Армия

                Армия
  Ночью снился сын, он появлялся передо мной то годовалым, то школьником, то студентом, и, появившись, тут же уходил. «Лёня, младенчик мой, куда ты,» – горько плакала я, но он уходил, не оборачиваясь, а я смотрела ему в спину. Проснувшись утром, я вытерла слезы, и, понимая, что больше не могу жить в разлуке, через  всю страну поехала к сыну в армию. Правдами и неправдами добравшись до места, где сын мой служил, а служил он в Капустине Яре, я начала искать съемную квартиру. Дело это было не простое, зато стало ясно, что не только я мучительно скучаю по своему дитя. Искал квартиру Виктор из Петрозаводска, искала Зейнаб из Таджикистана, искала Ганна из Черновцов, да что там говорить, искали многие. На квартиру никто не пускал, любые деньги и заверения выглядели пустыми хлопотами. Отказывающие нам люди, отправляли к некому Иващенко, говоря, что он пустит. Судьбе было угодно поселить нас, то есть девятнадцать человек, у Иващенко, хмурого старика в нищенских лохмотьях. Все мы спали на бугристом от хронической грязи полу, в пустой комнате, освобожденной по случаю наплыва постояльцев.
«А дедушка, чую я, миллионер, – ходит в лохмотьях, ест объедки, пускает квартирантов, а еще и палкой по кустам тычет,» – сказал, лежащий рядом со мной, Виктор. «Зачем?» – спросила я. «Как зачем? Бутылки пустые ищет,» – невозмутимо ответил Виктор. Раздался дружный хохот и началось истерическое веселье, которое наступает именно в самых неподходящих местах. Утром пошли мы в военный городок, где предстояла долгожданная, кровавыми жертвами выстраданная, встреча. И когда ввели наших солдатиков, мы одновременно бросились к ним и одновременно залопотали каждый на своем языке. И я понимала каждый вопрос каждого своего товарища, и понимала ответы мальчиков, на каком бы языке они не говорили. Дедовщина тогда цвела пышным цветом и лица наших детей были изрядно побиты. «Где командир?» – закричали мы, – пойдемте жаловаться!» Но избитые наши дети отвергли это предложение, сказав, что в армии драк нет и быть не может. Тогда мы заговорили снова, и снова языки наши слились в единый языком скорби, тревоги и понимания. Пришли офицеры, и ребята, получив от нас богатые  подарки, пошли выживать дальше. «Увидимся завтра,» – бодрым голосом сказал карел Виктор, но в голосе этом звенели слезы. «Завтра,» – повторили мы, и побрели в чертоги Иващенко.  И всю дорогу в сердце рождались неведомые ему ранее слова: О, Господи, кто мы, что мы делаем друг над другом, что делим мы, Господи, зачем содержим армии, зачем убиваем друг друга, когда мы так похожи, о, Господи, нет, мы вовсе не похожи, мы просто одно целое.
Виктор осторожно взял меня под руку, и по осторожности этой я узнала, что мы понимаем не  только незнакомые языки, –  мы понимаем молчание. «Я слышала, – сказала Ганна, – в этих поездках самое страшное…» – она тянула паузу, и мы закричали, – «Говори, Ганна, говори!» И Ганна сказала: «Самое страшное, когда мальчик, не оборачиваясь, уходит с последнего свидания и ты смотришь ему в спину.»
14 января 2014г.