Изнанка

***
Душа — изнанка, черновик,
невидимые миру слёзы.
В жилетку ту всю ночь реви,
грехи выплёскивай и грёзы.

Но утром встань и осуши
заляпанность неровных строчек,
чтоб чистовик твоей души
обрёл прямой и ясный почерк.

Легка походка, верен шаг,
нет бредней, ветром унесённых.
Молчи, молчи, моя душа,
грызущий внутренность лисёнок.


***
 Ради словечка ворочать руду –
 экая малость!
 Жизнь застоялась, как воды в пруду.
 Не состоялась.

 Вскоре подскажет – когда через край, –
 сердце-анатом, –
 что обернулся придуманный рай
 истинным адом.

 Выглянет месяц из ночи слепой,
 вытянув рот свой,
 словно спасая от счётов с собой
 и от сиротства.


***
Чтоб строчка на душу кому-то легла -
писать как ножом по живому.
Ведь верят не нежному бла-бла-бла-бла,
а шраму тому ножевому.

И сыплешь на рану открытую соль,
и пламя нутро опаляет...
Но если тебя оставляет та боль -
то кажется, Бог оставляет.


***
 Вы думаете, дважды в реку
 нельзя, но надо знать пароль.
 Душа могла, но за два века
 она свою забыла роль.

 Но ты послушай, ты послушай,
 что шепчет ива и ветла.
 Я столько лет жила на суше,
 а тут вошла и поплыла.

 Плыви меня в живой и мёртвой
 воде, неси к себе самой,
 как сердце, парус распростёртый,
 кораблик, крибли-краблик мой.

 Плыви, куда не входят дважды,
 фантом, сезам, калиф на час,
 избавь меня от этой жажды
 в обмен на всё, что есть сейчас.

 По мелководью, безнадёге,
 веди, неси меня, плыви,
 сквозь бред, горячку, слёз потёки,
 слова солёные любви.


Номер

Мне снился номер телефона,
что набирала я упорно,
от нетерпения трясясь.
Далёкий, как полярный полюс,
чуть различим был мамин голос,
но тут же прерывалась связь.

Я набирала снова, снова,
моля услышать хоть бы слово,
готова каждого убить,
кто подступал ко мне с помехой,
с чужою речью, шумом, смехом,
кто не давал мне долюбить.

Проснулась вся в слезах надежды,
не здесь, не Там, а где-то между,
и номер тот держа в зубах,
как драгоценную шараду,
как незабвенную отраду,
уж рассыпавшуюся в прах.

Хватаю трубку, набираю,
скорей, скорей, преддверье рая,
уже пахнуло сквозняком...
И слышу: «Временно не может
быть вызван...» Значит, после — может?!
И в горле застревает ком.

О боже мой, что это было?!
Я помню номер, не забыла!
Что означает этот шифр? -
пароль, что в реку вводит дважды,
танталовой измучив жаждой,
догадки молнией прошив?!

Я обращаюсь молча к звёздам,
откуда этот номер послан,
что у меня внутри горит.
И То тончайшее, как волос,
минуя и слова, и голос,
мне прямо в сердце говорит.



Отцу

 Дальше — тишина...


 Я читаю твою тишину по слогам,
 ту — что дальше, сквозь все многоточья.
 Подплываю к другим дорогим берегам,
 обретаю родимую почву.

 И мне верится, знается как никому
 в лихорадке слепого азарта:
 я увижу тебя и тебя обниму
 послезавтра, а может, быть, завтра.

 Наша комната, помнишь, комод и буфет,
 собирается будничный ужин...
 К сожалению, в комнате выключен свет.
 Но с тобою зачем он мне нужен?

 Запоздалая нежность просроченных фраз,
 тяжких комьев падения звуки...
 Видишь душу мою на просвет без прикрас,
 как любовь моя корчится в муке?

 Та любовь, что не знает обёрточных слов,
 не рядится в перо и бумагу, -
 только боль, только бред и сумятицу снов,
 только кровь и солёную влагу.

 Пересохло застрявшее в горле «прости»,
 и в душе — как  тяжёлые гири.
 Отдышаться мне дай, погоди, отпусти,
 не веди меня, память-Вергилий.

 Я живу тебе вслед, я дышу тебе в лад,
 я кричу тебе что-то вдогонку.
 Но рассыпан, как карточный домик, уклад,
 рвётся там, где особенно тонко...

 Припадаю к руке, провожу по щеке,
 приникаю к забытому снимку.
 А быть может, в туманном твоём далеке
 мы опять, словно в детстве, в обнимку?


Корни

 О розы, цветы-принцессы,
 как губ лепестки горят!
 Нет сладостнее процесса,
 чем ваш созерцать наряд.

 Нежнее и иллюзорней
 ничто так не манит взгляд...
 Но мало кто помнит про корни,
 которые вас хранят.

 Уродливые, кривые,
 запутанные в грязи,
 их щупальца, жилы, выи
 разбросаны по Руси,

 впечатаны в камни, в землю,
 в темницу, где смрад, навоз,
 чтоб выкормить эти стебли
 и чашечки чудных роз,

 высасывая им влагу,
 чтоб горлышки напоить...
 Знать, надо, чтоб кто-то плакал,
 давая другим парить.

 Но жизнь справедлива: розы
 погибнут за пару дней
 без почвы и без навоза,
 без этих кривых корней...



***
 Незаконнорожденное слово
 ненароком вырвалось наружу.
 Не суди за то меня сурово.
 Я его опять запрячу в душу.

 И, не помышляя о награде,
 обучаюсь этому искусству:
 гладко затушёвывать в тетради
 незаконнорожденное чувство.



***
 Болящий дух врачует песнопенье.

               Е. Баратынский
 

 Стихами не врачуют, а бичуют,
 когда они действительно стихи.
 И сердце разрывают, и линчуют
 слова порою, даром что тихи.

 Зачем стихи, когда могу без звука,
 вмиг обретя блаженство и покой,
 в горячую твою уткнуться руку
 и потереться о неё щекой.