***

Как говорил душечка Чехов, да простит он мне мою слабость и благословенность, что человек умирает столько раз, сколько раз он теряет дорогих ему людей. Я умер. Видимо, в моей жизни это произошло так трагично и апофеозно, что я решил об этом написать. Но умер я, рассуждая сейчас, зря и не во имя чего, а просто так, можно сказать, самовольно. И от этого осознания ущербности и собственных потребностей, и потребностей предавших меня людей на душе, или уже призраке души, становится так горько и досадно, что хочется плакать, но плакать сейчас равносильно тому, что я заново себя калечу.
Мою духовную смерть я подразумеваю за еще один шанс возродиться. Вот поэтому я сейчас думаю, рассуждаю и пытаюсь действовать, пробуждая в себе все самые сильные, еще не истлевшие качества.
Начнем с того, как я умер? А умер я самым обычным способом, как делают люди в своем многомиллионном различии.
Я шел по улице. В тот день мне нужно было сдать книги в библиотеку, я так торопился, что не замечал своей смешной походки и лиц, идущих мне навстречу людей. Впереди меня шел какой-то человек, я его запомнил смутно, его облик и собственную интуиционную характеристику по отношению к нему. Я его пытался обогнать, потому что чувствовал, что опаздываю на выдумано – назначенное время, и к тому же отвлекаю его, потому что очень угнетающе для любого человека ощущать, когда сзади него идет, копошась, нервный и неприятный незнакомец. На мгновение мне показалось, что мы идем одинаково заданным ритмом, но мне было не до развития этой мысли. Я думал о том, чтобы быстрее добраться до библиотеки, отдать книги и со спокойной и пустой душой возвратиться домой, в пустой дом, где под слоем пыли обид и детских шалостей спрятана любовь и нежность, где тебя ждут лишь твое воображение и ноутбук.
Тот день, как специально, выдался жарким, изнурительно душным. Мне и так было не по себе, я уже как два месяца чувствовал себя, как засохшая форель. И уже две недели толком не спал и не отдыхал, так эта жара еще больше угнетала меня и сушила опалым солнцем.
Я шел. Я торопился. А путь мой проходил через железнодорожные пути. Мне нужно был перейти несколько ветвей, чтобы попасть на вокзал и доехать как раз таки до библиотеки. Когда я подходил к путям, я видел, что перекрыли дорогу машинам на переезде, это означало, что сейчас проедет поезд. И через минуту он и правда поехал. Два поезда шли по разным путям тихо и намеренно небыстро. Ничего, я сейчас ускорю свой шаг и обгоню вагоны.
Я уже стал преодолевать полосу препятствий, и неизвестный человек, шедший передо мною впереди, был мне будто провожатым. Рельсы, шпалы мелькали перед глазами в каком-то затуманенном и удушливом воздухе, перед глазами все становилось объемным и мелькающим. Я шел усердно, не замечая, как ловко переступаю с одного пути на другой. Думал лишь об одном, как мне не упасть и как бы мне не потерять того человека, что был впереди, а то вдруг я перестану ориентироваться в пространстве, жара она такая, отупляет и дурманит в секунду. У меня была на плече тяжелая сумка, но еще тяжелее была моя голова, наполненная мыслями, раскаленная солнцем. И вот мне осталось перейти еще один путь, а затем второй, по которому и размеренно шли два поезда. Все был хорошо, я успевал, но шум от поездов напугали меня, заставили мое сердце непроизвольно биться чаще от непонятных переживаний.
Пока мое сердце колотилось, я уже срывался на бег, как вдруг меня окрикнула бабушка: “Сзади!”. Я не успел ничего ей ответить или переспросить, я даже оборачиваться не стал, просто не успел понять куда мне нужно было повернуть свою голову, чтобы что-то увидеть, пока я не почувствовал сзади себя легкий шлейф ветра и запаха гари. Только что позади меня проехал первый поезд. Я в минуту приободрился. Бабушка стала переходить железнодорожные пути, я ее поблагодарил за душевность и внимательность. Ведь, одной секундой меньше и одним человеком на свете осталось бы меньше.
Но лучше бы я не поворачивался. Впереди меня, на последних путях, мчался поезд и мчался тот самый человек, который меня удивил своей скоростной походной и моей невозможностью обогнать его на первых порах. Все произошло очень быстро. Я даже окрикнуть не успел. А потом я онемел, окаменел. И умер.
Прошла секунда, прошел мой аффект, и я увидел уходивший поезд, а перед собой, на путях, окровавленное тело моего незнакомого путника. Он уже был мертв, но глаза его были открыты. Я посмотрел непроизвольно в его глаза, они мне показались спокойными и добрыми. Впервые меня не пугал вид покойника, потому что от него исходило какое-то неземное благоговение.
Городок мой маленький, а тот переезд вообще нелюдим. Я не знал, что делать с бездыханным телом. Помощи не откуда было ждать, поэтому я поступил как настоящий убийца морали, всего человечного в человеке, просто ушел. И в тот же момент умер.
В тот день я отдал книги в библиотеку, но домой возвратился другим путем, не хотел возвращаться путем убийства. Я не знаю, что на самом деле произошло. Было ли это несчастным случаем или самоубийством, может, он спас меня… И, как ни странно, я чувствую за того человека боль, будто бы он мне был родным. Я ответственен за него, но непременно облажался.
Ночью я не спал. Ворочался и судорожно думал, что все же произошло тогда. А под утро мне приснился сон, будто эффект бабочки, было много вариаций, где я и спаю его и он меня спасает, и он погибает и не погибает, и я погибаю и что вовсе все обошлось.
Когда я проснулся, я плакал от щемящей противной непонятной боли. И в тот момент все мои переживания, все проблемы с предательством моих бывших лучших людей рассеялись. Я попросил знакомого верующего человека поставить свечку за неизвестно мне человека, впервые за 4года я подумал о конце, поэтому сейчас я бегу от этого конца. До завершения моей роли осталось немного, 40-50лет, а может меньше… я умер, но продолжаю существовать.
А сейчас у меня есть еще один шанс, чтобы начать жить, и аннулировать свою душевную и духовную смерть.