про время и про поцелуй

про время и про поцелуй






Послушайте, мертвый, а вы могли бы
Побыть в своей смерти не мертвым, а рыбой -
Которая скажет, что это ее вода!
Которая скажет, что это ее никогда...

Которая сможет все эти мои повторы

Ежедневных от смерти моей пробуждений
Сделать водой живой...
Чтобы ты, мой прекрасный гений,
Не умирала со мной, зато пробуждалась со мной

И в моей воде оставалась -

Чтобы ты за мной наблюдала,
Пока я научаюсь плыть...
А потом - и этого мало:
Пока я научаюсь любить!

А потом - и этого мало:

Чтобы вся реальность настала не мертвой водой, но живой,
Ибо ты пробудилась со мной.































Душа (что подобна кисти)
Живет, потому что может:
Рисует она или гложет
Своими зубьями пальцев -

Что от нее останется на всем огромном бездушии?

Я голый король листопада:
Душа, что подобна листьям
С обликами, нарисованными
На всем огромном безлюдии -

Душе ничего не надо из этих изображений:

Душе не нужен твой гений...
Душе не нужен твой рот...
Душа потому живет,
Что просто не может не быть!

Я голый король листопада,

Но - когда начинаю скользить по глотке наклонной ада
И с ней остаюсь вдвоем,
То мне достаточно взгляда, которым мы спасены -
Которым найдем друг друга!

Ведь большего и не надо во всем этом дантовом круге.

























Как и те, кто держат в руке мастерок,
Так и тот, кто мастера держит в руке:
Все они смотрят в поток
И следят за рыбой в реке -

Ибо это ее вода!

Ибо это ее города течением отражены...
Ибо это ее весна:
Ибо в мире словно бы нет весны -
Настолько она повсеместна и постоянна!

Таковы наши дальние страны...

Таковы наши странности, в которых давно тесно
И тому, кто держит в руке мастерок,
И тому, кто мастера держит в руке -
Все следят за рыбой в реке!

Но я рыба особой масти:

Я совсем не журавль в руке,
Я, скорей, этот самый поток -
В который они смотрят...
И лишь для тебя я платок,

Который тобой поднят:

Который тобой понят настолько, насколько возможно -
Который тобой развернут, который тобой сложен.























                мир как эстетический феномен

Я посетил дом скорби - не скорбей!
Ведь я не скарабей: катить комок навоза -
Наматывая на колеса жир
Реинкранации как паровоза...

Я посетил не только мир людей,

Себя губами по нему раскатывая:
Я посетил кремлевские палаты
И эту преисподнюю московскую,
Где нищих духом нет - одни «богаты»

И в статусе сверхнелюдей!

Итак, я посетил дом скорби,
Где я похитил красоту твою -
Поскольку ей нельзя не восхититься!
И вот теперь я даже не люблю,

Поскольку говорю об этом:

Что мир есть эстетический феномен,
В котором невозможно оскотиться.





























Избавиться от боли через боль,
Любовью от любви, железом от железа,
От смерти через смерть и от мороза
Избавиться, на лёд бросая сердце:

Ведь сердце - это роза мира!

На высоту взойти, переступив
Другую высоту твоих коленей...
Потом переступить переступленья -
Которые как тени прошлых жизней...

Потом освободиться от отчизны -

Пройдя дрогами своей отчизны
(придя к отчизне той же, но - другой)...
Которые как тени прошлых жизней,
Среди которых облик дорогой -

Который я беру с собой!

Иначе не избавить впредь,
Как только самому тобой болеть.


























Я человек Воды: вода прозрачна,
И на ладони дна видны все камни...
Когда губами соберут все камни
В ночное не стреноженные кони -

Ведь я тебе протянут вместо хлеба!

Но ты ко мне подходишь в главном,
Как поутру приходит это небо -
Себя меняя на совсем другое...
Я человек Воды, и ты ногою

Свою ступню в меня по щиколотку!

Как поутру приходят эти губы
И пьют меня: моя вода прозрачна!
Но есть еще беда - совсем другая,
Которая совсем удачна:

Когда бываю я тобою выпит!

Или когда расплещешь, наступив -
Я становлюсь, как ты, красив!
Поскольку твою форму принимаю
И ничего в тебе не изменяю.






























Положим на все про все
Только одну минуту...
Потом удалим минуту -
Как лошадь с ее овсом,

Которую предположим...

А потом удалим овес,
Как и звездное небо,
Как и закон внутри нас...
Положим не на минуту,

А положим - на час!

Потом удалим с глаз
Эти глаза сердца,
Эти глаза часов...
А потом удалим засов.

Заперший нас на время!

А потом удалим темя,
Что заперло нас в умерших...
Вместе с кровью и потом
Станем слово и имя -

И воскресим чудо!

Положим на все про все
Только одну минуту.
























Мелодии нет, но есть струны...
Бега нет, но есть бегуны
И среди них бегунья -
Как медленный взгляд луны!

Она как грядущие гунны,

Что замерли и отводят
Свои глаза завидущие...
А потом повернут и уходят
От стен твоего городища -

Мелодии нет, ее ищут!

Распавшись на семь сторон спектра,
Расставшись на семь измен,
Бегунья ослепительных колен -
Пропавшая всепобедительно!

Оставившая взамен

Струны твоих жил,
Чтобы ты как мелодия жил.

























О чем говорят ноги?
Ради женщины - ни единого шага!
Ради женщины - только ее наряд,
Только его отвага,

Украшающая красоту...

Я сейчас размышляю о смыслах,
Которые не подряд, которые за версту
Уводят ее наготу
От любого оврага, в котором можно пропасть...

Так о чем говорят ноги?

Только о пропасти, которую - только в два шага!
Как лопасти этажерки,
Которая первая и не может упасть,
И делает свой второй шаг...

И меня забирает с собой.


































М. Т.

НАБРОСКИ

Художник должен грань дарить алмазу?

На этот раз
Он сам бриллиант, который не случился...
Рассыпавшись на сто карандашей,
Зал рисовал натурщицу - взашей

Так получилось, что бриллиант разбился...

- Ни линия, ни штрих - не удались
Из женщины нескромной красоты (как будто прочь), -
Хотелось крикнуть мне. - И потому продлись,
Продленье горизонта... На спине

Она лежала: Лунный свет в окне вот так лежит...

Когда казалось, карандаш бежит
Алмазную снимая стружку -
Так лунный свет я собираю в кружку,
Чтобы глотнуть колодезную рань...

Художник должен грань дарить алмазу
Или ступить за эту грань.


























Неправедное слово мне претит,
А праведное стыдно или скучно...
Излучина реки, обычный вид...
Куда заброшу я дуги излучину,

Уздечку, что для белого коня?

Уздечку скакуну белее дня?
Когда случилось белое затменье,
Я слово произнес, как произнес знаменье -
Такого скакуна с собой принес

С той стороны излучины реки...

Такой он масти, что теперь ни зги,
Такой он радуги, излучины небес -
Итак, мной хорошо изучен бес,
Гордынею меня посмевший изувечить!

Ведь я, сумевший скакуна взнуздать,

Поскольку я не верил в благодать
И все-таки вобрать ее сумевший.


























На Унтер-ден-Линден липы зацветут -
То есть липы прорастут сквозь липы!
Названные словом - прорастут...
Вызванные словом - прорастут...

И над ними дождик будет сыпать

Каждый гвоздик капельки своей,
Прочно пробивая мостовую,
Прочно мостовую прибивая...
К песне не прибитый соловей,

Нахтигаль, который не убитый,

Существует сразу в двух мирах,
Более принадлежа второму...
Мостовая, коей движет страх,
Протекает меж домов и к дому -

Страх, что она может улететь
От реальности, к которой не прибита,
Но - распята словно Божий Сын,
Коему не дали вознестись!

Сны мои, стремящиеся ввысь,
Словно мои божии сыны...























Никто никому ничего не вернет
(как Эвридику Орфею
Никто не вернул), а я верил - сумею,
Ведь это не правилах сердца:

Давать от ворот поворот!

Ибо сердце - копилка несбывшихся чувств,
И каждая жилка, что у виска бьется,
Протянута к сердце -
Протянута как тоска,

Протянута как ликованье...

Но как из руки убегает рука,
От меня убегает мое любованье:
От меня убегает мое небывалое -
То, что только что вообразил!

Я проходил вдоль протянутых к сердцу жил,
Ведя за собой свои мысли...

И не видя, как робко они отстают, я дальше один шел и жил.
































Ибо в любых поцелуях,
Помимо плоти единой,
Есть поцелуй Иуды
И есть поцелуй Сына.

Ибо в любых исцелениях
Есть проявление целого
И на части дробление!
Есть и явление гения,

Есть и явление урода:
Как перемены лица
И перемены погоды,
Которыми не испугаешь!

Но когда ты природу меняешь
На совсем другую природу...
Но при этом не изменяешь собственной тишине!
И тихонечко говоришь этим дождем в окне!

Ты природу меняешь во мне
На совсем другую природу.

Ибо в любых поцелуях,
Помимо плоти единой,
Есть поцелуй Иуды
И есть поцелуй Сына!

А мы с одной тающей льдины
Перейдем на другую льдину, идущую поперек:
Вот и я между этих строк - в собственной тишине,
Чтобы ты улыбнулась во мне.













Чайки кричали во тьму,
Что только тебе одному
Можно приблизить море:
Бросив себя к нему!

Чайки кричали в свет,
Что уже много лет
Даже тьма рассветает,
Если над морем летает много горластых птиц!

А я знаю много лиц,
Что загляделись в море:
Что загляделись в горе, не знающее границ!
Что загляделись в радость, не знающую причины -

И стали неразличимы, словно бы капля в море...

Тогда я назвал душою - происхождение горя:
То, что оберегает малое от большого!
А чайки кричали в бездну,
Становясь бестелесными и становясь без гнезда...

Тогда я назвал душою - собственное рождение,
Тогда я назвал душою - свое небольшое да,
Что отменяет нет и прочие ослепления,
От гибели оберегая маленькие суда.






































Мелодия медленная, словно ладья крылом
Взмахивает и покидает мое Беловодье:
Мелодия лепится ласточкиным гнездом -
Словно маленький дом, но под крышей большого дома...

Мелодия медленная как водоем,
А вокруг берега бескрайнего окоема!
И когда подвигаются берега,
Получаются заливные луга.

Вот и я как мелодия - я не весь:
Словно лес на его окраине...
Словно сердце с его венами...
Словно дождь тронул землю - здесь и за стенами!

И когда я взглядом касаюсь тебя,
То касаюсь такой тайны,
Которая еще - до любви,
Которая еще - не любя:

О том, что мы продолжаемся, ибо мы не случайны!

Мелодия медленная, словно руки касаются рук,
И зарождается звук.




















Бессонница как некое бессмертие,
Как звонница без звонкого беззвучия:

Когда не умереть и не уснуть,
Не видеть сны огромной тишины!

Которые плывут в округе случая
И совпадения как некое знамение...

Бессонница как некое бессмертие!
Столетие первое бессмертия моего -

Каким бы ты приснилось мне, столетие,
В котором не случилось ничего?

И даже сердце - не остановилось:
Со звонницы шагнувши, не разбилось...

А продолжало жить, и - побеждать
Единственную, в общем, благодать:

Возможность умереть и видеть сны,
Со звонницы шагнув среди весны!

Ведь колокольцы словно джоны донны,
Которые пленительно бездонны -

Со звонницы шагнув среди весны!
Такою ты пришла за мной, бессонница...























Нашествие Бытия на тебя
И нашествие Бытия на меня
Не сравнимо с ордой батыевой -
Но так же невообразимо!

Как нисхождение огня в праздник Пятидесятницы...
Или бег одного коня - ставшего конской лавой...
Нашествие Бытия на тебя
(если ты мыслишь здраво),

Не отменяет смерть, но - делает несущественной!
Не отменяет твердь, но - делает столь вещественной,
Что возвышает до вещих
Любые возможные вещи -

Чтобы дальше жить в невозможном!
А те, кто живет осторожно
В ожидании орды Батыя
(как в ожидании стихии маковое зерно),

Не могут понять одно...
Не могут понять другое...
И не могут поднять весь груз:
Как нашествие Батыя на Русь

(с ее уничижением до макового зерна)
Подняло ее с самого дна
И стало началом ее Бытия
Посреди событий лихих?























Ибо дело твоей жизни
Стало телом моей жизни:

И оно как тело болело,
Выздоравливало как тело!

И его как тело любили:
Даже если бы опустело -

То любили бы даже труп!
Ибо был я настолько глуп,

Взяв такое дело для жизни:
Идентичность моей отчизны!

Самое себя узнавание...
Ведь себя не только лобзанием -

А как души любят жилье!
Опустелое, но свое - облекая в одежды белые...

И когда твое дело жизни
Стало вдруг никому не нежным

(ибо очень неопределенно),
Я по прежнему жил влюбленным в запредельность моей отчизны!

Здесь мое пространство для жизни
И мужание моей вселенной.

















Глядя на Все или il miglior fabbro


P. S. Шанти, шанти, шанти (мир, который превыше всякого ума), говорит тебе словом: Датта, даядхвам, дамьята (дай, сочувствуй, владей) - и тебе нечем отозваться?

Вопрос всех Ответов











Каждый пьет из своего ведра,
Но черпаем его из одного колодца печали...
Где кончается ваше рука,
И где той реки начало?

И кто эту реку льет?

И так ли она бодра?
Да и была ли рекой до того, как попала в колодец
И стала наоборот?
И стала просто рукой, которая быстро кончается!

Где качается колоколец

И где он в колокол превращается -
И славно перемещается по теченью руки?
А где рука завершается,
Там начало реки.


























ИЗ ЖИЗНИ ИДЕЙ

От лунных грез до символической латыни
Сомнамбулически являлись
И, недовоплотившись, растворялись
И стали ныне - как струны

Распахиваемых грудей...

Распахиваемых даже хирургически...
Распахивающих этот мир подлунный как пашню...
И вот передо мною жизнь идей,
А мне не страшно!

Что плоть не более каркаса для этих струн...

Что даже провозвестник-гамаюн
Не более, чем из размахивающих своей душой
Для мимо проходящего баркаса...
Я ныне наигрался, я большой -

Я рассмеялся!

От лунных грез до символической латыни
И от того, сколь легок этот груз.


























Левитановский стог или из камня воду...
А куда мы пойдем - я и это объясняю в пути!
И я встречу пророка
Или встречу погоду -

Как развилку дорог, до которой еще расти.

Но сначала левитановский стог,
А после погода, которая задождит -
Словно камень, который продрог!
Словно камень, который в кредит

Назван камнем насущным...

А потом был погашен левитановским стогом -
То есть ставший как пламень...
То есть ставший развилкой, которой когда-то был -
Это старшая новость!

А я младшую полюбил:

Что я стану левитановским стогом
Или встречу пророка, которым когда-то был.


























ГЛЯДЯ НА ВСЕ

Уйду в обиду и не выйду,
Ведь все свое ношу с собой!
И заберу с собой корыто,
Рожденное из золотой

На глубине добытой рыбки...

Мне поначалу было зыбко...
Потом я форму приобрел -
Во исполненье трех желаний!
Исполнил зренье как орел,

Прекрасен стал - как в океане

Рассвет, волну позолотивший...
Потом - в желаниях затишье:
Я перестал желать частями!
И захотел всего мой разум:

Я захотел всего и сразу, причем горстями...

И получил мое корыто - и в корне
(которое давно разбито пустой обидой)

Достаточно знаком я с пустотой,
Которую теперь наполню.


























Дежурный ангел октября
Глядит на душу февраля:

Какие здесь леса! Пропасть, потом вернуться
Уже безбожным, но - в строительных лесах
Искакием! Но - вошью в волосах
Вдруг ощутить себя под божьим гребнем:

Вот так мы все, крылатые, и гибнем...

Дежурный ангел октября
Глядит на душу февраля:
Вокруг нее так безвоздушно
И не касательно ее...

Потом февраль берет свое,
В котором холодно и душно!

Но там, где ангел невесом,
Какие там леса и - мы меж нами:
Непрочный мир с оленьими глазами
По прежнему едва спасаем нами...

Итак, мой ангел очень болен нами:
Мы сон во сне, и ангел видит сон.






























Луч бежит по ступеням и словно ступенчат:
Я пылинкою в нем кувыркаюсь...
Я без легких в нем задыхаюсь...
Это все называется днем!

Это все продолжается ночью...

Луч бежит по ступеням и словно матерчат:
Появляясь материей легкой,
Что лежит на материи прочной -
Я пылинкою в нем кувыркаюсь

И сгораю огнем...

Луч бежит по провалам моим!
Луч бежит по вершинам моим!
Это кажется мне карнавалом,
Ибо - деготь становится днем:

Не сгорая огнем, но - без копоти восстановясь...

Луч бежит по ступеням как связь
Между миром моим и твоим -

В этом мире мы связи творим!

И из грязи становимся князи,
Коль на грязи не остановимся.
























И Шахразада, чтобы просто выжить,
На царской простыне готова выжечь
Пастелью чудной тысячу одно
Признание о том, что саламандре

Как не поведать о своем огне?

Но - должно понимать, что сожигает
На царской простыне...
И Шахразада, чтобы просто вижить,
Такое небывалое слагает -

Как будто бы тропинки за ограду:

Как будто бы ветвятся Шахразады -
И каждая в реальности живет
Немножечко другой... И вот уже солжет
Пастелью чудной тысячу одно

Признание о том, что саламандре

Как не поведать о своем огне?
Вот так и ты, что выжжена во мне
Тропинками, что вьются за ограду:
Убудет на одной, прибудет на другой

Какая-то другая Шахразада.






















Я приехал к тебе по воду!
Я привез с собой непогоду,
Ибо воду ношу в решете:
Что решите, то будет градом -

Его грехопадением в радость...
Его грехопадением в горе...
Я приехал к тебе на море:
Только море сегодня - как радуга!

Ибо море - завтра другое.
Потому я приехал к вам!
Потому я приехал к морям,
И теперь одного не пойму:

Каково в морях кораблям?

И пройдут ли они меж капель,
Когда воду несу в решете?
И пройдут ли они меж горя,
И придут ли они к звезде,

Называя ее Полярной и колючей, как клювы цапель?

Я приехал к тебе по воду
(омываемый морем Леты):
Добывая живой воды...
Проходя между капель света...

Не привез никакой беды.






















Послушайте, рыба, а вы могли бы
Запеть без своей атмосферы?
Покинув причалы, не плыть кораблями:
Воспеть все печали, принять все на веру -

И петь продолжать без своей атмосферы?

Послушайте, рыба, а вы бы (к примеру)
Не приняли вербу, которая в почках -
А сразу из почвы на ветреный воздух:
Запеть без своей атмосферы «не хлебом единым»

Губами без глины...

Послушайте, рыба, а если в воде не лежать,
А выпрямиться не по росту?
Холодные звезды в глазах большой рыбы
Как слеза дрожат -

Почти как сизифова глыба!

Вот так выпрямляться на фоне себя самого:
Не потом, желудочным соком и спермой
Себе выделяться - и даже не нервом!
А быть самым первым

Полетом без перьев и прочей железной воды...

Послушайте, рыба, а вы могли бы,
Идя по воде, не оставить следы?























Я увидел, насколько я слеп,
И - к глазам приложил подорожник...
И - к слезам приложил подорожник...
Я увидел, насколько нелепо

Вижу мир, даже если я слеп!

Я увидел, насколько я вижу
Не своими глазами, а - их голосами,
Что поют подпевалами многих других голосов:
Тех, которыми слышу -

Поднимаясь то выше, то ниже!

Голосами, что славно исполнили фугу:
Вот и мы с тобой видим друг друга
Только в самом низу голосов...
Только в самом верху голосов

Мы с тобой не отыщем часов.

Что отмерили время для моей слепоты,
И - пределы твоей красоты!

А потом я к глазам приложил подорожник...
А потом - я к слезам приложил подорожник!
А потом его снял - словно двери с петель,
И увидел тебя без потерь слепоты:

Никого на вершине! Лишь ты.
























Мы с тобой не отыщем часы:
И не то чтобы мы потеряли часы -
Как теряют у моря прибой,
Лишь с прибрежной уйдя полосы!

Только раковину с собой...

Мы с тобой не отыщем тебя:
И не то чтобы мы потеряли тебя!
И не то чтобы мы не любили тебя...
И не то чтобы мы погубили тебя -

Нас с тобой еще не было вовсе!

Мы - прибоями двух морей
(берегами двух кораблей)
Полюса совсем других глобусов -
Вот такими мы быть могли!

А пока мы часы нашли:

Мы часами себя исчислили...
Заключили себя в мысли...

Мы с тобой не отыщем часов:
Я закрою дверь на засов...
Ты закроешь дверь на засов...
В этом мире нет полюсов!

Нет сложений и вычитаний,
И - меж нами нет расстояний.




















Я падаю, сорвавшийся нелепо,
Но ты опять губами меня лепишь:
Как родинку целуя на губе
И - создавая ей землетрясение!

И - родину ревнуя не к себе,
А к неизбежному ее спасению:
Ведь сколько бы ни гибли безвозвратно,
Ее опять ты вылепишь обратно -

И досуха ты вылюбишь меня!

Вставало утро дня, вставало утро ночи...
Потом опять вставало утро почвы,
В которую я врос корнями -
Все это называлось днями!

И лишь потом ночами называлось...

Я сказку расскажу о поцелуе,
Которым я опять тебя целую:
Ведь поначалу он такая малость...
Но утоляет все мои печали,

Какая бы основа не сломалась.




























А если смерти нет, то что есть красота,
Которую не видят люди?
А если смерти нет, то что есть высота,
Которая тебя разбудит

И (как душа) едва коснется тела?

А если смерти нет, то что мои слова,
Которые не станут делом -
Доколе не поднимет голова
Всю твердь небесную на крыльях лебедей?

И все-таки - едва-едва...

А если смерти нет среди людей,
То некому вернуться из нее
И - оглянуться, чтобы улыбнуться
И - осознать владение свое

Пусть как грехопадение, но - все же...

Я водомерка, что бежит по глади дня:
Его воды, огня, земли и кожи -
И видит берега вдали,
Которых не коснется никогда!

А если смерти нет, то что есть красота?
























                легче было вам, дантовых девять, атлетических дисков звенеть

Но стало казаться: поют соловьи,
И с ним Эвридика - она возвращается!
Ведь вся эта быль о прекрасной любви,
В которую ад превращается -

А потом все на круги своя...

Отче наш или Матерь наша!
Ты змея, что вцепилась в свой собственный хвост...
Что за чашу проносишь ты мимо меня,
Чтобы я нацедил в нее яду -

И посредством его исцелив?

Превратив его в сок винограда
Или яблок и слив...
А потом его в кровь претворив!
А потом - в стрекотание сороки

Или трель соловья...

Отче наш или Матерь наша!
Ты змея, что вцепилась в свой собственный хвост:
Я согрел на груди колесо бытия -
Уводя Эвридику и живя в полный рост...

А потом все на круги своя.























                легче было вам, дантовых девять, атлетических дисков звенеть

Но стало казаться: поют соловьи,
И с ним Эвридика - она возвращается!
Ведь вся эта быль о прекрасной любви,
В которую ад превращается -

А потом все на круги своя...

Отче наш или Матерь наша!
Ты змея, что вцепилась в свой собственный хвост...
Что за чашу проносишь ты мимо меня,
Чтобы я нацедил в нее яду -

И посредством его исцелив?

Превратив его в сок винограда
Или яблок и слив...
А потом его в кровь претворив!
А потом - в стрекотание сороки

Или трель соловья...

Отче наш или Матерь наша!
Ты змея, что вцепилась в свой собственный хвост:
Я согрел на груди колесо бытия -
Уводя Эвридику и живя в полный рост...

А потом все на круги своя.



















Сбережение поэзии если бы
Приравнять к сбережению народа,
И - в процессе ее познавания
Удержать себя от ускользания:

Как песок сквозь распятые пальцы...

Сбережение поэзии если бы
Приравнять к совершенному танцу:
Даже если, не зная брода,
Повести сквозь мертвую воду -

Но с живой водой не расстаться!

Словно Вацлав Нижинский, подпрыгнуть
И - надолго в живых остаться:
Даже просто зависнув в воздухе!
Повести народ сквозь эпоху, в которой он исчезает...

Кто поэзию изрекает,

Сам становится как река,
Что течет сквозь мертвую воду
И - не ждет у моря погоды!
И - не слушает мертвого бреда,

Ведь у горя есть берега.





























Когда капитан привел разбитую каравеллу:
Когда привязал свои нервы
И когда опустил свои нервы
На дно или даже к причалу -

Его на пирсе спросили,
Каким он находит свой дом?
-  Просто был еще один шторм, -
Равнодушно он отвечал.

Просто был еще один шторм!
Лишь потом, через годы, мой корабль объявили Ковчегом:
Обозначили Бога на небе, что злей печенега
Отпустил на нас сточные воды...

Я не ждал у моря погоды!
Просто был еще один штор...
А потом предо мной расступилися мертвые воды,
И пошел я долиною смерти -

И со мною народ мой со своими детьми и скотом!

Знаю, будет еще один шторм,
Пред которым мы малые дети,
И пойду я по дну человечьего сердца -
То есть долиною смерти...

Что шторма мне? Шторма мне мой дом.

Но взглянул он на тех, кто спрашивал,
И впервые ему стало страшно -
Не за себя, за родных!
Ведь от глиняных превращений

И до холодных прозрений
Он их оставлял одних.


















Куда нам деться от своих недугов:
Надбровных дуг и радуги-дуги?
Куда нам деться от своих ролей...
Я список кораблей прочел до середины -

Поскольку сам я список кораблей!

Земную жизнь пройдя до середины,
Я очутился средь таких полей
Морских сражений: медленных сближений,
Где руки чуть касаются рулей -

Как души чуть касаются ролей!

Куда нам деться от своих недугов?
Лишь недруги приходят и уходят...
Лишь роли я на торжище веду...
А сам их пережду путем надбровных дуг:

Забыв, что есть восторг или испуг!

Забыв, что есть любовь и «не любовь»...
И вновь прочел я список тех ролей
И - отказался в них пуститься вплавь:
Я не продолжил список кораблей!

Я весь ушел в надбровную дугу!
Кого я полюблю на этом берегу?





















Не по душе ему, не по уму
Мое язычество: ведь в нас одни количества
Скребущих языков - как мыши, что по дому!
Не по душе ему (поскольку не такому)

Мое язычество...

Когда бесчеловечно человечество, когда одни количества
Меняют на количества другие,
Ему не по душе мое отечество,
В котором души больше не нагие -

И не стоят одной ногой в раю!

Ведь он по прежнему подобен кораблю,
Унесшему с собой немного рая:
Не по душе ему, не по уму - играя,
Выстраивать калейдоскоп сердец...

А нам не по душе, не по уму

Такой беглец от нас, такой наглец,
Что возжелает думать за меня
(и предложить народу своему
Феерию лучин взамен огня небес)!

Так в чем причина, что я не такой?

Я не стою в раю одной ногой,
Поскольку я по горло в нем живу
(поскольку даже выгляжу не горним),
Но - голову (подобно кораблю)

Я подставляю под ноги ему!
Поскольку он живет лишь по уму.


















Есть в мире и такая суета,
Что праведным не дастся ни черта!
Зато неправедных прекрасные черты
Раздвинули каноны красоты -

И до звезды, как мачта, достают...

Есть в мире и такая суета,
Что в мире не останется мечты,
Которую нельзя осуществить:
И вот уже я мачта корабля -

Вокруг которого одна земля!

И люди делятся на мертвых и живых,
И нет людей, что плавают по морю:
Поскольку просто некуда уплыть -
И нет другого счастья или горя,

Помимо счастья выжить и убить!

Есть в мире и такая суета,
Что от сует не надо избавляться...
Есть в мире и такая красота,
В которой невозможно растворяться -

Поскольку ты в одной лишь суете...

Поскольку ты в другой лишь суете...
Ты станешь безразличен красоте,
Причем - без объяснения причин!
Отныне ты в личине красоты,

А красота не ведает личин.



















И стало совершенно невозможность
Добавить соли в это море соли...
Добавить горя в эту бездну горя...
Добавить воли ветру на просторе...

И потому я начал осторожно!

И потому - я начал с километра
(как будто бы не с пятки на носок -
Мыском ботинка и на холст мазок),
И все-таки опять вернулся к ветру -

И стало совершенно невозможно!

Поскольку совершенство - невозможно,
И нечего прибавить и отнять!
Единственная, в общем, благодать:
Узнать о том, что совершенство есть...

И потому я начал с километра,

А после - я продолжился верстой...
А после - я продолжился холстом
И жестью крыш, когда дождит Париж -
И крыша на мансарде протекает:

По капле совершенство добавляет себя к себе...

Поскольку и лотрековский эскиз
Мне колченогим нужен: жестью крыш -
Чтоб Верещагина утешить Айвазовским!
Добавить соли в это море соли

И ветру весь простор наобещать.














Мелодия медленная,
Словно нажитая непосильным умом.
Словно ладья с крылом медленно покидает
Заливные наши угодья -

И не остается ума!
Словно снег, попавший в дома,
Поначалу даже не тает
На подошвах медленного полета...

Мелодия медленная, что не летает,
А ожидает кого-то
(того, кого в доме нет)
И наполняет след -

Когда надо пролить свет в заливные наши угодья!
Мелодия медленная:
Половодье мое, Беловодье -
Если нажито непосильным умом,

То растает, принесенная в дом
И окажется просто нежитью.

Но даже ребенок, что прижит от ума,
В колыбели лежит как залив Беловодья
И медленно подрастает...
И на подошвах полета

Жив надеждою, что не растает.


























Когда года вперед две тени, две печали
Уже вне жизни, словно в море корабли...
Любимая, меня вы и не знали!
А я и не хотел такой любви,

Которая - как в разных временах...
Которая - на разных письменах...
Но не захотел любви другой:
Не заключенной в наших именах!

Не нашими телами увлеченной...
Не нашими делами затрудненной...
Блаженны нищие, которым мало нас -
Которые все больше нас стяжают:

Я нервы Бога! Мной волна играет...

Я положил тебя на сердце - как печаль...
Или печать - как ангел Богослова!
Я не скажу: в начале было Слово,
Но - я на деле это покажу:

И вот ты обретаешь очертания -

Ты словно откровение души...
Ты как прикосновение души...
Я в этот мир пришел не притязанием,
Но - словно после долгих лет скитаний...

Но у тебя об этом больше знаний.






















Я пастырь. Так уж получилось.
Я пластырь на нарыве мироздания...
Я подмастерье не у мастеров,
А лишь привратник перед дверью!

Мне власть дана и вера - разделять!
Одних пускать, другим не отворять,
Поскольку я не более чем паперть,
На коей можно ждать и не дождаться:

Приобрести саму возможность роста,
Или - возможность роста потерять!
Я пластырь на нарыве мироздания,
В котором происходят изменения:

Порой на памяти у поколения
Я стягивал разорванную вену
И ненадолго утешал гангрену...
Я пластырь на нарыве мироздания,

Которым и является сознание!
Сознание, которым разделяется
Единый мир на множество частей,
И вера - на возможность доверять по много раз!

Я пастырь, потому что я могу!
Меня не пожелаешь и врагу,
Поскольку - нет врага! Об этом и рассказ:
Нет нас других у нас, помимо этих нас.
























Мимо зеркала я прошел:
Мне пришлось пройти мимо правды!
Мне пришлось пройти мимо кривды...
Ибо - в зеркале я нашел

Отражение моей головы -
Окружение моей головы!
И - вокруг головы кружение
Других приходящих голов!

И - других уходящих голов моей человечьей молвы,
Которую я вижу...
Которую я слышу...
И - не выброшу из головы!

Мимо зеркала я прошел,
И - зеркало не померкло...
Но - стало конскою гривой,
В которую я вцепился:

Мимо зеркала я прошел
И зеркалом я разбился!
Оставив себе зазеркалие,
И - головы замелькали с другой от меня стороны...

Послушайте, головы важные!
Вы больше мне не важны:
Ведь я подышу зазеркалием и воздухом тишины,
И - стираю тряпицей влажной

Ваши во мне отражения!
И прочие ваши кружения:
Когда голова догоняет, но как-то догнать не может,
Едва ли не делая ложью.














             Топорову, разговор о Серебряном веке, которого не было

А был ли век
(а если не был, будет)
Серебряным и золотым, как реки
Молочные в кисельных берегах?

А был ли век, который на ногах
Носил себе и бубен, и ладьи -
Как паруса для многих скороходий...
Как скакунов для многих иноходий...

Носил себя почти не в сапогах,
А - в берегах большого Беловодья!
А был ли век? А есть ли он сегодня,
Помимо той синицы, что в руках?

Но вот она, размашистая птица,
Что даже не в ладонь, а в пол-ладони,
Уже не называется синица:
Над городом восходит - будто кони

Пустились в бег...

И колокольцы: словно джоны донны,
Которые космически бездонны!
Которые космически студены...
Никто уже не спросит: был ли век?

Поскольку - дольше века их разбег.
























Люби любовь. Какую? Сон во сне.
Чеширская улыбка на земле
Вдруг улыбнулась, и - земля исчезла!
И ветер отражения несет

Лица, что устремляется вперед -
Пока звезда стенаний не померкла!

Стенающей звезды (не назову Полярной,
Способной на одно лишь направление -
Куда ты направляешь выделения:
Свои движения посредством пота?)

Люби любовь. Какую? Сон во сне.
Есть земляная грубая работа:
Над взглядом собственным себя как бровь -
Пока глазное яблоко земли

Свои выстраивает корабли
Единственно по направлению взгляда...

Стенания звезды есть расширение взгляда,
А не движение по плоскости его...
Люби любовь. Какую? Ничего
Которой от тебя не надо - помимо любования твоего!

Ты взял любовь как посох пилигрима,
Чтобы пройти по плоскости сознания:
И вот стоишь, прикованный к скале -
Доколе делая любовь тебе полезной!

Чеширская улыбка на земле
Вдруг улыбнулась, и - земля исчезла.


















                головы вызывая погибельное кружение

И еще один не делится одиночеством:
Ведь мистический опыт не спасает от одиночества!
И еще один им не делится -
Словно биением сердца, продолженного за грудь,

Где ему нечем вдохнуть...

И все же оно выше вдоха!
Хорошо сформулированное одиночество -
Это не так уж плохо
(как пророчество, запертое в слова -

И обернувшееся эпохой):

В хорошо сформулированном одиночестве получилась твоя голова,
Получились всполохи губ, продолженных поцелуем -
Когда я тебя ревную к мистическим продолжениям...
Но мистический опыт не спасает от одиночества,

Головы вызывая погибельное кружение!

И еще один не делится одиночеством:
Ведь отсутствие опыта не избавит от мистики...
Ты прости меня, что мы в разных мирах
И живем по законам баллистики -

Как простые кометы, но из праха земного.
























Держи голову над головой,
Но не забывай про ноги...
Держи голову над травой,
Когда идешь по дороге,

По горло тобой заросшей (такими же сорняками)...
Держи голову над головой - и космическими сквозняками
По горло застудишь уши!
Но не разбудишь душу,

Что у ног твоих спит в траве:
В атмосфере и синеве...
А потом, когда станешь большой,
То и душу держи над душой, но - не забывай про ноги!

Я встретил тебя на дороге,
Как утро встречает вечер:
Так о чем же нам говорить,
Когда говорить не о чем?

Так о чем же нам полюбить,
Держа любовь над любовью?
Если душу нам разбудить:
И тогда она как поголовье

Понесется по сорной траве -
Лишь себя держа во главе!























Ибо - можно сейчас решать,
Какой кистью изображать
(какой кистью меньше мешать
Самому приходить к нам чуду)...

И - какою кистью я буду?
И - какою кистью ты будешь?
Чтобы чудо изобразить,
Чтобы в наши сердца поселить...

Ведь природа меняет лица,
Словно бы изменяя погоду!
Но чтоб чудо собралось в сердце,
Согревая живую воду -

Если мир заморозить воду...

Ибо - можно сейчас решать,
Какой кистью изображать
(и - как можно меньше мешать
Самому приходить к нам чуду)...

Ведь у нас с тобой есть минуты,
Когда мы не мешаем чуду.




























Что почувствует хлеб,
Что в ладони лежит вместо неба?
Что почувствует камень дороги,
Когда мимо проходят ноги:

Когда правой, левой и прямо -
Это все направления хлеба!
Где грохочут составы хлеба
И сгибаются как суставы:

Загребущие как переправа через Днепр в моем сорок четвертом -
Добывая кровью и потом себе маленький камешек неба!
Перемалывая тот камень в нескончаемую муку...
Просыпая песком сквозь пальцы...

Так какое чувство останется у простого камня дороги,
Когда мимо проходят ноги
И - попросятся на постой,
Называя себя искусством?

Я себе попросил неба!
Мне в ладонь положили искусство...
Я тебе попросил хлеба!
Мне в ладонь положили чувство.






























P. S. Когда музы (перекинувшись в фурий) разом все за тобой устремятся, возжелав обглодать до скелета, позабудь про божественность своего Аполлона, и - улыбнись, исчезая...

в пустыне возле света и добра





Живет в огне и смотрит из огня:
Искусство смертных смотрит сквозь меня!
И говорит при всем честном народе:
-  Не испугаешь переменами лица,

Но испугаешь переменами погоды!
Когда уйдут нахлынувшие воды,
И обнажится илистое дно...
Как губы, что коснутся многих истин,

А после выберут себе одно:
Единственное, если бы не числа...
Таинственное, если бы не тайны...
И даже мысли - если бы не море,

Которое немыслимо осмыслить!

Живет в огне и смотрит из огня:
Искусство смертных смотрит сквозь меня...

А я, как на беду, всегда бессмертен
И (потому) делюсь с тобою смертью!
А после - воскресением делюсь:
Как будто губы делятся улыбкой -

Сначала ничего, и сразу чудо.





















Так о чем же нам говорить,
Когда говорить не о чем?
Так о чем же нам полюбить,
Если любовь над речью?

Так о чем же нам умолчать
Всей тишиной меж нами?
Мы живем именами
И пробуем их кричать, и - видим произнесенное...

Не используй любовь как лопату,
Чтобы выстроить приобретенное
Или купить богатое...
Чтобы пожить в палатах и забыть угнетенное:

Произнося бездонное могил на своем горбе!
И в родинке, что на губе,
Речь тебя похоронит и - не заберет к себе///
Вот таким я пришел к тебе,

Ведомый своей речью!
Так о чем же нам говорить,
Когда говорить не о чем,
И осталось лишь полюбить?

















Ибо нам предстоит решать,
Кому вольно сейчас дышать!
И кому не дышать предстоит,
Оставив ему только вид важного телодвижения...

Ибо признак у жизни простой:
Один вольно дышит душой,
А другой только грудь вздымает важным телосложением,
И косится зрачком влажным

На мимо летящий праздник...
Вот и родинка на губе
Тоже может сама по себе
Оказаться призраком родины:

Что из той или этой вины
Добывает сок винограда...
Нам с тобой ничего не надо -
Мы живем посреди страны!

А вот что с ней станется в прошлом,
И с каким расстанется будущим:
Каким будет дышать дыханием,
Или - просто изображать одушевление тела?

Тебе есть до этого дело!

А мне дело есть до тебя...
Ибо - слово становится делом!
И на всем пространстве большом
Мы с тобою дышим душой.



















сизифова тоска
ты, голубая жилка Афродиты, что бьется у виска


P. S. Песня крушит города. (Этим она горда.) Ранит навеки сердца. (Это ее беда.) И бередит гроба. (Это ее мольба.)

Лорка





Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
Как голос, прозвучавший в тишине
И рассказавший правду обо мне
(и сразу же с неправдой уровнявший,

Которая превыше всяких правд).

Как будто человек, лежавший
И сразу вставший собственной душой,
Глядит на прожитый им век
Уже не как на сборище преград,

А как большой на малого ребенка.

Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
Как голос, прозвучавший в тишине
И издали, и очень звонко...
И сразу же с неправдой уровнявший

Все нами сокрушенные преграды!

Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
С которым я проснулся, и во мне
Как грозди винограда на свету,
Омытые слезами гроз...

И вот по ягоде я обрываю гроздь!

Ты сладостью исполнена все более и более,
И очень далеко простое чувство боли.












Где-то летят Леониды,
И каждый летит отдельно,
Ставший метеоритом
Множество лет назад.

Где-то летят Леониды,

И каждый летит бесцельно,
Словно упавший взгляд.
Словно взгляд возжелавший
И оттого запылавший...

Ибо не стал пропавший!

Ему не вернуться в космос.
Даже по лестнице кос девичьих не подняться.
Где-то летят Леониды,
А он отныне убитый.

Ему отныне назваться

И здесь навсегда остаться
Павшим царем Леонидом
Где-то при Фермопилах...
Где-то во взглядах милых,

В которых и я сгораю!

И нас разделяют века,
Пока я тебя не узнаю.




















Маленькой женщине,
Владевшей большими тайнами.
Маленькой грешнице,
Вышедшей из случайного

Смешения песка и воды,
Что наполняла следы
Легкой ее походки...
Словно глотки водки трезвящей и ледяной!

Что наполняла зной
Ибо пришла за мной
И предложила радость,
Словно великую святость.

Но как-то очень по женски
И мне не противореча
Она забрала мою вечность,
Она забрала мою взрослость,

Ее заменив на детский
Куличик песка и воды.
И смог я тогда по птичьи
Собой наполнять следы

Взлетающего величия.

И овладеть ее тайнами,
И уйти из случайного.











p. s. зов без ответа. бродячий узник собственного тела. таким был облик ветра.

Лорка
















P. S. Тем более сержусь я на расточителей, тратящих на ненужные вещи большую часть времени, которого, как прилежно его не береги, и на необходимое-то не хватает.

Луций Анней Сенека





Если бы двое жили
На разных горных вершинах
В воздухе разреженном
И задыхались в долине,

То как бы они сошлись?

Если бы двое жили...
Но что же такое жизнь,
Которой быть сбереженной
Только по одному?

А вместе ей быть сраженной...

И я постепенно пойму,
Что в жизни первостепенна
Возможность им видеть друг друга!
Раз досягает око

Хоть за Полярным кругом,

Хоть на экваторе липком,
Хоть в непроглядную тьму...
Ведь эти вершины видны
Настолько со стороны,

Что за любые преграды

Возможно проникнуть взглядом,
Если ты на вершине рядом.
Потому, родившись в долине,
Мы видим свои вершины.















Когда от бедного подается богатому,
То и дьявол смеется.

Когда только ума палата,
А в кошеле нисколько,

То какой же смех раздается
В качестве угощения!

Если я родился в богачестве рассмеяльного насыщения,
То достиг всего окаянного

И достиг я всего желанного...
И в этот волшебный миг,

В котором вся жизнь заключилась,
Во мне народилась мысль

Выйти из этой жизни!
То есть достигнуть смерти

И рассмеяться в ней...
И с нею не расставаться,

Но переполнить смехом,
Как переполняют светом.

А потом разнесется по свету,
Что и я подаю нищей смерти.





















И опять потребуется доказать,
Что и там, где такая гладь,
Любовь все-таки существует!
Что разденет она и разует,

На ветру оставив нагим.

И опять потребуется доказать,
Что и там, где лишь мор и глад,
Любовь все-таки существует...
Ветер носит и ветер дует

И делает мир другим.

И опять потребуется доказать,
Что и там, где каждая пядь
Переполнена от любви
(как набитый плотно живот),

Любовь все-таки существует...

Что она уже не такая,
Которой успел объесться
(от которой тебя раздует),
А просто очень другая!

И опять потребуется доказать

То, что и продолжаю жить
И нисколько не умираю.








p. s. шла она, шла и пришла на самый край света. там увидела она солнце и захотела подойти к нему. Но солнце было такое горячее, что можно было обжечься.

братья Гримм









Стыдно. Стадно. Но как отрадно,
Когда дело идет на лад.
Словно флейта у райских врат:
Ни вперед ей пойти, ни назад,

А всегда звучать посреди.

Стыдно. Больно. Но как любовно.
Ведь заслушались поголовно
Мое будущее впереди,
Мое прошлое позади:

Все плохое и все хорошее.

Все животное в человеке...
Все свободное в человеке...
Это как в реке полноводной,
Где плывет скорлупа ореха,

Золотое неся ядро!

Вот и мне утонуть нельзя,
По огромной воде скользя.
Стыдно. Стадно. Но как отрадно.
Стыдно. Больно. Но как любовно.

Ведь заслушались поголовно

Мое будущее впереди,
Мое прошлое позади.
























Не бойся лучшего в себе:
От родинки, что на губе
И до огромной нашей родины
(такой невиданно подробной)

Не бойся лучшего в себе.

Ты как огромная прелюдия
Что на невиданном безлюдии...
Ты как предчувствие идей
В большом присутствии людей!

Ты настоящее в искусстве,

Когда вокруг ненастоящее.
Ты, как мое непреходящее,
Во мне приюта не находишь,
Но не уходишь от меня,

А за руку меня уводишь.

Не бойся лучшего в себе.
Ведь больно лучшему в себе.
Ведь лучшему в себе - огромно,
Как родинке, что на губе,

Когда вокруг такая тишь...

Но ты вот-вот за мной придешь,
Когда ты мной заговоришь.







p. s. и что в другой, лучшей, правильнее сложившейся жизни она не могла бы желать ничего лучшего, кроме как быть с ним и любить его.

Маша Регина










Со мной происходит все то, что помимо меня:
Помимо сегодня, помимо вчерашнего дня!
Помимо полива живою и мертвой водой,
Помимо обрыва, который порос лебедой

И прочим бурьяном, и прочими поздно и рано,
И прочего мимо - как будто бы мимика звезд,
Взглянувших из бездны, которая мне неизвестна...
Но подле которой мне тесно

Быть в маленьких чувствах моих
(быть в маленьких звездах моих,
Быть в маленьких безднах моих),
Все это своим называя искусством.

Со мной происходит все то, что помимо меня.

Все то, что мое выражает лицо,
Все то, что лицо мое изображает -
Такая же мимика этого дня!
А то, что со мной происходит помимо меня,

Порою напомнит течение реки,
Которое есть продолжение руки,
Когда я в нее загляделся
И словно бы отдал свое отражение...

И дальше оно поплыло по течению.

Быть старше того, кто останется на берегу,
Я прежде не мог, но отныне могу.

















Когда человек продолжается
В каждой своей встрече
И дальше идет речью,
Словно держась за плечи,

Тогда человек рождается
В каждом своем разговоре.
Тогда человек  взрослеет
В каждом его повторе.

Тогда человек болеет...
Тогда человек умирает...
Но каждый раз воскресает!
И все это в собственной речи,

Ведь стала отдельна речь.
Ведь стала речь запредельна...
И я избегаю встреч,
Которые безраздельно могут меня убить

(в которых нельзя повторить собственное воскресение).

Ты рождаешь во мне сомнение,
Правильно ли я жил
В переплетениях жил, пока я тебя не встретил
Так, как встречает ветер горные облака?

Так продолжает река в нее погруженную руку...

Как после веков разлуки
Встречаются на века.
























Итак, я подвожу итоги.
Но нет нужды перечислять пороги,
Которые переступил...
А так же Волжские пороги,

В которых я воды испил,

Когда мне прорубали днище
С той или с этой стороны!
У топора есть совесть топорища
И нет причины просто для войны

Всех против всех: водить из жизни в смерть,
Из смерти в жизнь - туда или обратно...
На солнце я не замечаю пятна,
Что означает: эти пятна есть.

Итак, я подвожу итоги,

В которых я, конечно же, не весь,
А словно бы пятак разменный,
Себе приобретая часть вселенной...
И все же не могу забыть:

Вселенная моя - меня вселить.

Поскольку без меня вселенной нет,
Я вижу свет, и существует свет.
















P. S. Я изобразил море и землю, обоих сидящими, и они перемежались ногами, как иные морские заливы заходят внутрь земли, а земля внутрь сказанного моря.

Бенвенуто Челлини





Небесные красавицы явились к мудрецу
И отвлекли его от мудрых мыслей.
Поскольку лишь красавицы к лицу
Тому, кто отрицает числа,

Их дерзко облекая в плоть души,
А после к этой плоти прилагая
Живую душу... Из такой глуши
Она является к нему нагая!

И наполняется ей плоть пустая,
Стекая в неоформленный сосуд
(так называемую плоть души)
И в губы, что вот-вот произнесут:

Душа души, иди и не греши!

И вот она пойдет, преображая
Любой подземный ход и даже русла вод...
Я не скажу, что я об этом знаю,
Поскольку знание меня ведет

От мироздания до лицезрения,
Которому красавицы к лицу...
И вот они явились мудрецу
И отвлекли от множества сомнений!

И перестал он мнить о красоте,

Как ныть перестают о красоте,
Но позволяют ей себя пленить.





















колыбельная

Мост идет над водой,
Погружая опоры,
Как огромные шпоры.

Мозг парит над бедой,
Открывая просторы.
Словно ложь в разговоре.

И мозги, и мосты
Достигают звезды
Только так, как шагают.

А звезда с высоты небеса полагает
Все такой же водой,
Все такой же бедой.

А мозги с высоты,
Как мосты с высоты,
Точно так же узки и опасны!

Или так же прекрасны,
Как нагие кусты, облетевшее небо,
Получившее хлеба вместо камня в ладонь.

Мост идет над водой,
А вода как стреноженный конь,
И звезда как гармонь

Где-то там, на околице...
Вот и ты, захотевшая солнца,
Вот и я, тебя солнцем согревший

Получили всего лишь оконце...
А потом я понес околесицу,
Называя себя ясным месяцем.

Спи-усни, и пускай твои сны
Будут так же стройны,
Как улыбка луны.












Вот и вышло, что бесов нет.
Есть лишь разные интересы
Тех, кто светом считает тьму,
Или тех, кто считает свет,

За деревьями ищет леса.

Вот и вышло, что весь я здесь,
Ибо здесь весь мой интерес.
Ибо нет интереса там,
Где лежат пустые места,

Оглушительные и простые.

Все такие, как белая ночь,
Вдоль которой летают бесы
Вверх и прочь, в глубину и даль...
И луна как блеклый фонарь

Над просторами Санкт-Ленинграда!

Вот и вышло, что бесов нет.
Разве что интересы - рядом,
Стоит лишь дотянуться взглядом
И увидеть белый рассвет.!

Что сменяет рассвет черный

И сменяет рассвет вздорный,
На рассвет наступая простой -
По ступеням идя к рассвету!
И при этом не пить из Леты

Посреди бесконечного лета.
















По Санкт-Ленинграду
Шел голый король листопада,
Как горний корабль, что спустился по горной реке...
Казалось, по горлу в глотке,

Как горсть ледяной водки!

Как гость в преисподней глотке,
Что загляделся в бездну,
Но не застрял как кость...
А как виноградная гроздь,

Когда обирают по ягоде

Осеннего листопада
И каждого его взгляда!
А после в землю бросают...
Но ягоды не угасают,

Словно упавшие звезды,

А возвращаются к грозди, заново возродившись!
Заново заглядевшись
И словно во взгляды одевшись...
И сказочно омолодившись от каждого заглядения...

Словно от дня рождения до нового именования:

Ведь это по Сакт-Ленинграду
Шел голый король листопада.








p. s. не спасет ни песен небесный дар, ни надменнейший вырез губ. тем ты и люб, что небесен.
















Море и берег
Переплелись ногами,
Переплелись руками
И голосами спелись.

Море и берег
Мне показались сами:
Переплелись небесами!
Дабы я их сберег

И больше не разглашал
Сложением своих строк
(когда они так сойдутся
И в небе переплетутся, звенящие как металл).

Ведь море и берег вышли
На новые берега,
И стали они как река
(впадая в мои века, впадая в мои смыслы).

Ведь море и берег дышат,
Дыхание переплетая
И переплетая души...
И я над ними летаю, словно душа души!

А что с нами будет дальше,
Нынешний я не знаю,
И ты мне о том скажи:
Что выйдет у нас потом?

Сойдутся ли берег с морем
В будущем разговоре...
Что продлится звеняще
В будущее настоящее.










P. S.”Откуда прикажете начинать, ваше величество?» - спросил он. “Начни с самого начала, - веско сказал Король. - продолжай до самого конца. В конце остановишься.»

приключения Алисы в стране чудес






Здесь два изгиба, берег и гора.
Здесь женщина легла в мою ладонь
Изгибами бедра, прибоем неба.

Здесь два изгиба. Потому их двое,
Чтобы совпали обе стороны
В моем несовпадении с тобою.

Ведь так мы существуем в этом мире
Двумя изгибами небесной лиры:
Поодиночке в этом мире тесно!

А так мы гармоничны и логичны,
Первичны и приличны, и известны,
Как избавление от той болезни,

С которой твоя жизнь несовместима...
С которой моя жизнь несовместима...
Когда любая жизнь проходит мимо.

А так передо мной нагие звезды
И два изгиба: берег и гора...
И женщина легла в мою ладонь.

Как будто все собою наполняет!
Грешить и плакать. Утро пробуждает,
Любовь спасает, и горит огонь.


















Не губы у них, а гроба,
В которых моя судьба
Не просто так успокоится...
Совсем как рублевская троица

Покоилась под окладом
Грозного Иоанна!
Не губы у них, а страны,
Которые где-то рядом...

Но тянутся посетить иудовым поцелуем!
И все же нам вместе жить,
Ревнуя и убивая,
Взыскуя всем нам рая,

Но каждому своего.
А то, что мне твоего
Счастья испить - смертельно,
А то, что тебе моего

Счастья испить - запредельно,
Так это совсем ничего...
И только чуть больше смерти!
Поскольку на этой тверди

Мы продолжаем жить.
И нам придется дружить
И становиться больше,
И дорожить этим счастьем...

Которое все счастливее, которое все горше.


















Отчетливей и смысловей
Маленький воробей
Выклевывает зерно.
И добывает смелей

Себе не просто вино,
Которое веселит...
Ему представляется кит,
Который очень давно

Подложен под плоскую землю!
А так же видится кот,
Который лапу подъемлет
И воробья прихлопнет

(дабы обресть вину:
Как только зерно лопнет
И пустит землю ко дну...
Поскольку она плоска).

Любимая, я показал,
Что такое моя тоска!
Ведь я посеял китов...
И вот уже вместо хвостов

Плещут в земле смыслы.
И вдруг я лишился мысли,
Связуя тебя со мной,
Бог знает, какой ценой!

Бог знает, какой кровью...
Бог знает, какой любовью...
Ведь нет других оснований
Для наших с тобой любований.






P. S. я знаю, что Венера - дело рук, ремесленник - я знаю ремесло: от высокоторженственных немот до полного попрания души: всю лестницу божественную - от: дыхание мое - до: не дыши.

Цветаева





Не сотвори зла.
Не произноси зла.
Не измышляй зла.
И от Волги и до Китая

Не будет Гордиева узла!

Не сотвори зла.
Не произноси зла.
Не измышляй зла.
А лучше всего мне соври,

Что я как будто летаю!

Так же, как соловьи:
Когда они заплетают гордиевы узлы
От Волги и до Китая...
И я над ними летаю!

И вижу, насколько злы,

Насколько переплетаемы...
И только ты нескончаема!
И только я нескончаем!
Хоть это порою горько.

Хоть это порою долго,

Как протяженность ока от Волги и до Китая:
Ведь я как будто летаю,
Не сотворяя зла,
Не завязав узла...

И только ты мне соври!

Так же, как соловьи,
Когда поют о любви.



















Хорошо это или плохо:
Обернуться целой эпохой
И лишь за нее отвечать...
И не отвечать за часть!

И не отвечать за счастье.
И счастья не обещать.
Хорошо это или плохо:
Человеку с такой властью?

И легко ли его узнать,
Если он забьется в падучей:
Обернется падший архангел,
Словно сердце у Люцифера -

Заберет у волны влагу
И у криков их тишину...
Это я тебе - для примера,
И описываю войну!

И описываю отвагу:

С отвагой иное счастье
Разобьется на мелкие части,
И станут друг друга грызть...
Так зачем нам такая корысть,

Чтобы нам становиться меньше?

Если нам довелось родиться,
Чтоб от участи и от власти одинаково освободиться.
























А ты говоришь, что могла бы соврать.
А я говорю, что мог бы собрать
Правду из этой лжи
В готические витражи.

А ты говоришь: никакому лучу
Вовсе не по плечу
Делать стекло разноцветным
И танцевать балетно,

Сквозь витражи пройдя!
Но вот ты уже горишь
Капельками дождя
(на которые бьется свет,

Когда порой раздается брызгами по стеклу).
И тогда я тебе совру,
Что уже все собрал!
Я потому соврал,

Чтобы соврать скоротечно
И не врать бесконечно.
Ложь может быть картечью
Или правдивой речью,

Лгущей в каждом изгибе
Или обнять зовущей.
Или зовущей понять
Мои глаза завидущие:

Жизнь не может быть глыбой,

Чтобы влачиться вечно...
Ею надо увлечься.

















Пространство и время становились чисты.
Пространство и время становились холсты.

Такими и оставались,
Пока не явилось пламя, дабы испачкать холст,

Дабы его запятнать...
Так же, как благодать, устраивая погост

Прямо на благодать
(как посреди птичьей рати звенящую тишину).

Пространство и время становились чисты...
Пространство и время становились холсты...

Но я пошел ко дну
И нашел на дне глубину,

Коей исправил дно!
И построил на дне покои.

И сейчас мы с тобой одни:
Так же, как эти дни, так же, как эти ночи.

Что мы с тобой такое,
Знают лишь эти очи, друг другом увлечены:

Словно бы нет в них дна,
Но множество глубины.





















Разделить бытие и быт
Означает тебя разлюбить.
Полюбить в тебе бытие,
Продевая его как нить,

Как лоскутья сшивая в платье.

И сшивая одно объятие
С тем волшебным невероятным,
Без которого жизни нет.
Без которого тьма и свет

Существуют на свете порознь!

Это мой помещает разум...
Это твой помещает разум...
А потом он нам помешает:
Мы с тобою сойдем с ума

В то, что ум уже не помещает!

И останемся там вдвоем.
Если мы в безумии живем,
А потом уйдем из безумия
В то невиданное раздумье

(разделить бытие и быт)...

Мне дано тебя разлюбить.
И тебе дано разлюбить.
Это значит, что очень давно
Мы друг друга уже разлюбляли:

Утоляли свои печали!

А теперь живем на свету
И встречаемся на лету.

















Но в Темные века я не увижу негра.
Я сам живу в своем Средневековье:
Я человек и я зрачок меж век
(как бабочка, что поймана в сачок)...

И в Темные века я не увижу негра.

Поскольку негр такой же человек,
И он не выделяется нисколько
Из общей тьмы: сумы или тюрьмы...
Нагие мы или плохие мы -

Нас не увидят наши мы другие!

И в темные века я не увижу негра
За миг перед эпохой Возрождения:
Когда века в порыве пробуждения
Распахиваются, чтобы свет до нерва

Донес изображение его тьмы.

Нагие мы или плохие мы -
Ведь нас не видят наши мы другие!
Нас обступили Темные века:
И лишь тебя касается рука

За миг перед эпохой Возрождения...

Неизъяснимо это наслаждение:
Взаимное с тобою пробуждение.





















С Петроградской выехал трамвай
Всех прижизненных реинкарнаций.
А с Васильевского, может статься
(только ты об этом не узнай

До поры до времени свидания),
Катится совсем другой трамвай,
В коем довелось тебе родиться
(если исполняются желания)...

И теперь мы выбираем лица,
Просто перейдя в другой вагон
(в коем мне окажется по росту
И тебе окажется по росту).

С Петроградской выехал трамвай,
И с него не просто выйти вон
(только ты об этом не узнай
До поры до времени свидания).

Если все исполнятся желания,
Мы останемся без прошлых жизней:
Мы останемся без прошлых лиц,
Кои нам случалось примерять...

А теперь случилось потерять!
И кому-то ныне время жить
А кому-то время умирать
Этой смертью, коей вовсе нет.

С Петроградской выехал трамвай,
И везет он мои тьму и свет
(только ты об этом не узнай
До поры до времени свидания)...

Если исполняются желания.
















Сизифова тоска!
Ты, голубая жилка Афродиты,
Что бьется у виска.

Ты, голубая жилка Афродиты,
Прозрачна как река,
Что в глубине гранита:

Когда из глубины на свет!
Как будто бы солдат, давно убитый...
Как будто бы его седой скелет

Вдруг облекается не в тьму, а в свет.
Ты, голубая жилка Афродиты,
Рядом с тобою все преображается:

Даже моя сизифова тоска!
Даже моя любовь, что у виска,
Которая всегда на страже.

Готовая как колокол забиться...
Готовая опять влюбиться...
Готовая увидеть вновь

Твою в меня влюбленную любовь!
Мою в тебя влюбленную любовь
И мою жизнь, опять тобой спасенную.























Что такое любовь?
Иногда это память кожи
И частица покоя.
Мы с тобою очень похожи.

Мы с тобою ее произносим:
Я как осень, звенящую звонко
(словно брошены лед и медь),
А ты как под сердцем ребенка -

Не затем, чтоб ему умереть!
А затем, чтобы жить.
Так мы оба выносим
Только то, что мы произносим

И способны произносить!
Потому мы с тобой подобны
И способны уже не любить,
Но делиться покоем.

Что такое любовь,
Как не выношенное рекою,
Унесенное в океан!
И сначала произнесенное

Как волшебный обман.

А потом мы окажемся оба
Как реальное неизреченное.









p. s. плохо живут те, кто всегда начинает жить. поступать нужно так, будто мы уже довольно пожили.

Луций Анней Сенека