и опять поделить на глотки эту песню

тоже публикуется для сохранения, меж тем, не плохие тексты:)

и опять, и опять поделить на глотки
эту песню о том, что темно мне в конце строки.

P. S. Если свобода достигнута, узнают ее сразу и все, ибо: в других странствиях смерть - это конец! Она приходит, и занавес падает... Но у меня занавес приподнимается, и смерть уходит.

почти Лорка




Я вечно бы слушал ее вранье,
И мне плакать хотелось от слов ее!
Ее груди с сосками из золота,
Они плещут в глазах словно солнце...

И по правилам сердца я должен ослепнуть.

И по правилам сердца я должен окрепнуть,
В своей крепости видя лишь прелесть ее...
Ее груди с сосками из золота
Даже молотом ведьм не расколоты -

Словно зеркальце говорящее!

Ведь я вижу в нем настоящее...
Ведь я вижу в нем все бесспорное...
Даже вздорное непреходящее!
И мне в зеркальце том просторно -

Словно вороны глаз клюют -

В очередности, но все глубже:
Мне заложит глаза и уши!
И уже я не там, а тут -
То есть только под этим солнцем!

Но с ее обнаженным сердцем

Повстречался я лишь однажды:
Захлебнувшийся тысячей солнц
И потерянный в этом зное...
Я узнал простор и простое,

Я узнал утоление жажды.












Когда одно будущее сталкивается с другим,
Они друг друга отталкивают локотками
И разными смотрят глазами
На того, кто так нелюдим -

И шарахается от обоих!

Когда одно будущее сталкивается с другим:
Как в блокадной очереди на рисунке!
А кто-то чувствует себя пайкою в клетчатой сумке
И переминается валенками в сугробе,

И даже сбывается, наверное, чтобы...

Или - дабы в этом матерчатом
Собрании стволовом
Его вобрал уже не потом
(не тогда, когда продолжается) -

А тогда, когда начинается!

И я начал как этот вокзал
(в просторечии, зал вокальный) -
То есть, себя озвучивший!
В ожидании ноты печальной

Или - литаврами мучившей...

Но обозначившись скрипкой,
Как пленительной и величальной улыбкой.




















Когда одно будущее сталкивается с другим
(с одной стороны - нагим,
А с другой - дорогим предлагая) -
Это значит, что разрывая

И сшивая, как лоскуты,
В одеяло, которым ты не укроешься от себя:
Ибо ты - человек Воды
И, дождинки свои любя,

Не возвысишься до слезинки...
А возвысишься до росинки, возникающей ниоткуда -
Ибо это вовсе не чудо,
Когда сталкиваешься с другим

И становишься обратим: ибо - ты к нему обращаешься
И как будто в меня превращаешься!
Потому я с тобой на ты,
Ибо ты из меня лоскуты понадергивал на просторе...

Когда одно будущее сталкивается с другим,
То заводят они разговоры
Обо мне, оказавшимся прошлым -
Обо мне, оказавшимся большим!

Ведь на всех хватило меня...
А ведь был я такая малость,
Что добавлена к свету дня:
Чтобы свет обернулся светом,

И для ночи света осталось.




















Верста дорожная, простая красота!
Уста твои разбиты, пыль глотая,
Скиталица... Когда грешить и плакать,
Тебя я женщиной своею нарекаю!

Но вот ты сбрасываешь кожу имени
И словно бы красоты утруждаешь
Корыстью Дарвина... От ада и до рая
Я расстояние тобою измеряю -

Казалось бы, нам по пути с тобой!
Казалось бы, мне не нужны года,
Чтоб превзойти естественность отбора...
Но сокрушать, быть может, города

Способна и любовь, ведь города - не горы...
Верста дорожная, простая красота
Я как вода просачиваюсь в норы,
Переполняя даже пустоту -

Чтобы найти простую красоту!

Чтобы пойти простою красотой
И исцелить уста, и попросить прощения...
Но не взнуздать холодной красоты
Ни женщиной моей, ни восхищением!

И начинать опять грешить и плакать,
Искать и не найти успокоения.





















Но было мне видение в аду,
Что я услышал пение рыб в пруду
И наблюдал любовь, а не движения тел,
И отыскал упавшую звезду,

Которую найти хотел...

Но было мне видение во тьме,
Что я нашел падение звезды -
Задолго до, и вот не дал упасть!
Любому, позабытому во мне,

Протягивал глоток воды...

И оттого была дана мне власть
С ней говорить... И вот мы говорили:
-  Послушай же! Мы столько раз уж были
С тобой среди людей - порой как горстка пыли,

Как птичия щебечущая рать!

Случалось и звездой сгорать...
Случалось и любить других,
Описывая дантовы круги...
Я так же видел из самих себя

Не вышедших, друг друга не любя!

-  И все-таки мы столько раз любили
Друг друга и других - под пение рыб в пруду,
Что было мне видение в аду:
Глоток воды для каждой горсти пыли.






p. s. всякий труд гения не может не привлекать к себе пристального внимания - ибо: у вечности ворует всякий труд, себя считая собственною целью...

у вечности ворую всякий труп, едва-едва пообещав спасения







Полоска света под дверью кабинета,
В котором работает отец мой небесный...
Однажды мне стало тесно
В этой полоске света -

И я постучался в дверь!
И я без потерь вошел...
Но что же я там нашел
Помимо полоски света?

Привычно выпрямившись во весь рост
И как обычно заглядывая ему в рот,
Я выложил все как есть:
-  Прекратите меня есть!

Не считайте меня телом,
А считайте меня делом,
Исполняющим вашу весть -
Не считайте меня там...

А считайте меня здесь!
Перестаньте меня есть пришлепывающей губою:
То есть - самого же себя!
То есть - самим же собою...

А в ответ я услышал свой собственный голос:
-  Ты считаешь меня, оттого и печалишься!
А в ответ я стал тонким как волос,
Которым ты забавляешься -

Когда просто так улыбаешься!

Вот так и бывает: уходишь из жизни,
А потом в нее возвращаешься.
















Ты пишешь великую книгу
По имени многоточие -
Что пищею будет и птицей!
Безбрачием и интригой

Кровавою и любовной...

Ты пишешь великую книгу,
И выйдет она бездонной,
Когда после стольких лет
Всей бездною выйдет на свет

И даст себя осветить!

Ты пишешь великую книгу...
И сколько пройдет еще бед,
На живую сшивая нить
По имени многоточие?

И все более многоликих...

Ты пишешь великую книгу
И не видишь ее воочию -
Ибо в книге той света нет!
Пока не выйдет на свет

И не даст себя осветить...

Мир бездонный давно поглотить
Могло бы отсутствие света
(ибо - мир не вышел на свет
И не видит себя воочию)...

Но ты пишешь великую книгу
По имени многоточие.
















Не испугаешь переменами лица,
Но испугаешь переменами погоды
И шлешь за переменами гонца:
И вот уже отхлынувшие воды

Смывают красоту с лица!

И красота уже идет дождем...
И красота идет по жести крыш:
Любить и мыть! Любить и мыть!
Полет - пусть даже вниз...

Вот так мы поцелуями идем!

Вот так мы поцелуями поем!
Вот так мы поцелуи пьем...
Но я смотрю, как просто ты стоишь,
Подставивши лицо дождю -

И не добавив миру искажения!

Не уподобившись горластому вождю,
Чтобы у мира - наше продолжение...
И я смотрю, как просто ты стоишь,
Когда вокруг тебя такая тишь:

Ведь целый мир меняет выражение
От вымытых зонтов и крыш.






















Ибо кесарю - кесарево сечение:
Дабы извлечь из него продолжение
Существования нации! И я принимаю роды
(словно жду у моря погоды)

У самого себя!

Ибо кесарю - кесарево увеличение
Собственного сознания, разбухающего изнутри:
Переставшего быть умиранием
И наставшего быть верой -

Которой глаза протри (опять-таки изнутри)!

Ибо кесарю - кесарева галера,
У которой много весла, а на весле этом рабства -
Которому несть числа
(которое словно паста

Из кровавых костей в колесе)...

Ибо много народа - из которого кесари все,
И не ждут у моря погоды,
И роды готовы принять у своего соседа,
А не у себя самого...

Но это еще ничего!

А потом начинается шторм сознания твоего,
Меняющий содержание бессмысленного выживания
И бесчисленного унижения
(и едва ли не ставши последним в моем поколении)

На трудное продолжение.









P. S. Будда говорил: «мир - это страдание». Но он же говорил: «мир - это иллюзия». Поэтому, когда лукавый предложит тебе выбор между страданием и иллюзией, не выбирай.

мир, который нас выбирает





Встречая губы нагие
(без грабь, без груб и без глуп),
Отвечая своими губами
И сталкивая их лбами -

Чтобы ты не лежал как труп!
Чтобы ты как труп не лежала...
(не руками или ногами
Душу свою продолжала) -

А была совершенно другой...
Как и ты совершенно другим!
То есть больше, чем просто дорога,
Которой идете друг другом -

Друг друга встречая нагим...
Отвечая своими губами
И сталкивая их лбами,
Распухшими от натуги!

Чтоб остались наедине,
Когда стала душа вдвойне...
И чтоб жаворонок в тишине
Над дорогой запел вдвойне!

Такого не может быть,
Но такое всегда бывает...
Такое себя продолжает до самой последней пяди,
Когда я слепые губы распахиваю для объятий.



















Когда бы полюбила ты меня,
Тогда бы много больше изменила:
Тогда бы мир вокруг переменила -
И нам обоим стало в мире тесно!

Поскольку оба вышли из груди...

Когда б я полюбил тебя затем,
Чтобы огня добавить впереди,
Я совершил бы недурной обмен:
Ведь камень сердца поменял на глину

И поместил ее в твоей груди!

Когда бы полюбили мы взаимно,
Я этой глине совершил бы обжиг...
Но прежде, до огня, я ей придал бы форму
Крылатого коня!

Но вот мы полюбили... Что нас ждет?

Послушны как круги планетного движения,
Мы были безразличны красоте
(когда не рубит сталь, огонь не жжет),
И вот теперь мы стали уязвимы -

Теперь мы не проходим мимо,

Как ветры в недоступной высоте!
Мы словно бы привязаны друг к другу,
Как мачты, что привязаны к мечте:
Уходим в даль... Нас провожая, плачьте.

















Человек есть гомункул культуры,
Над которой возможна душа!
Как огонь над макулатурой
Выглядывает, не дыша,

В безвоздушность, что нас обступила!

В невозможность, что как могила...
В осторожность, что так студена:
Она вовсе не пух тополиный,
А как иней облепит грудь,

Не давая простора вдохнуть...

Человек есть гомункул культуры!
И вот я зачерпну на пробу
И на свет рассмотрю эту колбу,
В которой зародыш мой:

С тельцем маленького динозавра

И с огромною головой!
И увижу в своем завтра
Уже выросшего динозавра, который заполнит мир -
С губ облизывая как жир

Его обступивший иней...

Мы с тобою проходим мимо!
Мы с тобою музей посетили,
В котором мы лишь экспонаты
(в котором богаты как боги)...

Но нам по другой дороге.

















Свой взгляд догнать и взять его обратно,
Покуда не сменила свой наряд...
Чтобы на солнце не заметить пятна -
Ведь люди о наряде говорят,

Что прикрывают им свою природу!

В земной коре безумствуют уроды:
На их плечах не просто устоять
И прикрывать собой от нижней непогоды
Весь верхний мир, все небеса и воды -

Чтобы себя искусным называть!

Чтобы свой взгляд догнать и взять его обратно...
Чтобы на солнце не заметить пятна,
Сыгравши со светилами в пятнашки,
Я человек, родившийся в рубашке,

Что прикрывает всю мою природу...

В земной коре безумствуют уроды,
И под рубахой могут быть уроды
Из тех, что свет пытались запятнать...
На их плечах не просто устоять

И прикрывать собою верхний мир:

Все небеса и воды, твердь земную
И даже смерть, к которой я ревную -
Ведь из которой можно взять обратно
Свой взгляд и не заметить пятна,

Пока весь мир меняет свой наряд.




p. s. кузнец, когда подковывает коня, на чьей он стороне (по которую от горизонта то есть)? и лишь ты на моей стороне: когда был я по обе стороны, ты всегда оставалась во мне.

скакуна ничуть не жалея







Ты будешь тем, что видишь,
И тем, сто ненавидишь:
Взгляд добежит до вещи
И перестанет вещим!

И переступит меньшее, от большего уйдя...
Ты станешь как дитя,
Которое играет лишь в плуги да стрелялки
(взгляд добежит до палки, что взята обезьяной)...

Ты станешь как карманы, в которых жизни больше,
Чем больше в них еды!
Чем больше в них руды для выплавки металла...
Чем больше в них езды и прочих скоростей...

Ты будешь тем, что видишь,
А видишь ты так мало - не более страстей...
Но как ты ненавидишь все мелкие победы,
В которых утонул!

Взгляд добежал до вещи, и вот я заглянул,
Как ты переступаешь - ведь ты еще не знаешь,
Что в этом перестуке
И в этом перегляде есть радуга-дуга:

Где берега до моря уже не досягают,
Но взгляды добегают все далее, как волны...
Ты будешь тем, что видишь,
И всем, что ты наполнишь!

И каждая стена, которой ты коснешься,
Истает насовсем.


















Горбатого могила исправляла
Недолгий срок, всего лишь жизнь одну:
Был от рождения назван дон Кихотом -
Как носорог, что смотрит на луну,

Напрасно тратя зрение селезенки,

Смотрели на него его потомки...
А сам оп приписал себя к Ламанче,
Назвавшись господин клочка земли,
Которой (если зачерпнуть лопатой

Одну шестую часть земли горбатой,

То издали покажется стройней,
Чем тополиный пух от тополей!
Или простор полей, открытых небу,
Покажется единственной долиной -

Природой, для которой все едино!

Теперь и я (как дон Кихот) сошел с ума
В долину, где растут деревья смысла,
И называю всех по именам:
Что вор есть вор, дурак - дурак... Все это числа,

Раздача по слогам клочков земли,

Чтобы собрать одну шестую суши:
Горбатого могила исправляла
И оставляла ему только душу,
Которая всегда лежит в пыли...

И все-таки - в невиданной дали.


















Написанная с чистого листа,
Любовь была немыслимо проста -
Без прошлого и будущего в ней!
Она звалась всего лишь настоящей:

В ночное не стреноженных коней
Она напоминала шаг летящий...
Написанная с чистого листа,
Страна была немыслимо проста -

Без прошлого и будущего в ней!
Стоящая на поле Куликовом,
Она звалась всего лишь настоящей -
Как солнце, что не ведает теней

И расточает всю свою основу...
Поскольку времена всегда одни,
Она напоминала шаг летящий,
А не считающий, как ночи или дни,

И не считающий, как правда или ложь
Себя соотнесут в своем соитии...
Написанная с чистого листа,
Любовь была немыслимо проста!

А все наивозможные события,
Что никогда не станут бытием,
Поскольку проживают в мертвой жизни,
Сейчас оставили мою отчизну!

И я горю полуденным огнем,

Не разделяющим на ночи или дни,
Поскольку времена всегда одни.















Я человек Воды, и там, где я тону,
Одна из нереид идет ко дну!
Пролившийся в нефритовый сосуд,
Я стал из тех, которых поднесут

К своим губам, ведь там, где губ четыре,
Они сольются как стихии света...
Я человек Воды, а ты есть Лета,
Которой никому не переплыть:

Я человек Воды, а ты хотела пить
В пустыне возле света и добра -
Мне протянув сосуд из серебра,
Чтоб я наполнил все твои изгибы!

Исполнивши рождение и погибель
И ставши утолением  ее жажды -
Которую не можно утолить...
В пустыне возле света и добра

Простые облака из серебра:

Я человек Воды, а ты хотела пить
И проливать меня в любой сосуд -
Со мной пересекать пустыню света!
Я человек воды, а ты есть Лета...

И губы, что меня произнесут.















P. S. Я проклинал себя, как никогда в жизни, за то, что перешагнул через него, а не обошел, идя от голоса к голосу.

добавлю, чтоб портрет полнее был




Ибо теплые отношения -
Лишь удобная форма общения!
И не следует обольщаться,
Выходя в замерзающий мир...

Ибо теплые отношения -
Это даже не сыр в мышеловке!
Это даже не жир в духовке,
А всего лишь работа впрок...

А всего лишь живой уголок,
В который тебя поселили:
Эта женщина, что постелила
Мне постель, и эта метель,

Что метет в замерзающем мире -
Обе словно играют на лире,
Чьи обводы и струны бездонны!
Ибо выкованы из потерь...

Выходя в замерзающий мир,
Мне напомнит глухую тетерю
Человек, ожидавший капели
И не слышащий эти звоны...

Ибо теплые отношения
Не горячи и не студены,
А единственны, где мы возможны!
Ибо наша жизнь осторожна и не выживет на свету...

Лишь душа подобна кроту,

Что так долго жил в отношениях,
А теперь обретает зрение.
















Никакие свершения не быстры:
Ни лукавство, ни сила не могут ускорить,
Предположим, рождения Сына у Девы Пречистой!
Или даже глотком выпить море

Не способны большие свершения...

Мой удел - это люди одного поколения!
Мой удел - это люди одного поклонения,
Что стремятся себя поклонить
Поклонению другому... Ну а я не меняю основы!

Только родинкой на губе продолжаю себе говорить:

Никакие свершения не быстры!
Даже душу продать никому невозможно
Окончательно... В лютой корысти
Даже бесы трепещут перед частью души!

Никакие свершения не быстры:

Я придумал себе миражи,
Ты придумала миражи -
Мы с тобою прекрасны! Мы с тобой хороши
Друг для друга как люди одного поколения...

Наша смерть невозможна по праву рождения.






















Поначалу кажется, что смычок никак не коснется струны!
Поначалу кажется, что мы не сотворены,
А всего лишь составлены в мозаике хромосом...
А потом появляется звук,

И я становлюсь невесом:

Как смычок выплываю из рук
И касаюсь невидимой силы -
Что не только меня породила, но порождать продолжает!
Ведь все более опережает пластилиновость места и времени...

Пластилиновость рода-племени

Пока я не вернусь к себе,
В свою родинку на губе!
И заговорю о тебе:
О том, что тебя люблю,

И о том, что тебя сотворю -

Как смычок, выплывая из рук!
И касаясь невидимой силы,
Что не только тебя сотворила, а сотворять продолжает...
И все более поражает величие этой мелодии,

Которая просто есть!

Которая над переменами -
Словно дождь тронул землю, здесь и за стенами.




















Не подобием Сада Камней
Будет Сад Человеков,
А как реки, что наполнят пустыню
И наполнят небо над ней...

И наполнит бездну под ней...

А пока человек только имя,
Которое носится ветром
И губами едва произносится...
А пока человек только вымя,

Что наполнено молоком из камней!

Вот и я говорю с тобой каменным языком
И смотрю, как матери кормят младенцев
Каменным молоком:
Ибо корят от сердца,

А не сердцем самим!

Вот и наша любовь как дым...
Вот и я для тебя - только ее называние,
А не само полыхание...
Так в чем же имя твое,

Если мы еще только камни, а не сады камней?

Будь хоть звездным небом над ней
И даже землею под ней -
То есть сердцем внутри ее тайны...
А потом, как сердце, замри

И услышь, как растут эти камни.

















Не разрушайте треугольников любовных!
На перекрестках пойте вертикально!
Не разрушайте тайны, ибо тайна
В ответ разрушит родственников кровных:

Разрушит сыновей, отцов и дедов,
И даже внуков на года окрест...
Но сохраняйте сладостную муку,
Которая предшествует разлуке -

Как будто вы восходите на крест!
Касаясь большего, чем все ваши свершения
И даже продолжения в потомках...
И даже предвкушения ваших предков...

Не разрушайте треугольников любовных:
Такое происходит очень редко,
Что кровяное тельце человека
Выходит из своих теней альковных

И своего мышления кровеносного...
Когда-то я ушел из своих дней
(как вечность, что выходит из мгновения) -
Как из чего-то бешено несносного!

Но не налево, прямо и назад,
А вертикально и горизонтально -
Как взгляд в себя уходит из зрачка
Сиятельно и триумфально!

Не разрушайте треугольников любовных,
На перекрестках пойте вертикально.










P. S. Те, которые были злейшими врагами, под конец оказываются друзьями, и ни один не умрет от руки другого, ведь поэты приноравливаются к зрителю.

Аристотель, почти-тельно




Представьте, что Боэция казнили,
Стянувши бечевой коробку черепную:
Казнили на болоте и вручную,
Закручивая винт, пока не лопнул мозг...

И рухнул мост, который уводил
Танцующую музыку пылинок,
Что в солнечном луче и на мече дамасском
(которым не рубили шелк,

А сам он, опускаясь, разрубался)...
Представьте, что Боэция казнили,
Но казни не было, поскольку он остался
Без размышлений о небесных сферах -

Но сразу угодил на небеса!

Как будто Серый Волк его унес:
Иван-царевичем превыше всяких звезд...
Чего бы стоили все эти чудеса
И небеса без казни на болоте

И суицида, что на Черной речке?
И печки, что по щучьему велению
Так обогрела Жанну Домреми...
Таков мой век, что все его хотения

Стянули мне на черепе ремни -

Пока не лопнут эти размышления,
Оставив жизнь без жизни, смерть без смерти...
Представьте, что давно разрушен мост,
И лишь ответы наполняют мозг.
















Этот слон в посудной лавке будет осторожен:
Выйдет вон и не нарушит сон...
Этот слон, которого водили
Напоказ, пока не разбудили,

Представлялся совершенно невозможен!

Представлялся мне под именами...
Представлялся мне под письменами...
А потом оставил имена.
Не разрушив золотого сна!

Если вместо истины святой

Был навеян этот золотой,
То не мне его и разрушать...
И пока я жив в посудной лавке,
Словно полк гусар, что на постой -

То от истины моей не будет давки!

Ведь пока я в истине уверен:
Словно пальцами лаская зелень
Первого листа вдоль тонких жил -
Я никак не покидаю мир!

Как бы он меня не убивал...

А пока я жил да поживал,
Осторожный слон в посудной лавке,
Не достало золотого сна,
И настала, наконец, весна -

Словно ноготком вдоль тонких жил.
















Луч бежит по изгибу бедра!
Этот луч собирался с утра
И от самого горизонта...
Этот луч не спеша собирался, как в пчелиные соты:

Он сначала бежал по ступеням -
Был как будто ступенчат, приникая к ступням!
Приникая к ногам и сгибаясь в коленях...
А потом приникая к глазам!

А потом выбираясь из глаз
И невидимо дверь открывая...
А потом открывая постель, где Венера нагая -
То есть луч возвращался к ступням

От невиданной красоты:
Брал израилевы колени,
Изгибался у той высоты, где небесная сфера -
И назад возвращался!

Становился губами, чтоб ее разбудить...
Луч бежит по материи и словно матерчат,
Как петля Англетера, чтобы горло сдавить
И не выговорить слова,

От которых материя сгинет...

По ступеням покатится и моя голова,
Пока солнечный луч вновь ее не поднимет.





















У вечности воруя всякий труд,
Себя считая собственною целью,
Черпая белизну постели
У млечности... Закапывая труп

В переувлажненную мякоть чернозема,
Я думал бы, что я, конечно, дома -
Когда бы дом тот не сгорел дотла!
Один из бесконечного числа

Любвей моих к родному пепелищу...
У вечности воруя всякий труд
И млечность поменяв на пищу,
Я знаю, что меня сотрут

Одной волной, зато другой - на берег
Уже другой на самом белом гребне:
Расчесывая гриву чернозема,
Ты прикасаешься ко мне рукой...

Вот так и узнают о своем доме:
Поскольку истина, известно, анонимна -
Мне некуда и незачем идти!
Поскольку истина всегда взаимна.














p. s. писательство, очевидно, наследует традиции принесения себя в жертву обществу и миру, а формы и разновидности этого сакрального акта каждый оставляет на своей совести.

последний год Достоевского





А ведь как любовь преображает!
Прежде виделось, что просто поражает,
Словно острый нож из-под полы...
И гуляют по боярам топоры -

От большой любви, как в фильме Эйзенштейна!

Понастроим из бояр мы терема...
А вокруг расстелется сама
(незатейливо и соловейно)
Та природа, для которой все едино:

Для которой безразлично хорошо -

Сын ли или дочь, умен ли или глуп!
Лишь бы наступил опять на грабли,
И природа бодро продолжалась...
Но я видел, как преображалась

Дурочка в комедии де Вега:

Лишь немного выйдя из ума,
Терема те разобравши на бояр,
А сама поднявшись на чердак,
Дабы поискать себе ночлега -

Ибо где еще, помимо сна,

Есть чердак, а стены разбежались
(будто им пригрезился пожар)?
Если бы ты в воздухе осталась
И не расставалась как весна

С дурочкой в комедии де Вега,

Я б сыграл на дудочке весны
Первые побеги тишины.












Каждый, побывши высокомерен
(словно повыше петлю в Англетере),
Ибо тщится себя навязать
Мнением либо ложью,

Испытает дикое счастье,
Если свое бездорожье
(то есть свою личину)
Посчитает высшей причиной

Среди множества величин...
Среди очень важных личин -
Тоже вполне продажных
На Сорочинском толковище!

Ведь когда сорока засвищет
Соловьем, как лиса для вороны -
Это значит, что алчет пищи,
Которая так же бездонна,

Как грехопадение града!
А я прохожу не спеша
Меж капель и меж распада,
И сладкого разложения разнообразных личин -

Поскольку все их сложения не отменяют причин
Рождения или смерти...
И я говорю осторожно
В оправдания грехопадения!

А потом - еще осторожней,
Что продать ничего невозможно...
Что от перемены личин
Не изменится сумма причин -

Которая есть одна!
Как страна или как весна.
Что как бы ее не дробили,
Не бывает разделена.














Последний трубадур в своем Провансе
Вот-вот умолкнет, ибо он последний:
Последний в старомодном танце,
Где даже не касается рука

Партнерши - ибо Темные века!

Меж тем он говорил на языке,
Который разумелся всеми
Еще за сотни лет до италийских
Античности и прочих возвращений

К первичности души над материалом -

Которого доселе не бывало!
Он занят был формированием взгляда,
Которому не надо света:
Не надо поворачивать планету

Одной ли стороной или другой...

И я теперь смотрю его глазами
На женщину, которой небесами
Быть предназначено превыше всяких смыслов:
Вот-вот умолкнет, словно вопли зрения -

Мне оставляя только провидение!

Поскольку мои Темные века
Не надо освещать пустым горением:
Ведь там, где завершается строка,
Я вижу мир невиданно простым.












P. S. Что может быть проще яблока, падающего от яблони, нисходя по спирали? Только звездные дали, поскольку все - на ладони, только закон - что во мне; все остальное - огонь, в котором мы не сгорали.

я думаю, небо лучше всего наблюдать из ада






Мало того, что любит, влюблена:
Как бы придя в любовь со стороны
И видя, что прекрасна сторона -
Поскольку в этом мире нет весны!

Настолько постоянно совершается...

Мало того, что любит, влюблена:
Живя как совершенная красавица,
И вдруг придя в любовь со стороны
И видя мир, в котором нет весны -

Настолько перемены постоянны!

И я ее зову моя Желанна,
Поскольку ее имя - перемены...
Влюбленные идут среди людей:
Мелькают их точеные колени -

Неспешные, как взлеты лебедей!

Расплескивая гладь по капле,
А после - проходя меж капель...
Влюбленные живут затем лишь, чтобы ждать
Такого бесконечного дождя -

И становясь любовью насовсем.


















Если глупость идет мимо глупости,
Все равно они следуют вместе...
Если глупость, конечно, дар Божий,
И словно морозом по коже

Идет, восхищая нервы -

Не все ли тебе равно,
Кто из них выйдет первым?
Рано или давно,
Поздно или захлопнем, словно окно в Европу...

Глупость, конечно, дар Божий!

А я не умен и не глуп,
Оттого и живу так хлопотно:
Словно бы стадо похожее разных моих ипостасей
Следует через меня -

Словно бы лепят тесто!

И выпекают глину...
И ты подносишь огня, обжигая своей любовью:
Глупости так просторно -
Там, где мне тесно и больно!

Ведь она, как мое горло,

Постоянно меня преподносит,
Выдыхая прямо к губам -
Для того, чтобы вымолвить вам
Истину или ложь...

Или простую любовь, которую ты так ждешь.


















Мир, который нас выбирает,
Как цвета в радуге, одного к одному
И каждого прилагает,
Дабы - идя сквозь тьму

(беззаконные как кометы),
Белым сияли светом -
Меж языком и небом
(то есть на языке)...

Мир, который нас выбирает
Не как синицу в руке -
А как выбирают сети!
Как будто, играя, дети

В избу вдруг прибегают и голосят отца:
-  Тятенька, наши сети притянули не мертвеца,
А того, кто вполне собираем
И вместе в себя поселяем!

Мы с тобой любовь выбираем,
Как лепестки из радуги, то есть один к одному,
Дабы - идя сквозь тьму,
В избу потом прибежать и заголосить отца:

-  Тятенька, наши сети притянули не мертвеца,

А комету, что беззаконна!
Но светит светло и ровно.




















Громче кричите! Или уйдите из крика!
Вы, сквозняки, что колеблют огонь ночника,
Так громогласны - доколе рука
Просто окна не захлопнет...

Просто, как белые хлопья,

Или как станет река
Тоненьким шепотом льда -
До того, как впадет в междуречие!
Это ведь ваша беда:

То, что вы даже не речью!

Даже не города нового Вавилона
С башней его триумфальной...
То, что вы так никогда
Пленительны и триумфальны -

Словно бы звон колокольный...

И я прохожу меж речей,
Затихающих как ручей,
И становлюсь просторный -
И становлюсь ничей, и не берусь горлом!

А просто тебе улыбнусь,

Не гордо забравшись в горы,
А сразу по росту - горним.



















Кузнец, когда подковывает коня.
На чьей он стороне - по которую от горизонта то есть?
Кузнец, когда подковывает меня,
Чтобы я написал свою повесть

Лет временных: откуда ты есть и пошла -
Ведь ты и на мне поскакала...
Ведь ты и мои крыла,
Чтобы садился на скалы,

Где печень у Прометея...
Кузнец, когда подковывает коня,
Скакуна ничуть не жалеет,
А всего лишь меня не стреножит...

А меня горизонт тревожит
И берет за свою основу,
И заглядывает мне в рот
(насколько я там подкован):

Чтобы повесть о временах
Писать как на собственной коже!
И не взять себе чью-либо сторону,
Где глаза мне выклюют вороны...

И лишь ты на моей стороне:

Когда был я по обе стороны,
Ты всегда оставалась во мне.










p. s. независимость Сирано де Бержерака была настолько вопиющей, что воспринималась столь же опасной, как и разбой.

Максим Кантор, необходимость Дубровского






Кузнец, когда подковывает коня,
На чьей он стороне - по которую от горизонта то есть?
Вот и я до сего дня
Никогда не бывал на стороне Огня...

Никогда не бывал на стороне Воды...

Не смотрел с далекой звезды
На эту печальную плоскость.
Идущую от Земли
И меня за собой ведущую -

Как ветер ведет корабли...

Но теперь я включен в реальность,
Как некая ее данность,
И меня ей не уничтожить -
Ибо я теперь ее дальность!

Которая так тревожит общедоступную близость...

Кузнец, когда подковывает коня,
Совершает некую низость,
Которой меня приблизит!
Которой взнуздает меня -

И выставит на обозрение...

И ты видишь близость огня - как планета глядит на комету,
Головы вызывая погибельное кружение.





















Далеко-далеко заплакал ребенок,
Как если пеленки сменить позабыли ему:
И был голосок умилительно тонок -
Такой светлячок, не раздвинувший тьму!

А после, казалось, весь выводок юный
Заплакал... Казалось, блеснула зарница!
И вдруг, оказалось, рыдания как струны
И пальцы как птицы:

Сначала темно над простором полей...
Потом первый луч словно пух тополей...
И с каждым рыданием светлей!
И с каждым рыданием яснее становятся лица!

Вот так освещать пред собою дорогу,
Идя от порога к порогу
И каждый засов отпирая звучанием
(касаясь струны как рыдания) -

Казалось бы, мне почему не идти,
Рыданием мира свой путь освещая?
Казалось бы, нет мне другого пути
И света другого, помимо страдания рая...

И все же рыдания я не возьму,
Как острый резец, дабы тьму будто глыбу
До самой последней черты очищая
От собственной тьмы... Мы, конечно, могли бы,

Но все же я вижу помимо страдания!

Так рыба глядит из пролитой повсюду беды
И вдруг обретает второе дыхание.

















Детородного делания для
Детородные органы людям даны, и не зря
В них любовь по соседству со справлением нужды...
В них поля колосятся пшеницей...

И лишь птицам дано утоление жажды:
Свысока лицезрение этой сладостной жницы!
На холстине из мятых колосьев
Там лежат виноградные гроздья...

Я по ягоде гроздь обираю:
Собираю по ягоде в горсть,
А потом сладкий сок выжимаю -
Чтобы ты протекала сквозь пальцы!

Чтоб остаться лишь кожице, зернышкам,
Я тебя выжимаю до донышка...
А потом я и сам отправляюсь скитаться
Облетевшим с небес птичьим перышком -

Прямо к лону, ведь ты к моему небосклону
Благосклонна все более, точно так, как была непреклонна...
Только я все иду и иду,
И тебя за собою веду -

Пока мы не забудем нужду!
Пока мы не заблудимся в танце...
И нужда свои цепкие пальцы
Начинает едва разжимать!

Тогда я перестану взирать
На тебя свысока: так, как небо взирает на птицу -
А потом помогает учиться летать...
А потом обнимает влюбиться.















Когда б мы видели без дарований их
Пороки Ганнибала, Александра,
Буонапартия... И не было б на карте
Библиотек для сказочных преданий -

Уже своих, когда из грязи в князи!

Когда б я видел только безобразия
И образа не видел на стене...
И свет в окне был светом кабака...
Тогда я удостоюсь всех рыданий,

Которые синицу, что в руке

Считают космосом, что смотрит на планету
Настолько свысока, что попросту не видит.
Что нашей смерти нет, что душу не обидит
Терпение, что долгие века

Считает за короткое мгновение...

Тогда я удостоюсь укоризны,
Которую к ногам моей отчизны
Синица поднесет как дерзновение -
Как результат своей крылатой жизни...

А я ей предложу учиться пению!

Потом я научу ее летанию,
А не чириканью и мельтешению крыл
(ведь я учу ее ее же гению),
А после заберу ее в скитания

В наш мир, который будет, есть и был.
















Добавлю, чтоб портрет полнее был:
Богема божия! Как мало вам дано
Пригожества и вежества земного...
И весь ваш пыль - не более обновы,

Что носит от рождения человек
До самой смерти! Греческая маска,
Которую никак не заменить
На подлинность лица, где колобок из сказки

Покатится... Ему лиса - навстречу,
И cкажет: съесть его как подлеца,
Который под лицом, который изначален!
А колобок тогда, вполне печален,

Ответствует: не ешь меня, краса!
Иначе обернешься колобком
И (только лишь покатишься кругом) -
Вокруг тебя другие лисо-волки,

Лисо-медведи... Впрочем, все без толку,
И речь идет на собственных ногах
Об исполнении собственного долга,
Который как река, что в берегах -

Ей безразлична внешность берегов!
Все происки врагов и прелесть красоты...
Ведь речь идет на собственных ногах,
Что если не исполнишь один «ты» -

Тогда тебя исполнит другой «ты»!

Богема божия, как мало вам дано
Земной мечты и прочей суеты.


















А дела мои как сажа бела:
Собери все цвета, выйдет белый!
Я тебя во главу угла...
Я себя за любые пределы,

А не так, что кому-то приносится весть
О его неизбывном долге -
А себе самому и поблажек не счесть,
И спокойствие, как на Волге

Перед тем, как топить княжну...
И другие дела, будто сажа,
Поднимают свою волну
И выносят на бережок -

Словно радугу! И ни разу
Ум за разум еще не зашел,
Чтоб вернуться с княжной обратно...
Я к тебе сегодня пришел,

Ты на солнце увидела пятна
И сказала, что не хорошо
Вот так радугу собирать...
Или так волною играть,

Чтобы в Волге омыть только разум:

Ведь ты хочешь всего и сразу!
Я тебя такую нашел.













P. S. Где никто никому не нужен, где у каждого все уже есть, кроме телесной жажды и неизвестной надежды мне остается честь.

достаточное




Жизнь - вот здесь!
А мне хочется жить - вот здесь!
И ладонью вот так показать эту весть,
Чтобы длань обернулась далью...

Ты пришла ко мне с этой печалью,

Когда я обернулся не весь,
А какой-то своей властью
Поделился с тобой лишь частью -
Ибо я на тебе споткнулся

На своем воздушном пути!!

Ибо жизнь моя - только вот здесь:
Где тебя невозможно найти...
А мне хочется жить - вот здесь,
Где тебя не найти невозможно,

Даже если весь свет обойти!

А потом заглянуть и во тьму
И тебя не отдать никому -
То есть даже себе самому...
То есть нам с тобой по пути!

То есть нам с тобой очень сложно...

Ибо жизнь происходит - вот здесь,
Где она почти невозможна.


















Все будет, как и должно,
Даже если все будет иначе:
И звезда упадет в вино,
И злые по добрым заплачут!

Не особо живые вещи
Нам сопутствуют всюду, и все же не будь
Слишком праведным и слишком вещим,
Слишком знающим собственный путь -

Только так остаются живым
Посреди не особо живого!
Там, где ветер сквозь тело просвищет
(как вода сквозь пробитое днище),

И сердца (словно чайки) парят,
Обреченных и гордых не ищут:
Они сами нашли себе дело
И исполнят его, и сгорят!

И все сбудется, как и должно,
Даже если все будет иначе:
И звезда упадет в вино,
И злые по добрым заплачут!

Здесь живут свысока,
И здесь все совершается сердцем высоким...
Солнце светит, и бродят древесные соки,
Над распахнутой сушей плывут облака.



















В стремительном потоке отражение
Неглубоко и так искажено:
Богема божия! Как мало вам дано!
Как много ожидается кружения

Вокруг себя исчисленных светил...

И только на одно не хватит сил:
Вокруг себя лучами прорасти -
Как будто шерстью нервов на пути!
Где каждая ворсинка осязает по разному,

И в каждой разум свой!

Богема божия, когда я стал тобой,
То словно перестал богемой быть -
Ведь ты мешаешь жить простейшей жизнью!
Как жить мешает колченогая походка...

Стал трезвящ, как глотки ледяной водки,

И разящ, как презрение стареющей женщины...
Или лодка, которая тонет, и надо вычерпывать воду -
А у нее ничего, кроме собственной глотки!
Вот и стала плевать реактивностью...

А хотелось пожить в несравненности!

И парить в невесомости вместе с богами
(пластилиновость места и времени их приобресть)...
А потом это все обернулось реальностью:
Вот я маленький - весь, и волшебный - не здесь,

Обладающий знанием о невозможности счастья.



















Нас не любят за то, что мы власть проявляем
Над материей косной, и не только шестой частью света
Отделились от тьмы... Нас не любят за это
И не любят за то, что себя представляем

Просто нищими духом на огромном просторе...
Просто нищими телом с огромною волей
И живущими жизнью живой
Посреди жизни мертвой, когда прозреваем травой

На слепом кругозоре... Когда нас убивали,
То мы мертвой водою себя собирали,
А потом воскрешали живою водой...
Нас не любят за то, что мы с каждой бедой

Породнились, как кровные братья и сестры!

И тогда я признаюсь, что мне не по росту
Вот такая любовь... Мне подайте другую!
Я ее называю моя нелюбовь!
И я только такою любовью ревную -

Ибо мало застывшей, мне подайте живую...

Нас не любят за чудо, которого ищем
И не бывшее делаем сущим и высшим.






















Выбор, который нас выбирает...
Красота, что вполне ощутима -
Поскольку промчалась мимо!
Но с собою не забирает бредущего пилигрима:

Отводя глаза завидущие немыслимо далеко...
От того, как ему не легко,
Туда, где еще тяжелее:
Как будто жирафью шею на короткие ноги...

Вот мы шли с тобой по дороге,

Совершая нелегкое дело,
И уже дошли до предела, выдыхая свои легкие,
Замедляясь как две планеты...
Из промчавшейся мимо кареты

Красота высоко поглядела и оставила далеко

От обжитых обоими мест...
И из тысячи мнений окрест не оставила ни одного!
И не высказала своего!
Не навязывая ничего...

И тогда несчастных скитальцев выбор взял в осторожные пальцы!

И теперь мы его ладони, из которых берут губами
Камень или краюху нетерпеливые кони.












p. s. когда ничего не останется, даже надежды, возможно, тогда и придет ощущение счастья, сравнимое с его присутствием, которое как предчувствие любви.

а пока, быть может, ты не так умен, как думаешь









Сизиф говорил, дескать, силы найдутся еще:
И нам в безголосии дана песня рыбы!
Сизиф говорил, что он будет цепляться плющом
По склону отвесному глыбы...

Сизиф говорил, дескать, воздух колючий как космос для рыбы!

Могли бы мы, если плечами раздвинуть пределы,
Запеть без своей атмосферы, воспеть все печали?
Сизиф говорил, нас тогда по одежке встречали,
Когда мы еще не выглядывали из воды,

Не гуляли по лунной дорожке...

Когда еще не были мифом...
Когда еще были как дети...
А потом нас сплетали как плети и пути среди рифов -
Затем, чтобы кони в погоне кричали!

В роду у Сизифа, вестимо, случались и скифы...

Дыхание рыбы, что губы свои разевает:
Зевает, быть может, или гложет свою безвоздушность...
И катится по небу глыба луны,
Покрыта плющом ледяной тишины,

Дыхание жизни вдыхая в бездушность.




















Блаженны кроткие, ибо их есть
Волкам предстоит... Каково будет этим волкам,
Если примут в себя не какую-то часть,
Что доступна зубам и рукам -

И наступят блаженные волки

На Нагорную проповедь и твое понимание долга?
И наступят блаженные волки:
Станем годы считать по волкам!
И любовь, что идет по рукам,

Истекая клюквенным соком -

Из балаганчика Блока выйдет другая, чем есть...
И объявит она человеку:
Он действительно то, что он ест -
Если то, что он ест, восхитительно!

А пока он живет унизительно...

Я проснулся, касаясь руками!
Оглянулся, веками пытаясь
Проживать лишь короткую жизнь
И помельче ее разжевать...

А потом я проснулся, скитаясь

Между многих отчизн - тех, что многожды больше меня:
Словно море огня... И теперь я живу, улыбаясь.




















Не справедливости ищу, но милосердия!
И оттого в стяжании благ земных не проявил усердия,
Да и в стяжании благ небесных я не преуспел -
Но был блаженным и остаться им сумел!

Оттого и твержу эту весть:

Блаженны кроткие, ибо их есть
Волкам предстоит... Каково будет этим волкам,
Если лишатся пищи и принесут щенкам
Лишь ветер, который свищет по чужим кошелькам?

Оттого я твержу эту весть:

Блаженны нищие, ибо их есть
Или их нет - не изменится в мире волков
Ветер, что рвет паруса кошельков
В жалкие клочья!

Но ты пишешь великую книгу по имени многоточие:

Ты проходишь мили сердец -
Это морские мили...
И от мачты до киля
Ты безжалостно милосерден, как и любой гонец,

Отправленный мной в справедливость!

На милость или немилость
С собой принесший любовь.






















Луч, играя, коснулся зрачка
(как рука коснулась смычка)...
Луч был медленным, потому
И мелодия, что во тьму

Попадала узким лучом,
Так и виделась скрипачом
Равноценной скорости света...
А потом луч стал разноцветным!

Перестав сам звучать скрипачом
И отдавший радугу мне
(мне подставленную как плечо),
Чтобы я до света в окне

Дотянулся едва-едва, как бредущая скорость света,
Заплетающаяся смычком -
Был не только глаза загребущие
И звучал не только сверчком!

Ибо скорость медленней света,
Но ответы раньше вопроса...
И когда ты меня ранишь,
Просыпая, как зернышко проса,

В пилигримов закон тяготения -
Запирая в кружение планет...
То я просто меняю зрение
На полет и этот рассвет.














P. S. Слово как источник счастья и проявление нравственного начала в истории, замирание нашего сада осенью, река в лунную ночь и встреча войск, возвратившихся из похода... Как слово наше отзовется?

некоторые темы гимназических сочинений




Что может быть проще яблока,
Падающего от яблони?
Только адамово яблоко,
Выпавшее из гортани

И сразу в себя поместившее все от ада до рая!
То есть совсем немного в миротворение играя:
Взявши немного от Бога -
Столько, что меньше нельзя!

Иначе застит глаза яблоневый рассвет...
И плод, едва сорванный с древа,
Станет слезой ребенка
И в женском завяжется чреве гордиевым узлом -

И тебе станет много лет!
Ведь ты обернешься числом сорванных мною планет
С орбиты роскошной яблони...
И мне станет много лет,

Ведь я обернусь числом,
Пригодным для низкой жизни...
А ведь каждый мог быть послом
Своей небольшой отчизны -

Принесшим ее всю, а не какую-то часть...

Что может быть проще яблока, выпавшего упасть
Из огромного целого - такого, как яблонь в цвету?
И я насквозь на ветру,
И ты насквозь на свету.
















Как туман идет на поля,
Медленно наползая:
Так земля в ожидании рая
Уже первого сентября!

Когда все созрело для жатвы
И застонет от перегрева,
Если солнце не охладится...
Если лица полей не станут,

Словно легкий пух тополей,
Так пригодными для посева -
Словно почва перед причастием!
Ведь на лицах полей сгорает

Наше счастье или несчастье...
Ведь туман неведомой властью
Лица бережно покрывает -
Как распаханы эти лица...

Как распахуты веселиться...
Словно в горницу рай вселится!

Вот и лето мое не прожито...
Вот и лето мое не сжато...
Был как будто ума палата
И готовился для полета!

Так во мне созревало поле,

Как медовые соты полета
И медовые соты воли.





p. s. пожалуй, я готов к разговору по существу: пришел ветер, и все завертелось спиралью, втягиваясь в беспробудную бездарь - я его отстранил и пошел среди падающих вещей, направляясь в ту сторону, где (судя по голосам), стояли существа, подобные мне.

приглашение на казнь