё. И Витьку с Ральфом, и Семёнова-Тяньшаньского, открывшего эти горы, и сами горы, и рюкзак. Местами тропа была так крута, что приходилось идти на четвереньках. Сил не было. Я шёл на чистой злости и вдруг, на ровном участке, справа от тропы увидел … дощатый сортир. Метров через пятьдесят - второй, а еще метров через семьдесят – пять домиков, раскиданных под огромными елями. Это и была цель нашей прогулки по ночным горам – турбаза «Эдельвейс».
              Рано утром я вышел из домика, огляделся и … заболел. Я заболел горами. С тех пор, каждую пятницу я ехал на работу с рюкзаком. Даже учась на вечерних подготовительных курсах я, после занятий, в одиннадцатом часу ночи, торопился на последний автобус в сторону Медео и, как правило один, топал по ночному ущелью до «Эдельвейса», ночевал на нарах вповалку с такими же больными, а утром мы компанией отправлялись на горнолыжную базу «Чимбулак», или поднимались в альплагерь «Туюксу», находившийся выше ельников, в арчёвой зоне.
            Постепенно я привык и к маршруту, и к нагрузкам. Носил на себе рюкзак, в котором был ватный геологический спальный мешок, продукты, ботинки с железной отриковкой, для хождения по скалам и льду, сменная одежда – в общей сложности килограммов двадцать – двадцать пять. Стал ходить по горам легко, не глядя под ноги и боковым зрением фиксируя каждый камень. А однажды к нам в домик, по пути в альплагерь, зашла знаменитая в альпинистских кругах «Снежная барсиха». Я решил прогуляться с ней до «Туюксу».
       - Пойдём, - не возражала инструктор по альпинизму, - Не сдохнешь по дороге? Я быстро хожу…
            Та самая злость, которая в первый раз тащила меня по ночной тропе в горы, напомнила о себе снова. Мы пошли. Сначала мадам шла в среднем темпе, потом, видя, что я не отстаю, прибавила шаг, потом, с середины пути, она пошла очень быстро. Я шел рядом, курил и рассказывал ей анекдоты. В домике на «Туюксу», когда мы немного отдышались, она сказала,
- Хорошо ходишь. В группу мою пойдёшь? Тренировки по субботам и воскресеньям.
            Попасть в группу мастера спорта, «Снежного барса», было большой удачей.
    - Я подумаю, - ответил я.