Календарь поэзии 12 июля

12 июля

В 1921 году Политбюро ЦК отклонило ходатайство Луначарского и Горького о разрешении тяжело больному поэту Александру Блоку выехать в Финляндию на лечение. В тот же день взволнованный отказом Горький отправил письмо Ленину. "Честный писатель, не способный на хулу и клевету по адресу Совправительства, Александр Блок, умирает от цинги и астмы, его необходимо выпустить в Финляндию, в санаторию", - писал вождю Алексей Максимович.
В свою очередь нарком просвещения Луначарский четыре дня спустя обратится в ЦК: «Могу вам заранее сказать результат, который получится вследствие вашего решения: высоко даровитый Блок умрет недели через две, а Федор Кузьмич Сологуб напишет по этому поводу отчаянную, полную брани и проклятий статью, против которой мы будем беззащитны, так как основание этой статьи, то есть тот факт, что мы уморили талантливейшего поэта России, не будет подлежать никакому сомнению и никакому опровержению".
Только неделю спустя Политбюро собралось пересмотреть свое решение. Выезд Блоку разрешили, но было слишком поздно. Поэт уже не мог подняться, 7 августа его не стало.


***********
Вячеслав Иванов


В глухой стене проломанная дверь,
И груды развороченных камней,
И брошенный на них железный лом,
И глубина, разверстая за ней,
И белый прах, развеянный кругом,-
Всё - голос Бога: "Воскресенью верь".


В.В. Набоков


          На смерть А. Блока


        I

     За туманами плыли туманы,
     за луной расцветала луна...
     Воспевал он лазурные страны,
     где поет неземная весна.

     И в туманах Прекрасная Дама
     проплывала, звала вдалеке,
     словно звон отдаленного храма,
     словно лунная зыбь на реке.

     Узнавал он ее в трепетанье
     розоватых вечерних теней
     и в метелях, смятенье, молчанье
     чародейной отчизны своей.

     Он любил ее гордо и нежно,
     к ней тянулся он, строен и строг,-
     но ладони ее белоснежной
     бледный рыцарь коснуться не мог...

     Слишком сумрачна, слишком коварна
     одичалая стала земля,
     и, склонившись на щит лучезарный,
     оглянул он пустые поля.

     И обманут мечтой несказанной
     и холодною мглой окружен,
     он растаял, как месяц туманный,
     как далекий молитвенный звон.

        II

     Пушкин - радуга по всей земле,
     Лермонтов - путь млечный над горами,
     Тютчев - ключ, струящийся во мгле,
     Фет - румяный луч во храме.

     Все они, уплывшие от нас
     в рай, благоухающий широко,
     собрались, чтоб встретить в должный час
     душу Александра Блока.

     Выйдет он из спутанных цветов,
     из ладьи, на белые ступени...
     Подойдут божественных певцов
     взволновавшиеся тени.

     Пушкин - выпуклый и пышный свет,
     Лермонтов - в венке из звезд прекрасных,
     Тютчев - веющий росой, и Фет,
     в ризе тонкой, в розах красных.

     Подойдут с приветствием к нему,
     возликуют, брата принимая
     в мягкую цветную полутьму
     вечно дышащего мая.

     И войдет таинственный их брат,
     перешедший вьюги и трясины,
     в те сады, где в зелени стоят
     Серафимы, как павлины.

     Сядет он в тени ветвей живых,
     в трепетно-лазоревых одеждах,
     запоет о сбывшихся святых
     сновиденьях и надеждах.

     И о солнце Пушкин запоет,
     Лермонтов - о звездах над горами,
     Тютчев - о сверканьи звонких вод,
     Фет - о розах в вечном храме.

     И средь них прославит жданный друг
     ширь весны нездешней, безмятежной,
     и такой прольется свет вокруг,
     будут петь они так нежно,

     так безмерно нежно, что и мы,
     в эти годы горестей и гнева,
     может быть, услышим из тюрьмы
     отзвук тайный их напева.