Печаль моя...

***
О радость, ты не тронь моей печали,
её мне в люльке ангелы качали,
она ко мне ласкалась, подрастя.
Я не могу предать своё дитя.

Любительница лунного абсента,
молчания, звучащего крещендо,
и сумерек, когда шумят дожди...
Сестра моя, печаль, не уходи.

С тобой светлеют тёмные аллеи
и парус одиночества белеет,
печаль моя, из призрачной дали
буди меня, веди меня, боли.

Я пленница твоей суровой кельи,
наследница Моэма и Коэльо,
алёнушек на камне у ручья,
всех окон, за которыми — свеча...

Печаль моя длинна и дальнозорка,
она  полней мгновенного восторга,
и счастлив тот, кому сей дар был дан,
за ним - Чайковский, Чехов, Левитан...


***
Зелёный чай с луной лимонной,
а за окном шуршащий дождь.
А рядом ты, мой незаконный,
мой незакатный друг и вождь.

Я в одиночестве купалась.
Оно прикинулось судьбой,
а после надвое распалось
и стало мною и тобой.

Струись же, дождь, как кровь по венам,
гори луна моя, гори.
Мой неотложный, незабвенный,
тебе две ложки или три?


***
Мы гуляем на закате
в свой последний звёздный час.
Дома расстилаю скатерть,
режу хлеб, включаю газ.

Я пою тебя настоем
с немудрёным  пирогом.
Теплюсь лампою настольной,
глажу душу утюгом.

О безумный, оглашенный,
мир за тонкою стеной!
Ты больной, но не душевный,
хоть душевно ты больной.

Скольких бед и мук виною,
мир, убийца и вампир,
обойди нас стороною,
пощади наш скромный пир.

Будем тише и укромней,
дом укроет от стихий.
Но ещё надёжней кровли
защитят мои стихи.


 ***

Банальность обязательной свечи,
зари, берёзки, чайки, ностальгии...
О пошлость мира, слова — хоть кричи,
её повсюду вижу очаги я.

Как мир старо — страдания Пьеро,
замшелой рифмы жалкие приманки
и вечное гусиное перо
на форзаце нетленки графоманки.

Лезть на рожон, искать себе рожна,
рожать стихи и письма без ответа.
Скрываться в ночь, которая нежна,
от грубо обнажающего света.

Пунктир звезды прочерчивает след,
и нимб луны над головой витает.
Который год встречаю так рассвет,
а всё никак в душе не рассветает.

Ожог звезды, Всевышний, притуши!
Прохладой утра будет лоб остужен.
Я высунусь из логова души
и посмотрю на этот мир снаружи.

Увижу, ужаснусь и снова — нырк! —
под ставни, под спасительные шторы.
Невыносим крикливой жизни цирк.
В глазах рябит от уличного сора.

Я снова в мироздание лечу,
лицом уткнувшись в звёздные соцветья,
и знать, как милый классик, не хочу,
какое там у вас тысячелетье.


* * *

О, где тот младенческий пир,
Свет, бивший из скважин,
Когда был загадочен мир,
А не был загажен.

Когда и не брезжило дно
У чаши сосуда,
И всё нам казалось чудно,
И всё было – чудо.