Мореплаватель

 
 Только вдавленные в кожу кресла позвонки удерживают
 ниспадающе сидящую изломанную острую женщину Шиле.
 На ней лишь лунная накидка, лёгшая страшными складками-тенями.
 В бутылке абсента, стоящей на столе, травы поют у прозрачного огня,
 и я слышу.
 Женщина говорит мне призывно: «Я твоё море, плыви!»,
 и я плыву на слабо светящий маяк клитора.
 Киль моего корабля взрывает гладь.
 Внутренняя тьма в крике расцепила челюсти,
 распахнувшись увядающими садами.
 Пламя свечей обратилось клювами альбатросов,
 а прохладный городской ветер, наполняющий парус комнаты,
 обрёл солоноватый привкус.
 Губы – окровавленные любовники
 на ветхих подушках зубов.
 Из чёрной пучины рта выбрасывается,
 словно в чёрную пучину космоса,
 Левиафан языка.
 Груди – раздавленные осиные гнёзда.
 Рёбра – ряды военнопленных, выедаемых гангреной, в орденах карбункулов,
 Сердцебиение - их сбитый немощный марш.
 Между курганами лба и скул холодная болотная вода глаз,
 Трутовиков ушей укрывают волосы – караморы, сухие клубки, комья клоков.
 Руки – хворост,
 птичьи кости кистей.
 Искусанные табачными светлячками бёдра.
 На коленях гематомы – последние минуты заката.
 Я поэтически списывал её из кресла часть за частью.
 Теперь она вся здесь.
 Вот она.