одно крыло бабочки

последняя по времени подборка, выкладываю для сохранения текстов, в дальнейшем (возможно)сам их и уничтожу.

желание

P. S. желание делать добрые дела,
похоже на болезнь, потом выздоровление.
прозрения множатся, как множатся тела:
простым совокуплением, но - души!

и чтоб сказать пустыне о пустыне,
я стал пустынею, которая не зла...и не в глуши.

Nik Bizin


p. s. русской национальной идеей является спасение человечества русскими.

Вальтер Шубарт (Европа и душа Востока)







Равнодушен и своенравен,
Был душой происшедшему равен.
Равнодушен и своеволен,
Только не был самодоволен

Ни на самую малую толику
Или даже огромную дольку
Из разреза адамова яблока...
Ибо голос закован в железо.

Словно яблоко то глазное
Повернулось и стало мною.
Ведь зрачок уперся в меня
(огонёк твоего огня),

Чтобы стал я равен душой.
Чтобы стал я пойман в сачок.
Был, как бабочка, однокрыл
И летел, не имея сил...

А потом стал себя превыше.

Словно дождь, что идет по крыше,
Не имея сапог и дорог.











Выходили по одному.
Выходило, что я пойму
Лишь одну одинокую мысль...
Ибо вышла ко мне боком

Из аморфного небытия.

Вырисовывая изображение,
А потом и себя высовывая:
Начиная ко мне движение
Угловатым таким боком...

Пошловатым таким намёком...

Дескать, головы плодотворю.
Как пчела, головами рулю,
Добывая из них нектары
(божьим даром плодотворяя

Из прекраснейшего вчера в равнодушнейшее сегодня).

Потому-то я пошл, как сводня,
Что свожу не бывшее с бывшим.
Потому я опасно прошл,
Что я был и вчера в грядущем...

Никогда мне не быть погибшим!

Ведь сегодня я пропадаю,
Зато завтра себя обретаю.




















Любить иных не только невозможно,
Но даже встретить их вполне безбожно
На белом свете.

Любить иных покажется безбрежным.
И что судьба, которая небрежно
Позапирала нас в свои гроба,

Сегодня берега раздвинет
И заключит в иное имя,
Которое любовью прозвучит.

Сегодня мы с тобой проистекаем
В подземных реках и небесных руслах,
В которых тесно, но в которых пусто.

Сегодня мы встречаемся телесно
Порою там, где даже неизвестно,
Продолжили ли мы существовать.

Или уже иными обернёмся
К тем берегам, из коих мы прольёмся,
В которые ни каплей не вернемся.




























Мысль - пошла, ибо мысль пошла
Буриданового осла все решения переосмыслить.
Ибо мысль начинает мыслить

Только там, где она всесильна.
Ну а там, где она бессильна
И скитается по местам,

Где (казалось) ей места нет,
Я порой нахожу её след
И испытываю не жалость...

Ибо пошлость определяю,
Как такую свою прошлость,
О которой не забываю

Лишь затем, чтобы ей не быть
В настоящем или грядущем:
В моём сущем или несущем

Лишь тебя одну на ладонях...
Ты послушай, какая тишь
В переливах наших гармоний.











p. s. ручьи, я столько пролил слёз над вами!
верните их. вы будете рекой,
вас половодье одарит ве6сной.
а ныне расквитаемся с долгами.

Буонарроти








В переливах наших гармоний...
Ибо выглянул за околицу
Не туда, где встаёт солнце,
А туда, где в ночное кони.

В переливах наших гармоний...
Как вода из одной ладони
Торопливо так перельётся
Не туда, где встаёт солнце.

Но когда она запоётся
Или даже она запьётся,
Как шершавый такой глоток!
Не увязнет и локоток

У такой моей певчей птички
От такой моей переклички!
Ибо там, где такой покой,
Я тебя называю рекой.

Океаном в тебя впадаю.
Ты течёшь у самого края
И глядишь туда без обмана...
Ты поболее океана.





























За-ранее, за-раной, за-рекой,
Которая течёт в заупокой.

За-ранее, за-раной, за-рукой,
Что унесёт тебя в заупокой...

В такие золотые страны,
Которые залечат раны.

Не правда ли, такой там странный мир,
Такие там волшебные обманы,

Которых нет в моей живой воде...
Я погружаюсь в воду с головой

За-ранее, за-раной, за рекой:
Как будто бы щекой к беде!

И краем глаза иногда взглянуть
Из жизни в смерть и из пути в не-путь.

Немного удаётся разглядеть.
Не по пути со мной простая смерть.


















P. S. Пригоден только рыцарь для любви,
В бою отважный и сладкоречивый.
И дама, что на ложе ляжет с ним,
Очистится от всех своих грехов

Бертран де Борн






Ты без дела безделица,
Как во поле метелица.
Как живая вода,
Омывая мои города...

Как во небе звезда,
То туда, то сюда заглядая!

Ты без дела безделица.
Если дело себе загадая,
Ты постелью бежишь от него
(и оно не расстелется),

Словно тело твоё от всего своего
Не отдастся и не поделится.

Коли есть между нами любовь,
как же быть нам с тобой,
Коли нет друг меж другом нужды
(даже нашей вражды).

Ибо нет между нас ничего,
Кроме лишь твоего-моего

Бытия или небытия...

Либо, в общем-то, за-бытия,
Где другие сейчас ты и я.



















Спросить
И, тем самым, узнав, заключить
Не весь белый свет
В вопрос и ответ...

И множество бед как бы предотвратить,
Оставив убожество бед.

Спросить
И, тем самым, себя оградить,
И жить за оградой...
Вот так посреди листопада

Узнать только спрошенный лист
Из множества брошенных лиц.

Спросить и узнать
Одну лишь ничтожную пядь:
Вот так у меня получается жить,
Вот так у меня получилось любить...

Но вот словно дверь открывается.
Теперь я посмею узнать.

Ведь прежде я здесь и не здесь.
Ведь прежде я весь и не весь.
Я стал обретённая весть,
Я стал обращённые вежды...

По прежнему видяще часть,
Но в ней почти весь заключённый.


















Я с одной стороны дороги.
Ты с другой стороны дороги.
Мы с тобою разнорабочие,
И у каждого по обочине:

Мы с тобою работаем разно,
То ли образно, то безобразно.

Я с одной стороны у-бог.
Ты с другой стороны у-бога.
В этом нет никакой вины,
Кроме нашей с тобой войны...

Только разной она стороны,
Потому наши войны странны.

Потому наши войны стройны
И прекрасны, и безобразны.
Ты приходишь ко мне очень разной.
Я к тебе прихожу очень разным.

И в тебе я не нахожу
Даже родинкою на губе

Никакой своей новой родины,
Кроме нашей родины старой:
Я у-родлив, и ты у-родина...
Нам такого родства мало.

И мы ищем в себе первородства,
Милосердия и благородства.





p. s. ведь я как все: витаю и парю
от счастья, что нельзя мне в душу плюнуть.

Юнна Мориц









То, что было в мире ценно,
Преломилось о колено.
То, что в мире полюбилось,
Одинаково разбилось

До двенадцати колен
В ожидании перемен.

И рассеялось по свету,
И опутало планету социальными сетями,
Чтобы выловить из моря
Или выловить на суше

Одинаковое горе одинаковых усердий,
Одинаковые души одинаковых бессмертий.

Кто стучится в дверь мою
С монитора удалого?
Я у голого портного беру платье королю
Ещё более нагому...

Я сказал бы, что другому предназначен я уделу:
Свет невиданный и белый опускается на землю!

Словно целый мир подъемлю,
Как в ладонях первый снег,
И до света согреваю,
А потом и выпиваю, словно горький этот век.























Одно со мною отражение на глади,
Которое не отразит ни пяди моей души.

Я гладь перехожу по витражу
(глаза перевожу по миражу).

Я словно бы себя изображу
На каждой пяди устремлённых глаз:

Сейчас я отражусь глазами рек!
Я человек, который их изрек.

Речное изречение, течение,
Обычное любовное влечение

Проистекает бездной изо рта...
Которая стремительно любезна,

Но в ней не отразится ни черта
Твоей непревзойденной красоты.

Ведь красота в чертах едва возможна.
Я много изреку чертей и черт

За многие лета ' на этой бездне лет...
Изображаясь в Лете так безбожно

И совершенно в ней не отражаясь.






















Достаточно знаком я с пустотой,
Которая имеет форму.
Которая покажется просторной.
Которая покажется простой.

Достаточно знаком я с пустотой,
Которая знакома с высотой...
Но никогда не покидает дома,
Как водомерка глади водоёма.

И всё-таки о пустоте другой,
К которой прикасаются ногой
Одной своей души преображённой...
И вот уже я в глади отражённый,

Другой душой на небо наступивший:
Не бывшее я называю бывшим,
Но никогда не назову грядущим...
Я наготу считаю заглядущей

И завидущей, словно бы заведшей
Сначала речь свою о пустоте...
А после речь свою о простоте.
А после речь свою о высоте,

Которую пытаются привлечь!

Которую красавица нагая
Коснется ножкою, себя не постигая.













P. S. Ведь я как все: витаю и парю
От счастья, что нельзя мне в душу плюнуть.

Юнна Мориц






Ну атом, ну о том,
Что атомы составили меня...
Что атомы состарили меня...
Что атомы заставили меня

Бояться разделения как огня.

Ну атом, ну о том,
Что если с атомом случится заглядение
И он из сотворений устремится
(как будто из больших столпотворений):

Как будто покидает дом...

Как будто домогаясь озарений.
Как будто бы дорогой пролагаясь
И делаясь настолько дорогой...
Как женщина, которая нагой

Заглядывает прямо в душу.

И в атом, о котором я не слышу.
И атом, за которым я не вижу
Обычного движения на Литейном,
Упоминается в шутейном разговоре

Двоих литейщиков-мастеровых:

Что атом отливается при них.
Что атом называется ядро.
Что опускается ядро в жерло'.
Вот так переворачивать нутро

Мне нравится, когда весь мир не нравится.














И я опять пою моё отечество:
Отечество души есть одиночество.
И я опять у бездны на краю
Произношу обычное «люблю»,

Которое ничто не объяснит...
Поскольку я обычно говорю.

И я не выступаю в экзистансе,
Как будто бы сломав рисунок танца.
Не выделяюсь нотой из природы:
каким-нибудь невиданным уродмо

Уродства, что превыше красоты...
Как будто бы сжимая пальцами,

Ломая по-над бездною мосты
Уродством, что превыше красоты.
Выдергивая перия павлинии,
Как будто горизонтов линии...

Как будто бы подставив зонт,
Когда дождит над бездной горизонт.

И я опять пою моё отечество:
Отечество души есть одиночество!
Измысливши готическое зодчество,
Когда вершины выше одиночества.




















Он пробивается не часто,
Тот чистый хруст костей среди войны.
Война есть грязь, и только её части,
Случается, душой озарены.

Он пробивается случайно.
Война есть грязь, и только её тайны
Покрыты таинством гораздо большим.
Как будто бы солдат, давно убитый

В освобожденной нами Польше,
Сейчас встречает ненависть живых!
Помилуй, Боже, мраморные души -
Не здесь, а там, где Бог забыл о них.

Поскольку так на свете и бывает:
Бог наказует только тех, которых любит,
Иных он просто забывает
И позволяет им счастливо жить.

Он пробивается не часто.
Он продевается как нить,
Сшивая мир как пушкинские строфы.
Коль с нами не случилось катастрофы,

То я продолжу жить и умирать,

За пядью пядь себя превозмогая,
Чтоб ничему в себе не умирать.









p. s. знай одно: никто тебе не пара -
и бросайся каждому на грудь.

Цветаева









Я иду по галерее,
Где висят мои картины,
Что у многих на виду...
Только мной ещё не писаны,

Словно головы повинны в сорок первом том году

(не порублены, не пойманы,
Словно бабочка в сачок),
Что как бесы не нанизаны
На пронзительный молчок,

Что молчит в одно касание...

Или всё-таки в звучание,
В угасание свечи:
Я молчу, и ты молчи
О грядущем величании!

О моём возвеличе'нии, выступании из немоты.

Я иду по галерее
И несу в ладонях соты,
Где таится дивный мед...
Я иду ещё смелее,

Нежели меня поймет не услышавший меня.

Светом дня не проливаюсь,
Но перед закатом мира ненадолго продлеваюсь.





















И пришла мне мысль, что мир сложней,
Как сложней меня любой злодей,
Что как ноты сложен из меня...
Что как соты сложен из меня...

Или из каких иных загадок!

И пришла мне мысль при свете дня,
И пришла мне мысль при свете ночи,
Что составлен мир из многоточий!
Только потому, что это очи,

Столь по разному в меня глядят!

Безобразного меня едят
Этим лютым зрением каннибала:
Вот и вышло, что не мир заразен,
А заразного во мне не мало!

И не-малость мне не исцелить.

Ибо мне не исцелить немилость:
Многоточие моё продлилось
Не как нить, что лишь порви - прервется,
А как солнце, что светить продолжит

Вне зависимости от количеств.

Вот и получилось, что мир сложен,
как язык из множества язычеств.




















Стихи стихали, а стихии,
Что были на слуху лихие,

Переполняя криком рот,
Вдруг переполнили живот,

Назвавшись голод и нужда.
И только то, что каждый молод...

И только то, что каждый молот
О наковальню мироздания

Лупил не только созиданием,
Но и сознанием своим...

Стихи стихали, пилигрим
Вдруг потерял Иерусалим, что стелется на каждой пяди.

Зато он приобрёл другое:
Как водомерка, что по глади

Ногою стелет эту гладь,
Чтобы её осознавать

И вынуть рот из живота,
Как любование нагое.
















P. S. Этому наследству нет цены, и оно под стать тому имени, которым окрестил его народ, - канте хондо, глубокое пение.

Лорка








И только очертание лампы,
В которой копятся эстампы,
И не попала темнота...
И только очертание лампы,

Её округлая черта,
Что вынет рот из живота
И сразу в мозг определит.
И только очертания лампы,

Оно имеет бледный вид!
Оно имеет средний род.
Оно в моём мозгу живёт,
Как будто рот из живота.

Но я иду из рода в род.
И раздвигается черта...
И где-то тьмою наливается.
И где-то цветом насыщается.

Вот так мой рот в мозгу питается.

Моя любовь с тобой пытается.
Залюбовавшись красотой, не повенчаться с темнотой.





















Я начинаю говорить слова,
Которые плывут как острова

И сразу тонут в море-окияне!
Но я стою на острове Буяне.

Ведь я не выбираю языка,
Как я не выбираю и века,

В которых поселяюсь жить.
Повторы слов, что начинают плыть

И сразу тонут в море разговоров...
Как будто моя жизнь - повторы.

Как будто бы я ложь произнесу,
Как дождь, что ближе к правде, на весу

Свои удержит капли и шагнёт!
И нёбо перейдет, ломая тонкий лед:

Ломая ложь и вновь произнося
Жизнь на весу и новые века...

Ведь я не выбираю языка.

























И некому молвить о некоем море:
Ad marginem моря, моя Украина.
Окраина боли и целое поле,
Как сноска на белых полях...

Ad marginem, пепел и прах.

И некому молвить о некоем море
В деталях, где прячется дьявол:
Как будто распахивать дали,
Все более даль измельчая.

И некому молвить о некоей боли.

Я выпил то море печали.
Я выписал целое поле
Таких вот окраинных сносок...
Не голос я стал, подголосок.

И некому стало о боли твердить:

Чтоб море испить, чтоб продолжился мир.
Ведь пил я то море печали
Не с тем, чтобы дали молчали.
Я вновь на окраине ада и вновь начинаю с начала,

Чтоб дали меня привечали.










p. s. никому не хватит собственных сил, чтобы вынырнуть: нужно, чтобы кто-нибудь протянул руку и вытащил нас.

Луций Анней Сенека








И ещё раз - теперь, и ещё раз - теперь,
ведь столько их, версификаций!
И ещё раз терпеть и бояться.

И ещё раз - с потерь, и ещё раз - с потерь.
И ещё раз - потом оказаться.
Ведь это потом назовётся - терять,

И его нестерпимо - не знать,
И его нестерпимо пугаться...
Ведь так мне дано приближаться

В пошаговых версификациях
(в пошаговых версиях мира)
Себе сотворяя кумира.

Итак, такова моя жизнь:
Постигнуто - и откажись,
Поскольку окажется сгинуто...

Поскольку окажется солгано,
Как за борт с летейской ладьи!
Душа, что окажешься долгой,

Ты долгом моим побожись и за мной повтори
Моё возгорание зари,
Все правды мои и мои кривотолки.

























И опять-таки надо жить дальше,
Поскольку окажешься старше.

Поскольку окажется страшным
Всё то, что казалось ужасным.

И далее - нестерпимым...
Но я пойду дальше и мимо.

Поскольку дано мне из ада
Едва приподняться на пядь:

Ужасно на страшно сменять!
А потом моё страшно - на старше,

Ведь я пойду мимо и дальше.
Ведь я пойду мимо тебя,

Как мимо Иерусалима.
И ты пойдешь мимо меня

Походкою пилигрима (гребками хароновой лодки)
По капле переплывая (глотками хароновой глотки).

И всё же на малую пядь
Из ада приподнимать...

Выходит, ты мне награда.
Выходит, и я награда.

Иначе бы не узнали, что все же вышли из ада.











P. S. Басня показывает, что порою при переменах судьбы даже самые сильные нуждаются в самых слабых.

Эзоп, раб (античный «ватник») Ксанфа-философа (античного укра)





Есть покой и успокоение,
Как есть смерть и смирение.
Как есть твердь и воздушность,
Где встречаются души,

Когда ноги по тверди
Не выносят из смерти.

Есть покой и спокойствие,
Как есть плоть и есть кости.
И душа, обнимая скелет,
Не осыплется и сотню лет.

Как песок из часов воздушных
Не разрушатся души.

Так о чём же нам говорить,
Когда говорить не о чем?
Только о том, что жить -
Это горькая встреча

Твоей души и моей,
Как в морях кораблей.

В бессмертии или смерти
Мы ступаем по тверди.
А душой мы летаем
И ничего не знаем.




















Как-то всё очень просто решить:
То есть жить тебе или не жить?
То есть словно бы на погосте
Сохранить свои плоть и кости.

Быть предметом внешне живым,
То есть быть живым по приметам.

Но довольно ныне о мрачном.
Я на суше чувствую качку,
Как на палубе корабля:
Под ногами одна земля,

А душой я хочу другой.
И могу наступить ногой

На предмет, не способный дышать,
Наделяя его душой...
Как душа для него наступая.
А ведь я был изгнан из рая.

Как-то всё очень просто решить.
То есть жить мне или не жить?

Быть душою одушевлённым
Или сверху быть оскоплённым.
Ибо лют и радостен мир.
Ибо люб и опасно сладостен.

























И опять Россия одна.
И опять как ровная гладь,
Что до самого горизонта...
Так было во все времена.

И опять только лишь она,
Словно бы против ветра зонт.
И метет этот темный ветер...
Зонт скрывает немного света

Перед тьмою, что наступает.
Вот из рук моих вырывает
Этот маленький слабый зонт...
И надвинется горизонт,

И раздавит горизонтально
Всё, что в мире моём вертикально.
Всё, что в мире моём изначально,
Без чего всего мира нет.

Так Россия в руках Бога -
И опять отодвинет сроки
(как от ветра прикроет зонтом).
Ни вопросов и ни ответов...

Только этот закатный ветер

Всё наваливается на рассвет непреклонную бездну лет.
И меж них Россия одна, как была во все времена.






p. s. белое слово на белом листе.

Nik Bizin










Велик человеческий горб.
Несёт человечество гроб.
В гробу том моё лицо,
Застывшее перед концом

И словно заледеневшее.

Велик человеческий горб.
Несёт человечество гроб,
Ступая через сугробы.
Когда метель ошалевшая

Мешает ему, чтобы

Забыло своё лицо,
Застывшее перед концом
И словно помолодевшее,
Вернувшееся к началам.

Я знаю мои печали

О том, что все мы бессмысленны.
Что будет моё лицо,
Как вёдра на коромысле,

Качаться туда-сюда.

Я вижу лицо обожжённое, летящее сквозь холода
И мною освобожденное.



















Отчего этот летний рассвет,
В котором нет ничего,
Сразу напомнит смерть,
Настигшую одного?

А после освободившую,
Позволившую вернуться.

Отчего уже много лет дано ему оглянуться,
Вращаться туда-сюда
Живою водой из сказки?
Что возвращает свет первою женской лаской

И мужским обладанием...
И смерти своей ожиданием сразу после зачатия.

Отчего этот летний рассвет,
Летнее это проклятие
Сладостно и прекрасно,
И беспощадно напрасно?

Замерший перед Летой,
Через неё громогласно я окликаю всех.

Но как же легко заглушает
Меня этот женский смех...
И радуюсь я по детски,
Что мне умереть мешает самый обычный грех.
















P. S. Открываю глаза в реанимации:
-  Черт, говорю, - черт! Занесло же!
Голос слышу:
-  Черт здесь ни при чём.
-  Слава Богу, - отвечаю, - Слава Богу.

Ольга Ильницкая



Соловьи соловействуют,
А злодеи злодействуют
И витии витийствуют
На окраине истины.

Все по своему искренни,
Словно искры по ветру.
Я сегодня по твоему
Растворюсь в этом свете.

Растворюсь в этом ветре,
По которому искры.
Мы с тобою по вере,
Словно пух тополиный,

Вдруг окажемся бли'зки.
Или даже едины
Раскалённою плотью,
Растворённою сутью:

Словно пух тополиный растворённые груди,
Что несутся по ветру
И сгорают от света...
И почти умирают на окраине истины.

А она и не знает,

Что не знаем её.
Соловьи и злодеи, каждый что-то своё.


















Перелистывая страницы.
Перелистывая зарницы.
Даже лица свои меняя.
Каждый раз изгоняясь из рая,

Знаю, что ничего не знаю.
Словно бы в пустоте витаю
И ищу, обо что опереться.
Иногда нахожу сердце.

Иногда нахожу голову.
Иногда нахожу душу.
И всегда нахожусь внутри
Пустоты, из которой наружу

Мне не выбраться никогда.
Я беру раскалённое олово,
Наполняю любую форму.
Получаются города, из которых не выйти наружу.

Я беру раскалённую душу
(а она раскаляется здорово),
Ибо кажется мне просторно,
И желаю немного сузить...

Я хочу иногда испугаться,

Даже просто по детски струсить
Перед тем, как в тебя влюбляться.





















Всё свободное время
(а свободен от времени я был всегда)
Всё моё благородное время,
Уходящее в никуда,

Оставаться могло со мной.

Если я был свободен временно:
Словно временем был больной...
А потом из болезни вышел
Непременно и своевольно!

Словно дождь, что идет по крыше.

Я подумал, что с нас довольно:
И со времени, и с меня.
Я подумал, что нам не больно,
Как не больно тому семени...

Этак меленько семеня.

Или почву осеменяя.
Я узнал, насколько непрочно
То, что держит во мне меня:
Всё, что жило во мне воочию...
.
Благородным моим многоточием непременно во мне сгорая.

Я беременен этой правдой.
Из меня мне родиться угодно.





















По которую сторону от горизонта
Мои крылия для полёта?

Кузнец, когда подковывает коня,
На чьей он стороне меня?

Ибо я есть по обе стороны.
Ибо я есть Благая весть:

Что не выклюют очи вороны
Ни тому, ни другому здесь.

Кузнец, когда подковывает коня,
Как будто подковывает меня,

Понимая, что наконец
Осознал я, что я беглец

На четыре Стихии Света!
На четыре стороны Леты

И по обе от горизонта,
Словно крылия для полёта.

То есть просто включён в реальность
Как её хранимая данность.










p. s. и чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился.

2-е коринфянам










Вороний кар-р в перевертыше рак-к,
То есть назад попятится
Звук, что себе не враг.

Человечий дурак в перевертыше казнокрад
И с головы до пят
Будет запятнан кровью.

Человечие поголовье в перевертыше стая могил.
То есть мил я тебе иль не мил,
Не имеет сейчас значения.

Перед нами морские мили
Отделяют нас от спасения:
От того, чтоб мы всё же были.

И не вместе и даже не порознь,
Но не стали сорванный голос,
Что совсем как сломанный колос.

Чтобы мы не мертвыми жили.
Чтобы всё ещё продолжались.
А не как горизонт сужались, не оказывались вдвоём.

Перевертываясь полоской,
Я немного раздвину плоскость,
Стану небом в твоём водоёме.























Морские мили, или мы не были
Глотком воды для каждой горсти пыли.

Или изгибами бедра и тела,
И сочетанием любви и дела:

Соития, которое событие,
Открытие какого-то предела.

Когда из тела выйдя, не сомкнутся,
А только огляну'тся друг на друга.

А я хочу. Когда тела сольются
Или планеты двинутся по кругу,

Переступать твои морские мили...
Или волной на берег наступать:

Глотком воды для каждой горсти пыли.

Ты хочешь пить, и я могу решить,
Хочу я жить или я буду жить.




















P. S. Носи по мне траур два года. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом опять выходи замуж, но не за пустозвона.

Пушкин







Меж быль и быт, меж буду и блужу,
Как меж межой и пашней, меж брожу
И заброжу... Себя изображу
В каком-нибудь овражке лужей бражки

Или в неё втекающим ручьем.

Меж быть и быт я буду ни при чём,
Как меж межой и пашнею к речам
Последую любовным... Поголовно
Ручьем проистекаю полнокровно.

И ты посмотришь на меня заглавно,

Когда я залюбуюсь на тебя,
Как на начало многих предложений
Меж быть и быть, и прочих продолжений.
От буквы прописной и до заглавной..

Так я к речам последую любовным.

И ты последуешь моим очам,
Как будто целый мир со мной порадуешь.























Писано вилами по Воде.
Писано силами по Огню.
Писано ворогом на Земле.
Писано вороном на крыле,

Дабы летал по Воздуху.

Истина просто не знает,
Что я её не знаю.
Вспыхивая как порох,
Попусту я сгораю,

Ежели я не стихия.

Надобны годы лихие.
Надобны беды и голоды.
Надобны прочие молоты
Колоколом по наковальне...

Или в твоей спальне

Мне к тебе прикоснуться.
То есть заснуть и проснуться,
Как ви невозможном сне.
То есть не на войне,

Где сердца разобьются.

Стихии берутся с бою
Или даром даются.




















Так доколе страданию ещё больше страдать?
Так доколе гаданию ещё больше гадать?
Если даже сиянию ещё больше сиять
Будет лишь в осмеяние.

Так доколе уродству быть превыше уродства,
Или скотству скатиться на санках по горке
Вместе с детством, которое звонко
Всё равно рассмеется?

Ибо так я узнал скоморошество:
От противного к большему пиршество
И не духа, а множества духов...
Оттого в моём сердце разруха,

Что разрушена до основания,
Не имея ни зрения, ни слуха...
И я начал давно созидание
Моего очень зрячего сердца,

Моего сердца очень слухачего

С твоего невозможного смеха!
Словно бы восходя от потехи к потехе.














p. s. всюду почтение неимоверное, любопытство насчёт меня страшное.

Ф. М.. из писем









Нас не любят за то, что мы власть проявляем
Над материей косной усилением духа.
Нас не любят за то, что мы есть
И доступны и зрению, и слуху,

В то же время мы их продолжение.

Продолжение материи косной,
Что травою становится росной.
И не только шестой части света,
Над которою ваши кометы

Как всегда предвещают беду.

Нас не любят за то, что мы власть проявляем
Над материей косной: даже в нашем аду
Не берем себе вашего ада!
Ведь его нам без нашего рая не надо.

Мироздание моё словно гроздь винограда.

Мироздание моё словно горсти воды.
Я не буду чужою бедою себя избавлять от беды.
Мне достаточно чистого счастья
Или власти моей над материей косной

Всей шестой части света, что травою становится росной.
Нас не любят за то, что такими себя представляем.






















Шёл ветер по деревьям и меж нас.
Шёл как рассказ о ветренности нашей.
О том, что начинаем полной чашей,
Но скоро иссякаем каждый разбилось

Здесь и сейчас.

Веками будто веками дрожа.
Ветвями, как видения миража,
Что возникают словно провидение,
Очерчивая каждое мгновение...

Которые не здесь и не сейчас.

Я сам не свой или я сам не здесь,
И даже не средь вас, а средь себя.
Я не могу ни жить, ни укмереть,
Не ожививши или погубя

Весь этот здешний и сейчашный мир.

Я, грешный, чашу мимо пронесу,
Чтобы наполнить спелою черешней.






























Непрочный мир, он даже не порочен,
А только оглушительно непрочен.

Когда скала, что выглядит внушительно,
То сколь её падение разрушительно.

Поскольку к ней прикован Прометей.
Которому начертано на ней

Страдать и вдохновлять своим страданием.
А без скалы он словно в осмеяние:

Повиснет в воздухе... И нужен Архимед,
Чтоб повернуть его на белый свет

Посредством своей точки Архимеда.
А я живу с тобою по соседству,

Расположившись лишь на части света
Одной шестой, и ей распространившись

Не только на шестые части спектра!
Но и на паруса по воле ветра.

















P. S. Она и словечка молвить
Не может без слез и дрожи.

А ветер верхом на кровле,
Хрипя, черепицу гложет.

Лорка




Любимая и любая,
Поскольку любовь слепая,
Что словно бы слепнем вьётся
И жалит, и не даётся.

Я словно бы на пожаре!

Поскольку любовь любая
Не более, чем судьба,
И надо её выносить.
Как будто при божьем даре,

Когда невозможно спросить,

Какую из них спасать?
Свою или же чужую,
Коль будет она голосить
И жаловаться, и просить,

Словно бы два младенца.

Я даже к любви ревную.
Я даже ревную к сердцу,
Что у меня одно.
Я словно в немом кино

И до обретения голоса.

Любовь моя тоньше волоса.
Любовь моя не со мной, и я для неё любой.














Похолодало между нас, и стало мало
Спокойных глаз, что видят теплоту
На холоде как некую мечту,
Которой нам всегда не-доставало.

Не-дотянуться было, ибо молоды.
Казалось, что достаточно нагнуться
И подобрать обыденную малость.
Но вот её нисколько не осталось

У ног моих, и надобно усилие,
И крылья надобны. Но вырастают крылья
Так медленно, и так они подробны...
Как будто бы душа идёт в загробное,

Чтоб изменить загробность бытия
И сделать из неё богоподобность.

Похолодало между нас, ведь я не ты,
И ты не я. И разность высоты,
И разность холодов так очевидны,
Когда они всего лишь наша праздность.

Мне не придется нам напоминать,
Как нашу невозможность согревать.




























Недостижимое, недовлюблённое
И недосовершённое моё.

Когда я вижу это совершенное,
Своё несовершенство ненавижу.

Когда телесное берет своё.
Мне не оставив вовсе ничего,

Поскольку истина практически известна
(недостижимая автоматически).

И все усилия ведут, что тесно
Тебе становится в твоём телесном,

И мне становится в своём телесном.
И нам не надо вовсе ничего,

Помимо совершенства твоего,
Помимо совершенства моего.

Такая обречённость очень зримо
Нам придаёт большую увлечённость.













p. s. смотрите, Бенвенуто, вы хотите взяться исполнить предприятие, которого не дозволяет Искусство и которого нельзя исполнить никоим образом.

Алессандро Ластрикати









Нет избавления от одиночества.
Но одиночество имеет углубление
Того, что называется смирение.

От одиночества нет избавления.
Но есть его жестокая наука,
Поскольку нарождаться будешь в муках.

Как будто исполняется пророчество:
Ты избавляешься от одиночества,
Поскольку растворяешься во мне.

Поскольку во мне больше углубляешься
И не смиряешься моим смирением,
Поскольку ты смиряешься своим.

Как будто бы одно прикосновение
Обыденно становится другим.
И ты не то чтобы яви'шься гением,

Но понимаешь общие глубины
И общие вершины одиночества,
Которому ничуть не уступаешь.



























Я люблю. Это значит: себя погублю
И воскресну на этом же месте.

Как приданое стану богоданной невесте,
Для её красоты несказанной..

Я люблю. Это значит, что я не любил,
А потом я своё не люблю погубил.

Я, который доселе в её жизни не жил,
Побежит вдоль её тонких жил

От того я, который её не любил...
А потом оглянулся на этом просторе,

Узнавая своё новоселье:
Новый страх общей жизни и общее наше веселье.

Это самое наше простое:
Я люблю. Это значит, что я на просторе.































Стать зеркалом и отражения ждать -
Единственная, в общем, благодать,
Но кою мы как море ропщем,
Ища себе сумы или тюрьмы...

Или ещё себе какое горе.

Горбатым был Сизиф, и на своём горбе
Принёс себе всю правду о себе:
Принёс себе ума палату,
Принёс себе восходы и закаты...

Как верный пес палату сторожил.

Но слово катится вдоль тонких жил -
И солнышко покуда не закатится,
Не отразившись в буйной голове!
И ты лежишь нагая на траве,

А над тобою бездна в синеве...

Которую ты тоже отразишь,
Одной улыбкой от своих границ.
Которую потом преобразишь
И станет отражение ошибкой

И обернется истовым служением.

И словно бы смычок над скрипкой
Ждет продолжения твоя улыбка.












P. S. Я говорю о том, что обрелось
Помимо воли и ценою плоти
Прошло свою действительность насквозь
И отразилось в зеркале напротив.

Юнна Мориц





Душа имеет очертания,
Не совпадающие с телом.
Как бы по моему желанию
Душа нарушила пределы,

Как бы исполнив антраша!
Ведь выкинула их душа,
Ещё не глянув за ограду.
Душе назначена награда:

Свои покинуть очертания,
Чтобы собою поделиться
Или лобзанием обернуться.
Теперь мы примеряем лица,

Ведь мне дано в тебе проснуться,
Узнав всю правду обо мне...
Ведь ты казалась сном во сне,
Узнав всю правду обо мне:

О наших лиц несовпадении,
Об их возможном изменении:
Как будто губы поцелуя,
Как будто гребни бурных волн.

Как будто бы по нашим лицам

Душа проносится как челн,
И мне дано в тебе родиться.





















Ибо спрашивать следует у всего,
А не только у этого мира.
Вот и я играю на лире,
Словно я играю на мире,

Уподобив его инструменту.

Покидаю одни моменты.
Прихожу в моменты другие.
Словно в хронике киноленты
Вырезаю кадры из лирики

Дабы вставить его в трагедию своего небольшого мирика.

Ну а где-то растут кедры,
Словно россыпь своих орехов.
Ну а где-то растут грехи,
Как подспорье или помеха божественной этой комедии.

Вот и я с тобой в разговоре

Словно бы играю на лире,
Чтобы ты заслушалась миром.





















Когда вы не в себе
(а где же вы тогда?),
Вы чтите чистоту,
Читаете на чистом...

Речистые года в правописании мглистом
Проходят как суда.

На каждом не судья,
Но тройка трибунала.
На каждом не судьба,
Которая на выбор

(плывущие гроба, которые на вырост).
А губы поцелуя.

Когда вы не в себе,
Я вас к себе ревную
Всем постоянством речи
И всем её жеманством...

Огромным дилетантством, что не уйдет в немоту,
Зато уйдёт в зевоту.

Когда вы не в себе,
То вы не вы, а кто-то
Лишь внешности подобный...
То есть почти загробный!

Как горные вершина,
Что смотрится в долину и смотрит на меня.

Ведь я при свете дня
Вершина по соседству.
Ну а при свете ночи - одно из многоточий,
Любовник, впавший в детство.

Весенняя капель,
То есть не цель, а средство.












Когда бы любовь убивала,
То умирали бы боги.
Когда бы любовь убывала,
Как истекают сроки,

Что из часов песочных...

То нам бы не доставало
Этих пространств заочных,
В которые мы уходим,
Когда друг друга находим

У самой у глотки ада.

Тебе достаточно взгляда
И мне достаточно взгляда,
Чтоб удержать друг друга
И даже уйти за очи...

Замерший от испуга мир моих многоточий,

Замерший от испуга мир твоих многоточий
Жаждут лишь продолжения.
Когда бы любовь убивала,
Тогда бы и жизнь убывала без своего снисхождения

В лютую преисподнюю.

Тогда б мы погибли вчера,
А мы с тобой живы сегодня.









p. s. и сегодня мы все бесстрашны, ибо страху нас не спасти.

Редьярд Киплинг









Словно лапша на уши.
Словно мои пожелания.
Я нашёл свои мёртвые души
В плачевном весьма состоянии.

Словно бы слёзы собрав
И в решете унеся в лоно горячих трав.

Вы мои души не те.
Вы мои души не эти.
Вот потому на свете
Мертвыми вы живёте,

Что фальшиво поёте
И даже воды не пьёте.

Ибо вы слёзы сеете.
Ибо вы грёзы делите.
Словно бы воду льёте
На мельницу ног моих.

Вот и дороги мелятся.
Вот и дороги делятся
Словно бы на двоих.
Как на своих двоих ладно танцует метелица

И моросит дождь...
И словно бы голосят,

Что воду  живую найти
Трудно на этом пути.
Ведь и мне ничто не подсудно
И очень мне многолюдно.




p. s. дворянина Пушкина в бордели не пускать!

приказ по жандармскому корпусу (XIX век, начало русской великой, славные времена)