Сон Маяковского

                Или может я Иосиф?
                Ну зачем мне знать твой сон?





Ходил - устал - меж облаками.
Вижу - туча. Взбил и лёг.
Тот, кто в жизни правит снами,
В небе -
       на помине лёгок.


             (Сон первый)

Слышу — запах аммиака.
Кто-то ватку
земле поднёс.
Солнце, что ли? —
решило заплакать
Лучами в головы
похоронных роз.

Сколько их? Боже!
А сколько будет?
Лепестками
обвивать
смерть.
Шипами
розы указывают людям,
Как орлы — орлятам,
дорогу
в небесную твердь.

Словно родное
земли гнездовье
Гонит, взывая:
«Ложись на крыло!»
Души,
погубленные войною, —
Стаей
вылетают в неба окно.

Солнце,
крылья лучей
как курица,
Растворило
и: цып, цып, цып.
Цыплята
в гробах
потекли по улицам.
Сонных
заводей
пересып.

Кто
С какою поганой свитой
Яме носит
звонкую медь?
Вижу: жизнь
с рукой перебитою
Отступает,
Наступает — смерть.

Будут, будут ещё ранения:
Головы, живота и ног.
Смерть погонит бичом поколение
На спасительный русский восток.

И догонит.
Рукой протянутой
Отступающей — дуло в висок.
Но желание
свинец раздаривать
Остановит,
проклюнувшись,
срок.

И расправит
крылья Жар-Птица,
Солнца-Рябы
златой птенец...
Сон спугнул,
будто,
скрип половицы.
Но, вообще-то,
сну — не конец.

      (Сон второй)

Сон
с ног на голову
опрокинулся,
Новым сном
на меня накинулся.
Поворачиваюсь на бок,
на другую сторону.
Слышу: сон другой
восклицает: «Здорово!»

«Пусть покажет что-нибудь
другая половинка.
Отличается демонстрация,
когда лежишь на спинке».
Вижу:
знаю — личное.
Где-то
в глубине подсознания —
Ребусо-ромбичное
цокольное здание.

Помещение тёмное,
полуподвальное.
Плотными шторами
задёрнуто памятью.
Руки —
длинные, почему-то —
открыть бы
хочется!
Кто-то приказывает уму
с сознания светлой площади:
«Беги!»

Перебираю ногами колченогими.
Вырываюсь. Смотрю — бегу,
не зная куда,
с двуногими.
Крикнуть хочу:
«Куда? —
Вот остановка!»
Руку поднимаю махнуть —
А! —
в руке
винтовка.

Затвор передёргиваю.
«Не отступать!»
В воздух — предупредительный.
Выстрел —
(слыхали, как стреляет пистон?) —
пробкою,
неубедительно.

«Как всегда,
на себя примеряю случай.
Думаю: вроде дылда такой,
а не сделал лучше.
Что же ожидать
от этих коротышек?
Бегут,
на ходу,
пользуются средствами от подмышек.

Зачем, думаю, не приоткрыл завесу?
Марафонить
с этими
всё равно не интересно».
Иду, понурый, по какой-то улице.
Дорогу
мне
перебегает чёрная курица.

Знаю: плюнуть налево,
если кошка.
Шарю по карманам,
в поисках крошек.
Есть.
«Цып, цып, цып» — идёт.
Ладонь протягиваю, вижу:
ворон открывает рот.
Кар — клацаньем
клюва сталистого.

Вор-сон снова
себя перелистывает —
Разлетается,
как
тысячи
камней по воде,
в разные
стороны
брошены,
которые,
разлетаясь,
говорят, будто бы:
«ХО —
РО —
ШЕ —
ГО».

Достигая цели,
роятся
на продолжения,
И хорошими продолжают
себя
предложениями.
Жаль, не учил
таблицу умножения.
Сон потерял
счёт предложениям.


      (Сон третий)

Вижу подобное —
во сне ворочаюсь.
Левой демонстрации
ворваться
в сон
хочется.

Безграмотность запятыми-тараканами
разбегается дорогами незнания.
Зато музыка,
над листами-пюпитрами,
ударяет в буквы
кочками муравьиными.

И они строятся,
строчки —
с небес павшие,
А вырастая,
упираются в небо
вавилонскими башнями.
И уже не скажешь,
что мой стих
насекомыми покинутый,
Когда видишь зАмок,
созданный расой
буквочных термитов.

Или очень на них похожих:
На скафандре —
антенны-рожки.
Музыку
передаёт
передатчик.
Целый кусок симфонии
пролетает дальше,
Осыпая меня столбом пыли
От
нот,
взброшенных крылий.

Ручка-смычок
рассекает воздух.
Движения
сабельные, рубящие.
Собираю, складываю в повозку
Кубики, строить будущее, —
Нарезанные
кирпичики эфира
Под музыку
альфы пёсьей.

Ангажементом лиры
вытягиваю себя,
как синус
Из прямого угла,
за волосы.
Натыкаюсь на оленя с вишнёвым деревом.
Тяну —
добавляю скорости.
В эфир —
золотыми перьями —
раскрываюсь —

На чистом диске
Появляются первые записи.
Вечность звонит мне:
«Ты в списке.
На презентации быть обязательно».
Не отвечаю.
Плывёт улыбка —
фиксацией мига прошедшего.
Реакцию
тела
своего
встречаю,
Как свидетеля произошедшего.

Целый день туда-сюда качал.
С ног на голову вставал.
В перерывах
Морзе
Квакал —
Маяком передавал:
«Вырос. Вырос.
Знаю. Знаю.
Словом
так
Я не владел».
И уже небесный хор:
«Новое — для новых дел».

Три-четыре сотни строчек
Разместилось
в разности мест.
В книге длинную цепочку
Вывел
Простокарандашный перст.

(Представляю, какое
произвожу впечатление,
Если на лицах, на меня взирающих,
Появляются человеческие выражения
С застывшей в глазах
разумной сосредоточенностью.
Вероятно, думают: «Точно
чокнутый»).

Между быта-часами
вывёртываюсь,
Принимаю луны отражения —
солнечные зайчики.
Тянется рука
за ручкой
привычным движением,
И плывут по клавишам-тетради
тренированные пальчики.

Все
рекорды
мои
прошлые —
битые!
Пятьсот сорок строк
непрерывной записи!
Мысль извергнуть себя силится
восторгом
И падает в пропасть радости:
«Ни —
фи —
га —
себе!» — из глубины
осчастливлено.

Эхо
Радостное
Живёт
В той
Пропасти.

«Ни-фи-га себе,
осчастливлено» —
Обратной связью
в мозгу разносится.
Доходя до последних строчек,
Не найдя причины для торга,
Рвутся звенья златых цепочек
Стоп-кадрами
застигнутого
врасплох восторга....

Думаю,
дёрнул чёрт, —
не иначе.
Не стал бы я сам
этот
сон
прерывать,
Себя переворачивать.

      (Сон четвёртый,заключительный)


Вижу: времени скорлупой скованный,
Как бочка кольцами определённых сроков.
Словно я — верблюд двугорбый,
Но к полётам — не готов.

Помню: как хотел, давно,
Чтобы мне всегда светилось.
Вышло: я кричал в ведро
Пустое — переполнить силясь.

Как верблюдом, сидел в гнезде.
Двугорбым, не умещался.
Снизу пальцем показывали все:
«Глядите — попался!»

Ладонь растопыриваю,
Смотрю: кожа на руках
Словно крокодилья,
Но прошедшая адаптацию.
«Сделано из рептилии», —
Сам себе хвастаю.

Вижу: люди мозг отключили,
Хоть и пращуры у них были
И серебряные тоже.
Не говорю, что они дебилы,
Просто труху поедают алюминиевыми ложками.

Всё у них прошло —
Ни одной лошади —
Некоторым художественным восприятием —
Проехало
По головы-площади.

Дерево, корнями вросшее
В определённую точку земли.
В одном месте,
От младенца до взрослого,
Кольца-срезы дорогу проколесили.

Тут колесишь, колесишь —
Спидометр
Крутит километраж.
Без предупреждения — раз и помер.
Переезд
На цокольный этаж.

А семена? —
Идентичное продолжение?
«Церебральное! — обгоним туберкулёзное».
Девяносто процентов недоделанных
Обмениваются классическими позами.

Крикнуть хочу о главном,
О ярком, как Солнце встающее.
Выпадает: «Мария, как ты?»
Понимаю: не
Недостающее.

Слышу звуки какие-то
На идише доносятся:
«Израиль хочет
Снабдить
Россию картофелем».
Про себя: у Израиля много картошки,
Вот он и хочет ею поделиться немножко.
Себе: что, в России картошки даже не стало?
Другим: видимо, её мало.

В ячейку-Фаррела северную дверь
Ветер западный барабанит военным
Маршем.
Открываю, кричу: «Не стану верить!» —
Бросаю в лицо наотмашь.

Думаю про себя:
День Сурка что ли,
На земле случился?
Сто лет прошло, а война
Всё стучится.

(Век по небесам скитаюсь,
Словно чеховский монах.
Только молот-серп за пазухой,
Только облако в штанах).

Ничего не имею против
Традиций западных,
Перед статуей Витовта
Танцевать,
Круги наматывая.
Не надо вынуждать мою Родину
Выдыхать сибирское:
«У —
Матывай!»

Стена, чешуйчатым эфиром,
Демонстрацией, за диском-диск.
Слышу, как картину мира
Листает Перст —
Экрана писк.

И вот я вырвался оттуда
И в небо взмыл, кружа, кружа.
Природной тягой
Своей
К чуду
Достиг седьмого этажа
Неба Нового.

Вижу: разминается кто-то
В образе орла двухголового.
Приседал — ласты под мышку —
И карабкаться стал
На
Небесную вышку.

Этот нырнёт,
В себе уверенный.
В глубине проплывёт
И вынырнет: «Не верили!»

Вижу: облако
Смотрит Разиным.
Думаю про себя: безобразие.
Кто-то шёпотом:
«Роли избраны.
У истории — свои Визборы».

Кувырок,
Кувырок — сальто!
Сольдо
Четыре
Отдаю Буратино —
Забираю у него азбуку
И иду,
А язык асфальта
Облизывает
Мои
Ботинки.