В России любят юродство и путают его с панком

Леха Никонов: В России любят юродство и путают его с тем, что стоит называть панком

У питерской панк-группы «Последние панки в Париже» осенью выходит новый альбом. О нем, а так же о русской поэзии, бардовской песне и панк-культуре в целом «Диалог» побеседовал с фронтменом группы Лехой Никоновым.


Что будет на новом альбоме «ПТВП»?

Этот альбом, наверное, самый взрослый из всех, которые я записывал. Альбом «Ультиматум» специально был сделан как лозунговый, упрощенный. Когда ты на войне, ты не будешь философствовать. В окопах не говорят кампусовским языком. Здесь внешне тоже не будет философии, но скрытых цитат я употребил очень много… Неприлично много…. Хотя все равно никто ничего не поймет. Вряд ли кто услышит в нем голоса моих друзей: Паскаля, Штокхаузена, Хайдеггера. Стиль альбома я бы охарактеризовал как вичхаус-постпанк с элементами шугейза и эмбиента.
Альбом называется «Ключи от всех дверей»: я старался, чтобы все песни были понятны. Но как обывателю понятна «Лолита» Набокова в кино, так же она ему не понятна в книге. То же самое я пытался сделать на этом альбоме, в отличие от «Ультиматума», где не было двойного дна. Новый альбом я считаю трех– или даже четырехуровневым. У меня там все собрались: от Ги Дебора до Борхеса или от Толстого с Достоевским до Пруста и Жене. Просто это будет незаметно. Я прятался.
Тексты очень простые. Мне нужны были песни, которые можно сыграть во дворе. И они таковы. Эти песни я сочинил за два месяца: декабрь и январь. Мне пришлось немножко пожертвовать своим здоровьем, и я получил десять песен. Мы понимаем, что этот альбом не будет иметь широкого успеха. Нам он в данном случае необязателен. Мы решали свои метафизические проблемы.

Это cтранный альбом для твоего творчества или вообще?

Не знаю, я не могу это объяснить. Пока мне он нравится. Но мы заморачивались со звуком. Я, если честно, люблю лоу-фай звук. Я не люблю хорошо записанные альбомы. Так что буду выкручиваться.

Почему?

Мне кажется, они вылизанные или выхолощенные. Сейчас на сведении я стараюсь эту выхолощенность убрать. Я отпустил всех музыкантов, не стал говорить «тут нужно сделать так, а тут – сяк». Я это сделаю на постпродакшне: отрежу, нафиг, все, что мне не нравится, а что нравится – испачкаю. Я несу полную ответственность за этот альбом. Хотя за «Ультиматум» я тоже нес ответственность, но при этом все песни были не мои. Просто закон таков — тот, кто спереди, всегда несет основную ответственность, и отказываться от нее нелепо. Я отвечаю за любую песню «ПТВП», даже за «Ночь длинных ножей».

А когда выйдут «Ключи»?

В октябре. Уже по-любому. Вариков нету. Хотя я еще голос даже не записал. Записал только на песню «Сказка». Причем эта песня, когда я придумывал, она была для меня очень странной. Она была в стиле фолк. Это для меня удивительно. Я не люблю этот жанр, но мы из нее сделали совершенно другое. У меня хорошие музыканты в группе. Они меня спасают от бардовской катастрофы. А больше всего я не люблю именно бардовскую музыку.

Почему?

Потому что был Высоцкий, а все остальное уже смешно.

То есть музыканты не дают тебе быть бардом?
 
Например, песня «С «Полчеком»» попала на «ГексАген» только потому, что Егор (бас-гитарист группы «ПТВП» Егор Недвига – ИА «Диалог») уехал отдыхать в Молдавию. Если бы он услышал, что я эту песню сунул в альбом, он бы на меня обиделся. Когда он приехал, я его поставил перед фактом. Многие мои песни из-за этого не проходят. Они годами лежат и в альбом попадают только через большое количество лет.
Песня «Королева гашиша» вошла в альбом «2084» только потому что Андрей Владимирович Тропилло проходил мимо, когда мы ее сводили, и сказал: «Сейчас я вам покажу, как сводятся песни». Он тут же за минуту динамически ее свел. Егор, конечно, не смог устоять, а так бы он эту песню не дал мне включить. Он не любит блатные аккорды. Я его понимаю, потому что сам их ненавижу, но из меня гитарист хреновый, и я ничего поделать не могу. Зато в этом смысле я хороший ценитель.
Я дилетант в музыке: плохой певец, плохой гитарист. Я любитель. Мы любительская группа. Я стараюсь это сохранить, несмотря на то что за 7 лет совместной работы музыканты волей-неволей станут профессионалами. Поэтому я стараюсь отстраняться. Я все-таки поэт в большей степени и могу слушать со стороны. В этом я вижу большой плюс.

Ты все время говоришь, что ты плохой музыкант. Большое ли внимание ты уделяешь музыке в творчестве «ПТВП»?

Конечно. Иначе бы я не выпускал эти песни. Какой тогда смысл? Некоторые говорят: «Я панк, мне пофиг на звук». Это либо недоразумение, либо ложь, потому что если ты хочешь плохой звук, тебе уже не пофиг. Так что это лицемерие. Я всегда любил лоу-фай. У нас «Девственность», «Порномания», «Свобода слова» – это лоу-фай записи. Мне они милее знаковых и одиозных альбомов «2084», «Зеркало», «Порядок вещей», хотя я знаю, что публика больше любит эти альбомы. Я понимаю публику, потому что я бы на ее месте тоже любил их больше. В них песни шлягерные.
Сейчас я не могу говорить про «Ключи от всех дверей» в полной мере и до конца честно. Естественно, в начале на него польется дерьмо. Не знаю, что будет потом. Поэтому я не особо строю иллюзии. Мне главное, чтобы я сам слушал, и мне не было стыдно за бесцельно прожитые во время записи месяцы.

Ты сказал, что ты поэт…

Нет, это не я сказал. Я просто поэт. Многие люди могут сказать «Я поэт». Ну и че?
Сейчас поэты стесняются говорить, что они поэты, придумывают какие-то обороты, названия для себя…
Пишут плохо. Еще некоторые из них музычку включают на заднем плане, чтобы прошибало слезку. Ненавижу это дерьмо. Это костыли. Настоящему поэту ничего не надо. Если у него стихотворение хорошее, зачем ему музыкальная подложка? Стих обязан бить сам по себе… Это,как боксер, который подкладывает в перчатку свинец. Обман, в своём роде. Нестихи. Мелодекломация. То же самое относится и к женской половине. Хотя из женщин я не знаю, кто кроме Сафо и Цветаевой что-либо нормальное написал.

Ты следишь за современной поэзией?

Меня это все удручает.

Ничего не нравится?

Есть поэты, которые мне нравятся, а есть те, кто вызывает у меня отвращение. Я последним не завидую. Мне их жалко. Они молодые, не понимают, что творят.

Какие современные поэты нравятся?

Ты предлагаешь мне сделать им рекламу?

Нет, просто интересны твои вкусы.

Я обожаю моих умерших друзей Пушкина, Рыжего, Мартынова со Смеляковым, Щипачёва. Я люблю Слуцкого и преклоняюсь перед Мандельштамом, Маяковским и Каменским. Еще Велимир Хлебников… Если честно, в русской поэзии я вижу только четыре действительно важные фигуры – это Державин, Пушкин, Хлебников и Мандельштам.

А ты?

Я просто неплохой поэт. Я написал 7–8 неплохих стихов.
На русском языке вообще не очень много хороших стихов. Если бы я составлял антологию, в ней бы не было больше ста произведений, где нет ни одного лишнего слова. У Маяка – пять, у Цветаевой – два, у Горенко – два, у Мандельштама штук семь наскребем, у Державина может пять штук. У Пушкина больше всех. Это просто графомания, она очень сильно мешает. Сейчас с приходом Интернета появилось столько информации, что просто беда. Даже если ты умный человек и стараешься хоть как-то проанализировать информацию, у тебя на это не хватает времени, потому что ее слишком много. Раньше у тебя было три книги: Стругацкие, Данте и Кант, например. А сейчас у тебя такая куча: все экзистенциалисты с одной стороны, все неокантианцы – с другой и вся Донцова – с третьей. Кого ты выберешь, если ты женщина с университетским, как говорится, образованием? По-моему, ответ очевиден. Это удручает.

Сартра, наверное…

Я не вижу большой разницы между Сартром и Донцовой. Они оба никчемные графоманы, только Донцова, по-моему, не такая лицемерная. А «Тартр», как называл его Луи Фердинанд, был попросту доносчиком, литературным негодяем и безусловным плагиатором.

Что ты называешь панк-культурой?

Отношение к реальности.

Какое?

Нигилистическое. Но нелепо проявлять его – раздевшись догола, измазавшись дерьмом или прибивая член к Красной площади. Сравните это с любой картиной Веронезе или Джотто. А Микеланджело? Чем вам не панк? Он вообще ходил в таком виде! Диоген по сравнению с ним денди! Вот кто был панком. Но посмотрите на то, что он сделал. Для этого ему не нужно было раскрашивать себя в желто-красные цвета и мазаться говном. Когда французская социалистическая молодежь (они не совсем панки, я бы назвал их скорее ситуацианистами анархического толка) выставляла картины из Лувра в качестве баррикад для того, чтобы полицейские не стреляли по людям, это был панк-акт. Но в России любят юродство и путают его с тем, что нужно называть панком. У нас все очень жестко идеологизируется. А что в России есть идеология? Литература – вот российская идеология.

А религия?

Религия всегда была одна и та же, а идеология – это спор. Он есть только в литературе. Сравните Пушкина и Крученых. Сравните Достоевского и Толстого. Это всегда война: Достоевского против какого-нибудь Белинского, великого Селина против того же «Тартра» с его неизменным спутником «Фамю» и подонками типа Мориака! Это не борьба добра со злом, как полагают наивные моралисты. Это, наверное, и не борьба вовсе. Это просто явление жизни. Мы живем во время, которое принято называть постмодернистским, когда все явления жизни намеренно путаются и соответственно уравниваются. Задача жизни нормального человека – распутать этот клубок. Мы возвращаемся к мифу об Ариадне. Потому что вся наша жизнь сейчас мифологизируется.

Возвращаясь к панк-культуре… С возрастом человек так или иначе приобретает семью, имущество. И взгляды его меняются, он успокаивается.
Становится конформистом.
Его уже что-то держит.

Кто держал Солженицына? А кто держал Набокова, у которого была семья с детьми, и он эмигрировал? Кто держал Достоевского, когда он вышел в тридцать с чем-то лет из тюрьмы и начал все заново? Вы что? Это, по крайней мере, не для России. Если на Западе больше свободы, то меньше независимости. Пусть у нас всегда мало свободы, но всегда будет больше независимости. Русские люди автономны. Ты в своем личном кругу, тебя больше никто не волнует и никто не должен лезть в твой круг. Тогда все будет хорошо. Но как только все друг к другу начинают лезть… Вот эта черта русского характера и есть наше слабое место. А может быть и сильное. Хотя в последнее время все меняется. Это странно. Наверное это признаки приближающегося варварства. Разве нет? Ты веришь в детерминизм?

Я верю в лучшее.

То есть в детерминизм. Завтра будет лучше, чем вчера, да? На каком основании? Год назад ты могла представить, что будет война?

Нет.

Вот видишь. А ты говоришь «лучше, чем вчера». Представь, что будет через год! Я предупреждал. Ты можешь посмотреть мое интервью. Оно так и называется «Пятнадцать диалогов, девять монологов и один прогноз». В 2008 году я сказал: «Через пять лет вы не узнаете эту страну». Я не Пифия, но перечитайте это интервью, оно интересное. Меня как кошку трясло, когда я записывал «Ультиматум». Мне говорили: «Зачем ты пишешь этот альбом? Это политика, это уже не модно». А я писал не о политике. То же самое с «Медеей» было. Зато теперь мне легче. Нарыв лопнул.

Кстати, о «Медее». Как тебя занесло в театр?

Сыграло роль мое знакомство с Илоной Маркаровой, Джулиано ди Капуа, Максом Диденко, Ромой Габриа, гениальными «АХЕ». Но я стараюсь не сильно погружаться в мир театра, потому что очень боюсь мхатовщины: этой наигранности, над которой глумилась Раневская. Этого в театре очень много на самом деле. Я не буду говорить названия театров, чтобы никого не обидеть, но там очень много косности. Больше, чем где бы то ни было.

Чем тогда театр тебя заинтересовал?

Я думал, через театр можно преодолеть отчуждение. Я считаю, что самая главная болезнь современного общества – это отчуждение. Тут и компьютер виноват, и мобильный телефон. Но это не важно. Какая нам разница, из-за чего солнце светит? Факт в том, что я четко чувствую и вижу, я свидетель того, что нарастает отчуждение. Это очень опасно и уже привело нас к войне. Я видел, что через рок-сцену я не смогу преодолеть это отчуждение, потому что есть род людей, которым нравится наша музыка, и есть род людей, которые ненавидят ее. Я попытался найти другие пути для того, чтобы наладить коммуникацию с обществом. Таким образом появились «Медея» и проект «магбет» с Настасьей Хрущевой. «Медея» началась с того, что великолепная Илона Маркарова пришла ко мне с просьбой написать пару строк про Медею. Кончилось это спектаклем, который мы играем редко, но для нас каждый показ очень важен. Я посвятил театру какой-то период жизни потому, что мне казалось, что я смогу наладить коммуникацию. Но это не мое, поэтому я сейчас стараюсь немножко абстрагироваться, хотя все равно есть пара проектов.

Все равно тянет?

Они меня тянут, я отталкиваюсь. Но, может быть… Почему нет?

Беседовала Маша Всё-Таки / ИА «Диалог»