Возлюби врага своего. Проза

 ...Почти тишина. Бои идут далеко и кажется, что это гром гремит. Земля ещё стонет, стонет и цветёт. Весна сорок четвёртого.
   Маленькая деревушка притулилась бочком к лесу. Да, деревушка...Из двадцати двух домов только три осталось. Да и нельзя это домом назвать. Люди живут в землянках, в подвалах. Но они счастливы, что канонада боёв звучит не над их головами, счастливы, что живы. Им достались добрые каратели, они сожгли только дома, а всех жителей прогнали в лес. Среди фашистов попадались просто немцы, у которых тоже были семьи. 
   Семья! Какое важное слово! И Евдокия знала, что это слово не покинет её дом, что оно навсегда поселится в ветвях берёзки, которую посадил её муж. "Вернётся Иван!" В ней жила не просто надежда, а огромная уверенность. "Конечно вернётся!Ведь не похоронку она получила, а извещение, что пропал без вести." Все ночи напролёт просила Евдокия Богородицу, чтобы сохранила она мужа, зная, что многие не вернуться с этой кровавой мясорубки под названием война.
   Обо всём этом думала Евдокия, а сама собирала узелки. "Надо в центр сходить. Может, что на еду поменяю, а может получится хоть жменьку ржи раздобыть. Надо землю обиходить, начинать сеять и детей бы подкормить. Полине четырнадцать лет, в этом возрасте девки расцветают, а она угловатая, как мальчишка. Да и Петя не выглядит на свои двенадцать." Конечно до войны они жили не богато, но у неё было сокровище. Она бережно достала из-за пазухи крошечный свёрток, положила на ладонь и нежно развернула, там были серьги. "Ваня подарил! С ярмарки привёз. Почти все деньги истратил, какие ему на костюм копила!" Ох, и ругала она его, а сердце пело!"Сказывал золотые. И ещё кое-что по мелочи соберу. Вон, у Пети нога как вытянулась, а ботинки его хоть и латаны, но крепкие, авось сгодятся." И пиджак, который Евдокия только по праздникам надевала тоже в узелок. За четыре года войны одежда поизносилась. Из своих платьев Евдокия перешивала Поле, да ещё из лоскутков и Пете умудрялась рубашонку сладить.
   Война не согнула русских женщин! Не добралась она и до их красы. Из-под старенького, но чистого платочка выбивались непокорные локоны, которые на солнышке отливали медью, а на висках серебром. Потерявшее свой цвет платье, ладно сидело на похудевшей фигуре. Да, война не убила красы, только боли в глаза добавила.
               
    "На вторые сутки надо вернуться. Дети хоть и взрослые, но всё одно переживать будут." - думала Евдокия. От её мыслей не осталось и следа, когда она
 услышала крик соседской девчонки Нюрки. Та бежала, размахивая какой-то бумагой и верещала: "Тётя Евдокия, Вам письмо!" С замирающим сердцем Евдокия вышла ей на встречу, дрожащими руками взяла грязный, измятый треугольник. "Точно мне. А буквы какие смешные, пляшут во все стороны, будто ребёнок неумелый писал." Она развернула письмо и чуть не закричала. Женщина смотрела на чужие, незнакомые буквы и ничего не понимала. А Нюрка тем временем тараторила, что её мамка ходила в центр и зашла на почтамт узнать может, что от бати или брата есть. Там ей и отдали письмо. Сказывали, что гражданский, очень худой, принёс и быстро ушёл, даже ничего спросить не успели. "Что делать? Как прочесть? Надо к деду Никифору бежать. Он ещё в четырнадцатом году с немцами воевал." Но дед Никифор не помог. Подтвердил, что немец писал и посоветовал в центре поспрашивать, может кто и знает этот треклятый язык.
   Собралась Евдокия в дорогу лишь только рассвет забрезжил. Подошла к иконе, попросила Богородицу детям помочь, да и её в дороге не покидать. Поклонилась, поцеловала спящих детей и вышла. "Хорошо флягу с водой не забыла. В дороге без водицы туго." Да и фляга для Евдокии дороже оберега была, она именная. Ивана за хорошую работу премировали. Поднесёшь её к губам, водицы испить, и будто дыхание его почуешь, и губы такие тёплые, мягкие... Ой, о чём это я? Вот срамница!" Евдокия зарделась и по сторонам начала оглядываться, словно её мысли услышать кто мог.
   С бьющимся сердцем и думкой о муже она вошла в лес. Бедный, израненный лес!Воронки зарастают густой травой. А вон дубок молоденький, перебитый осколком, повалился на берёзку. А она-то, как санитарочка в белом халатике, держит его, помочь пытается... Только не зазеленеет он боле.
   Благополучно добралась Евдокия до центра. И всё у неё сладилось, как мечталось. Мешок приятно оттягивал её плечо, а в нём чего только не было. А главное, кулёчек с семенами ржи теперь грел её сердце вместо серёжек. Жалко, ой, как жалко ей было отдавать их. Будто с частичкой своей жизни рассталась. "Но Иван не упрекнёт, а даже похвалит. А вот вернётся, заживём и справит ещё краше. Только письмо так и осталось непрочитанным. К кому только не обращалась? Кого угнали, кого убили, а один орёт: "Держи диверсантку!" еле убежала. Ну,ничего! Я сердцем чую, что добрые там вести."
   Шла Евдокия по лесу домой и сама себя успокаивала. Вдруг, в стороне хрустнула ветка. Она обернулась и ноги стали ватными. На неё смотрели три немца. Они были грязными, худыми, вместо формы оборванное тряпьё, но у каждого в руках был автомат. "Что они здесь делают? Фронт далеко! Не дадут уйти. Как же дети, до возвращения Вани, жить будут?" Холодок пробежал по её спине. "Ваня! Иван! Письмо!" Она медленно присела, сняла с плеча мешок, достала краюху хлеба и варёной картохи, положила на траву и тихо сказала: "Хлеб, кушать." Немцы подошли ближе. Евдокия протянула письмо и произнесла: "Если надо убейте, но ради Бога прочтите письмо."Тот, который взял письмо был наверное старший, когда другой немец нагнулся, чтобы забрать еду, этот на него рявкнул и еда осталась  нетронутой. Немец быстро забегал глазами по строчкам, потом протянул письмо и на ломанном русском спросил: "Кто есть Ванья?" "Муж." - тихо сказала Евдокия. Он продолжил: "Жив, бежать плен, руки - рана. Старый манн и старый фрау прятать и писайт." Волна счастья накрыла Евдокию, улыбка озарила её лицо, слёзы радости текли по её щекам. Она прижимала к груди письмо и шептала: "Жив! Жив! Я знала, что он вернётся! Дети будут не одни!" Потом лицо её стало серьёзным, она опустила руки и подняла голову вверх, ища глазами кусочек неба, который иногда показывали верхушки деревьев, наклоняясь от порыва ветра. Женщина приготовилась к самому худшему. Но старший ткнул ногой еду, в сторону Евдокии и гаркнул: "Матка, на хауз шнель, шнель!" Ей бы бежать со всех ног, а она говорит: "И вы домой. Идите домой. Вас же тоже кто-то ждёт. Не надо стрелять, не надо убивать. И пусть ваши родные вас дождутся." Пока Евдокия говорила, старший переводил и тогда один из немцев бросил свой автомат к ногам русской женщины. Через мгновенья и остальное оружие лежало у её ног. Немцы повернулись и пошли прочь. Но то ли от страха быть застреленными в спину, то ли, чтобы ещё раз взглянуть на эту смелую, русскую бабу, немцы оглянулись. И они увидели, что она осеняет крестом их спины и шепчет, одной ей понятную молитву. Немцы остолбенели. Они поняли, что она просит за них Бога. Гримаса недоумения и боли исказила их лица и они, как по команде рухнули перед Евдокией на колени. А она тихо прошептала: "Храни вас Господь!"



22.05.14.

Рассказ из моего сна

фото из интернета