Глава 38. Ад, кошка и человек

"...Осень хмурилась густыми дымными облаками, грозила дождем и даже, может быть, снегом. Глеб смотрел прямо пе-ред собой в темный проем окна и думал о ней. 
Все, что происходило в последние несколько дней, вы-глядело полным бредом и поэтому не укладывалось в голове. Последние результаты работы с ней говорили о прогрессе. Он чувствовал ее почти физическую неприязнь к Интернету или, как называют его геймеры, вирту. Слово-то какое – вирт, цепкое и мертвое...
Глеб расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и открыл фрамугу. Пахнуло свежестью и морозцем. Он подышал на хо-лодное стекло, и оно тут же запотело туманным облачком. Интересная девушка и с фантазией. Ей бы книги писать, а она вцепилась в  свою «цифровую мечту». Он инстинктивно вывел на стекле букву «М» и тут же стер, словно испугавшись своей слабости. Не к лицу ему… и не к месту. Он врач, хороший врач, со степенью и положением, ворохом монографий на тему зависимостей и последствий. Должен же он разобраться во всей этой чехарде, путанице образов, гуляющих в ее сознании, – в конце концов, это его обязанность. Ему захотелось увидеть ее – сейчас же, немедленно войти в палату, присесть на кровать поверх грубого одеяла и начать неспешный разговор, постепенно подводя ее к тому, что засело в ее хорошенькой головке.
Он взглянул на часы и, вздохнув, направился к двери. Что-то не давало ему покоя, ускользая от внимательного взгляда. Но что? Последние два сеанса с ней закончились обильной рвотой, потом она лежала на узкой больничной ку-шетке безразличная и подавленная. Бледность ей шла. На следующий день она не смела глаз на него поднять, сидела, втянув голову в плечи, словно ожидая удара. Он щадил ее. После гипноза ее настроение становилось ровнее, она стала нормально есть и даже разговаривать на отвлеченные темы. Но сегодня он опять получил по щеке крепкой ладошкой ее Ведьмы. Дрянь баба. Но притягательная дрянь. Глеб улыб-нулся – прием известный: внешне пай-девочка, этакий «до-машний ребенок», продукт «бабушкиного воспитания», но стоит заглянуть глубже, как обнаруживается эта ее стерва, или, как она сама ее называет, – Маргарита, надменная хо-лодная сука. Он до крови прикусил губу. Солоноватый прив-кус во рту вызвал раздражение. Завтра он собирался ее выписывать, и вдруг на тебе… ее Ведьма вернулась. Больше всего он был недоволен собой – принял игру и перестал контролировать ситуацию.  Имеет ли он право отпустить ее… или все-таки еще один сеанс? Пройти глубже, снимая генетическую память пласт за пластом?
Глеб бесшумно покинул свой кабинет и направился в отделение. Дверь ее палаты была приоткрыта. Ева лежала на спине, укрытая до подбородка колючим синим пледом, вытя-нув руки вдоль туловища. Глаза ее были плотно закрыты, но это не значило, что она спала. Он неплохо ее изучил. Кашта-новые локоны змейками вились по подушке, создавая своеобразный узор. На лбу выступили капельки пота. Ему захотелось прижать ее к себе и укачать так, чтобы на лице ее заиграла улыбка, но не гримаса отчаяния.
Она страдала от духоты. Глеб, поискал глазами оконную ручку, но не нашел. В его отделении больным разрешалось выходить в коридор, открывать окна и даже гулять. Странно… Он топтался возле ее кровати, не решаясь начать сеанс, потом снова ринулся к окну, пытаясь открыть его, но ничего не получалось. Склеенная тройная рама, решетка и осень за стеклом. Да уж, не густо для впечатлительной натуры.
Глеб вышел в коридор, но сестер не было, и он вернулся в палату.  Рядом с ней он удивительным образом преображался – ему хотелось шутить, смущая ее, или молчать, пристально разглядывая легкую фигурку, острые коленки и руки с тонкими нервными пальчиками. Он опять разозлился на себя – ну какого черта придумывать то, чего нет на самом деле? По сути, их двое, и не понятно, кто ему приглянулся больше – его пациентка или… Маргарита. Он поймал себя на мысли, что называет ее Ведьму по имени, тем самым персонифицируя. Но ведь человеку свойственна двойственность натуры. Это норма, принятая психологией, и искать тут патологию глупо, другое дело – двуличность. Внешне похожие, эти  явления имеют абсолютно разные причины возникновения и по-разному действуют. Двуличие относится к поведенческим началам, тогда как двойственность зависит от перемен настроения и поведения по ситуации. Человек двойственен сам по себе, и две его противоположные сущности проявляются при разных обстоятельствах. В случае Евы, кроме зависимости, наблюдается четко выраженное раздвоение или, другими словами, диссоативное расстройство идентичности,  когда второе «Я» полностью отделяется и выходит из-под контроля первого. Возможно, тут сыграла роль травма, перенесенная ею относительно недавно, возможно, стресс... Хотя не исключено, и скорей всего это так, она выдумала свою Маргариту, чтобы выползти из депрессии, но при этом она жестко контролирует Ведьму, продолжая, таким образом, играть.   Определенно, в ее случае клиника ни при чем.
Он присел на кровать и осторожно коснулся запястья, проверяя пульс. Красивая девушка, жаль… Она вся была словно из хрупкого стекла, тронешь – и разлетятся осколки... кажется, она сама говорила ему об этом. Глеб улыбнулся.  Ева приоткрыла глаза, посмотрела на него без удивления и снова закрыла, словно дала понять,  что можно начинать. Неужели в ней спит некто, кто может препятствовать моей терапии? – он в сотый раз задал себе этот вопрос. Да нет, бред! Хотелось бы посмотреть на того, кто может противостоять его методике подавления. Ему показалась, девушка усмехнулась, словно читала его мысли. А может быть, наоборот, следует спровоцировать ее Ведьму, вытащить наружу, изучить... а там... там, как карта ляжет...
  Он заговорил вполголоса, не меняя тона, чуть растяги-вая гласные, и она безропотно покорилась его воле.

Ад.

– Где  ты?
– Мне назначен ад.
– Тебе страшно? 
– Нет.
– Расскажи, что с тобой происходит.
–  Здесь не лучше и не хуже, чем в земной жизни. Два странных крылатых парня только что подвели меня к массив-ной двери. Они стоят за спиной, переминаются с ноги на ногу и поглядывают на часы. Знаете, такая смешная парочка лоботрясов, у которых всегда найдутся «срочные дела». Такие обычно строят из себя деловых в случае, когда им неинтересна ситуация.  Это и есть мой случай – ситуация абсолютно банальная. Рослая девушка с правильным прикусом, стильная и дерзкая свела счеты с жизнью, ушла по-английски, – она рассмеялась сухим нехорошим смешком.
–  Ты можешь назвать причину своего суицида, – он старался не выдавать своего волнения. Такую находку нужно было записать. Он вытащил из кармана миниатюрный дикто-фон и включил запись.
– Скучно, – вдруг вскричала она, – в один прекрасный момент мне стало скучно. Там, в жизни, я была капризной и взбалмошной женой высокородного австрийского барона Гюнтера фон Баха,  развращенная вниманием и любовью. О, как я ненавидела одинокие серые вечера и по-собачьи пре-данные глаза своего мужа. Ску-у-у-чно… – Она помолчала, облизывая потрескавшиеся губы, а затем, набрав в легкие воздуха, заговорила с жаром, словно боялась не успеть доска-зать всю историю своего падения. – В один из таких вечеров я затолкала в себя десятка два белых таблеток… а затем запила  их виски с водкой. Мерзкий микс. Но ничего не поделаешь, не всегда под рукой алкоголь, которым хочется насладиться в последний раз… Потом, снова таблетки и… глотками дурное пойло. Сначала ничего не происходило, немного кружилась голова, подташнивало, а потом появилась слабость и захотелось спать, но проклятая тошнота и холод не давали уснуть. Руки тряслись… я перестала чувствовать тело. Теряя сознание, я тут же приходила в себя, и все повторялось снова. Когда кислород прекратил поступать в легкие, я умерла.
– Что происходит сейчас?
– Какой-то белобородый старичок задает странные во-просы. Я не хочу отвечать. Он вежливо улыбается и зачиты-вает мои земные деяния. Я устала... Все это напоминает пло-хое телевизионное шоу, – Ева замолчала и вдруг заговорила снова, порывисто дыша.
– Вредный старикашка! Из его слов, я поняла, что не за-служила ничего положительного, и гореть мне в аду. Фу, не переношу жару... Теперь я знаю, что ад – это то, что ты ненавидишь…. Ненавидишь, но вынужден терпеть.
– Расскажи, что конкретно ты видишь, – его просьба прозвучала настойчиво, но мягко.
– Парни-лоботрясы вытолкали меня в узкий коридорчик и подвели к странной двери, обитой медными листами. Сей-час начнется… – Ева стала метаться по кровати, и ему при-шлось надеть на нее резиновые держатели. Он закрепил их на металлической прикроватной раме и вернулся к окну. Она сникла и горько усмехнулась.
– Ну вот и все. Двери открылись. Я слышу шум.  Ощу-щение, словно одновременно играют как минимум три сим-фонических оркестра. Свет режет зрачки. Я ничего не вижу, кроме расплывчатых силуэтов каких-то чудиков, снующих повсюду.
Из ее глаз потекли слезы. Она сильно вспотела. Глеб поморщился и, достав из нагрудного кармашка носовой платок, промокнул ей лоб.
– Дым забивается в ноздри, выедая слизистую. Вытащи-те меня отсюда! Ай! – она вздрогнула. – Кто-то из «доброде-тельных» ангелов толкнул меня внутрь, и двери закрылись. Как можно называть добродетельными тех, кто толкает тебя в преисподнюю? Пусть они и ангелы.
Она забилась, потом, захрипев, обмякла.
– Тебе ничего не угрожает, Ева, это всего лишь сон. Рассказывай свой сон.
– Теперь я вижу стену из живых человеческих голов. Они кричат от боли и ужаса, – она сморщила личико и уже спокойнее продолжила: – Я стою на балюстраде, усыпанной купюрами разных эпох. Кажется, я званая гостья… я отража-юсь в зеркале. На мне головной убор танцовщицы Crazy Horse… Я обнажена, и мне есть чем гордиться. У меня красивое тело. Правда?
– Ты красивая. Рассказывай.
– Не могу! Снимите с меня этот проклятый обруч. Перья слишком тяжелы, – она состроила недовольную мину. – Ко мне боком приближается волосатый тип с закрученными рогами, похожий на фавна. В лапах он держит здоровенный микрофон. Кажется, сейчас начнет орать. Сделайте потише звук, прошу вас...
– Не бойся его. Что он хочет от тебя?
Подражая неведомому фавну, она опять закричала. Вены на ее шее вздулись и потемнели:
– Достопочтимые ПадонГГи!.. Ур-р-роды и Ур-р-родки! Встречаем долгожданную баронессу Еву фон Бах!..  Пригото-вили украшения и… трижды: «Ур-р-р-ра-а-а!» Оркестр, туш! Ничего себе обращение? Ммм? Ой! – она изогнулась, пытаясь освободиться от резиновых наручников. – Он тычет мне раскаленным прутом в бок и просит улыбнуться. Из его волосатой пасти жутко разит нечистотами. Мне больно!
– Тебе не больно! Ты видишь сон и скоро вернешься домой. – Глеб обвел палату взглядом.
Совсем обессилевшая, Ева заговорила шепотом, словно доверяла ему самую сокровенную тайну:
– Уроды скандируют мое имя, взрывая хлопушки в виде гигантских фаллосов. Огонь похож на маленький пожар... Помещение наполняется дымом и гарью. Кажется, в голове лопаются сосуды. Мои попытки стянуть проклятый обруч приводят к еще большей боли, он впивается в лобовую кость так, что глаза выскакивают наружу, и я теряю сознание… В чувство меня приводит фавн. Он подносит к моему носу ку-сок розовой губки, пропитанной горячим крепом венской ка-нализации, и я возвращаюсь к реальности. Абсурд!
– Дальше. Рассказывай!
– Конферансье подает мне два стакана – один, напол-ненный наполовину таблетками, и второй, с бледно-желтой жидкостью. Я все поняла. Что ж, остается сожалеть о  Марго.
– Кто такая Марго?
Девушка улыбается кому-то в своем сне и причмокивает.
– Марго – это вино. Chateau Margaux…. Каждый ува-жающий себя человек пьет шато, – она хихикнула.
Он зловеще скрипит:
– А вот любимое вино нужно заслужить, дорогая! Когда вы преодолеете три тысячи восемьдесят пятый раз процеду-ры, возможно – я говорю, возможно, заметьте, – вам будет предложено великолепное Chateau Margaux… Год урожая на ваше усмотрение, баронесса! 
– Что-о? Вы слышали? – Ева испуганно завертела голо-вой. – На три тысячи восемьдесят пятый?.. – Потом подав-ленно добавила: – Он жонглирует стальными пиками, и мне придется подчиниться, да?
– Продолжай! – Глеб испытывал почти экстаз. Теперь перед ним лежала та, вторая, только притихшая. Поделом те-бе, дрянь!
– Я… пью виски с водкой, глотая таблетку за таблет-кой... и снова запиваю смертельным пойлом… и опять таб-летки. Мне плохо. Мутит.  Озноб… я перестаю что-либо чув-ствовать... Кислород прекращает поступать в легкие и я, ка-жется... 
– Хорошо, Ева,  – он старался не выдавать своего возбу-ждения, – рассказывай дальше.
– Я невидимая личинка, прилепившаяся ко дну глубокой карстовой пещеры. Покой и ровная радость…
Она снова превратилась в его пациентку, и ему стало скучно.
– Вокруг безмолвные мертвые сталактиты. Мы привыкаем друг к другу. Когда я наконец погибну, рядом не окажется никого, только скучные натечные образования. Гармония сосуществования и вечный покой... – Она замолчала, растягивая пересохшие губы в улыбку.
– Что с тобой? Не молчи, говори.
– О, опять этот фавн. Он будит меня, предупреждая, что я умерла лишь в первый раз, а впереди, – она запнулась, –  а впереди у нас еще три тысячи восемьдесят четыре…Я посте-пенно прихожу в себя. Уродливые создания скачут вокруг моего несчастного холодного тела, а ненавистный фальцет кричит в огромный микрофон: «Достопочтимые ПадонГГи!.. Ур-р-роды и Ур-р-родки! Встречаем долгожданную баронес-су Еву...  Приготовили украшения и… трижды... Туш...»
@
– Вы постепенно и  мягко выходите из дискомфортного состояния. Вы слушаете меня... слушаете и выполняете мои пожелания. Во всем теле появляется  ощущения спокойствия и тишины, дыхание постепенно восстанавливается, становится ровным и спокойным, сердце бьется ритмично, мысли исчезают, становятся вялыми, их меньше и меньше, почти нет. Все путается, стирается и исчезает. Вам становится все приятнее и приятнее. Вы больше не думаете ни о чем, ничто вас не пугает... Вы ничего не знаете и не видите. Слышите только что-то невнятное и будто бы издалека…. Сон…. Сон…. Вы спите….

Кошка.

– Расскажи мне, где ты сейчас?
– Я кошка, полуголодная и замерзшая, трусь о продав-ленную ступеньку старого крыльца и зову хозяйку этого пре-красного домика. Но помощь не приму, если только молока, которое возвращает к жизни. Я вижу, как открывается дверь дряхлой веранды. На пороге стоит женщина, закутанная в толстый шерстяной платок. Меня обдает спасительной струей теплого воздуха. Женщина тяжело спускается со ступенек и направляется в глубину двора. В руке у нее ведро. Я еще в прошлый раз заметила – она выходит на улицу по нескольку раз на день. Не понимаю, зачем человеку столько воды… Я стрелой влетаю на веранду, а потом в комнату. Спасение. Женщина возвращается и наливает мне молока в неглубокую удобную миску, а потом крошит хлеб. Урчу от удовольствия... Я почти уверена, что кроме молока и хлеба у нее ничего нет. С охотой принимаю ее угощение. Она смотрит на меня грустными глазами и что-то говорит вполголоса, качая головой. Я не понимаю ее языка. Знаю только, что ничего плохого она не сделает, если, конечно, не полезет гладить. Но этого не случится и в этот раз... Когда я пришла к ней впервые, она попыталась меня приласкать. Но я никогда никому этого не разрешаю, потому что знаю – за лаской последуют побои… Это закон. 
Я жадно пью молоко и ем размякший хлеб… Сегодня хлеб серый  и кислый. Видимо, дела у нее не очень. Но выбирать не приходится. Она сидит напротив и смотрит, как я ем. У нее кошачьи глаза. Она сама кошка. Просто не знает об этом. Странная. Я заползаю под круглую черную печку, скручиваюсь в клубок и засыпаю. Блаженство….
Меня будит чувство тревоги.  Я протискиваюсь в полу-открытую дверь. Женщина сидит перед светящимся окном и плачет, тихонько всхлипывая. Я не могу ничем ей помочь, разве что... дать себя погладить… Ее это успокоит. Она лас-ково сажает меня на колени и начинает проводит ладонью по спине. Я испытываю отвращение до дрожи. Как же все-таки отвратительны человеческие руки! Она продолжает что-то шептать. Ее голос успокаивает меня. Я начинаю верить ей и перестаю дрожать. Утром я ухожу, чтобы вернуться через не-сколько дней.
Тяжелыми хлопьями валит снег на мертвую белую зем-лю. Я голодна и очень устала. Знакомая калитка... Я зову ее. Сначала, как обычно, потом долго и отчаянно. Но в окнах нет света. Под толстым слоем снега пропали крыльцо и дорожка в глубь двора. И я вдруг отчетливо понимаю, что ее тоже больше нет. Нет и не будет. А значит, не будет и меня.
@
– Вы постепенно и спокойно возвращаетесь в состояние сна. Слушаете меня и выполняете мои пожелания. Вы слу-шаете только меня. Во всем теле появляется  ощущения по-коя, тепла и тишины. Дыхание постепенно восстанавливается, становится спокойным, ровным, сердце бьется ритмично, мысли исчезают, их меньше и меньше... их почти нет. Все путается, стирается, забывается и исчезает. Вы обо всем забываете… Вы забыли обо всем. Вам становится все приятнее и приятнее. Вы больше не думаете  ни о чем, и ничто вас не пугает. Вы ничего не знаете. Вы не видите ничего. Слышите только что-то невнятное и откуда-то издалека… Сон… Сон… Вы спите…

Человек.

– Откуда ты черпаешь силы?
– Я сильна своей верой. Верой дофину и Франции.
– Где ты? Рассказывай подробно. Не торопись.
– Меня раздевают какие-то женщины в монашеской одежде, и сама леди Бедфорд освидетельствует мою девст-венность. Больно и холодно. Низ живота сводят судороги. Горячо только лицу. Я обязана доказать свою чистоту, чистоту тела и чистоту помыслов.
– Рассказывай все… Дальше!..
– Сегодня, в  теплый весенний день, меня привели к святым отцам на трибунал. Несколько часов подряд меня уговаривают подписать покаянную формулу, признав вероотступничество. Мне зачитывают документ за документом. Суд признает мои видения ангелов и святых исходом от злых духов и дьявола. Также суд признает безрассудным мое утверждение, что я узнавала ангелов и святых по получаемым от них наставлениям и ободрениям. Суд признает еретичным мое убеждение, что это и есть проявления веры Христовой. Меня обвиняют в ношении мужской одежды и коротких волос, расценивая это как богохульство, оскорбление таинств, нарушение Божественного Закона, Священного Писания и канонических постановлений. У меня кружится голова от голода и возбуждения. Трибунал настаивает на признании вины во множестве грехов, также я должна немедленно отречься от своих преступных заблуждений. Но я в сотый раз кричу: «Non!!!» Святые отцы называют меня закостенелой еретичкой и отлучают от Церкви. Постепенно я успокаиваюсь. Я знаю, что святая Маргарита за мной. Я слышу шорохи ее одежд и чувствую  ласковое дыхание в затылок.
Вердикт: «Сжечь!»
Нет страха. Мое сердце осталось распятым на пыльных дорогах тяжелыми ботинками солдат. Я кашляю кровью, и каждая капля кричит: «Не отступай!» Да поможет мне Бог!
– Дальше! Говори, что видишь!
– Солнце слепит глаза. Торжественно и светло. Меня ведут на эшафот. Три помоста. Один из них завален дровами. И я перестаю что-либо видеть – только место своей казни. Оглашают приговор. На голову надевают бумажную митру. Там что-то написано. Но я не умею читать, да если бы и умела, не смогла бы и слова прочитать от волнения. Я молюсь и прошу Силы Небесные принять душу мою. Знаю, что палач не ускорит мою смерть. Знаю, что сгорю заживо. Помогите мне, святая Маргарита и архангел Михаил! В ровных солнечных лучах появляется архангел Михаил. Святая Благодать! Он рядом. Я вижу его и, улыбаясь,  прошу дать мне крест. Красный палач сует мне в руки две хворостины. Я скрещиваю их над головой и больше не слышу шума на площади, не вижу рыдающего Кошона и откровенное горе плебеев. Я чувствую только свое окровавленное сердце, переполненное любовью к дофину и моей стране!
@
Он стоял в растерянности. Расщепление идентичности или все-таки что-то другое? Времени на размышления не ос-тавалось. Нужно выводить ее на поверхность. Или?.. Или ос-тавить сознание рассыпаться? Нагрузка, которую она перене-сла сейчас, гигантским прессом давила на ее сознание, со-стояние ее было сродни тяжелому наркотическому небы-тию… Он вновь почувствовал себя богом. В его силах вер-нуть ей разум или… лишить его. Перед ним  пластилин, с которым можно и нужно работать. Как он мог просмотреть подобный психический феномен?..
Ева лежала перед ним спокойная и мертвенно бледная. На лице отражалась упрямая насмешка той, другой, которая откровенно издевалась над ним. Он попытался представить их вместе – серенькую художницу и плод ее воображения. На ум пришло интересное сравнение из лепидоптерологии – ба-бочки данаида-монарх и вице-король относятся к разным подсемействам, однако внешне схожи. Одна из них, кажется монарх, ядовита, и умница вице-король использует мимик-рию, чтобы походить на первую. Птицы не трогают ни ту, ни другую, боясь ошибиться. Но с ним этот номер не пройдет. Он разберется, кто именно из этих двух ядовит.
На лице его подопечной появилась слабая улыбка.
– Да она смеется надо мной!.. – Глеб проводит пальцем по ее лицу, и у него мгновенно возникает желание обладать ею. Это желание настолько острое, что он, отдернув руку, буквально вылетает из палаты.
Решение приходит само собой..."


из романа "МЕЧТ@"

Издательство Рипол Класик
www.ripol.ru

ISBN 978-5-386-07780-8

В продаже с 20 сентября

Книгу можно приобрести на ММКВЯ с 3 по 8 сентября

https://www.facebook.com/ripolclassic