Неотправленное письмо

Нашел в старой записной книжке это письмо полувековой давности:

Жду телефон, первый час. Хмель почти выветрился. С кем поговорить? Конечно с Кашиком. Ты можешь не писать мне, это ясно. Хотелось бы мне только одного: оказаться тебе нужным когда-нибудь.
Моя  ироничность губит прежде всего меня. Никто не верит мне, никто не верит, что я могу быть всерьез. Когда-то, в конце института Санька Анисимов сказал будто Архипов выразился обо мне так: Короневский сфинкс 3-й группы, он привлекает всех, но никого не подпускает к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Каюсь, мне тогда польстило это.
Но Архипов умный человек, умнее меня, и эти слова я вспомнил и понял позднее.
Это очень верно и очень больно. Это беда моя. Я уже давно не горжусь этим и не радуюсь этому, наоборот, совсем наоборот.
Я очень хочу, чтобы кто-то приблизился ко мне вплотную, до конца, но этот невидимый барьер вокруг меня, эта прозрачная стена на расстоянии вытянутой руки не пускает никого, и у меня нет сил и смелости разбить её. Я вот попробовал  той  зимой и вышло смешно. Глупо и смешно.
Потому мне хочется, чтобы хоть ты знал, что и меня иногда можно принимать всерьез. Знал бы и помнил это на всякий случай несмотря ни на какие мои смехуечки и изображательства.
Всю жизнь я боялся слов и вот почти год надоедаю тебе серьезными разговорами. Как говорил Прутков, есть три вещи, начав делать которые, трудно остановиться, - говорить всерьез одна из них.
А вообще все очевидно оттого, что хмель все-таки не совсем выветрился из меня. Да и ждать скучно. Звоню из переговорного пункта, т. к.

Написано на двух телеграфных бланках, потертых и выцветших. Возраст этого неоконченного  и неотправленного послания наверняка больше сорока лет, и оно, как-то характеризующее переживания тех далеких времен, никаких конкретных воспоминаний уже не вызывает. Только сожаление о несделанном и о потерянных друзьях и возможностях