Не сотвори себе кумира или Господь - Вседержитель

  Отец моей бабушки, Федоры - Иван Петрович Алексеенко, не вернулся с первой мировой. Поднимать четырех малолетних сирот пришлось дедушке Петру - трудился от зари, до зари. Как и многие крестьяне, земли прикупить старался, хозяйство содержать. В селе его «Кореньком» звали за основательность характера, уважали многие, церковным старостой был. А грянула революция – раскулачили. Забрали и землю, и скот, и дом, и всё имущество. Остались с тем, во что были одеты. По старости лет «пожалели» деда, не сослали в Сибирь, пришлось землянку копать. Бабушка Аксинья пошла милостыню просить, а потом в своем же доме жила в няньках, а когда умерла, нашли на груди узелок с зерном - посеять надеялась. Пошли и внуки наниматься в работники, кто в няньки, кто в поле. Потом Татьяна на шахты в Караганду завербовалась. Петр уехал в Днепропетровск. А Федора в 16 лет  из своей Серовки Злынковского района Орловской тогда, ныне Брянской области дошла пешком до Гомеля. Служила зиму в еврейской семье, старалась очень, поварской талант проявила. Зазывала хозяйка её на следующую зиму, галоши новые купить обещала... Выжили...Младшая внучка Фрося трактористкой стала, потихоньку обжились опять. В селе говорили: «Кореньки кореньками и остались»…
      Федора выходила замуж в 17 лет. Зашли парни из соседних Азарич вечером в дом,  где собравшись на посиделки, пряли девушки. Среди них Григорий Исаевич Молодухо. Как снял шапку, тряхнул чубом, да поклонился, так и ахнула Федора - накануне именно он ей во сне приснился... Благословлял на замужество дедушка Петр, подарил икону старинную... Недолгим счастье было и в трудах непомерных. Днем Григорий работал в колхозе, а ночью скот пас. Добрый был, не унижал никого, соседа убогого в напарники взял. Для семьи своей старался - жена, две дочки родились, да мать Вольганка в летах преклонных. Не дождалась она сына с финской войны, пару дней всего... Плакал, что не успел... А тут новая война. 6 июля 1941 года был призван, а в декабре 1941 сообщили: "пропал без вести". Последним его видел родной брат Яков в госпитале, потом тот госпиталь разбомбили...Федоре  одной пришлось  пережить оккупацию, с двумя дочками малолетними, да с коровой-кормилицей по болотам прятаться. И после освобождения так замуж больше не вышла. Всё ждала, всё надеялась... За палочки пахала «на себе»  и свой надел, и колхозное поле. И косила, и торф возила. Наградили потом медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Смогла дочерей и вырастить и выучить, разлетелись по распределению. Старшая, Мария - учительницей математики в Сибирь, младшая,Татьяна – акушеркой в Белоруссию. Когда младшая дочь вышла замуж, Федора продала свой дом и переехала жить к ней, помогала ей с мужем свой дом строить в г.Ветка Гомельского района.
     В этом доме и прошло моё  детство. Среди  бабушкиного скарба на дне сундука бережно хранилась та самая икона. Папа мой был коммунистом, и повесить её в красном углу довелось нескоро. Да и  как повесить. От времени и пережитых испытаний доска раскололась надвое. Оклад развалился, цветочки повыцвели, фольга потеряла былую выпуклость рисунка, краска потрескалась, но лик и надпись на старославянском «Господь Вседержитель», были хорошо видны.
Каждое лето я помогала бабушке просушивать вещи из сундука, доставали и икону. Мне нравилось её рассматривать, однажды бабушка сказала: «Как бы тебя ни учили в школе, никогда не говори плохого о Боге». Я не помню, чтобы бабушка ходила в церковь, только в старости увидела её молящейся, но имя Господа она не произносила всуе, и сказано было с той спокойной силой, которая вселила в моё сердце благоговение.
Потом был Чернобыль и бабушка с родителями переехали в  новый дом в деревне Дуяновка, подальше от радиации. Переехал и сундук с содержимым.  Я вышла замуж, родилась дочка, мы жили в гомельской квартире, а выходные проводили в деревне. И наступил момент, когда моя семейная жизнь оказалась под угрозой. Мои родители, конечно, защищали меня, но защитить мой брак это не могло. А я ногу ушибла, наступить не могу, не то, что в город к мужу добраться. Вот в такой момент и достала из сундука икону, и обратилась к Богу, и обет дала: если Господь услышит, и поможет, я позабочусь о том, чтобы икону отреставрировать. К тому времени я покрестилась в православной церкви, дочку крестила, но в церковь ходила, как и многие, изредка по праздникам, не столько молилась, сколько свечки ставила, записки подавала.
     Господь услышал, и помог: в течение двух дней и нога, и семья были спасены. И я стала думать: как же обет исполнить, сколько охотников за реликвиями, а икона – ценность и для мошенников. А главное, очень не хотелось, чтобы к ней прикасались даже просто недобрые руки, кому доверить? Я медлила, шли годы, пока Господь сам не послал мне помощь. Ко мне на работу пришёл по своим делам священник, и я к нему обратилась с вопросом о реставрации. Он мне и рассказал о семье  художников, которых благословил на дело иконописи и реставрации глава Гомельской православной церкви, дал телефон. Не мешкая  больше, я приехала по указанному адресу. Хозяева мне понравились, поняла, что смогу доверять. Дмитрий показал мне свои работы, и спросил: какой я хочу видеть икону после реставрации, предложил разные варианты убранства. Я задумалась, и вдруг слёзы брызнули из глаз в два ручья. Это было так неожиданно, что я совсем растерялась, и ничего не могла ответить. Видя моё состояние, Дмитрий деликатно удалился, и закрыл за собой дверь в комнату. Оставшись одна, я перестала думать о нелепости ситуации, и сосредоточилась на вопросе. Как только я решила, что хочу максимально сохранить первозданный вид, слёзы мгновенно иссякли.  Выждав ещё какое-то время, (а вдруг опять  плакать начну?) я пригласила Дмитрия и озвучила своё решение. Он выразил согласие, и назвал цену за работу. Оказалось, что у меня есть сумма, превышающая нужную вдвое. Накануне я стала работать страховым агентом, и когда посчитала свою зарплату за август, не поверила, что мне столько заплатят –  за 1,5 месяца я вошла в тройку лучших агентов, а люди работали  по десятку лет. Заплатили! Вот  этой зарплаты и хватило на две иконы. Подлинник я завезла бабушке в деревню,  его повесили в «зале», а копию разместила в своей квартире. К слову,  такую зарплату я  получила только один раз – поднялась на пике волны ввода  обязательного страхования ответственности автовладельцев. Это был 1999 год. Еще Дмитрий мне подарил небольшую икону Божьей матери, чтобы защищала здоровье семьи. Приняла с радостью и тайной надеждой, что благословение исполнится. Я водрузила их на книжную полку в спальне, заботливо вытирала пыль, если молилась, смотрела на лик, но молилась от случая к случаю.
      Пока не начались серьёзные проблемы с папиным здоровьем. Пошёл оперировать простую грыжу, во время операции занесли инфекцию, с механической желтухой из-за острого воспаления желчного пузыря без разбору отправили в инфекционную больницу… Когда он лежал в реанимации, я облила святой водой все углы в доме, и перекрестила зажженной свечкой. Простила всех, кто меня обидел. Помню, как трудно было позвонить старой подруге, и сообщить, что больше не держу обиды, о которой она даже не подозревала… Невоцерквлённые, мы с мамой пробовали всё, что советовали сердобольные друзья.  Обнаружили, что день операции оказался сатанинским по лунному и солнечному календарю, испугались задним числом, бросились к экстрасенсам и бабкам. Бабка «молилась» на целый иконостас в углу комнаты, давала нам заговорённый мак и соль, и советовала посыпать в огороде от ведьмы-соседки, которую описывала весьма условно, брала за услуги деньги. Помню, как по возвращению от неё стала часто ощущать холод страха в сердце перед сглазом,  и не хотелось ездить в деревню, и переживала за родителей, а у них и впрямь, то яйца куриные, то иголки ржавые в неположенных местах, жуть брала и отчаяние. Страх появился и у родителей. Немалую дань отдали фетишизму: амулеты, обереги, крестики серебряные, картинки Шамеля на ночь под подушку – давали  только видимость успокоения. Папа не раз попадал в ситуацию на грани смерти, после нескольких операций и месяцев больниц был списан на пенсию, метался в деревне, как в клетке.
      В новогоднюю ночь бабушка Феня упала с печки, сломала шейку бедра, и ногу в двух местах. Очень быстро её с гипсом вокруг пояса отправили домой со словами: «Везите бабку помирать». Врачи не знали мужества моей бабушки и нежной заботы о ней моей мамы. Папа вбил железный прут в стенки комнаты вдоль дивана, и бабушка, по многу раз за день, подтягиваясь на руках, поднимала, и тренировала своё 90 летнее тело, не давая гнить в пролежнях. Два раза она научилась ходить заново, первый раз с костылями, а после трещины коленной чашечки с табуреткой. Мама на  годы забыла о себе, дни и ночи выхаживая бабушку и папу, а они, как дети, не могли поделить её любовь и командные функции. Папа десятки лет был руководителем немалого масштаба: председатель райисполкома, зав. орготделом областного объединения профсоюзов, управляющий банком. Пользовался везде заслуженным уважением, следил за передовыми методами агрономии,одна только бабушка его заслуги не  особо признавала.
Безмужняя жизнь  в послевоенные годы выковала в бабушке непреклонный характер. Защищать её было некому, но сама была не робкого десятка. Мне было лет семь, когда пьяный сосед полез к ней с объятьями на улице. Так она кол из соседского забора выломала, и остудила ухажёра поперек спины. Одного раза хватило, чтобы сбежал. Всю свою жизнь она не умела прощать, просто разрывала отношения и, молчком, сносила все тяготы. Бабушка была беспощадно требовательна к себе, но и к другим также. Жизненное кредо: «жить так, чтобы люди не смеялись», воплощалось, не глядя на обстоятельства. Всё должно было быть лучше, чем у соседей. Голос  повышала редко, но её краткое и едкое слово, и её грозовое молчание бывало пострашнее иной ругани. Работать с ней наравне смолоду могли только мужчины, да и то не всякий. Да и в старости она не мыслила жизни без труда. Как-то приехали копать картошку, а она просит: «Дайте мне костыли и я пойду». Все наши протесты, что управимся, что соседи засмеют, только рассердили её. Добралась таки до картофельных рядов, костыли сложила и не сдалась, пока два ряда  ползком на коленях не выкопала... Потом долго спала, умиротворённая.
     Между родителями и бабушкой стали появляться надуманные обиды и, когда я приезжала, они по очереди жаловались мне друг на друга, а моё сердце разрывалось от любви к ним и бессилия что-то исправить. Папа вдруг стал страдать приступами ревности, которые проходили мучительно. Жизнь семьи превратилась на несколько лет в кошмар. Родители были крещены в детстве, но веры не хватало молиться. Мама верила только  в непобедимую силу их земной любви.  Закончилось тем, что на фоне инсульта отец потерял ориентацию в пространстве и память, он не узнавал даже маму и, не видя её, говорил, что ей угрожает опасность, рвался её спасать. Конечно, больница. Мама проводила в больнице многие часы в силах только покормить, и переодеть…
Но к тому времени его родная сестра Люся приняла водное крещение в евангельской церкви, стала служить Богу в церковном хоре, получила исцеление от рака груди и силу веры. Вместе с ней за отца молились сёстры из хора, в воскресенье вся церковь. Стояла жара,в больнице затеяли ремонт, дышать было нечем, окна за решетками закрыты, папа зашел у туалет, увидел открытую форточку под потолком и потянулся туда подышать, увидел небо и взмолился:"Господи, если Ты меня слышишь, спаси". Господь ответил исцелением. Люся пришла навестить его, и её пригласили в кабинет зав. отделением. Там был папа, спокойно с улыбкой поздоровался с сестрой. Он вспомнил всё, даже высшую математику, потом с внуками занимался. По словам врачей, это первый случай в их практике, такого резкого восстановления сознания и личности. Только левая рука потеряла силу, и тремор периодически проявлялся.
У родителей  не было сомнений в Господней милости, и появилась уверенность, что без церкви  говорить о том, что ты верующий, это самообман, или вообще обман. Они побывали в разных церквах, но обрели семью в той, где служит Люся – «Благодать» по ул. Радости. Начали ходить на служения, в один день заключили завет с Богом через святое водное крещение. И постепенно радость вернулась в нашу семью.
     Папа опять пел своим чудным голосом, но теперь чаще церковные гимны, конспектировал библию, и мечтал стать проповедником. Бабушку вместо обычного «тёща» стал величать мамой, а она в ответ звать его «сынок». Он опять что-то мастерил, копался в огороде, ходил в лес по грибы, занимался с внуками. Эти перемены коснулись и бабушкиного сердца. Однажды она сказала моим родителям: «Детки, и на том свете я хочу быть с вами». Она приняла покаяние дома, и стала часто молиться.
Родители ездили в церковь в Гомель за 40 километров, бабушка молилась дома, в своей спальне. И там же Господь творил чудеса. Был четверг, в церкви в 18.30 начинается особое служение: молитвы за нужды. Приходит каждый со своей бедой и проблемой, и просит присутствующих помолиться. Мама передала просьбу бабушки помолиться о том, что у неё нестерпимо болит спина. Началась общая молитва, мой муж молился, закрыв глаза, и дважды видел внутренним взором как бы вспышку синего света с небольшим промежутком времени. А когда родители вернулись в деревню, бабушка сообщила, что спина перестала болеть чудесным образом. В её  спальне  окна нет, и быстро стемнело, она молилась без света, как вдруг синяя звезда упала ей на плечо, и покатилась по спине, а вскоре на другое плечо еще одна такая же и покатилась по спине. После этого боль в спине прекратилась. Как Господь исцелял бабушкино колено, муж мой тоже видел во время воскресной молитвы в церкви. По колену двигалась как будто машинная строчка, которая зашивала частыми стежками ее трещину.
Бабушка вспомнила, и простила в молитвах всех, кто её обидел за всю её 94 летнюю жизнь. Хотя старости и слабости всё равно огорчалась, говорила: «Глазами бы я всё сделала, а как начнёшь ногу через порог переносить, так полчаса надо». Но даже когда зрение потеряла, просила себе работу: то фасоль из стручков очищать, то лук перебирать. Я подвозила её на инвалидной коляске то к  папиной груше – пощупать, какие выросли, то к кусту смородины – съесть живую ягоду. Она готова была подробно слушать о каждой травинке в огороде…
     На мамин день рождения в июне 2007 года дружно собралась родня, племянники, внуки. Казалось всё мрачное позади. Но перед отъездом, мой старший брат Саша вдруг начал давить на родителей, чтобы они оставили церковь. Ничем подкрепить свои требования он не мог, и как капризный ребёнок заявил: иначе я перестану с вами общаться. Мама с горечью сказала: «Господь тебя образумит». Он уехал домой в Минск, а через несколько дней попал под троллейбус. Лето, вечер после работы, светло, многолюдный проспект, пешеходный переход. От удара троллейбуса он отлетел на десяток метров. Очевидцы с возмущением писали в интернете, как сотрудники ГАИ полчаса не подпускали работников скорой помощи, все бегали с рулеткой вокруг, а он истекал кровью. Врачи реанимации, куда его наконец-то доставили, давали 8% на то, что он выживет, с трудом могли предположить, что он не останется просто «овощем»…но об этом мы узнали потом, мама сразу же выехала в Минск, а мы стали обзванивать всех знакомых и просить молитвенной поддержки наших церквей, молиться сами. Поразительным было полное отсутствие страха,  просто состояние суровой необходимости ожидания. Шли дни, он не выходил из комы, время неумолимо приближалось к отметке, за которой мозг атрофируется…Вести из больницы, как сводки с фронта, и огромная поддержка братьев и сестёр -  молились церкви во многих местах Белоруссии, Питера, Магадана. В пятницу мужу приснился сон. Он беседует о Саше с человеком в белых одеждах, и спрашивает, как долго можно безопасно находиться без сознания. В  ответ звучит: «12 дней, о Саше не тревожься, в последний день отведенного срока он даст о себе знать». Муж проснулся, посчитал, 12м днём было ближайшее воскресенье…Наступило воскресенье. Чтобы не оставлять надолго папу с бабушкой мы поехали к заутрене в ближайшую православную церковь, молились там. А когда вернулись, папа радостно сообщил, что звонила сестра Люся из Гомеля, ей в церкви сказали братья, что во время ночной молитвы Господь дал откровение, что исцелил Сашу. Тут и муж сон свой рассказал, а в Минске всё без перемен. День был самым долгим, в молитвах, надеждах, благодарениях. Около пяти вечера я позвонила Сашиной жене, в трубке её растерянный голос: Сашенька, твоя сестра звонит, послушай. Я начинаю звать: «Сашенька, солнышко…», а в ответ тишина. Потом Светлана рассказала. Врачи очень редко пускали её в реанимацию, а здесь пустили, по- видимому уже проститься. Она подошла, взяла его за руку, что-то стала говорить, и вдруг он пошевелился, и захрипел. Из дыхательной трубки, вставленной в горло, пошла кровавая пена. У неё подкосились ноги, казалось, это последние мгновения его жизни, и тут зазвонил телефон, и он на минуту открыл глаза. От растерянности она приложила трубку к его уху.  Потом на её просьбы подать какой-нибудь знак, если он её слышит, он сжал её руку. До полного восстановления было ещё далеко, но когда он пришёл в себя, он спросил маму: «А знаешь, сколько церквей строится в Белоруссии?», мама не знала, а он сказал: «А мне показали, я знаю, что Господь меня исцелил»…
      Как часто беда одна не ходит. После того, как мой брат попал в аварию, мой муж каждое утро стал молиться за своего старшего брата Павла (дальнобойщик ведь, день и ночь за рулём). Прошло недели три, и вот ночью Павел ехал на своей фуре с грузом. После дождя в низине туман  плотно укутал дорогу, а там уже легла  на бок фура, всю полосу заняла, рядом остановилась маршрутка, на дорогу высыпали зеваки, подъехала машина ГАИ, а знак аварийной остановки поставили без учёта тумана. Всё это Павел увидел слишком поздно. Затормозить на скользкой дороге не успевал, попытался объехать. Обочина рыхлая, фура с холодильниками легла на бок, а кабина улетела в кювет, и разбилась «всмятку». К огромному удивлению стоявших на дороге, Павел и его второй водитель оказались невредимы среди груды искореженного металла. Господь миловал.
     После этого случая мы с мужем каждое утро стали молиться и за всех родственников. И всё чаще посещать служения в церкви, каждый раз получая ответы на свои внутренние вопросы практической жизни. Однажды во время проповеди внутренним озарением я понимаю: это обо мне, это я всю жизнь старалась делать добро окружающим, но даже близкие родственники не всегда его принимали. Ноги сами вынесли на покаяние. Не стесняясь множества людей, и своих слёз я говорила: «Господи, я росла книжной девочкой, я так любила учиться, защищала дипломную работу по гражданскому гуманизму, я всегда искала критерий истины. Теперь нашла. Научи меня жить в истине Твоей, ибо нет другой».
    Около 16 лет прошло, как я крестилась в православной церкви, но продолжала ходить путями своими. Не мудрено, годы 90е, массовый приток людей в церковь, воскресных школ для взрослых не было, тогда мне даже не предложили исповедаться, никто не задал никаких вопросов, жизнь моя видимо не изменилась. Библия пылилась на полке.
    Учиться жить по Слову, я начала с первой заповеди: взялась за чистку огромной домашней библиотеки. Избавлялась от книг по оккультизму (хиромантии и астрологии, народной медицине, содержащей разделы с сонниками и заговорами, йоге и восточным практикам, книгам Владимира Мегре и около них, выбросила кусочек сибирского кедра, который много лет носила, как амулет и верила в его защиту).
    Набралось две увесистые сумки, глядя на красочные и дорогие переплёты, подмывало их занести в магазин «Букинист». Остановило нежелание стать соблазном для кого-то и пошли они все папиными словами «в печинский отдел». Гораздо жальче было сил и времени, отданных «сору мира». Сыпался карточный домик моих кумиров. Выбросила и  карты, и компьютерные пасьянсы, и игры-"пауки" удалила…
Истина: Господь Вседержитель… открывалась моему сердцу в полноте. Знание обретало веру.
     А спустя несколько месяцев, в день смерти моего отца, таким же внутренним озарением мне открылась истина: «Бог – Отец». Именно в этот день я всем сердцем, всей душой и всем разумением поверила: «Господи, как Ты меня любишь»…
      Бабушка очень переживала за папу, когда он упал, разбился и полгода лежал, не в силах даже повернуться, приходила к нему в спальню с табуреткой, пыталась научить, как с постели подняться. Но его тело совсем не слушалось, не последнюю роль сыграл Чернобыль, из которого он вывозил людей после аварии. После папиного ухода бабушка не прожила и двух месяцев…
В последнее утро разбудила маму часа в четыре утра: «Оставляю я тебя, донька, помой и одень меня, позвони внучикам…» Соседи, пришедшие проститься, удивлялись, как помолодела наша бабуля, словно лет 20 скинула, все морщинки разгладились, какой мир на лице.
После ухода бабушки стали появляться ситуации, подтолкнувшие нас с мамой принять решение о судьбе иконы. Я обратилась к нашему пастору и епископу, Евгению Александровичу, с вопросом: «А если икона – это ещё и семейная реликвия, память поколений?» Он ответил, что решение мы примем по мере нашей веры. Тогда я стала молиться о Божьей воле, и каждый раз после молитвы открывала библию, и взгляд мой падал на тексты с предельно четким ответом. Не только в первых заповедях, но и в книгах пророков я читала: «не делай себе кумира и никакого изображения…» Самыми убедительными библейскими аргументами  для меня были те, что рукотворные образы богов в лихолетье приходилось грузить на животных, которые падали под непосильной ношей, а в обычное время нужно было смахивать с них пыль. К тому времени я уже приняла водное крещение в евангельской церкви, и хранила в сердце многие моменты, когда Господь отвечал не только на молитвы, совершенные в церкви, но и на  всяком месте…
    Мы завезли бабушкину икону в ближайшую православную церковь, долго ждали батюшку, но он принимал исповедь, и мы вручили её матушке. Я рассказала историю иконы и её реставрации. Матушка взяла с укором: «Не боитесь отдавать семейное благословение?» Мы ответили: «Пусть это благословение перейдет на всю землю нашу». Страха не было, но неприятный осадок оставался, казалось  бы, должны были взять с радостью. Легла я спать в бабушкиной комнате, думала о том, как многие люди боятся оставаться в доме, где недавно кто-то умер. А мы папу проводили, недавно бабушку и каждая вещь, напоминающая о них дорога, каждый уголок дома и сада хранит тепло их рук… Среди ночи я проснулась оттого, что пою псалмом прославления. Всё моё существо переполняло счастливое  понимание: «Господи, я сплю, а Ты хранишь меня. Господь Сам – Хранитель мой, мне нечего  страшиться». Значит, мы поступили правильно, больше я не жалела об иконе и не сомневалась. Это был первый раз, когда я проснулась с псалмом в устах. Сколько раз потом пробуждалась  с псалмом, с молитвой за кого-то, со стихотворением …
Затем я собрала все иконы, иконки и крестики по квартире, и понесла в Гомеле в Собор Петра и Павла, обратилась  к священнику, объяснила, а он брать не хочет: «У нас икон хватает, отвезите в какую-нибудь деревню»…взял с большой неохотой и тут же стращать меня: «Вера твоя неправильная…»
Шла с досадой от неприятной встречи и молилась: «Господи, научи их служить тебе из любви, а не из страха, ибо страх Господень – начало мудрости». 
Шесть лет прошло, много разных служителей встречала, но настоящими считаю тех, кто не облекается в святость, чтобы предстать пред всеми в храме, а живёт верой в повседневности, в ком видна искра Божьей любви, кто согреть может…
     Любой церковный атрибут и любая церковная должность может стать кумиром, и придёт страх потери и зависимость от обладания ею. Остерегаюсь тех, «кто всех под одну гребёнку». У Иисуса для каждого был свой ответ и свой подход. Да, Он видел тайные мотивы души, и когда предложил одному богачу продать имение своё, и когда предложил одному ученику оставить «мертвецам погребать своих мертвецов», и когда повелел семейству Лота не оглядываться. Камнем преткновения для следования за Иисусом может стать богатство, личные планы, привычки, семья и всё что угодно. Богу не нужно ни твоё имущество, ни сын Авраама, ни жена Лота. Господь демонстрирует нам нашу готовность следовать за Ним, отдавать Ему  всеобъемлющее право на нашу жизнь, и пальму первенства в иерархии ценностей, пока мы этого сами не умеем и не видим.
       Было время, моя свекровь воевала с нами, из-за того, что мы в протестантскую церковь ходим. Принесла мне книгу протодиакона Андрея Кураева «Протестантам о Православии. Наследие Христа».  Я открыла наугад, и первый кусочек текста  тогда вызвал у меня улыбку: «я предложил бы протестантам отнестись к православным как к детям. Дети нуждаются в картинках? Ну, вот и православные тоже чувствуют себя теплее, спокойнее в окружении священных картин. Если протестантам угодно, пусть они считают православных детьми, «немощными в вере», привычки которых, по завету ап. Павла, надо принимать «без споров о мнениях» (Римлянам 14, 1)». Заглянула в начало книги, но по мере чтения во мне росло огорчение: тысячи мелочей разделяющих, как песок в глазах. И подача материала с позиции высокомерия, и поверхностное знание реалий протестантской веры. Выраставшие из сора полемики собирательные образы православных и протестантских верующих виделись во многих моментах равно неприглядно. Так и осталась лежать книга.
Совсем другое дело знакомиться с православием на страничке таких авторов, как «Екатерина Литвинова 2». Где каждый текст несёт свет любви, где непонятная порой обрядность совсем не мешает сопереживанию и созвучию сердец.
   Теперь я понимаю, что крещёный мир – это человеческое море с островками людей «воцерквлённых», принявших церковные традиции и вероучение как образ жизни, прочно и органично соединившие свою жизнь с жизнью церкви. И духовный возраст зависит от духовного роста человека. Вряд ли я смогу до конца разделить миропонимание  Екатерины. Она, сирота, росла при церкви, впитывая детским сердцем непроизносимое порой, но проживаемое вместе в трудностях, в тревогах и радостях.
      Так когда-то моя прабабушка Устинья доставала «смертный узелок» и перебирала одежду, тапочки,  разглаживала «проходную записку в рай», наказывала не забыть положить ей на лоб.  Во всем облике и движениях сквозило желание уйти в небесный дом, непонятное  моему детскому сердцу. Я протестовала: «Бабушка, ты нас больше не любишь?!» Как по-разному ощущается любовь. Теперь моя мама жалеет, что тогда бабушку Устю чрезмерно опекали,  любя «освободили» от работы, сиди, отдыхай. Маялась без дела, пока не началась гангрена. Я помню почерневший её палец на ноге, бинты и лекарства и ни звука жалобы. Врачи предлагали ампутацию, не согласилась, так и ушла…
       Мы ли выбираем:  в какой семье родиться, в какой церкви обрести семью…Господь даёт нам наилучшие условия для нашего духовного роста. Для себя я давно определила конфессиональные различия, как болезнь роста церкви - живого тела Христова, разделяя с апостолом Павлом боль его  первого послания Коринфянам (1 глава). Не все ли во Христа крестились... и радость от познания любви Божьей. И «теперь пребывают сии три: вера, надежда и любовь; но любовь из них больше» (глава 13 стих 13).
И совет епископа, Евгения Александровича, поставивший меня когда-то в тупик, теперь воспринимается, как единственно верный: всё по вере вашей…
25.07.2014