МЕЖА

  поэма

Однажды тревожной весною,
Когда дребезжал Интернет,
И троллей трясла паранойя,
Открылся в умах лазарет.

Ударные сводки пьянили
Инфой неформатной войны,
И блогер с хандрою цивильной
Вещал о проблемах страны.

Он весть наполнял буйной сутью,
Дефолтом грозя, прессаком,
Страны изоляцией, жутью,
И, в общем, большим кирдыком.

Наверно он стырил у Штатов
Такой крокодилий прогноз,
А может, гулял в Эмиратах,
И дома случился психоз…

Однако отвлёкся я; ближе
К живому перо приложу, –
Так вот, той весною облыжной
Страна проложила межу.

Не Русь, – Украина родная
Такое вмастырила в бан
Кацапам, когда возбухая,
Освоила Евромайдан.

Одни погибают за правду,
Другие растут на беде;
Гудели сердца многобранно
В краю раскалённых идей.

Там жил правдоруб бесшабашный –
Петро, он имел свой удел,
А также блистал в рукопашной,
И в тучах судьбы не робел.

Имел он добротную хату
И жинку, что глаз не отвесть;
Он звал её: «Дивна кохана,
Олеся, красава, Олесь…»

Их дети ушли в свои семьи, –
Дочь – двадцать и сын – двадцать два;
Петро же с Олесей осели
В саду, где природа права.

Остались, как есть, молодыми,
Поскольку не врали себе
И шик на костях не плодили,
Летая вдвоём по судьбе.

Олеся дышала той силой,
Что чувства вздымает столпом;
И радость Петра колотила,
И он не жалел ни о чём.

Однако он помнил о друге,
Что ездил в стране за межой;
То был Николай из Калуги –
Водила с открытой душой.

И молча его вспоминая,
Он дико вздыхал: – Шо за хрень?
Мы в свити живем або з краю?
Я друже не бачу, – от сень…

Олеся ж, проблемы отбросив,
Смекнула, Петро обласкав:
– Так ты ж запроси його в гости,
У нас же в саду – такый кайф!

– Ось диво мэни ты нагнала! –
Он жинку давай обнимать;
И долго в шептаньях пылала
Её обнажённая стать…

Наутро Петро был ударный,
Он другу с мобилы звонил:
– Микола! Цэ я! Друже гарный,
До мэне лети, одын мил!

– Петруха! Ядрить ту осину!
Мы сколько ж не виделись, брат?
Сейчас, – только с курсом прикину,
И тут же к тебе, на парах!

– Та шо ты, межа же миж нами,
Тэпер краще воля з крылом;
Лякають тут всих москалями,
Мэни же такый не в облом.

– Ну ладно; рискну самолётом;
Ты там никуда не рули!..
Быстры были сборы (что ждёт-то!),
Микола, объятый полётом,
Тоску оторвал от земли…

Меж тем Украина не млела, –
Там заново кипиш назрел;
И местные мачо умело
Решили накрыть беспредел.

А чтоб провокаторы падлы
Не чуяли сладких побед,
Повсюду внедрили засады,
Затроллив и стрёмный Рунет…

У выхода с аэропорта
Стоял легендарный ОМОН;
И Коля узнал без комфорта,
Что значит рентабельный шмон…

В карман возвратив русский паспорт,
Как абонемент на проезд,
Он понял движенье диаспор
И тайную суть марсельез…

Но выдохнув злую кручину,
Он вспомнил о друге в саду,
Улыбкой своей беспричинной
Тоску погасив на ходу.

К нему подрулил навигатор,
Без шашечек, но с багажом, –
Он мог отвезти и до хаты,
А мог дорулить до хором…

Микола уселся в «Фольксваген»,
Решив не морочить судьбу, –
Он вспомнил, как шеф Наливайкин
Учил забивать на табу:

«И если окажешься в дрейфе
Среди мозговых чужаков,
На их языке канарействуй,
Но кратко, – чтоб сплыть без оков…»

Так мудрый патрон Наливайкин
Миколу учил в гараже;
И Коля отбросил все байки,
Ругая облом на меже.

Он мыслил хитро и невинно,
Чтоб тут салоеда не злить;
И выпрямив чуткую спину,
На мове решил говорить…

– Та шо ж ты, людына, тут робишь? –
Мудрёный хохол вопрошал;
– Та я ж не ходок по Европе,
Мий друже тут, – ридна душа…

К деревне подъехал «Фольксваген»,
Колёк расплатился и слез;
Водила ж его, точно плагин,
В мозгу запечатал, как есть.

Без проб москаля раскумекал;
Но что соловью до войны?
Дурили и мудрых ацтеков,
Страдал и Приам без вины.

Микола не парился с прошлым, –
Минувшее не возвратить;
А жить без любви невозможно,
Себя нужно миру дарить.

Он был дворовым однолюбом,
Развёлся и грезил мечтой –
Нырнуть в омут счастья не дубом –
Амфибией с дивной красой.

С такой, чтобы сердце штормила,
Поя от макушки до пят,
И чтобы навеки любила
Его одного, без наград…

Он думы развеял, увидев
До боли знакомый забор;
И тут же услышал невинный,
Певучий такой разговор:

– Петро, чую – там хтось прыихав,
Коханый, пиды, подывись…
– Та знаю, – ходымо не тихо;
Ты стил приукрась, не томись.

Рванула резную калитку
Петрухи крутая рука,
И друга живая улыбка
Его обожгла на века…

– Микола! Прыихав! Я радий!
– Петруха, братан! Душу в лад!
И хваткая радость объятий
На миг обожгла дивный сад…

Петро резко выдохнул: – Дивно!
Пора святкуваты прыизд;
Не трэба ни бакса, ни гривны
Друзям; любо житы без виз…

Прошли они в сад, и Олеся,
Улыбкой Миколу согрев,
Промолвила: – Ось нам и вести,
И стил, шо тоби на сугрев…

– Я ж тоже коньяк приколбасил
Ко встрече! – и в сумку полез;
– Та ладно, сидай; шо, не бачив –
Горилки у нас позарез.

Петро усадил друга Колю,
Олеся расставила снедь…
И вырвалась песня на волю,
А как же – в любви, и не петь?

Микола смеялся и плакал,
Вдыхая гармонию дня;
Он верил реальнейшим фактам,
И пел, никого не виня.

Олеся ж спевала так дивно,
Что птицы стихали вокруг;
Такое не купишь за гривны
И не припасёшь для хапуг.

Струилась горилка в стаканы,
И сало сурдинило жар;
И в мыслях Миколы пространно
Плясала шальная межа…

– Послушай, за что мы страдаем?
На кой нам нужда и война? –
Микола спросил, и брутально
Тоска обнажилась до дна.

– И кто нас в момент раздербанил
На укров, хохлов, москалей? –
Продолжил и тут же забанил
Себя, лишь добавил: – Налей…

Петруха ответил: – Без брани
Створиння не має ролей.

Не зараз цэ всё раскроилось,
Вийна зсередыны дийшла
До тих, кого довго томила
Брехня за пидручником зла.

Петро обналичил стаканы
Горилкой и высказал мысль:
– Покуда мы робымь майданы,
До нас еврозлыдни ввелысь, –

Таки хитрованы-барбосы,
Шо хапнуты хочуть шматок,
За ними ж – заморские боссы;
Я б их прошибал до кисток…

– Да, это продажные твари,
Пиндосы… вот суки, жульё, –
Добавил Микола и впарил
Горилки ещё – за жнивьё.

Потом закусил овощами
И мясом приправил догон;
И вновь произнёс, точно драме
Решил обеспечить урон:

– Вот мы же с тобою – два друга,
Хохол и москаль; в чём буза?
Мы – сила, что может без плуга
Вспахать поле брани. Ты за?

– Ты гарно цэ вси запарадыл;
Но як  зразумить упырям,
Шо мы тут звеным не для рати?
Воны ж сами роблять цэй гам…

Петро тоже хлопнул горилки
И выдохнул: – Друже мий, ось –
Тоби ж однобоко без милки, 
Жилося б з ней не на авось.

Микола в лице изменился,
Как будто померк от грозы,
И другу, чтоб зря не томился,
Вдруг высказал с нотой бузы:

– А чо это ты всё на мове
Сленгуешь со мной? Я ж москаль…
Петро усмехнулся и молвил,
Как будто прочитывал даль:

– Ты стал шибко нервный, Колюха,
Но я понимаю, не злюсь;
С тобой буду русским, братуха,
Была же и Киевской Русь.

За это мы выпьем. Олеся,
Ты тоже к тосту приложись…
И Коля обрёл равновесье:
– Прости… Стал я психом… Вот жизнь!

– Бывает. Замётано. Вздрогнем! –
Петро зафиналил. – До дна!
И в вены, не балуя с кровью,
Вошла мировая волна…

Однако Микола, догнавшись,
Опять разогрел иго драм:
– А наших – за Родину павших
Заморским понять чужакам?!

Они ж никогда не имели
Войны на своей стороне;
Бабло да загрузка – их цели,
Теперь всё больнее вдвойне…

На друга с сочувствием глянул
Петро и, вздохнув, рассудил:
– Ты прямо умы протаранил…
Микола ж продолжил свой пыл:

– Какая-то мразь нам диктует,
Как жить и за что воевать;
Не лучше ль им плавать за буем
И берег для смут не искать?

Вообще, нас давно обложили,
Теперь развели и межой, –
Добавил Микола, и шире
Вдруг стал его взгляд грозовой…

Как будто он вдруг окунулся
В глубины вселенской любви,
Почуяв бессмертие пульса,
Что музыкой бьётся в крови…

– Но нет; мы, славяне, едины,
Стихию не взять под конвой;
Не вырвать из нас сердцевины,
Мы – корни судьбы родовой!

Петро встрепенулся всей мощью,
По новой бухла накатил,
И выдал: – Ты высказал точно!
За наше сиянье светил!

– За наше единство и силу! –
Добавил Микола. – За мост!
И чоканьем вздыбив горилку,
Они узаконили тост.

И в этом резон обнаружив,
Добавили тост за поля…
И тут налегли на галушки,
Красаву Олесю хваля.

– Гульню допалим – и до хаты, –
С улыбкой промолвил Петро.
– Да мы-то с тобой – адекваты,
К тому же, гудим не в «бистро».

Закончилась трапеза песней
В вечернем весеннем саду,
И снова блистала Олеся,
Вздымая ладов красоту…

Микола предался в гостиной
Своим фантастическим снам;
Петро и Олеся ж невинно
Дарили блаженство сердцам.

Им звёзды летели навстречу,
Сближая любовью тела,
И тихой пленительной речью
Олеся Петра обожгла:

– Коханый мий, судженый, знаю, –
Микола страждає одын;
Йому я дивчину сшукаю,
Шоб рок не ломав до сывин…

– Цэ дывно, ты робишь зцилення, –
Он молвил из грёз темноты;
И спальня вздымала волненье,
Сжимая в объятьях персты…

И буря смешала дыханья,
Телами запреты круша;
И плыло куда-то сознанье…
А рядом зияла межа…

Микола же без подогрева
Летал в упоительных снах,
И видел прекрасную деву
С венком в золотых волосах.

Её светоносные очи
Сияли лазурью небес;
Похоже, они даже ночью
Светили б загадкой чудес.

Она грациозно и чутко
К нему приближала себя,
Взметнув обнажённые чувства;
И вспыхнуло: «Это судьба…»

И тут же почуял Микола,
Как дева коснулась его…
И трепет изгнал прежний холод,
Что мучил его естество.

И голос невинный и чистый
Его окатил, всё смешав:
– Живая душа – аки птица;
Тебя не раздавит межа…

И вдруг всё исчезло… Но голос
Всё так же дышал и звенел;
И преображённый Микола
В блаженстве куда-то летел…

Рассвет ошарашил пространство
Янтарной лавиной зари
И вышиб Миколу из транса,
Улыбкой его одарив.

Проснулись Петро и Олеся,
И вышли под кроны дерев;
И мир обретал равновесье,
Дыханье в груди отогрев.

Микола решил прогуляться,
Петру намекнув на похмел,
Ценя драгоценное братство;
Но выйти за двор не успел.

К калитке подъехал «Фольксваген»,
Микола его опознал;
И дух криминальной отваги
Двух хлопцев к нему подогнал…

– Ну шо ты, кацап, москалюга,
Дывышься на мэни, як бык?
Мы чуємо злыдня-тварюгу, –
Кацапам, титушкам – кирдык.

Таким вот базаром промозглым
Миколу пацан повстречал;
И Коля, не внемля прогнозам,
Промолвил: – Ты чо, – радикал?

Напряжный брутал усмехнулся,
Заузив презрительный взгляд:
– Ща буде тоби… И пригнулся,
Чтоб хворь не ловить из засад…

Они ломанулись вглубь сада,
Микола метнул: – Вот сапог…
Петро же, вскипев от досады,
Агрессора тут же сбил с ног.

Второй возопил: – Цэ титушки!
И вскинул холодный обрез…
– А шо ж вы – не може без пушки? –
Петро и ему дал в торец.

А тот, что уже оклемался,
Вскочил и направил свой ствол
На дачника, что отбивался,
И сплюнув, тряхнул головой:

– Ты шо ж москалей тут ховаешь?!
Хана вам обоим, дебил…
Но выстрел Петрухи не маял, –
Микола его заслонил…

Раздраив колодезный ступор,
Олеся схватила ведро
И им охреначила тупо
Того, что катил на Петро.

И бросилась тут же к Миколе
С горячею раной в груди;
Петро ж гопарей успокоил,
Приняв на себя роль судьи…

Олеся, дрожа и рыдая,
Смертельной дырой обожглась,
Кровавый лоскут отдирая,
И криком надрывно зашлась.

В горячке стволы проворонив,
Бруталы рванули от психа;
«Фольксваген» исчез без погони, –
Петро допомогой крыл лихо.

Он глоткой кручинил мобилу,
Чтоб лекарь обрёл ускоренье;
И скоро в сады зарулила
Родная машина спасенья…

Врачу неотложки напрасно
Вменяли похмел, – он был трезв,
Смотря в окровавленный паспорт
И чуя тоску марсельез…

Микола в больнице не умер, –
Загадочна птица души;
Лишь в венах пульсировал зуммер –
Отбой безответной межи.


ПОСТСКРИПТУМ

Не приемлет война благоденствия,
И вскоре, напомнив о шоке,
Начались боевые действия
На Юго-Востоке.


Весна 2014

© Светослов (Игорь Платонов)