задержись здесь

в этих текстах есть проблески, потому их и сохраняю.на сотню проблесков один живой-здоровый... читатель, скажи мне: Лазарь, выйди вон!
надеюсь, у меня хватит сил выйти.

Nik Bizin

P. S. Хозяин ответил: «Какова была служба - такова будет и награда.» И дал он Гансу слиток золота, величиной с его голову.

счастье Ганса



задержись в этой жизни,
ведь мы никуда не торопимся


P. S. Я нашел удивительное доказательство этому, однако ширина полей не позволяет здесь его осуществить.

Пьер Ферма



И опять как-нибудь буду жить,
Не загадывая наперед,
Не прокладывая этот путь,
Не откладывая дела.

И опять как-нибудь буду жить,

Словно бы по Неве ледоход.
Словно бы эта белая мгла,
Что из рая спускается в ад.
Эти льдины плывут и глядят.

Лед идет. Есть такая пора.

Стон плывет над Невой, и не кончится
Тот серебряный стон:
Выйди вон! Выйди вон!
И опять. И опять тот серебряный стон...

И опять, и опять люди только тела,

Над которыми души корчатся!
И дробясь, превращаются в крошево.
И глядясь, превращаются в зеркало,
Но в котором не видно ни зги.

И опять как-нибудь буду жить,

Словно дантовы эти круги
Как-нибудь по Неве перейду,
А потом оглянусь на беду
И скажу я беде: как-нибудь!

И опять, и опять буду жить,

Этот путь повторяя обратно.
Он лишь кажется невероятным.








Итак, передо мной другая жизнь.
Она идет как женщина нагая,
Что покидает даже наготу.
Что покидает даже простоту

Своей необъяснимой красоты.

Итак. Передо мной другая жизнь.
Она растет как белые цветы
И обрывается по лепестку...
Как будто бы по ней узреть могу,

Что открывается за лепестком.

Итак, передо мной другая жизнь.
И та, что продолжается кругом,
К ней только благосклонно добавляется.
И я однажды покидаю дом,

В её течение вступая дважды.

Рождаясь дважды, дважды умирают,
Когда другою жизнью называют
Еще одну совсем другую жизнь...
Итак, передо мной простая мысль

О том, что и теперь моя любовь

Родится вновь, когда ты разлюбила.
Родится вновь с невероятной силой,
Которая способна воскресить
Все то, что невозможно полюбить.

Вот так однажды и со мною было,

Когда, изнемогающий от жажды,
Я в сотый раз опять родился дважды.












Ты видишь мир глазами наготы,
Который словно белые цветы
Вдруг обрывается по лепестку.
Как будто ты срываешься в тоску

И добираешься до пустоты.
Ты видишь мир глазами наготы,
Бегунья ослепительных колен...
Кипение племен, природа перемен

Вдруг обрываются по лепестку!
Как будто ты срываешься в тоску.
Как будто ты купаешься в траве,
А над тобою бездна в синеве!

Которая тебя намного больше.
Которая тебя намного горше.
И ты её нисколько не объемлешь.
Ты видишь мир глазами наготы.

Ты потому свои глаза подъемлешь,

Что целый мир глазами поднимаешь.
Ты потому меня переступаешь,
Бегунья ослепительных колен,
Что я твоих желаю перемен.














p. s. когда кончат гуси петь, тогда и сказка кончится. съест их лиса. да только гуси умные, они и сейчас еще кричат: «га-га! Га-га-га!..»

братья Гримм







Большое чувство переполнило,
И стал я весь большое чувство.
Как будто бы моё искусство
Мои желания исполнило,

Моим являясь продолжением.

Молим являясь приближением
И исполнением моим.
Как будто мимолетный дым
Вдруг обретает очертания

Моих невиданных желаний.

Большое чувство ожиданий,
Что никогда не исполняются,
А только лишь переполняются...
Потом невиданно стесняются,

Ведь их исполнить невозможно.

Ведь прежде жили осторожно
Во мне одни большие чувства,
Что не были моё искусство
И не были столь безыскусны,

Чтоб с целым миром примирять.

И мне пора себя менять
На настоящего меня
И видеть только настоящее
И самое впередсмотрящее.



















Когда я поднимаю взгляд,
Я поднимаю целый мир,
Который только отразил
Или почти изобразил.

Когда я поднимаю взгляд,

Не отпустив его назад
По мере непосильных сил,
То весь изображенный мир...
То мир почти преображенный

В себе я чувствую по вере.

Когда я поднимаю взгляд,
То знаю, что приду назад,
Коль даже смерть изображу...
И о тебе здесь расскажу!

О том, что ты не знаешь смерти.

Потом мы встретимся на тверди,
Узнаем жизни или смерти,
Или предательства отчизны...
Или спасения отчизны.

Когда я поднимаю взгляд,

Я знаю, что вернусь назад
Или, наверное, оглянусь.














P. S. Бога нет... Ну что ж, я понимаю...
И, влюбленный в белый, в бедный свет,
я глаза спокойно поднимаю
к небесам, которых тоже нет.

Геннадий Григорьев





Но если ты ощущаешь себя в этой мороси,
Задержись в ней, ведь мы никуда не торопимся.

Когда Лета идет дождем,
Мы с тобою меж капель живем.

Задержавшийся лучик света,
Не засушливый, но вдвоём...

Ощутительный лучик света!
Среди Леты моей умозрительной.

Словно жизнь может быть упоительной,
Когда ты захлебнулся Летой,

В её крайности не впадая...
Эта Лета ещё молодая:

Не торопится сделать гением!
Не торопится стать геенной.

Мы с тобой очень медленно копимся,
Как глоточек воды живой.

Задержавшийся лучик света
Посреди бесконечной Леты,

Мы с тобою нырнем с головой,
Задавая свои вопросы и не слыша свои ответы.

















И тогда стал никто никому не нужен,
Ибо стали по одному
И достигли уже всего,
Что достаточно для одного.

И тогда стал никто никому не нужен,

Ибо каждый владеет миром,
Предназначенным для одного.
И другие миры снаружи
Не добавили ничего,

Добавляя к душе душу или даже к луне луну...

Я сегодня пойду ко дну,
Но нисколько не утону,
Дабы жир растопить в преисподней!
А ещё потому сегодня

Этот камень целого мира я себе положу в ладонь:

Ибо хлеба уже предостаточно!
Ибо неба уже предостаточно!
Ибо дальше уже гармония,
Как на станции пересадочной.





























Когда передо мною бес,
Я теряю интерес.
Когда передо мною много беса,
То я теряю много интереса.

И словно бы оказываюсь без
Огромнейших миров, что не достиг...
Что помещаются в последний миг,
Когда я убываю на земле.

Когда я прибываю на земле,
Я словно нить присутствую в игле,
Которой я соединяю ткань,
В себе соединяя много стран.

Которые ничуть не убиваю,
Когда в миры другие убываю...
И в этом было много из игры,
Когда играю я в свои миры.

Но это было не во всей игре!
Ведь я как мир, проснувшись на заре,
Оставлю жир ликующему бесу,
Поскольку стану дальше интереса.

Теперь я перестану странник.
Теперь я назовусь остранник.
Ведь я как ось вращаю все миры
И для тебя пригодный выбираю.





p. s. мне скучно, бес!

А. С.







Опять передо мной любовь-гомункулус.
И впредь передо мной любовь-гомункулус.
И вспять передо мной любовь-гомункулус.
Как будто наступающий на пятки

Бегущему по жизни без оглядки
И только себе смыслы придающему...
Ведь должен у сего какой-то смысл!
Пусть даже смысл нисколько не возможен.

Итак, передо мной любовь-гомункулус.
Итак, передо мной простая мысль,
Что человечек нужен для чего-то...
Что даже перед адовой зевотой,

Когда мой человечек осторожен,
Как колба алхимических процессов
(когда мой человечек так безбожен),
Я качество возвышу до количества:

Из писка инкубаторов услышу

Живую душу и мою любовь...
И прибавляю к ней любовь твою.


























Мы песочные часы.
Мы восточные часы,
Перетекшие на запад...
Перетекшие на запах,

Словно пчёлы, что на мед.

Мы, песочные часы,
Только тем и хороши:
Если нас перевернуть,
Всё опять пусти'тся в путь...

Не к тому, кто нас поймет!

А к тому, кто приголубит,
Даже ежели погубит...
На миру и смерть красна!
На миру и смерть - весна,

Ведь пророчит возрождение.

Мы, песочные часы, начинаем восхождение.
Мы, песочные часы, проявляем снисхождение,
Как просыпанный песок
Сквозь прострелянный висок...

Наполняя собой запад,

Я стою на мягких лапах (Сфинкс стоит на мягких лапах
И катает его череп, переполненный песком),
Как по первому снежку... Как стежочек за стежком,
Вышивая себя краше!

Ибо будущее - наше.
















Спокойно всё, но цену красоты
Мы называем среди бела дня.
И продаём как белые цветы,
Что прорастают прямо сквозь меня,

И обрываются по лепестку...

Спокойно всё, но цену красоты
Я к своему пробитому виску
(прикладывая пластырь лепестка)
Вдруг приложу течением реки,

Её преподнесенным изречением.

А ты как продолжение руки.
А ты как продолжение души.
И к моему пробитому виску
Такое же её произнесение...

Спокойно все, но цену красоты
Мы называем среди бела дня:
Кто ищет Бога, тот найдет меня!
Кто ищет боли, тот найдет меня...

Как первое моё телодвижение.




















P. S. Придет час, когда мне будет не до смеха - ах, знаю! - но это будет ещё не скоро, и ни от чего, ни даже от Вас, - ни именно от Вас не зависит отдалить или приблизить его.

Цветаева




Если нас перевернуть
(если мир переверенуть)
И поставить с ног на голову:
Словно сердце, что на снег!

Словно сердце, что на гору...

Словно сердце, что из горла,
Где полет его застрял,
Возвести на пьедестал!
Словно весь двадцатый век

Не поместится в грядущем...

Оттого и человек
Стал невиданно насущен.
Я тогда вдруг осознал,
Что и вовсе не бывал,

Словно бы не жил на свете.

Если нас перевернуть,
Словно ветер повернуть...
Словно солнечный тот ветер,
Как и я, не жил на свете!

А теперь настанет жить, как песочные часы:

Как песчинка за песчинкой возникает мое тело.
В меня солнце проникает солнечной метелью.

















Каждая молекула,
Что в миру поблекла,
Словно на пиру
Мёду не упившись,

Попусту пролившись...
Каждая молекула, заново родившись,
Словно лунный свет!
Словно свет чугунный,

Словно свет больной
Наполнять весной
Или тишиной, зазвеневшей звоном
От слияний тела.

Каждая молекула исполняет дело.
Каждое движение вызывает ропот
И землетрясение где-то в Гондурасе
От соитий страсти, проялений власти.

Где-то в пидорасе оживет мужчина...
Где-то в лесбиянке женщина родится...
Есть одна причина, почему никак
Это не случится.

Каждое движение вызывает ропот.
И случайный шёпот сокрушит миры.
Мне не до игры,
Чтоб ходить богами, словно бы ногами,

Разрушая хрупкость манией величия...

Есть одна причина жизни или смерти:
Это их наличие.
















Когда б я полюбил тебя затем,
Чтобы тобой любимым быть взаимно
(когда б я предложил себя взамен
Такому не себе, который глина,

Который обжига не пережил)...

Когда б я полюбил тебя затем,
Чтоб стать другим, чтоб стать тебе под стать
И совпадать соединением душ...
И совпадать соединением тел...

(единственная, в общем, благодать,

Доступная творцу и человеку.)
Тогда б я в торг вступил с минувшим веком,
Расплачиваясь будущим своим...
Расплачиваясь будущим твоим...

И это для того, чтоб быть любим.

Чтоб стать как все, ни больше и ни меньше,
И не создать миры, где мы уже не внешни,
Но больше внешнего волшебной тайной...
Когда б я полюбил тебя затем,

Чтобы тобой любимым быть случайно

И перестать быть осью мироздания,
Тогда б я полюбил не насовсем.









p. s. если такая гуманная корпоративность (deus ex machina) наше будущее, то я, пожалуй, за беспощадное человеческое прошлое.

плод размышлений









Тогда б я полюбил не насовсем,
А на сейчас, как это зрение глаз,
Которое всех будущих не видит...
А прошлое скорее ненавидит.

Тогда б я полюбил не насовсем,

А на вчера, как эта мишура,
Что облетает после торжества.
Или на завтра, коим естество
Вдруг обернется яством умозрения...

Тогда б я полюбил не насовсем.

Тогда б я жил всего одно мгновение,
А не всегда, когда бы не хотел
Найти слияние душ в сплетениях телодвижение
Или сияние тел в сияниях душ.

Когда б я был не это мироздание,

Тогда б я полюбил не насовсем
И не узнал бы жизни или смерти,
Которые присутствуют в желании...
Ведь мы с тобой нагие словно дети

Встречаемся на этой хрупкой тверди

И совершаем обладание наше!
И нет напитка горше в этой чаше.


















Поскольку даже будущего нет,
А прошлого - единый час рассвета...
Поскольку ты всегда идёшь сквозь свет,
Как тополиный пух в разгаре лета...

Я подбегу и, дух переводя
По капелькам дождя везде идущей Леты,
Скажу, что даже будущего нет,
А прошлого - единый час рассвета.

И это ветер балуется тканью,
Подолом платия, когда идешь сквозь свет...
И мы идем, как дух переводя
По капелькам дождя сквозь мироздание.

Поскольку дождь невиданно грибной.
Поскольку ты единственно со мной.
Поскольку ты таинственно со мной...
И это наше первое свидание.

Потом мы станем видеться не чаще:
Как будто в этой чаще преисподней
Мы выпьем эту чашу преисподней...
Поскольку даже будущего нет,

А прошлое - единственно сегодня.

Подолом платия, когда идешь сквозь свет,
Ты задеваешь эту бездну лет.




















Ибо мы никуда не торопимся.
Ибо мы, как вода в решете.
Очень долго над пропастью копимся
И срываемся, словно не те...

А потом, словно те, поднимаемся.

А потом, не дыша, поднимаемся.
Как душа, не греша, поднимаемся
И в тела беззаветно влюбляемся...
И в дела беззаветно кидаемся!

Ибо копимся мы безответно.

Но ведь мы никуда не торопимся
И срываемся тоже отвесно.
И срываемся даже бесчестно...
Но в бесчестии не исцеляемся.

Ибо как же дождю полюбить?
Только так вот: срываться и мыть.
Только так вот: срываться и дочиста
Нам лупить о нагие тела.

Ты очистить меня могла бы.

Я очистить тебя бы мог.
В остальном нам поможет Бог.


















P. S. Так не каждый ли согласится вынести бедность, лишь бы освободить душу от лишнего безумия?

Луций Анней Сенека

p. p. s. я хочу развязать себе глаза и посмотреть, где мы находимся.

Санчо Панса



Чертополох, его колючий дух,
Его колючий вздох, когда колючий воздух
Глотает он и понимает он,
Что мир не сон...

Но ещё хуже, то есть сон во сне.

Чертополох, его колючий слух,
Проросший в тишине как тополиный пух
И вдруг охолодевший среди зноя...
И ставший мною.

Поскольку даже не сорняк, а настоящий враг

Любого праха и любых дорог,
Он как овраг, проевший почву мира...
И этот мир, избавленный от жира,
Проснуться бы уже никак не мог,

Поскольку он проснулся в новом сне.

Чертополох, что уподоблен мне!
Или же я, что стал чертополохом,
Весь обратившись в слух, я речь веду
Оврагом в лебеде, что так нежна...

Но правда не страшна, она ещё страшней:

Коли не хочешь быть распятым Богом,
То стань ещё нужней!
А это совершенно невозможно,
Поскольку распинался осторожно.












На берегу морском янтарь,
И всё как встарь сохранено.
Как белое вино от крови
Заключено в моей любови...

Заключено в моей морле.

На берегу морском янтарь,
В ночи корабль, под днищем глыба,
И эти глуби в синеве...
И меркнет маяка фонарь!

Моя вода, и я здесь рыба.

Я здесь живу, другие не могли бы.
Я здесь живу, словно под днищем глыба.
У топора есть совесть топорища:
Мне выбирать, калечить или строить.

На берегу морском янтарь,

Где мирно спят корабль и глыба,
Здесь повстречавшиеся встарь,
Чтобы сердца свои не успокоить,
Но сохранить и дальше передать

(единственная, в общем, благодать, доступная, когда мы не рабы.)

Здесь редко пробегают крабы,
Но виден до заката целый мир.
На совесть не садятся жабы,
На сердце не ложится жир.


















Мы те или не те, мы в темноте.
Мы эти и не эти, испуганы как дети.
Но, тятя, наши сети
Вдруг вынут мертвеца!

Но, тятя, наши сети

Не ведают начала, не знают и конца,
Когда мы извлекаем из мертвого живое
(тогда, когда мы знаем:
Здесь всё наоборот...

И из живого мертвое по городу идет).

Я тот или не тот.
Я толст как бегемот
И выброшен на сушу...
Но отпускаю душу и легок на подъем

Из водоёма низкого в высокий окоём.

Но чтоб не умереть,
Я выбираю смерть, чтобы извлечь живое.
Потом из жизни мертвое я выжигаю зноем,
Словно из плоти плот...

И ты на мой живот кладешь свою ладонь,

Чтоб наперед узнать и больше не гадать:
Мы те или не те, я тот или не тот?









p. s. -  если умру я, мама, будут ли знать про это? синие телеграммы ты разошли по свету.

Лорка








Которая добра, но не мудра,
Была любовь моя так хороша
И выносила много серебра,
Которым раздава'лася душа.

Которым раздавалась в даль и в ширь,
Где страны превращаются в болота...
Которым раздавалась как зевота,
Проглоченная словно бы снегирь,

Но выплывшая солнышком из горла...
Которая добра, но не мудра,
Была как переплавленная в горне
И снова приносила серебра!

И снова приносила славу.
И снова приносила право,
Навязывая взгляды на любовь...
Где страны превращаются в болота,

Она не шла ко мне болотной гатью
(как посланной спасать небесной ратью)
И позволяла только угасать.
Совсем как холодеющая кровь.

Совсем как вызывающая рвоту,
Где страны превращаются в болота.
Но я узнал о ней как пламенеющей,
Где плещет на уголья наша кровь!

Мы молоды, и молода любовь.



















Пустыня возле света и добра,
Как на холстине трапеза простая.
Как на холсте картина золотая,
Где богом посещается Даная,

Что после кислоты возрождена.

Пустыня возле света и добра.
Как после пития вина
Оставлено пятно на полотне...
Как после искупления вины

Я всё равно стою на самом дне.

Пустыня возле света и добра.
Как сына или дочь не нарядить,
Но находить одни изображения...
Простые облака из серебра

В пустыне возле света и добра

Вершат над головой своё движение.
Любовь моя на трепетном коне
Приносит головы кружение...
И в этой бесконечной тишине,

Возможно, кто-нибудь заплачет обо мне.

























Я бы рисовал в темноте,
Ибо мы все - поверхность.
Ибо мы все по верхам,
И легко прожить дуракам,

Если осязать внешность.

Я б нарисовал в темноте,
Как мне в темноте закружить,
Словно бы движением планеты...
Что одною стороной света

Обратится в сторону света.

А другою стороной света
Обратится в сторону тьмы.
Если беззаконные мы
Полетим по небу кометой,

Я бы рисовал в темноте

Либо эти стороны света,
Либо освещенные те.
Сам бы на поверхности жил,
Проникал движением жил...

Отдыхал с тобою от странствий.

Я бы рисовал в темноте
Зарождение света в пространстве.













P. S. Питаясь подобными вещами, так же трудно развить хороший вкус, как хорошо пахнуть, живя на кухне.

Петроний (Арбитр)


P. P. S.  Бедные мы, беспомощные детеныши! Нам велят самим кормиться, а мы и летать-то еще не умеем! Ничего нам не остается, как умереть с голоду.

Братья Гримм


Злодей не может победить.
Иначе невозможно жить.
Иначе среди всех людей
Всем заправляет лицедей,

И лица строит лицедейство.

Тогда и победит злодейство
В себе стремление к добру.
И солнце не взойдет к утру,
А только к ночи снизойдет...

И всё наоборот пойдет.

Злодей не может победить,
Чтоб отвести настолько очи
Телодвижением лица!
Как будто за руку гонца

Отправить безвозвратно в пропасть.

Когда я сделаю лицо,
Словно спасительную новость,
Как будто выйду на крыльцо,
Себя нисколько не скрывая...

Распахивая двери рая.

Одним движением лица
Мир без начала и конца в себе спокойно продолжая.














Счастливое невежество явилося к убожеству,
И стали все у Бога.
Родились все до срока
И получились жить,

Друг другу говорить о том, что мы прекрасны.

Счастливое невежество явилося красивое,
И сделалось убожество невиданно счастливое
Настолько неожиданно,
Что стало всем обидно:

Такое счастье видное вдруг стало очевидно!

Настолько незаслуженно...
Словно в реке запруженной
Бессмертье переполнилось
И пролилось на всех:

Совсем как детский смех, что раздается всем!

Не вижу в том проблем.
Я просто ненавижу
Все то, что мне мешает
Не знать, что разлюблю...

Не знать, что я умру...

А солнышко к утру
Все беды разрешает.



















Когда совы и летучие мыши в полете,
Когда царствует недоброта, и ни зги,
И приходят враги... А из женщин лишь вдовы

Удивительно дивны! И приходят враги,
Словно совы и летучие мыши в полете!
И приходят враги (там, на краешке зрения)...

Даже страж у ворот может иметь своё мнение.
Даже подземный крот может иметь своё мнение.
Но кого интересует мнение стража у ворот?

Если мнение это наивно,
И гораздо важней горизонт...
И гораздо важней испытание веры,

Ведь её из-под ног выгрызают химеры!
Ведь её из-под ног выгрызают враги,
Когда царствует недоброта, и ни зги.

Когда царствует некрасота, и ни зги,
Я теперь понимаю Гойю.
Я и сам становлюсь изгоем,

Маргиналом на грани зрения...
Там, где я обретаю мнение!
Там, где я обретаю знание!

Когда совы и летучие мыши в полете,
Я твои исполняю желания
(это наше с тобой призвание).


















Господи! Пошли мне смирение.
Ведь гордыня моего из тебя выделения
Напоминает справленье нужды
Из головы кружения

Под влиянием центробежного...

Господи! Пошли мне смирение
Из своего безбрежного
И в безбожное не моё,
Где я обрету твоё...

Где я себя примирю.

Господи! Пошли мне смирение,
Дабы я встал к рулю
Собственного самомнения,
А не самомнений чужих...

Господи! Что же ты стих,

Словно бы ветер в поле?
Стелют низкий туман поля,
И в ожидании земля, и в предчувствии воли
Новых плодотворений...

Господи! Я понимаю, это твоё смирение.













p. s. не помышляй зла, не изрекай зла, не причиняй зла. и от Волги и до Китая не будет гордиева узла.

Nik Bizin








И увидел я новых людей,
Что рожают совсем не своих,
А вовсе чужих детей.

И увидел я прежнюю землю,
Что из своих грудей
Другие сердца подъемлет.

Нагие сердца подъемлет,
А не одетые в ложь...
Мы прежде растили рожь

И не растили пашню!
Зато когда стало страшно,
Стали пашню растить,

Чтоб не чужих родить,
А только своих детей.
Чтобы не новых людей,

Но видеть людей прежних.
То есть святых и грешных,
Зато до боли родных...

Я стоял на своих двоих,
Смотрел вперед и назад!
Холодным и очень спокойным был этот долгий взгляд.






















Есть много причин убить человека.
Ведь много на мне личин,
Которые надо сорвать,
Ибо они от века.

Есть много причин убить человека,
Которые можно назвать,
И будут они несомненны
И для сохранение вселенной,

И для сохранения всех...
Вот и выходит от века,
Что вся моя жизнь - это грех!
Ведь мало я убиваю.

Есть много причин убить человека,
Которые я не скрываю,
Ведь я откровенно живу
И всю мою жизнь убиваю

Таких душегубов, как я.
Я слушаю соловья
И изречение ручья...
А ты как моё течение

И всего меня излечение.

Есть много причин убить человека,
И только одна - излечить.






















Итак, опять мой русский язык
Ходит гоголем по Сорочинской ярмарке.
В его кулаке неразменный пятак,
И он покупает книг

Маленькое лукошко.

Итак, опять мой русский язык
Ходит гоголем по просторной дорожке
И торгуется, и покупает...
И никому не мешает

Себе себя продавать.

А я захотел спать
И уснул посреди языка
Особенным сном во сне.
Когда на его берегу

Становится ясно мне,

Что я проснуться могу
В таком вот лукошке сонном
(маленьком, но бездонном)
И, оттого, бесцельном...

И все-таки я проснулся не Гумилёвым расстрелянным

И не мертвым Есениным,
А в языке растворенном и, оттого, весенним.














P. S. -  Юноша, - сказал он, - речь твоя идет вразрез со вкусом большинства и полна здравого смысла, что теперь редко встречается.

Петроний (Арбитр)


p. p. s. не ждите вдохновения - начинайте.

Пабло Пикассо




Желудок, алхимик утробы,
Чтобы добыть любви
В себе отыскал без шуток
Маленький промежуток

(словно зубов оскал),
Дабы истечь из крови'...
Дабы из кро'ви извлечь
Тельце моё кровяное,

Одушевленное мною!
Мною произнесённое,
Как кровяное слово...
Как кровяная буква...

Желудок, алхимик утробы,
Чтобы добыть любви,
Словно сахар из брюквы
Или же звук из буквы,

И растворить в крови
Меж кровяных телец
(словно бы из сердец, бьющихся в кровотоке,
Слово извлечь о Боге

И разложить на звуки).

А я из твоей любви сердце своё созда'л
И в руки твои отдал.














Это было так просто: протянуть свою душу
И взять испытание.
Это было так просто: как потянуть за уши
И услышать звучание

Звездного неба и закона внутри нас.

Это было так просто, словно последний час
Делая предпоследним,
А потом ещё и ещё...
Словно бы быть в передней

Собственной преисподней.

Словно плющом цепляться
И никогда не сорваться
В собственное исподнее,
В собственное неглиже.

И сейчас я на рубеже

Наших с тобой отношений,
Наших с тобой ощущений
Собственной бесконечности...
Где словно бы из-за беспечности

Я потеряю вечность

Ради одной минуты,
Но обретаю чудо.



















И спрятаться под одеяло,
Чтобы и горя мало.
Чтобы детские страхи
(все топоры и плахи)

Вдруг родились в рубахе
И сами стали детьми...
Прежде, чем стать людьми
И умирать в надежде!

Прежде, чем смерть отступит
(словно бы чертом в ступе
Перемолоться в прах)...
Таков этот детский страх,

Что снова стал человеком
И властелином века.
А я от века сего
Не взял себе ничего,

Спрятавшись под одеяло,
Чтобы и горя мало...
Чтоб стало побольше горя!
Словно целое море

Плавания захотело.
Я отправляю тело
В плавание по волнам...
Чтобы уснулось мне

Словно бы сном во сне.

Чтобы любое горе
Сразу же стало море.
















И я доврался наконец до правды,
Которую опят-таки соврал!
Которую опять-таки собрал
Из множества прекрасных витражей,

Которые как листья листопада...

Которые как звезды звездопада...
Которые как воды водопада...
А мне потребны воды водопоя,
Которые с порога гнал взашей.

И я доврался наконец до правды!

И я доврался наконец до воя,
Ведь наше пение с воя началось...
И я дорвался наконец до всей
Бессмысленной и пагубной войны:

Опасного собрания вещей,

В котором мы страшны и не нужны...
И я доврался наконец до правды,
И понял я тогда её услады,
Соединяя в ней и плоть, и дух...

Тогда-то и пошёл обо мне слух,

Что я слепой и поводырь слепых.
И понял я, что ум во мне оглох,
И стал я слышать правду без ума...
Тогда и ты пришла ко мне сама.







p. s. таков был конец хитроумного ламанчского идальго, историю которого автор правдиво рассказал в своём романе.

нет писателя хуже Сервантеса (Лопе де Вега)








Последний трубадур в своём Провансе...
Последний трубадур Санкт-Петербурга...
И время, что оплакано в романсе!
Язык, что разумелся всеми

И облекался в царственный пурпур.

Последний трубадур в своём Провансе
Умолкнет просто, ибо он последний
На сотни лет до Возрождения гений...
Определивший многих поколений

Любовные томления натур.

Последний Трубадур Санкт-Петербурга,
Где бесы, как невидимые пу'рги:
Прозрачна ночь, ей имя легион...
И вот опять движения племен,

Природа перемен, и я влюблен.

И я пою любовь Прекрасной Дамы,
Последний трубадур всех трубадуров...
И я пою невиданные дали,
Любовные томления натуры

На языке, что станет непонятен!

Мой облик внятен, лишь пока пою.
И я таков, каким тебя люблю.




















Последний трубадур Санкт-Петербурга
Себя не ощущает демиургом.
Но перед неизбежною весной
Он чувствует своё бессилие

В пучине наступившего веселия...

Последний трубадур всех трубадуров!
Тончайшие движения натуры,
Потом всего себя преображение
Во имя преклонения перед ней...

И нет на свете ничего важней,

Чем эта обличающая нежность,
Что обернется силой величайшей,
Освобождающей от унижения
Для проигравшего своё сражение,

Поскольку он без боя уступил.

Последний трубадур Санкт-Петербурга
Порою обернется мною...
Порою он тебя превозносил
Все тишиной за миг до щебетания,

Весеннего слепого рассветания,

Когда полутона всего важней.
И в них душа души всего видней.














P. S. Заметь себе, брат Санча, что такие приключения часто случаются со странствующими рыцарями на перекрестках дорог:: тебе могут проломить голову или отрубить ухо, но ничего другого они тебе не принесут.

чистая правда





Замёрзшая Ниагара,
Как Ниагара замершая
Перед своим прыжком...
Как перед своим шажком

С царского пьедестала.

Выходя в замерзающий мир,
Маленькая Ниагара,
Себя положив огромной
(словно поросшей жиром)

И даже богоподобной,

Не знает, как её мало,
Чтобы себя согреть...
Мне бы себя задеть
(словно бы проходя, этаким локотком

Собственное отражение).

Замерзшая Ниагара
Перед своим шажком
С царского пьедестала
На пьедестал служения

И поворота жизни...

Выходя в замерзающий мир из ледяного болота
И словно бы произнося не произнесенное что-то.
















Мы, сущности, учимся.
Или мы, в сущности, мучимся,
Чтобы нам быть в насущности
Или в своей наружности.

В сущности, стать сущностью,
Внешности передать
Собственную безбрежность
И её благодать.

И проявить нежность,
Ежели сущность другая
Явит свою внешность,
Как Афродита нагая...

В жены себя предлагая!
Мне же стать её мужем
И испытать восторг,
И испытать ужас...

Ибо сойдется Запад
И сойдется Восток:
Четыре Стихии Света
В единственный кровоток!

И мы перейдем Лету,

Чтобы, уйдя от от света,
Снова вернуться к Свету.




















-  Можно приблизить море,
Бросив тебя к нему!
Так, рассекая тьму
И разделяя горе,

Чайки кричали, споря:

-  Можно приблизить море,
Бросив себя к нему...
Можно приблизить лету
И не уйти от Света,

Но разглядеть тьму.

И различать Стихии,
Даже ежели в мире
Четыре Стихии Света
Среди Бесконечной Леты...

Можно приблизить море!

Не расплескав Леты,
Не замутив Света,
Как дождевые капли
Даже Лету отмыв...

Так и для меня Россия -

Одна из Стихий Света
Среди бесконечной Леты.




















Уходит Эвридика в мир теней.
Небесные любовники над ней,
Как мотыльки подле зажженной лампы.
И я влюбленный, словно прокаженный

(мой облик осыпается под ноги).

Уходит Эвридика в мир теней.
Нагая женщина ступает по воде,
Которая как лунная дорога...
Которая протянется везде,

Куда не наступают ноги.

Готическая как витражи!
И собирается душа души
*когда всё остальное удаляется)
Остаться здесь, словно Благая весть...

Уходит Эвридика в мир теней.

И я с ней ухожу уже не весь,
И главное останется со мной:
Какой-то я невиданно земной,
Как перегной небес (как мелкий бес),

Что славно перепахан и засеян...

Ведь я тебе навеян как родник:
Ты пьешь меня, и я в тебя проник.










p. s. вот бы поговорить с человеком, который забыл все слова.

Сэлминджер









В чём смысл дождя,
Что мимо проходя тебя-тебя-тебя
(что мимо проходя меня-меня-меня),
Проходит между, словно бы надежда...

Вот дождь идет, его открыты вежды,

Рассыпавшись на множество надежд!
Ими промокли множества одежд,
И ни одна не обернулась белой...
А только обернется вокруг тела

И облегающе к нему прилипнет!

И даже проникается участием.
И я был брошен на ступени слез,
Ведь на щеке я нес твою пощечину...
Но щеку дождь очистил как младенца,

Вопящего перед святым причастием.

В чем смысл дождя?
А в том, что просто мимо проходя,
Он не приносит никакой корысти,
А просто приникает к сердцу.























Пилигримушка-погремушка,
Для младенчика-еще-птенчика!
И бубенчики джоны донны
Удивительны и влюбленны:

Колокольные джоны донны.

Пилигримушка-погремушка!
И плывут над землей перезвоны,
Бесподобные джоны донны,
Полагая, что богоподобны...

Чтобы ими потешился бес!

Он младенчик-еще-ангелочек,
Как одна из весенних почек,
Прорастающих в никуда...
А потом происходит беда:

Начинается он звенеть!

Если я человек Воды,
Утро бросило лед и медь
Сквозь осенний проём в окна...
Я смотрю сквозь разные стекла,

Увеличив или уменьшив.

Прорастает осенняя почка,
И звенят из нее листочки,
Распотешив или утешив,
Распознавши и потерявши...

Я воскресший и тотчас павший.

















Готическому уподобясь витражу
Или прекрасному в ночи движению двух тел,
Я счастье обрести хотел,
Но знал лишь осязание и слух...

И вот теперь я зрению служу

Своими осязанием и слухом.
Что слышит ухо, если зуб неймет,
То и меня возвысит до высот,
Словно сознание к своему прозрению!

И вот теперь я малое горение,

Как фитилек свечи в своей ночи,
Теперь я осязаю зрением
И слышу я прозрением... Молчи
И не кричи в моём необозримом.

И ты проходишь мимо. Я молчу.

А между тем я всей душой кричу,
Что мир вокругт неслыханно большой.





















P. S. Живот твой - круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино.

Соломон




Запутаться в её ногах,
Как в травах и дорогах, берегах.

Как две реки, когда идут в одну,
Своею кровью наполняя дно.

И всё, что я зову своей любовью,
Здесь навсегда сливается в одно.

Запутаться в её ногах,
Как слово, что в своих слогах

Вдруг обретает душу слова...
И снова я бреду в её ногах,

Как заблудившийся в своих основах.
Я человек Воды в её руках

И собираюсь полной горстью
Уже в её глазах желанным гостем.





























И я запутался в её ногах,
Хоть прежде я не путался в одеждах!
Вот дождь идет, его открыты вежды:
Он видит всё в небесных берегах

И он не бродит по твоим дорогам.
Поскольку я запутался в ногах
(поскольку я запутался в итогах,
Поскольку я запутался в слогах),

Произнося тебе моё люблю

И ей моё люблю преподнося...
Как баба на сносях себя несет,
Но ей не кажется её живот
(как мне вообразить небесный свод,

Который на плечах не удержу...

Того гляди, я небеса рожу!)
И дождь идет, его открыты вежды,
Чтобы рождения не пропустить.
Ведь таково моё воображение:

Мне разрешается её любить!

Мне разрешается тебя любить,
Как будто в левитановских стогах...
Или забыть обоих - по слогам,
Поскольку я запутался в ногах.



















Ибо я разучился читать.
Зато я научился летать

По-над книгами и по-над слогами,
Как над дальними берегами.

Ибо я разучился мечтать:
Этот сказочный бисер метать

Пред собою как перед свиньей
(с непокрытою головой выбирающейся из грязи

Прямо в князи всяких оказий).
Я живу посреди безобразий,

Зато я разучился читать,
Разбирать этот мир по слогам.

Я влюбляюсь в него целиком
(а не попусту или тайком,

Как хозяин и как слуга):
Я не вижу в мире врага!

Да и друга тоже не вижу,
Ибо он мне намного ближе.

Ибо с миром смог примириться.
Это значит: дважды родиться, а не в каждый отдельный слог.










p. s. и если какой человек ест и пьет, и видит доброе во всяком труде своём, то это - дар Божий.

Екклесиаст








Человек на своём месте
Обернулся глиняным тестом.
Человек на месте твоём
Как наполненный водоём,

Если он человек Воды.

Человек на месте своём,
Если он человек беды,
То и места себе не находит
И везде, как закваска, бродит

По ступеням с места на место.

Это всё волшебная сказка.
Это всё о волшебной вести,
Что и мы меняем природу,
Словно небо свою погоду.

Вот и я на своём месте,

Всё ещё никогда не был.
Вот и ты на месте моём
(когда мы с тобою вдвоём),
Когда мы с тобою встаем,

Словно солнышко небосвода:

Мы меняем свою природу,
Словно небо свою погоду.




















Душа моя покинула тела.
Она себя как вектор повела.,
Направив направление меня.
Как всадник утомленного коня,

Душа моя покинула меня,
Оставив не меня бездушным...
И были те мгновения безвоздушными,
Поскольку они стали мановением.

И я оставил каждое мгновение,
Поскольку перестал быть многоточием.
И я остался только направление,
Не перестав быть видимым воочию,

Как этот вросший в землю монолит.
Теперь душа со мною говорит
На языке метафор и ума
(как женственность великую листая).

И ты тогда пришла ко мне сама,
Словно душа пронзительно нагая!
Казалось бы, сама ночная мгла
На плоский твой живот легла...

Но ты себя как вечность повела,

Когда душа могла оставить тело:
Узнать предел или не знать предела.















P. S. Идея - вечный образец того, что производит природа.

Платон (через Сенеку)





А кто повелел быть в безвестности
Этой пронзительной местности?
Или ты место под солнцем,
Как слюдяное оконце,

Или ты печь дровяная
Для согревания рая,
Как сотворенный кумир...
Выйдя в озябший мир,

Выдохни теплую душу!
Так мы выходим наружу
И не приходим обратно.
Это невероятно,

Если согреем друг друга:
Я по небесному кругу...
Ты беззаконной кометой...
Как добавление к свету

И добавление к теплу.

Выдохнув по утру душу, согретую телом,
Живы на свете белом!
Или ты место под солнцем,
Зябнущее в безвестности

На тысячу душ окрестности.




















Женственность великую листая
И не находя себе привета:
Или к свету добавляя Света,
Или воду бесконечной Леты

Разбавляя мертвою водой.

Женственность великую листая:
Проходя от Волги до Китая,
Прорастая сорной лебедой...
Но в муку' её не добавляя,

А себе придумывая му'ку

Всё погорше, всё поизощрённей:
Всё влюблённей и всё протяжённей
Полнить горизонты кораблями,
Выпивая истину морями...

Женственность великую листая!

Что такое происходит с нами,
Если я приюта не найду
И не загляну в твою минуту,
Чтоб с тобою вечность разделить?

Чтобы проводить с тобой беспечность...

Чтобы никогда не полюбить
Или никогда не разлюбить.


















Любимая такая потому,
Что я другую просто не приму
И не пойму, поскольку выбрал сам.
Гуляя по бездушным небесам,

Когда альтернатива невозможна.

Когда б я был настолько осторожен,
Как тело, что себе находит душу
И помещает больше позитива...
А бездну и космическую стужу

Лишь называет издали красивыми!

И сразу испугается вблизи.
И сразу испугается вдали.
Душа, что выбирается наружу
И отвергает прелести земли,

Сегодня телу даже не нужна.

Любимая такая потому,
Что только мне неслыханно важна,
И телу без неё быть бездыханным
(как воздуху не быть благоуханным)...

Любимая такая потому,

Что сняты потолки моей души!
Что таковы воздушные потоки
(итоги подводя вослед итогам),
Проникнувшие в даль и в ширь.







p. s. -  не мешай мне писать о тебе стихи!
-  помешай мне писать о себе стихи!
в промежутке - вся любовная гамма поэта.

Цветаева