Осенью случится

Эта осень умоет
лицо раскаленным воском,
седые локоны усталой матери позолотит.
Состарившееся, хромое
лето в плаще неброском
в канаву кинется и превратится в сталагмит.

Рассудит спорящих один окурок:
на чьем балконе вспыхнет - тот и был неправ.
И дворничиха-дура
сметет надежды в урну,
и мерзнуть будет в парке
до самого утра.

Бездарность примут гласом поколения,
юным,
но громким
гением -
талант успешно избежит признания.
Это - апофеоз взбудораженного сознания,
бунтующие основы рушатся
от вторжения.

Тебе прочтут Каммингса и Есенина,
неправильно ударения
расставляя; не брезгуя портящим все акцентом, -
чтобы оставить тебя одного темным вечером воскресеньевым -
созерцать черно-белые киноленты.

Кричащая дама на пике пускай затихнет,
и вдруг станет плавящейся и поддатливой.
И в дымчатой нежности все известные парадигмы
вряд ли
покажутся
вероятными.

И будет она доступная, матовая и голая,
и будет тревожить чувственным
гибким
станом.
И ты, конечно, увязнешь в ней, друг, по горло,
и ты, конечно же, на ночь с ней не останешься -
от всех открестишься, в брюки и свитер спрячешься;
не было там тебя - скажешь, - и не было там ее.
Прикинешься слабым и глупым,
глухим и незрячим,
горяч будет грозный упрек,
что небо его прольет

впоследствии.

У другой
и очи будут бездоннее,
и полюбит она - красивее.
Домой
ты явишься из продуктового
магазина,
извиняющимся тоном
соврешь, что все крупы пропали с полок.

И полог будет порог,
и потолок нависнет
пыльной шуршащей тканью.

Возьми же на руки то, что нельзя осквернять руками,
прислонись к хлипкой дверце в метро, где написано "не прислоняться",

эта осень запечатлеет тебя восемнадцати-
летним
и, с присущей ей томной ленцой,
приклеит
снимок взрослеющего лица
твоего
на свое - лицо.