траурное начало июля

Искусство неоценимо.
Мне не сказали.
Меня читали, хвалили, ругали,
Но не изволили предупредить,
Что искусство неоценимо.
Мне было семь и нужно было сказать:
Будь, солнце, менеджером –
Качество твоих навыков будет выражено
Организацией работы отдела,
Эффективностью работы нанятых кадров,
Умением общаться с клиентами;
Будь программистом –
Качество твоих навыков будет выражено
Глубиной понимания языка,
Функциональностью кода,
Количеством допускаемых ошибок;
Будь кардиологом –
Качество твоих навыков будет выражено
Знанием лучших методик лечения,
Пониманием устройства организма,
Лицами тех, кому ты помог.
Не пиши никогда.
Ничего не пиши никогда.
В этом деле нельзя стать успешным.
В этом деле нельзя стать лучше.
Что ты ни сделаешь – все будет только барахтаньем
В молоке,
Невесомостью,
Слепотой,
Туманом.
«Диагноз врача бесполезен, и буйство больного тоже».
Будь твои мысли сплошной Марианской впадиной
Или прогулкой отмелью,
Разницы нет.
Пропасть и отмель равно не значат ни толики
Или же значат все.
Стихи про любовь с обилием восклицательных
Знаков всегда встречаются с большей нежностью.
Хоть и испытываешь отвращение
К этой вот плоскости,
Кто говорит, что ты качественней?
Кто говорит, что я качественней?
Нет здесь ни качества, ни количества,
Ни новизны, ни глубин, ни важности.
Пиши о войне или бутербродах –
Отмель и пропасть сливаются воедино.
Искусство – это вернейший путь в психические заболевания.
В паранойю, аутоагрессию, нездоровую замкнутость,
В отсутствие мотивации, депрессию, суицид.

Похвалы от тех, кто не понимает.
От тех, кто не прочел ни книги.
От тех, кто начитан до такой степени, что уже тошно смотреть.
От тех, кто рисует заплесневелым членом.
От тех, кто вообще ничего не рисует.
Фальшивит, когда поет.
Танцует с излишней экспрессией.
Вышивает гладью, но почему-то сплошные церкви.
Что от них можно услышать?
Важны ли их похвалы?
Особенно если «солнце-оконце» для них точно так же ценнейшая рифма.
Можно ли не пугаться таких нахваливаний?
После – критика.
И снова та же история.
Люди, которые говорят, что верлибр – не стихи.
Люди, которые говорят, что Бродский –  политик.
Люди, которые трижды уже посоветовали поменять хоть какую-то рифму на «солнце-оконце».
Люди, которые деловито спрашивают про  анапест.
Люди, которые считают слоги, не запоминая смысл.
Люди, которые смотрят на челку, а не произведения.
Есть ли то критика?
Есть ли хоть что-нибудь критикой?
Есть ли в моей нескончаемой внутренней критике здравый смысл?
Я завязываю рукава рубашки морским узлом.
Я смотрю в окно.

Интермедия: «Я рву стихами, потом рву стихи».
«Зачем? Кто-то мог в них найти себя».
Пусть найдет себя в другом месте.
Что мне, что мне до этого?
В «солнце-оконце» сегодня утром себя нашли три тысячи человек.
За историю человечества их больше шести миллионов.
Так, может, стоит порвать человечество,
А не хранить его приложением
К очень плохим стихам?
В голове стучит: для кого был написан Улисс?
Для кого был написан Улисс, я тебя спрашиваю?
Для кого был написан…
Для человечества конца века.
Для человечества конца века.
Человечеству конца века уже полтинник.
Человечество конца века начало умирание.
Для кого будет этот Улисс, когда человечество конца века спрячут под слоем земли?
Если ни публика,
Ни количество написанных романов,
Ни тираж,
Ни качество обложки,
Ни глубина мысли,
Ни фанатичность последователей,
Ничего из этого не станет нам всем суждением,
Нам всем оценкой,
Где же для нас соломинка?
Мы утопаем, так где же для нас соломинка?
Кто-то в партере шепчет: «Ведь Бога нет,
Кто должен нас спасать и снабжать соломинками?»
Правда. И нет спасения
Здесь никому из нас.
Мальчик напишет просто: «стояли звери»,
И в нем есть гений.
Лорка напишет «Власть», и в нем есть дуэнде.
Бродский напишет «Мрамор»,
И он есмь Нобелевский лауреат.
Где же граница, твердая, видная, вечная
Между мальчишкой и Пушкином?
Здесь везде – только туман.
И попытки разрезать его ножом
Венчаются кровотечением.

В искусстве нельзя судить так, как, к примеру, биологам:
Мозг не имеет смысла просто просвечивать,
Ведь плотность ткани разнится совсем незначительно,
Значит, методы тех, кто придумал вводить в артерию
Радиоактивные вещества
И радиоактивные антитела к нейротрансмиттерам – эффективны.
В искусстве нет эффективности.
В искусстве нет открытий.
Нет понятий.
Нет теоретической части.
Все это – каша, овсянка.
Все это бесполезно.
Антитела уничтожили нейротрансмиттеры.
Человек умер.

Люди зачем-то пытаются вести достойное существование.
Поступают в университеты высшей аккредитации,
Бьются за место в престижных компаниях,
Учат латынь.
И хорошо, если достойное существование
Именно так воплощается,
А не в слюне и пене,
Пока на коленях кричишь «О Боже, убей нечестивых!»
(миллиард восклицательных знаков)
Забавно еще, когда копят на достойные похороны.
Не внуку штанишки купить,
Не собакам голодным индейки кинуть,
Не мир посмотреть,
А жить в бедноте,
Зато уж поставить памятник
Покрасивше!
(радость)

Человек – очень сложно структурированный камень.
Камень, тем не менее, не дарят предназначениями.
Камень достойно не похоронят.
Камень над камнем не поставят.
Так он и существует:
В жизни вне смерти,
В смерти до жизни,
Смотря иссеревшими бельмами
На нисходящий в руины
Мир.

Видишь людей, которые себя успокаивают,
Разговаривая с собой.
Видишь людей, которые себя успокаивают,
Представляя, как человечество загибается от болезни,
И они стоят на горе и смотрят,
Как солнце всходит.
И даже если сами и заразятся,
Все равно «это было прекрасно».
Видишь людей, которые себя успокаивают,
Покупая сорта гладиолусов
Так методично и часто,
Как героинщик – дозу.
«Ундинэ»
«Кения»
«Сокровища скорпиона»
Видишь людей, которые себя успокаивают,
Причиняя себе физический вред.
Видишь людей, которые себя успокаивают,
Присваивая себе заслуги своих детей.
Видишь людей, которые себя успокаивают,
Перманентно напоминая себе о своей ничтожности.
Мол, я не Павлов,
Не Патон,
Не Ницше,
Не Флемминг
Не Линкольн.
Чего с меня взять?
Я маленький (показывает пальцами, какой маленький)
Винтик.
И раз людям нужно столько видов успокоения,
Что же нас всех гнетет?
Где этот корень, очаг гноения, кариес?

Люди смеются: принес на выставку камень,
И сразу вокруг столпились.
Но кто сказал, что камень – не символ,
Не инсталляция,
Не творение,
Не искусство?
Кто сказал, что поэзия пишется только трехстопным ямбом?
Две стопы – маловато,
Ну а четыре – много.
Кто сказал, что картина – сложный узор из линий,
А не шестнадцать пятен?

Когда умирает искусство?
Ведь надо счищать эпидермис,
Но здесь-то хранят и Гомера,
И Подеревянского.
Когда оживает искусство?
Когда его кто-то читает,
Когда уже все забыли?
Имеет ли произведение пусть и простейшую связь с его автором
Или оно – ампутированная конечность,
Самостоятельно существующая?

Должно ли искусство красивым быть?
Должно ли оно шокировать
И быть интеллектуальным?
Должно ли искусство нравиться?
Должно ли оно продаваться?
Должно ли оно создаваться?

…

Единственный мною придуманный смысл –
Глупый и незначительный, но хоть какой-нибудь:
Если кому-то нужно именно то,
О чем я хочу сказать,
Он будет в силах найти это.
Дам же хоть шанс найти это.

Я не люблю людей,
Но лишь ими оправдываю,
То, что люблю.

…

И черное солнце всходит над городом.
И белое солнце всходит над реками.
Она говорит мне: выбери.
Я выбираю черное.
Я знаю, что это временно,
Что будет и день, когда выберу
Белое, не задумавшись.
Сегодня же – черное, черное.