Познание

Познание
(Губаха, 1976 год)

События детства не дают тебе покоя. Даже сейчас не можешь до конца решить для себя, что ты был тогда: – исчадие ада или просто невежественный, но непорочный ребёнок… Лето всегда приносит с собой много ненужного времени, особенно когда тебе так немного лет, и обычный день всегда бесконечно длинен, как целая жизнь. От «нечегониделания» приходилось избавляться всеми известными в этом возрасте способами. Один из них был особенно странный  – мы пробирались от одного конца дома к другому не по дорожке, как все нормальные люди, а через подвал. Ох уж этот подвал.  Он был привычно открыт и совершенно тёмен. Зимой и летом чуть влажный воздух его пах глиной и кошками, а лабиринты плит с притолочными ходами и гудящей паутиной труб были ужасно интересны всем дворовым мальчишкам… Наша небольшая компания, состоящая из меня самого – десятилетнего, моего взрослого (целых двенадцать лет) дружка Витьки и, вечного хвостика нашего, восьмилетней Танечки – частенько проделывала этот путь. Уже и не помнится, для чего сделали подобное в первый раз. Может, прятались от кого? Может, извечная обезьянья тяга к исследованию нового подвигла нас на такое? Может, просто от жары мы забивались в тёмную прохладу подземелья? Было интересно и почти не страшно. Фонариков тогда у нас не было и в помине, поэтому пробирались на ощупь – натыкаясь на торчащие краны, лихорадочно сдирая с лица настоящую липкую паутину, раздирая голые коленки осколками бутылок и краями камешков, торчащих из неровных блоков фундамента. Сколько шишек и ссадин мы тогда насадили, пока не выучили все изгибы и тупики на этом пути. Да так, что потом могли с завязанными глазами преодолеть весь путь, не задев ничего лишнего. И это стало нашим секретным оружием в дворовых войнах. Не единожды мы появлялись у вражеских подъездов, словно из-под земли и захватывали какой-нибудь ход в игре или трофей. Сколько раз мы помогали друг другу преодолевать верхние лазы? Как часто наши руки, без какого бы то умысла, подпирали нижние точки другого или другой? Никто не считал, никто и не задумывался, что мы разные.
Но однажды, что-то случилось со мной, с нами. Это случилось в тот день, когда неповорот-ливая полноватая Танечка в очередной раз не могла подтянуться к высокому лазу, а мои руки привычно подталкивали вверх тёплую мягкость её зада, прикрытую стареньким трико. Секунда, другая и, вдруг, понимание, что она не неможет, а не хочет сделать это. И почему-то в следующее мгновение мои руки стали горячее самой горячей трубы в этом мирке, а дыхание Танечки сделалось громким и прерывистым. Испугался ли тогда кто из нас? Не помню. Наверное, нет. Так как весь мир тогда сосредоточился у нас на том, что мои руки так и не перестали прижимать не мою нижнюю точку.  Виктор тогда сердито подгонял нас, не видя и не чувствуя того жара, который охватил нас и сделал похожими на полуокаменевшие изваяния с выпрыгивающими из груди сердцами…
Много раз потом, в игре или наедине, мы повторяли этот манёвр, словно изучали уже не топографию подвала, а другую, более интересную науку – чувственность. Она – мою, а я – своей юной подружки. Мы как-то повзрослели за одно лето. Со временем руки и сердца наши стали более опытными и по-детски изощрённо-пытливыми –  пока каждая её чёрточка, волосок или выпуклость, сначала над одеждою, а потом и  под ней, не стали нашим общим знанием, точнее моим. Потому, что лишь я был отчётливо живым во время этих экскурсов, а моя восьмилетняя спутница каждый раз каменела, и лишь прерывистое дыхание и судорожное выгибание всего её большого тела подсказывали мне, что она ещё жива…  До сих пор помнится то первое прикосновение, закончившееся чем-то не страшным, почти ничем, но это «ничего»  заставило две детские души замереть. Что тогда родилось в наших головушках? Что заставляло снова и снова прибегать к любой уловке, лишь бы остаться, хоть на мгновение, в этих играх наедине со своими ощущениями и горячечной дрожи прикосновений?  Что это было:
– искушение?
– первая влюблённость?
– дьявольское наваждение?
– первый урок взрослости?
Что бы это ни было, но никто из нас так и не смог правильно распорядиться этим даром. У меня слу-чился через несколько лет приступ острой жалости к молодой медсестре с скверными зубами и характером, уродливым кифозом, закончившийся свадьбой, скандалами, разводом и брошенным сыном.  У Танечки случился взрослый сосед, а потом мой дружок детства Петька,  а потом замужество, драки с горячим мужем грузином, развод и жизнь в гордом поиске с дочкой на руках. Так и разлетелись по разным углам нашей необъятной страны. Лишь по прошествию двадцати четырёх лет она отыскала меня в «инете»:
– Родной…;
            – Родная…;
                – Всю жизнь…;
                – Во всех странах…;
                – Всю жизнь хотел извиниться…;
                – В сотнях мужчин искала тебя…;
                – Люблю…; 
                – Ненавижу…
И снова тишина на годы. Прошло детство. Только память живёт где-то огоньком в глубине сердца. Только стыдливая гордость за детскую любовь и познание. Спасибо и прости, моя милая девочка, моё счастливое детство.                28.03.2010
       г. Пермь