Другая жизнь

                «Наш самолёт приземлился в аэропорту «Бен Гурион», приятным женским голосом объявил динамик, - Просьба, не покидать свои места до полной остановки двигателей».
               В пять часов утра по ближневосточному времени мы покинули борт ТУ-154 "Б" и ступили на Святую Землю. У здания аэровокзала величественно возвышались, пальмы. Воздух был тёплым и непривычно влажным. В ноздри ударил незнакомый, сладкий запах. Позднее мы узнали, что этот запах издавали цветущие цитрусовые деревья, плантации которых вплотную подходили к аэропорту. Тогда нам показалось, что так пахнет наша новая жизнь.
               Нас провели в здание аэропорта, в небольшой зал ожидания, предназначенный для оформления прибывших на ПМЖ*. В помещении были расставлены столики с различными напитками, нам выдали по большому бутерброду и предложили сфотографироваться на документы. Часа через полтора, получив багаж, временный паспорт и сумму на первые расходы, мы на такси выехали в Ашкелон. Такси для вновь прибывших граждан страны в любой её конец оплачивалось министерством абсорбции. Ашкелон мною был выбран не случайно. Там, в течение пяти лет, проживал Лёха, которого я помнил столько же , сколько помнил себя. Мы были соседями в Нарынколе – посёлке на границе с Китаем, когда мне было 3 года, а ему 5, жили рядом в городке противочумного института  в Алма-Ате, учились в одной школе, с разницей в год постигали науки на биологическом факультете КазГУ … Много общего было у нас с Лёхой.
После бессонной ночи в аэропорту Алма-Аты и на борту самолёта, семьдесят километров от Бен Гуриона до Ашкелона казались бесконечными. На заднем сиденье подрёмывали жена и дети, а я не привыкший спать на колёсах, собрав в памяти остатки английского языка, пытался пообщаться с водителем такси. Он терпеливо и очень внимательно выслушал мой вопрос один раз, потом второй, а потом ответил с сильным грузинским акцентом,
- Слюшай, скажи по-русски, да?!
- Вы говорите по-русски???  - удивился я.
- И пишю тоже!
- Где же здесь море? По карте дорога идет вдоль берега, а моря я не вижу.
- Там! – ткнул пальцем вправо абориген.
«Там» были только, напоминающие мне барханы Кызылкумов, песчаные дюны.
Моря до конца поездки я так и не увидел. Не увидел я его и позже, когда на въезде в Ашкелон пересел в машину встречавшего нас Алексея и, в сопровождении такси с семьёй и багажом, прибыл к Лёхиному дому.
- Где же здесь море? – возмущённо спросил я Лёху.
- А вон там! – махнул он рукой в западном направлении.
«Там» был пустырь заросший кустами мимозы, за ним, на пригорке коттеджи … и всё. Море всё-таки нашлось. Оно было совсем не далеко, минут двадцать ходьбы от Лёхиного дома. Я никогда прежде не видел своих детей в таком восторженном состоянии. Толстопопая пятнадцатилетняя Наташка носилась по пляжу кругами, как разыгравшийся щенок. Семилетний Максимка, ни слова не говоря, попёр в  холодную апрельскую воду.
               А Израиль праздновал мой фамильный праздник Песах, или, как его называют в странах СНГ – еврейскую пасху. В магазинах не продавали хлеб и другие изделия из дрожжевого теста. Не работали государственные предприятия, были закрыты банки и конторы, не ходил городской транспорт. Из-за всех этих радостных событий нам пришлось жить у друзей две недели. Наконец наступили будни. Мы открыли счёт в банке, вложив туда сумасшедшую сумму – две с половиной тысячи долларов, вырученных от продажи в Чимкенте нашей двухкомнатной квартиры и дорогого чешского гарнитура. Мы записались в ульпан – пятимесячные курсы иврита, субсидируемые государством. Мы получили безвозвратную ссуду на покупку электротоваров. И, наконец, мы сняли половину виллы на самом краю города. Теперь, чтобы попасть на берег, нам нужно было просто перевалить песчаный бугор – дюну.
               Всё было необычно. По улицам ходили люди европейской, азиатской и африканской внешности и говорили на одном языке. Улицы по ночам были ярко освещены! Если вечером навстречу шла толпа подростков, и один из них подходил с просьбой дать прикурить,  ему нужно было именно прикурить. Если вы делали крупную покупку в магазине, к ней обязательно прилагался подарок. Вечером, накануне переезда на виллу, к нам пришла Лёшина соседка и предложила купить у неё за 100 долларов 500 литровый холодильник. Мы согласились и получили в придачу двуспальную кровать, письменный столик для детей и ещё кое-что по мелочи. Вещи были не новые, но в съёмное жильё мы въехали уже со своей мебелью.
               Каждое утро, к восьми часам, мы с Любой отправлялись в ульпан, где пытались постичь тайны иврита. Язык давался очень тяжело. Письмо и чтение справа налево и алфавит без гласных вгоняли нас в панику. Зато после пяти часов в ульпане наступал праздник. Каждый день, после четырёх часов вечера, мы преодолевали дюну с остатками древнегреческой крепостной стены, проходили через парк, в котором сохранились статуи и колонны, созданные более 1500 лет назад, и спускались к морю. Понятия не имея о коварстве Средиземного моря, мы беззаботно плескались в тёплой воде и домой возвращались уже в темноте. В июне из Алма-Аты приехала к нам в гости жена младшего брата с племянниками. Нашлась, к радости Любы, бывшая её заведующая лабораторией на чимкентском хим.фарм. заводе. Нашлись мои одноклассники. Появились новые друзья из ульпана. Каждый выходной проходил в кругу друзей под шашлычок и мясо на мангале, а потому, деньги, выделенные нам новой родиной, быстро подошли к концу.
               С работой в те времена было очень тяжело. На маленький Израиль обрушилась миллионная толпа эмигрантов из СНГ. Профессора с метлой и полковники на ступеньках мусоровозов вызывали не удивление, а зависть.
Моим первым рабочим местом был ресторан при маленькой гостинице. Отдохнув после занятий, я ехал на работу, где до двух часов ночи отскребал от противней пригоревшее мясо, тесто и жир, отмывал их до первозданного блеска, вывозил с кухни мусор и объедки и резал салат. Люба находила себе разовые подработки.
Праздники заканчивались. Наступали будни.