Письмо восьмое

Завершительно-летнее.



Джони, друг мой сердечный, здравствуй.
Сколько тебе не писала - стыдно припоминать.
Убегает лето рыжими кошками, пролетает мимо синицами и красными голубями.
Задвигается лето с коробкою старых писем и потрепанных фотографий
Под незастеленную кровать.

Желтыми листьями осыпается летнее небо,
Уступая место дождям и туманам, покрывая ковром несожженые мосты.
Я переехала на новую улицу, мой новый адрес - Апатия, 29.
И единственное, что еще волнует - ощущение,
Что за каждым углом ждешь меня ты.

А ты, я слышала, все лето провел на Ямайке у старых друзей.
Слишком старых, чтоб помнить их имена.
Путешествовал автостопом и по-старинке, зайцем.
В старую полосатую книгу вписывал иногда слова.

Упивался холодным зеленым чаем, Боба Марли на гитаре каверкал.
Ловил по ночам звезды за длинные их хвосты.
Ты, мне кажется, единственный человек, привыкший не жить по меркам. Единственный человек [не в системе] - ты.

Если ты человек, конечно.
Люди мне говорят: "Забудь. Раз не проведал - забыл или не хочет помнить".
Но я-то знаю, если что-то в этом 21 и вечно -
Так это твоя дружба.
И только твои дырявые лодки не тонут.

Я буду верить в тебя, Джонатан, в твои редкие письма
И глаза ежевичного цвета.
Я буду гордо носить твои феньки, потрепанную футболку
И (в памяти) наше, то, лето.

Наши волосы, спутанные воедино, пальцы в морском узле.
Бродского вечерами, грязные ноги, чистые берцы,
Тебя уходящего, меня остающуюся в гнезде.

Я еще тут. Я еще жду.
Синие чайки кричат мне на ухо, что ты уже близко.
Скоро увижу тебя в окне.
Осень едет в твоем чехле от гитары. Осень с тобою.
Идет ко мне.