Суд нечисти

/почти сказка для лиц старше 18 лет/

У Кикиморы болотной
Народился сын урод.
Кто ж его отец природный,
Дура всё не выдаёт.
Завернув мальца в пелёнки,
На болоте целый день
В камышах сидит с ребёнком,
А сама молчит, как пень.
Но среди лесного сброда
Слух уже вовсю летит,
Что Кикимора урода
Да от нечисти таит.
Кто ж папашей младенцу приходится?
Кто радеть о нём будет, заботиться?

Дело чтоб начать без спешки
И отца определить,
За Кикиморою слежку
Вздумали установить,
Чтобы в день и даже в ночку
Глаз с мамаши не спускать:
Мол, придёт отец к сыночку,
Хоть глазочком повидать.
Только ступит в лес злодея-
Совратителя нога,
Так его, прелюбодея,
Вмиг ухватят за рога.
Уж тогда он от них не отвертится –
На болотной Кикиморе женится!

Чудо-Юдо из тумана,
Змей Горыныч с высоты,
Леший – с дуба-великана,
Водяной из-под воды;
Лихо прячется в осоте,
Баб-Яга из-за куста:
В общем, всем им на болоте
Распределены места.
Словно вахту трудовую
День и ночь они несли.
Оборону круговую
У болота заняли.
Все сидят тишком, да скрываются,
Да уродца отца дожидаются...

Нечисть день и ночь проводит
По засадам без конца.
Только вот, никто не ходит
Даже глянуть на мальца.
Змей Горыныч на три пуда
Похудел вдруг и зачах.
Да в тумане Чудо-Юдо
Заблудилось впопыхах.
Баб-Яга окостенела,
Леший с дуба головой,
Лихо вовсе окривело,
И с водянкой Водяной.
В общем, всем приключилося бедствие.
Как вести в этом случае следствие?

Змей Горыныч самый умный –
У него три головы,
Митинг тут устроил шумный.
«Нет, – кричит, – мы не правы!
Чтобы выявить папашу,
Надо было не следить,
А саму дурёху нашу
Очень строго допросить.
Что скрывает? Что за тайна?
Пусть расскажет – с кем спала!
Может быть, она случайно
Околдована была?
Пусть поделится с нами несчастием.
Учиним ей допрос мы с пристрастием»

Нечисть сразу зашумела:
«Ну, Горыныч! Ну умён!
Вот неправедное дело!
Признаётся пусть – кто он!
Или, может, не по нраву
Женихи лесные ей?
Так мы знать имеем право –
Так как мы ей всех родней!»
Чудо-Юдо из тумана
Тоже голос подаёт:
«Пусть папашу-хулигана
С головой нам выдаёт!
Отыщу лишь в тумане дорогу я,
Враз её расколю я, убогую!»

Долго думали-рядили,
Поступить как нужно тут.
Над Кикиморой решили
Показной устроить суд.
Чтобы было неповадно
Вновь такое повторять,
И уродцев, непонятно
От кого, впредь не рожать.
У болота на опушке,
Где замшелый пень торчит,
В эту ночь для потаскушки
Суд моральный предстоит.
«Приходи, народ, на собрание,
Чтоб послушать шалавы признания!»

Только полночь прокричали
На деревне петухи,
На поляну выступали
Записные женихи:
Добры-молодцы, злодеи –
Сам Кощей, да кот Баюн.
Туш им, от росы хмелея,
Пела птица Гамаюн.
Водяной привёл русалок.
Банник вместе с Домовым
(У обоих вид был жалок,
Да пьянючи оба в дым).
И последняя, самая скромная,
Приплелася Тоска-Грусть зелёная.

Дружно был назначен вскоре
Суд присяжных небольшой:
Лихо, Леший, Дрёма, Горе,
Баб-Яга, да Водяной.
Змей Горыныч – председатель:
Трёхголов не зря ведь он,
Мерзких сплетен почитатель,
Видит всё он с трёх сторон.
Чудо-Юдо прокурором
Выбирали не спеша:
Мол, во всё проникнет взором
Эта грязная душа.
Лихоманку в толпе тут заметили,
И назначили бабку в свидетели.

Говорило Чудо-Юдо,
Забираясь на пенёк:
«Признавайся нам, паскуда,
Чей он – папенькин сынок?
Говори нам, с кем блудила,
А не то живьём съедим!
С нами дьявольская сила,
На родство не поглядим!
Я же в гневе изувечу!
Натяну на что-то глаз!
Не иначе, человечью
Кровь скрываешь ты от нас?
Молоком дитя кормишь, да кашами.
А лепечет он всё не по нашему!»

Домовой хотел вступиться:
«Ну чего к ней в душу лезть?
Ну сшаболдила девица,
Не сблюла девичью честь.
Нам же в этом, что за дело –
Мяла с кем она постель?
Если сучка захотела,
То найдётся и кобель.
Пусть теперь сама страдает
И таскается с дитём.
С кем такое не бывает?
Мы здесь вовсе не при чём.
Пусть сама она с ним разбирается.
Ну а нас это всё не касается»

Домового заплевали:
«Что за дурь, да что за блажь!
Мы давно подозревали,
Что ты сам почти не наш.
Правдолюбец, ишь, сыскался!
Поприжился у людей,
Ихней мудрости набрался –
Так какой же ты злодей?
На законы на лесные
Не дадим мы наплевать.
Женихи есть записные –
С ними надо и гулять.
Для чего ж они тут обитаются,
От нас кормятся и одеваются?»

Тут без спроса сам взял слово
Записной жених Кощей:
«Кто видал ещё такого,
Кто бы был меня тощей?
А она в ответ, дурёха,
Воротила вечно нос:
Всё не так, да всё ей плохо...
Раздери её понос!
Так и так к ней подбирался,
Шуры-муры разводил,
Всё в наряды наряжался,
С предложеньем подходил.
Говорил я ей речи сердечные –
Не купилася, дура увечная!»

Вслед и кот Баюн поднялся:
«Я к ней тоже подгребал.
И до хрипоты старался,
Серенады распевал.
Прибегал к ней спозаранку
И в подарочек с собой
Нёс ей бледную поганку –
Всё с заботой да с душой.
А она в ответ кричала:
«Мне не нужен потаскун!»
Да по лесу разбренчала –
Импотент, мол, кот Баюн.
Так, надежду обгадив заветную,
Про меня речь пустила клеветную»

Смей Горыныч в самом деле
В злости дымом изошёл:
«Сами, дурни, не сумели
Влезть блуднице под подол.
Распевать чем серенады,
Шуры-муры разводить,
Её просто было надо
Под кусточек завалить.
А теперь – поди дознайся
Кто папаша у дитя.
И попробуй, догадайся –
Кто обставил вас, шутя.
Может, зелье ей дал приворотное,
И попалася шлюха болотная»

Все вокруг загоготали.
Змей Горыныч прорычал:
«А из водных сред нельзя ли,
Чтоб нам кто чего сказал?»
Гордо Водяной надулся,
Аж стал больше раза в три.
Но соплями захлебнулся
И пустил лишь пузыри.
А русалки-щекоталки
Хохотали без конца:
«Мы б сыграли в поддавалки –
Дайте только молодца!»
Вот такие они беспардонные –
Баборыбы, красавицы донные.

Лихоманка аж трясётся:
«Что тут долго размышлять?
Раз она не признаётся,
То пора её кончать.
Груз на шею, да в болото –
Пусть лежит себе на дне.
А ребёночка-урода
Вы отдайте лучше мне.
Я доверье оправдаю!
Обхожденье знаю с ним.
Я ребёнка воспитаю
По обычаям лесным.
Он не будет душою пропащею –
Станет нечистью он настоящею»

Чудо-Юдо вновь орало:
«Разберёмся ж, наконец,
С кем давалка блудовала,
Кто ребёночка отец?
Эх, судьба её – индейка!
Пусть свидетель скажет нам,
С кем в тот год прелюбодейка
Забавлялась по кустам.
Ну-ка, спросим мы старуху –
Что за шустрый был ходок?
Как он сцапал потаскуху,
Что слаба на передок?
Пусть раскроется тайна негодницы,
Грехоблудницы да греховодницы»

Лихоманка при народе
Снова речь свою вела:
«На болоте в прошлом годе
Экспедиция была.
Ей, Кикиморе-срамнице,
В камышах бы переждать,
Потихоньку притаиться,
Да исподтишка мешать.
Нет же! Грешная бабёнка,
Проститутка, сучья кровь,
Завела себе милёнка,
Закрутила с ним любовь.
И на кочке под марлевым пологом
Крым и Рим проходила с геологом»

Что тут разом приключилось!
Поднялись и гам и вой,
Все вокруг перебесились,
Разругались меж собой.
Лихоманку обвиняют:
«Говори, мол, да не ври!
Ведь такого не бывает,
Чтоб задаром по любви!
Что ты здесь наговорила?
Да за это ж морду бить!
Ты кого это решила
Перед нами обелить?
Вот ты, значит, какая двурушница!
И сама ты, чай, тоже – порнушница!»

Соловей-разбойник свистнул.
Дрёма проглотил зевок.
Да за грудь русалку тиснул
Чудо-Юдо под шумок.
Кот Баюн у Водяного
Хвост пытался откусить.
Лихо с Лешим Домового
Крепко били. Голосить
Банник с Горем всё пытались.
У Кощея был удар.
У Горыныча связались
Шеи в узел... Как пожар,
В общем, драка тут разгорается:
Правда-матушка так выясняется.

Лихоманка – шмыг в сторонку,
И давай оттуда бечь:
«Ну их, к дьяволу, в печёнку –
Здесь себя бы поберечь»
Баб-Яга кричит вдогонку:
«Эй, лови её, лови
Эту мерзкую душонку,
Что плела нам о любви!»
Чудо-Юдо услыхало,
Бросило русалью грудь,
Побежало, да упало
Так, что даже не вздохнуть.
И покуда в себя возвращалося,
Лихоманка в лесу затерялася.

Грусть-тоска же этим часом
Приоткрыла глаз-другой,
И на сброд лесной вдруг разом
Так повеяло тоской,
Что он вмиг угомонился:
Все расселись по местам.
Банник даже протрезвился,
С горя волю дав слезам.
Председатель, развязавшись,
Проревел: «Пора решить,
Оправданья не дождавшись,
Как нам дуру порешить.
Надо вынести мненье народное,
Как поплатится мамка болотная»

Только кинулось собранье –
А Кикиморы-то нет.
Как вести голосованье?
И кому держать ответ?
Да с ребёнком убежала,
И никто не увидал.
«Обманула! Обскакала!»
Глянь – и Домовой пропал.
Чудо-Юдо аж охрипло:
«Говорило ж – он чужой!
Всё пропало! Всё погибло!
Вот тебе и Домовой!
Против нас Лихоманку подначивал,
А сам головы нам одурачивал!»

Председатель взбеленился,
Грозно головы рычат:
«Он на наших покусился
На болотных на девчат!
Дрянь! Людское извращенье!
Догоню! Испепелю!
Я такого обращенья
Над собой не потерплю!»
Баб-Яга, тряся метлою,
Била Банника под зад:
«Он сюда пришёл с тобою.
Признавайся – где он, гад?
А не выдашь, тогда наказание
Понесёшь сам за наши страдания!»

«Да ведь я ни сном, ни духом,
Знать его совсем не знал.
Не был мне он милым другом,
Тайн своих не доверял»
«Всё ты врёшь, – вокруг шумели, –
Вы живёте у людей.
Вместе были вы при деле.
Ты, знать, тоже не злодей.
За бесчестье и печали
Ты ответишь нам сейчас...»
Петухи тут прокричали
На деревне в третий раз.
Нечисть, слыша их, всполошилася,
И собранье само развалилося.

Что ж с Кикиморою стало?
Что с дитём её родным?
В город девка убежала
И живёт там с Домовым.
Тот работает прорабом,
А она сынка растит.
Всё у них мирком да ладом,
И любовь в семье царит...
А в лесу на той неделе
Собралось собранье вновь.
«Может быть, на самом деле
Там у них была любовь?» –
На собранье решили, расстроились,
Съели Банника и успокоились.