ты, голубая жилка Афродиты

дам ещё подборку, то ли предпоследнюю, то ли более раннюю. так и надо.

сизифова тоска
ты, голубая жилка Афродиты, что бьется у виска


P. S. Песня крушит города. (Этим она горда.) Ранит навеки сердца. (Это ее беда.) И бередит гроба. (Это ее мольба.)

Лорка





Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
Как голос, прозвучавший в тишине
И рассказавший правду обо мне
(и сразу же с неправдой уровнявший,

Которая превыше всяких правд).

Как будто человек, лежавший
И сразу вставший собственной душой,
Глядит на прожитый им век
Уже не как на сборище преград,

А как большой на малого ребенка.

Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
Как голос, прозвучавший в тишине
И издали, и очень звонко...
И сразу же с неправдой уровнявший

Все нами сокрушенные преграды!

Люблю любовь. Какую? Сон во сне.
С которым я проснулся, и во мне
Как грозди винограда на свету,
Омытые слезами гроз...

И вот по ягоде я обрываю гроздь!

Ты сладостью исполнена все более и более,
И очень далеко простое чувство боли.












Где-то летят Леониды,
И каждый летит отдельно,
Ставший метеоритом
Множество лет назад.

Где-то летят Леониды,

И каждый летит бесцельно,
Словно упавший взгляд.
Словно взгляд возжелавший
И оттого запылавший...

Ибо не стал пропавший!

Ему не вернуться в космос.
Даже по лестнице кос девичьих не подняться.
Где-то летят Леониды,
А он отныне убитый.

Ему отныне назваться

И здесь навсегда остаться
Павшим царем Леонидом
Где-то при Фермопилах...
Где-то во взглядах милых,

В которых и я сгораю!

И нас разделяют века,
Пока я тебя не узнаю.




















Маленькой женщине,
Владевшей большими тайнами.
Маленькой грешнице,
Вышедшей из случайного

Смешения песка и воды,
Что наполняла следы
Легкой ее походки...
Словно глотки водки трезвящей и ледяной!

Что наполняла зной
Ибо пришла за мной
И предложила радость,
Словно великую святость.

Но как-то очень по женски
И мне не противореча
Она забрала мою вечность,
Она забрала мою взрослость,

Ее заменив на детский
Куличик песка и воды.
И смог я тогда по птичьи
Собой наполнять следы

Взлетающего величия.

И овладеть ее тайнами,
И уйти из случайного.











p. s. зов без ответа. бродячий узник собственного тела. таким был облик ветра.

Лорка








Когда я видел свою ложь
(когда я видел свою жизнь),
Когда я видел твою ложь
(когда я видел твою жизнь),

Я говорил себе: Не трожь!
Ты говорила мне: Не трожь
Блистательные миражи, поскольку лучше не найдешь!
Но ты другое мне скажи:

После того, как ты уйдешь,
И мне придется даром брать
Все то, что красотой зовется
В невиданную благодать

(как будто за руку берется
И увлекает непременно).
Теперь наступят перемены,
И что-то прежнее найдется:

Что было даже без тебя...
Что было даже без меня...
Как облака из серебра,
Что возле света и добра!

Что подле ночи или дня...
Потом мы начали лукавить
И добавлять огню огня!
Но ни добавить, ни убавить.





















Избавиться от боли через боль,
Любовью от любви, от смерти смертью!
Что проще может быть на этой тверди?
Поскольку избавляется любой,

Покуда не останется нисколько.

Избавиться от боли через боль,
Любовью от любви, железом от железа!
Ведь за деревьями не видно леса...
И словно бы за листиком листок,

Приподнимаясь с пятки на носок,

Немного заглянуть за край
(туда, куда уносит нас дорога
Всеисцеления подобного подобным):
От гения я избавляюсь гением!

От поколения новым поколением...

От злобного я избавляюсь злобным
И от утробного - своим утробным...
И вот стою у бездны на краю,
Произнося себе мое люблю.

Поскольку не осталось ничего

От моего и дальше избавляться,
И мне осталось заново влюбляться.



















Притча из одной фразы,
В которой было величие:
Словно бы ветер в небе,
Который далек и светел!

И столько же беспощаден,
Если он станет жаден
И пронесется ближе
К морю, где волны тише,

Нежели твой парус.
Волны тебя нежили...
И неужели однажды
Ты задохнулся от жажды?

Притча из одной фразы...
Ужели же в ней причина
Того, что твои величины
Стали пустыми личинами?

Или все дело в начале,
Поскольку неверно начал?
Пока тебя не задела,
Как по щеке рука,

Мной повторенная фраза,
Которую принял сразу:
Что сколько бы ни заблуждаться,
Всегда придет возвращаться.

Что каким бы ни было долгим

Собственное заблуждение,
Ближе лишь возвращение.











P. S.  Юноша соскочил с коня и обнял королевну. А она поцеловала его и сказала: «Вот теперь ты освободил меня от злых чар, и завтра мы отпразднуем нашу свадьбу!»

братья Гимм



Во все времена верны!
Как те семена белены, которыми я объелся,

Когда на тебя засмотрелся
В те времена интересные, когда страна распадалась

И вызывала лишь жалость на собственную подмогу...
И вдруг какая-то малость во все времена верна!

И нет ей ни дня, ни срока,
И нет ей ни ночи, ни срока,

Хоть ей еще мало лет...
Хоть ей бесконечно лет,

Которые так жестоки, которые непроглядны!
Но я засмотрелся так жадно,

Как белены объелся.
Не зная такой цены, которую я бы не отдал

За карее это небо!
Которое я скорее принял бы за любовь,

Когда бы не мог любой так же легко назвать,
То, что нельзя отдать,

Когда уже отдано все!
Карее это небо, цепляющееся плющом

По склону отвесной бездны,
В которой мне стало тесно.

(скорее, мне очень больно,
Или - я очень ничтожен, или - я очень больше.)

Карее это небо,
Карие эти очи.










Стать зеркалом и отражения ждать -
Единственная, в общем, благодать,
Доступная и мне в твоей любви!
В которую забьемся совокупно,

Дабы никто не выглянул наружу

И не обжегся о земную стужу
(и не поднялся на петровской дыбе
Тем жирным дымом из костра в Руане,
Когда спалилим Жанну Домреми)...

Стать зеркалом и отражения ждать.

Пойми меня, и я тебя пойму.
Лови меня, и я тебя поймаю.
И больше ни к чему сражения...
Вот я снимаю пятую печать,

И сразу отражения воскреснут!

Пусть дальше отражения живут,
А нам с тобою в отражениях тесно.
Мы им оставим призрачный уют:
Мы им оставим нас, которым неизвестно,

Что нас другие странствия зовут.

Мы станем странники в остранном мире.
Мы остранимся - словно бы страницы
Самих себя... Весь мир в зенице ока!
И вот тогда мне станет одиноко,

И ты позволишь мне в тебя влюбиться -

В саму тебя, без отражений мира
И прочих головы кружений.














И в горе, и в радости,
На просторе и в тесноте
Нам нужны совершенно разные люди...
То есть люди всегда не те.

И как сердцу в груди и в разуме,
Которому тесно в ребрах...
Которому не интересно
Выйти в свое неизвестное -

А попросту неизбежно!
Сначала быть в берегах,
А после выйти в безбрежное...
Ты держишь сердце в руках,

Протягивая мне руки
Из невероятной разлуки.
А то, что мы все еще люди,
И каждый в своей груди -

Так все у нас впереди.

И в горе, и в радости,
На просторе и в тесноте
Нам нужны совершенные люди
В полной своей красоте.












p. s. никакое расширение границ не ведет нас к тому, от чего мы ушли. сделав все, мы будем владеть многим, - а владели мы вселенной.

Луций Анней Сенека









На бездорожьях нет людей,
И там возможно встретить Бога:
Который вышел из грудей,
Который собран на подмогу

И объявился в бездорожье!
Как будто в засуху безбожья
Пролился множеством дождей...
И стало бесконечно тихо.

Как будто разбудили лихо,
Но не затем, чтобы ушло,
А показавши хорошо,
Каким возможно бездорожье...

Каким возможно безострожье...
Каким возможно Беловодье!
Ведь удивительно важны,
Когда глядишь со стороны,

Малейшие детали света.

На бездорожьях нет людей
И взглядов нет (от величайших
До низменных), но здесь тончайший
Возможен мир, который рядом -

Как облетевший листопадом,
И о котором все узнали.

















Я не люблю сердец, которые скулят.
Ведь я уже гонец у ваших врат,
Принесший вам лукошко тех сердец
(новорожденных или сбереженных)...

Напомнивших мне несколько щенят,

Что слепо тычутся в свое лукошко
И кажутся такими понарошку,
Что требуют заботы и покоя...
Любовь здесь облекается в простое.

Я не люблю сердец, которые скулят.

Ведь я богат - без этой простоты
У ваших врат и у моей мечты,
Которая вот-вот осуществится...
А здесь у сердца розовый живот!

Здесь сердце может молока напиться

И норовит от блюдца отпихнуть
Кого-нибудь, кого еще не видит,
Поскольку не прорезались глаза...
Ведь я уже проделал этот путь

И протяну вам полное лукошко

Сердец, что полюбили понарошку,
Поскольку только-только родились...
Итак, передо мной простая жизнь,
Что состоит из маленьких сердец.

Такой вот я гонец, что их собрал,

С рук на руки еще не передал
(с рук на руки еще не полюбил),
Но я пришел, и мне довольно сил,
Чтобы на их собрание взглянуть,

А после вам на встречу протянуть.










Вообще на земле не остаться,
Стать собранием чужих о себе представлений.
Самому безвоздушно, как гений,
На себя с высоты оглянуться

И позволить представить себя.

И какое-то сердце возглавить,
Устремить и упрямо направить
По краям разыгравшейся драмы
К тополям, отраженным в воде.

Вообще на земле не остаться,

А представить себя прокаженным,
Что бредет по какой-то нужде
И ступает по краю воды...
И с него осыпаются боли

И спокойно в воде отражаются!

А потом, в отраженном просторе,
Безвозвратно увидеть не вдруг
Как с души осыпается дух,
Словно пух тополей отраженных..

И дыханием твоим устремляется

Прилепиться к губам обнаженным...
И тогда твое слово случится,
Чтоб подняться с тобой на крыле,
Но остаться со мной на земле.














P. S. Наше время чревато трагедией.

Лорка





Для изучившего буквицы все на поверхности.
Для приподнявшего буквицы выше поверхности,
Поверхность уже очевидна...
И то, как поверхности стыдно,

Когда поверхностно лгут,

Напоминает пруд,
По которому рябь стыда.
Вот передо мной вода,
А по ней бежит водомерка,

Досягая края пруда...

Который был горизонтален,
А после стал вертикален!
И как по сосне белка,
По нему бежит водомерка,

Дабы продолжить следы, оставленные на воде...

Потом коснется звезды
То, что добыто в труде и перешагнуло твердь!
И происходит смерть, дабы жить не по лжи
И надзирать за ложью...

Такое вот бездорожье,

Где предстоит летать
И невозможно лгать.

















Чтобы всякому жить в свое время,
Меня посадили как семя
В собственную преисподнюю
(в собственное исподнее):

Дабы одежды белые
Были поверх тела!
Тело же произрастало (медленно и по слогам)
Туда, где воздуха мало (и к собственным берегам),

Выглядывая из почвы
И тотчас прячась назад...
Да, это будет ад!
Но с тобою мне будет легче.

Ведь всякому жить в свое время
И род свой узнать, и племя.
Вчерашнему жить во вчерашнем,
Но не казаться зряшным,

А завтрашнее узнать:
Загадывая на пядь, а потом в эту пядь заглядывая
И узнавая свое
(и свое себе забирая

И не забирая чужое)!
Ведь нас с тобой будет двое.
Вот такое оно, жнивье...
Вот такое оно, житье...

Чтобы всякому жить в свое время,

Меня посадили как семя
И время нам подарили.





p. s. и наш портняжка преспокойно обвенчался с принцессой. и жил он с ней, поживал с тех порт так весело, как полевой жаворонок. а кто не верит, пусть заплатит талер!

братья Гримм







Здесь дороге вздумалось раздвоиться
И с тишиной смириться,
Над тишиной пройдя
Капельками дождя.

И точно так, когда капля
В пыли побежит, облекаясь
В бархатную свою кожу -
Вот и я облекусь тоже в собственную тишину...

Причем тишину не одну
(ожидая ее повтора)!
Когда тишина в разговоре,
То и я иду мимо речей,

Облекаясь в ее берега...
А когда тишина как река,
То и я как малый ручей
(то и я совершенно ничей),

Когда-то в нее впавший
И долго не затихавший.
Покуда не раздвоился
И тишиной не продлился как ее малое чудо...

И с тобою не поделился, касаясь твоей кожи:

Ведь и ты облекалась тоже в собственную тишину,
Причем тишину не одну.





















Все вещи стоят одна другой,
Как вода, застоявшаяся у плотины.
А я человек на льдине,
Перед которой вид

Каждой отдельной вещи, запертой в карантине
Каждой отдельной дороги...
И только лёд понемногу
Становится талой водой

(то есть водой вещей,
То есть водой другой).,
Которой сначала мало...
Но в каждой отдельной дороге

Копится понемногу, пока не упрется в плотину
Размера своей льдины
И силы своей веры
(и своей петли в Англетере)...

Все вещи стоят одна другой.
Вот я стою нагой
На своей истонченной льдине -
Словно бы заключенный, запертый в карантине,

Который подходит к концу!
И мне совершенно к лицу,
Что истают мои вещи,
Делая меня вещим.






















Орлице-мерие и лице-зрение,
Как полушарие, когда Италия
Была империя, и легионы
Ее раздвинули на все четыре стороны.

И стало совершенно не к лицу
Быть подлецом и тихо пребывать
Под собственным лицом... А птичья рать,
Что выбрала орла своим венцом

(своей венчающей себя вершиной)
И прозвучала песней соловьиной...
И оглянулась зрением орлиным...
И стала видеть много дальше лиц!

Но вот среди орлов или орлиц
Опять пробилось наше лице-мерие
И обратилось нашим лице-зрением:
Мы стали видеть собственным лицом!

И перестали видеть над лицом...
И перестали видеть под лицом...
Как хорошо, что зелен виноград
И ходит вверх ногами антипод!

И я умею лица различать
На то, что подличать и величать
Нисколько не зависимо от взгляда...
Как виноградина от винограда.















P. S. Тем более сержусь я на расточителей, тратящих на ненужные вещи большую часть времени, которого, как прилежно его не береги, и на необходимое-то не хватает.

Луций Анней Сенека





Если бы двое жили
На разных горных вершинах
В воздухе разреженном
И задыхались в долине,

То как бы они сошлись?

Если бы двое жили...
Но что же такое жизнь,
Которой быть сбереженной
Только по одному?

А вместе ей быть сраженной...

И я постепенно пойму,
Что в жизни первостепенна
Возможность им видеть друг друга!
Раз досягает око

Хоть за Полярным кругом,

Хоть на экваторе липком,
Хоть в непроглядную тьму...
Ведь эти вершины видны
Настолько со стороны,

Что за любые преграды

Возможно проникнуть взглядом,
Если ты на вершине рядом.
Потому, одившись в долине,
Мы видим свои вершины.















Когда от бедного подается богатому,
То и дьявол смеется.

Когда только ума палата,
А в кошеле нисколько,

То какой же смех раздается
В качестве угощения!

Если я родился в богачестве рассмеяльного насыщения,
То достиг всего окаянного

И достиг я всего желанного...
И в этот волшебный миг,

В котором вся жизнь заключилась,
Во мне народилась мысль

Выйти из этой жизни!
То есть достигнуть смерти

И рассмеяться в ней...
И с нею не расставаться,

Но переполнить смехом,
Как переполняют светом.

А потом разнесется на свете,
Что и я подаю нищей смерти.




















И опять потребуется доказать,
Что и там, где такая гладь,
Любовь все-таки существует!
Что разденет она и разует,

На ветру оставив нагим.

И опять потребуется доказать,
Что и там, где лишь мор и глад,
Любовь все-таки существует...
Ветер носит и ветер дует

И делает мир другим.

И опять потребуется доказать,
Что и там, где каждая пядь
Переполнена от любви
(как набитый плотно живот),

Любовь все-таки существует...

Что она уже не такая,
Которой успел объесться
(от которой тебя раздует),
А просто очень другая!

И опять потребуется доказать

То, что и продолжаю жить
И нисколько не умираю.









p. s. шла она, шла и пришла на самый край света. там увидела она солнце и захотела подойти к нему. Но солнце было такое горячее, что можно было обжечься.

братья Гримм








Покой... Такой покой пришел.
Коль гость, хоть опоздал, прошу за стол.
Ведь я тебя так долго ожидал,
Как будто бы течения Волги,

Которая так долго собирается
Из каждого дождя и родника...
Но вот его касается рука,
И словно бы течение продолжается

И огибает эти облака.
И облака послушливо внимают
Речному изречению, течению
(как будто бы любовному влечению).

И больше мне не надо ничего,
Помимо твоего и моего
Такого же по капле собирания
(такого же себя одушевления) -

Такого же прикосновения гения!

Когда вокруг такой живой покой
Великой разливается рекой.
























Ощутить изменение ветра
До того, как ветер изменится.
И поверить в слияние душ,
А не только в сплетение тел.

Ощутить изменение света
Не тогда, когда солнце нахмурится,
А тогда, когда лишь захотел
Отвернуться от горизонта.

Но коснуться полета чайки.
Прозвучаться ее криком,
Промолчаться ее крылом...
Вот и мне за все это взяться,

Как за ручку кофейной чашки,
Не дано никаким трудом!
Ведь все это дается даром
И зовется сердечным жаром.

Потому я тебя позову
За собою не в синеву,
А в само изменение ветра
И в само изменение света -

До того, как изменится свет.

И не важно, на миг или год...
Потому что времени нет.





















Ум за разум зашел и вернулся,
Но вернулся уже не к себе.
И как в доме чужом огляделся,
И как голый король оделся

В этот очень чужой ум!

Хорошо ему было там,
Где не знал он чужих дум
И не жил он чужой жизнью,
Прикрываясь чужой мыслью.

Где чужих не любил жен

И чужих детей не зачал
(где начала свои не раскачивал,
Говоря, что возможно иначе,
Видеть все с очень разных сторон)...

И тогда я его понял.

И тогда я ему подарил
Свою детскую пони, лошадку.
Чтоб узнал он, насколько сладко
Начинаться с самого детства

И себя в нем определить.

А потом оставаться жить,
Потому что я так хочу -
Этим самым великим «хочу»,
Для которого нет оснований...

Кроме первых моих узнаваний.












P. S. И лучшей в мире дорогой, которой бы вечно длиться, меня несла этой ночью атласная кобылица...

Лорка




Здесь человек бросает якоря.
Здесь начинается его земля,
Которой он себя утяжеляет
(которой он потом не изменяет).

Пусть даже унесут его течения

Или ветров небесные влечения
На неизведанную глубину,
Он все равно везде достигнет дна
Горизонтали этих горизонтов

(которые вверху или внизу)...

Которые откроются едва ли
В пространствиях жестокой вертикали
И прочих откровениях полета
(которые напомнят мне слезу,

Которая течет по горизонту).

Ты плачешь потому, что не достиг.
Ты плачешь по тому, что ты постиг
(ты плачешь, потому что все иначе).
Ты плачешь, потому что ты не плачешь,

А просто ты прозрачен на свету.

И ты, как я, бросаешь якоря:
Здесь начинается твоя земля.

















Стыдно. Стадно. Но как отрадно,
Когда дело идет на лад.
Словно флейта у райских врат:
Ни вперед ей пойти, ни назад,

А всегда звучать посреди.

Стыдно. Больно. Но как любовно.
Ведь заслушались поголовно
Мое будущее впереди,
Мое прошлое позади:

Все плохое и все хорошее.

Все животное в человеке...
Все свободное в человеке...
Это как в реке полноводной,
Где плывет скорлупа ореха,

Золотое неся ядро!

Вот и мне утонуть нельзя,
По огромной воде скользя.
Стыдно. Стадно. Но как отрадно.
Стыдно. Больно. Но как любовно.

Ведь заслушались поголовно

Мое будущее впереди,
Мое прошлое позади.




















Не бойся лучшего в себе:
От родинки, что на губе
И до огромной нашей родины
(такой невиданно подробной)

Не бойся лучшего в себе.

Ты как огромная прелюдия
Что на невиданном безлюдии...
Ты как предчувствие идей
В большом присутствии людей!

Ты настоящее в искусстве,

Когда вокруг ненастоящее.
Ты, как мое непреходящее,
Во мне приюта не находишь,
Но не уходишь от меня,

А за руку меня уводишь.

Не бойся лучшего в себе.
Ведь больно лучшему в себе.
Ведь лучшему в себе - огромно,
Как родинке, что на губе,

Когда вокруг такая тишь...

Но ты вот-вот за мной придешь,
Когда ты мной заговоришь.








p. s. и что в другой, лучшей, правильнее сложившейся жизни она не могла бы желать ничего лучшего, кроме как быть с ним и любить его.

Маша Регина










Со мной происходит все то, что помимо меня:
Помимо сегодня, помимо вчерашнего дня!
Помимо полива живою и мертвой водой,
Помимо обрыва, который порос лебедой

И прочим бурьяном, и прочими поздно и рано,
И прочего мимо - как будто бы мимика звезд,
Взглянувших из бездны, которая мне неизвестна...
Но подле которой мне тесно

Быть в маленьких чувствах моих
(быть в маленьких звездах моих,
Быть в маленьких безднах моих),
Все это своим называя искусством.

Со мной происходит все то, что помимо меня.

Все то, что мое выражает лицо,
Все то, что лицо мое изображает -
Такая же мимика этого дня!
А то, что со мной происходит помимо меня,

Порою напомнит течение реки,
Которое есть продолжение руки,
Когда я в нее загляделся
И словно бы отдал свое отражение...

И дальше оно поплыло по течению.

Быть старше того, кто останется на берегу,
Я прежде не мог, но отныне могу.

















Когда человек продолжается
В каждой своей встрече
И дальше идет речью,
Словно держась за плечи,

Тогда человек рождается
В каждом своем разговоре.
Тогда человек  взрослеет
В каждом его повторе.

Тогда человек болеет...
Тогда человек умирает...
Но каждый раз воскресает!
И все это в собственной речи,

Ведь стала отдельна речь.
Ведь стала речь запредельна...
И я избегаю встреч,
Которые безраздельно могут меня убить

(в которых нельзя повторить собственное воскресение).

Ты рождаешь во мне сомнение,
Правильно ли я жил
В переплетениях жил, пока я тебя не встретил
Так, как встречает ветер горные облака?

Так продолжает река в нее погруженную руку...

Как после веков разлуки
Встречаются на века.





















Итак, я подвожу итоги.
Но нет нужды перечислять пороги,
Которые переступил...
А так же Волжские пороги,

В которых я воды испил,

Когда мне прорубали днище
С той или с этой стороны!
У топора есть совесть топорища
И нет причины просто для войны

Всех против всех: водить из жизни в смерть,
Из смерти в жизнь - туда или обратно...
На солнце я не замечаю пятна,
Что означает: эти пятна есть.

Итак, я подвожу итоги,

В которых я, конечно же, не весь,
А словно бы пятак разменный,
Себе приобретая часть вселенной...
И все же не могу забыть:

Вселенная моя - меня вселить.

Поскольку без меня вселенной нет,
Я вижу свет, и существует свет.
















P. S. Я изобразил море и землю, обоих сидящими, и они перемежались ногами, как иные морские заливы заходят внутрь земли, а земля внутрь сказанного моря.

Бенвенуто Челлини





Небесные красавицы явились к мудрецу
И отвлекли его от мудрых мыслей.
Поскольку лишь красавицы к лицу
Тому, кто отрицает числа,

Их дерзко облекая в плоть души,
А после к этой плоти прилагая
Живую душу... Из такой глуши
Она является к нему нагая!

И наполняется ей плоть пустая,
Стекая в неоформленный сосуд
(так называемую плоть души)
И в губы, что вот-вот произнесут:

Душа души, иди и не греши!

И вот она пойдет, преображая
Любой подземный ход и даже русла вод...
Я не скажу, что я об этом знаю,
Поскольку знание меня ведет

От мироздания до лицезрения,
Которому красавицы к лицу...
И вот они явились мудрецу
И отвлекли от множества сомнений!

И перестал он мнить о красоте,

Как ныть перестают о красоте,
Но позволяют ей себя пленить.












колыбельная

Мост идет над водой,
Погружая опоры,
Как огромные шпоры.

Мозг парит над бедой,
Открывая просторы.
Словно ложь в разговоре.

И мозги, и мосты
Достигают звезды
Только так, как шагают.

А звезда с высоты небеса полагает
Все такой же водой,
Все такой же бедой.

А мозги с высоты,
Как мосты с высоты,
Точно так же узки и опасны!

Или так же прекрасны,
Как нагие кусты, облетевшее небо,
Получившее хлеба вместо камня в ладонь.

Мост идет над водой,
А вода как стреноженный конь,
И звезда как гармонь

Где-то там, на околице...
Вот и ты, захотевшая солнца,
Вот и я, тебя солнцем согревший

Получили всего лишь оконце...
А потом я понес околесицу,
Называя себя ясным месяцем.

Спи-усни, и пускай твои сны
Будут так же стройны,
Как улыбка луны.












Вот и вышло, что бесов нет.
Есть лишь разные интересы
Тех, кто светом считает тьму,
Или тех, кто считает свет,

За деревьями ищет леса.

Вот и вышло, что весь я здесь,
Ибо здесь весь мой интерес.
Ибо нет интереса там,
Где лежат пустые места,

Оглушительные и простые.

Все такие, как белая ночь,
Вдоль которой летают бесы
Вверх и прочь, в глубину и даль...
И луна как блеклый фонарь

Над просторами Санкт-Ленинграда!

Вот и вышло, что бесов нет.
Разве что интересы - рядом,
Стоит лишь дотянуться взглядом
И увидеть белый рассвет.!

Что сменяет рассвет черный

И сменяет рассвет вздорный,
На рассвет наступая простой -
По ступеням идя к рассвету!
И при этом не пить из Леты

Посреди бесконечного лета.
















По Санкт-Ленинграду
Шел голый король листопада,
Как горний корабль, что спустился по горной реке...
Казалось, по горлу в глотке,

Как горсть ледяной водки!

Как гость в преисподней глотке,
Что загляделся в бездну,
Но не застрял как кость...
А как виноградная гроздь,

Когда обирают по ягоде

Осеннего листопада
И каждого его взгляда!
А после в землю бросают...
Но ягоды не угасают,

Словно упавшие звезды,

А возвращаются к грозди, заново возродившись!
Заново заглядевшись
И словно во взгляды одевшись...
И сказочно омолодившись от каждого заглядения...

Словно от дня рождения до нового именования:

Ведь это по Сакт-Ленинграду
Шел голый король листопада.








p. s. не спасет ни песен небесный дар, ни надменнейший вырез губ. тем ты и люб, что небесен.

Цветаева








Море и берег
Переплелись ногами,
Переплелись руками
И голосами спелись.

Море и берег
Мне показались сами:
Переплелись небесами!
Дабы я их сберег

И больше не разглашал
Сложением своих строк
(когда они так сойдутся
И в небе переплетутся, звенящие как металл).

Ведь море и берег вышли
На новые берега,
И стали они как река
(впадая в мои века, впадая в мои смыслы).

Ведь море и берег дышат,
Дыхание переплетая
И переплетая души...
И я над ними летаю, словно душа души!

А что с нами будет дальше,
Нынешний я не знаю,
И ты мне о том скажи:
Что выйдет у нас потом?

Сойдутся ли берег с морем
В будущем разговоре...
Что продлится звеняще
В будущее настоящее.














Как много слов,
И очень мало снов.
Как будто вырвали мне из-под ног основу:
Я стал безоснователен как слово.

Я обращался к нынешнему мне
Из будущего я, и в тишине
Во мне скопились многие слова
И осветились, словно свет в окне.

И говорил я нынешнему: нет!
И говорил я нынешнему: да! -
Из своего всегда и никогда...
Как будто бы окошко отворил,

И осветилась улица немножко,
Вдоль по которой предстоит пройти:
Мне стало совершенно по пути.
Но вот ее перебежала кошка!

Слова, который пройти успел,
Остались совершенно позади.
А те, которые еще не разглядел,
Вдруг обо мне забыли в разговоре,

Оставив совершенно без основ.
Как будто сдернули с пути покров,
И под ногами стала пустота...
Верста дорожная, простая красота,

Которая вдруг перестала сниться!
И понял я, мне предстоит решать,
Как это было: в будущем родиться?
И оглянуться, и себя позвать.

И как же было просто: различать

Добро и зло, когда они известны...
Теперь же под ногами только звезды.








P. S.”Откуда прикажете начинать, ваше величество?» - спросил он. “Начни с самого начала, - веско сказал Король. - продолжай до самого конца. В конце остановишься.»

приключения Алисы в стране чудес






Здесь два изгиба, берег и гора.
Здесь женщина легла в мою ладонь
Изгибами бедра, прибоем неба.

Здесь два изгиба. Потому их двое,
Чтобы совпали обе стороны
В моем несовпадении с тобою.

Ведь так мы существуем в этом мире
Двумя изгибами небесной лиры:
Поодиночке в этом мире тесно!

А так мы гармоничны и логичны,
Первичны и приличны, и известны,
Как избавление от той болезни,

С которой твоя жизнь несовместима...
С которой моя жизнь несовместима...
Когда любая жизнь проходит мимо.

А так передо мной нагие звезды
И два изгиба: берег и гора...
И женщина легла в мою ладонь.

Как будто все собою наполняет!
Грешить и плакать. Утро пробуждает,
Любовь спасает, и горит огонь.


















Не губы у них, а гроба,
В которых моя судьба
Не просто так успокоится...
Совсем как рублевская троица

Покоилась под окладом
Грозного Иоанна!
Не губы у них, а страны,
Которые где-то рядом...

Но тянутся посетить иудовым поцелуем!
И все же нам вместе жить,
Ревнуя и убивая,
Взыскуя всем нам рая,

Но каждому своего.
А то, что мне твоего
Счастья испить - смертельно,
А то, что тебе моего

Счастья испить - запредельно,
Так это совсем ничего...
И только чуть больше смерти!
Поскольку на этой тверди

Мы продолжаем жить.
И нам придется дружить
И становиться больше,
И дорожить этим счастьем...

Которое все счастливее, которое все горше.

















Отчетливей и смысловей
Маленький воробей
Выклевывает зерно.
И добывает смелей

Себе не просто вино,
Которое веселит...
Ему представляется кит,
Который очень давно

Подложен под плоскую землю!
А так же видится кот,
Который лапу подъемлет
И воробья прихлопнет

(дабы обресть вину:
Как только зерно лопнет
И пустит землю ко дну...
Поскольку она плоска).

Любимая, я показал,
Что такое моя тоска!
Ведь я посеял китов...
И вот уже вместо хвостов

Плещут в земле смыслы.
И вдруг я лишился мысли,
Связуя тебя со мной,
Бог знает, какой ценой!

Бог знает, какой кровью...
Бог знает, какой любовью...
Ведь нет других оснований
Для наших с тобой любований.






P. S. я знаю, что Венера - дело рук, ремесленник - я знаю ремесло: от высокоторженственных немот до полного попрания души: всю лестницу божественную - от: дыхание мое - до: не дыши.

Цветаева





Не сотвори зла.
Не произноси зла.
Не измышляй зла.
И от Волги и до Китая

Не будет Гордиева узла!

Не сотвори зла.
Не произноси зла.
Не измышляй зла.
А лучше всего мне соври,

Что я как будто летаю!

Так же, как соловьи:
Когда они заплетают гордиевы узлы
От Волги и до Китая...
И я над ними летаю!

И вижу, насколько злы,

Насколько переплетаемы...
И только ты нескончаема!
И только я нескончаем!
Хоть это порою горько.

Хоть это порою долго,

Как протяженность ока от Волги и до Китая:
Ведь я как будто летаю,
Не сотворяя зла,
Не завязав узла...

И только ты мне соври!

Так же, как соловьи,
Когда поют о любви.













Безвыходность современности,
Как безвыходность своевременности.
Ведь из времени своего
Не принесешь ничего,

Да будь ты и трижды Стихия!

Полагая себя мессией,
Все равно из одной России
Не придешь в Россию другую
(ни иудовым поцелуем,

Ни исцелением болезни).

Как много во мне лестниц,
По которым переступаю
От Волги и до Китая,
Летая то вверх, то вниз!

Безвыходность своевременности,

Как и чьих-то древних гробниц,
Не слышит во мне звенящего
И самого настоящего,
Что живет в моей запредельности.

Ведь я живу в своенравии!

И не живу по отдельности
В какой-то отдельной державе,
В каком-то отдельном праве отдельного человека,
Как запетая река...

Во мне плывут облака!

И я открываю веки,
Как открывают века.















Хорошо это или плохо:
Обернуться целой эпохой
И лишь за нее отвечать...
И не отвечать за часть!

И не отвечать за счастье.
И счастья не обещать.
Хорошо это или плохо:
Человеку с такой властью?

И легко ли его узнать,
Если он забьется в падучей:
Обернется падший архангел,
Словно сердце у Люцифера -

Заберет у волны влагу
И у криков их тишину...
Это я тебе - для примера,
И описываю войну!

И описываю отвагу:

С отвагой иное счастье
Разобьется на мелкие части,
И станут друг друга грызть...
Так зачем нам такая корысть,

Чтобы нам становиться меньше?

Если нам довелось родиться,
Чтоб от участи и от власти одинаково освободиться.














P. S. Потому мы потребуем у демонов, чтобы они указали нам клады, каковыми полна земля, и таким образом мы станем пребогаты; а что эти любовные дела суета и вздор, каковые ничего не стоят... За такими разговорами мы пришла к своим домам, и каждому из нас в эту ночь снились дьяволы.

Бенвенуто Челлини



Не тысячу раз нет,
А тысячу раз да!
Когда к нам приходит свет,
Словно бы в горло вода,

Когда истомились жаждой
(когда упрямо молились на собственную слепоту,
Что видима и за версту).
И вдруг та верста однажды

Упала с небес и разбилась
На тысячу маленьких верст...
Вот так к нам приходит дождь:
Чтоб ты в нем не заблудилась,

Увидев каждую каплю!
А как длинноногая цапля
Все зрение перешагнула,
Считая его верстой...

И мне в глаза заглянула собственной красотой,
Способной меня исцелить
И сделать меня целым:
Не делить на слово и дело,

А попросту полюбить.
Ведь меня красота не губит,
А меня красота любит...
И стал я как эти губы,

Способные дождь выпить

И побежать по коже,
И красоту увидеть.











А ты говоришь, что могла бы соврать.
А я говорю, что мог бы собрать
Правду из этой лжи
В готические витражи.

А ты говоришь: никакому лучу
Вовсе не по плечу
Делать стекло разноцветным
И танцевать балетно,

Сквозь витражи пройдя!
Но вот ты уже горишь
Капельками дождя
(на которые бьется свет,

Когда порой раздается брызгами по стеклу).
И тогда я тебе совру,
Что уже все собрал!
Я потому соврал,

Чтобы соврать скоротечно
И не врать бесконечно.
Ложь может быть картечью
Или правдивой речью,

Лгущей в каждом изгибе
Или обнять зовущей.
Или зовущей понять
Мои глаза завидущие:

Жизнь не может быть глыбой,

Чтобы влачиться вечно...
Ею надо увлечься.

















Пространство и время становились чисты.
Пространство и время становились холсты.

Такими и оставались,
Пока не явилось пламя, дабы испачкать холст,

Дабы его запятнать...
Так же, как благодать, устраивая погост

Прямо на благодать
(как посреди птичьей рати звенящую тишину).

Пространство и время становились чисты...
Пространство и время становились холсты...

Но я пошел ко дну
И нашел на дне глубину,

Коей исправил дно!
И построил на дне покои.

И сейчас мы с тобой одни:
Так же, как эти дни, так же, как эти ночи.

Что мы с тобой такое,
Знают лишь эти очи, друг другом увлечены:

Словно бы нет в них дна,
Но множество глубины.










p. s. пресытившись, судьба добрее стала, но требует взамен, чего уж нет.

Буонарроти







Одна межа и другая межа:
Словно иглы одного и того же ежа
На коже одной и той же!
И похожи на наши губы

(и похожи на наши прелюбы,
И похожи на наши нелюбы).
Здесь я пролегаю тоже,
И ты меня не постигаешь.

Ведь ты на меня не похожа,
Хоть этого не понимаешь,
Насколько мы не совместимы
Со всем исконно твоим

И со всем исконно моим.

Мы будем по твоему жить
Или будем по моему жить
(если будем жить осторожно) -
Ты думаешь там разрешить

Даже там, где решить невозможно!

А вот сможешь ли ты дышать
Там, где воздушно мне,
И буду ли я звучать
Уже в твоей тишине,

Решает не только душа,

Но и душа души...
Попробуем ей не мешать.
















Разделить бытие и быт
Означает тебя разлюбить.
Полюбить в тебе бытие,
Продевая его как нить,

Как лоскутья сшивая в платье.

И сшивая одно объятие
С тем волшебным невероятным,
Без которого жизни нет.
Без которого тьма и свет

Существуют на свете порознь!

Это мой помещает разум...
Это твой помещает разум...
А потом он нам помешает:
Мы с тобою сойдем с ума

В то, что ум уже не помещает!

И останемся там вдвоем.
Если мы в безумии живем,
А потом уйдем из безумия
В то невиданное раздумье

(разделить бытие и быт)...

Мне дано тебя разлюбить.
И тебе дано разлюбить.
Это значит, что очень давно
Мы друг друга уже разлюбляли:

Утоляли свои печали!

А теперь живем на свету
И встречаемся на лету.










P. S. Резец и молот проявляют рвение и порождают дивное творение, изъяв из глыбы вечные начала.

Буонарроти



Обещание невыполнимое...
Обнищание невосполнимое...
Словно птичие верещание
Над дрогою пилигрима,

Над его убогим величием!

И твое ко мне обращение,
И твое ко мне запрещение
Навещать твою идентичность
Нарушают земное вращение

Птолемеева плоского глобуса.

Если я могу обещать,
Значит, я могу навещать
Тебя в будущем или в прошлом
(там, где встреча будет хорошей):

То есть мы из плоскости выйдем.

А потом мы плоскость увидим:
Там встречаются наши дела!
Там встречаются наши тела!
И как плоский глобус вращаются

Вокруг наших с тобой обещаний.

Я сегодня тебе обещал
И настолько же обнищал,
Что теперь я могу летать
(где встречается птичья рать,

И ничто нас не отяготит).

Видишь, плоский глобус лежит
И на нас снизу вверх глядит.









Но в Темные века я не увижу негра.
Я сам живу в своем Средневековье:
Я человек и я зрачок меж век
(как бабочка, что поймана в сачок)...

И в Темные века я не увижу негра.

Поскольку негр такой же человек,
И он не выделяется нисколько
Из общей тьмы: сумы или тюрьмы...
Нагие мы или плохие мы -

Нас не увидят наши мы другие!

И в темные века я не увижу негра
За миг перед эпохой Возрождения:
Когда века в порыве пробуждения
Распахиваются, чтобы свет до нерва

Донес изображение его тьмы.

Нагие мы или плохие мы -
Ведь нас не видят наши мы другие!
Нас обступили Темные века:
И лишь тебя касается рука

За миг перед эпохой Возрождения...

Неизъяснимо это наслаждение:
Взаимное с тобою пробуждение.





















С Петроградской выехал трамвай
Всех прижизненных реинкарнаций.
А с Васильевского, может статься
(только ты об этом не узнай

До поры до времени свидания),
Катится совсем другой трамвай,
В коем довелось тебе родиться
(если исполняются желания)...

И теперь мы выбираем лица,
Просто перейдя в другой вагон
(в коем мне окажется по росту
И тебе окажется по росту).

С Петроградской выехал трамвай,
И с него не просто выйти вон
(только ты об этом не узнай
До поры до времени свидания).

Если все исполнятся желания,
Мы останемся без прошлых жизней:
Мы останемся без прошлых лиц,
Кои нам случалось примерять...

А теперь случилось потерять!
И кому-то ныне время жить
А кому-то время умирать
Этой смертью, коей вовсе нет.

С Петроградской выехал трамвай,
И везет он мои тьму и свет
(только ты об этом не узнай
До поры до времени свидания)...

Если исполняются желания.
















Сизифова тоска!
Ты, голубая жилка Афродиты,
Что бьется у виска.

Ты, голубая жилка Афродиты,
Прозрачна как река,
Что в глубине гранита:

Когда из глубины на свет!
Как будто бы солдат, давно убитый...
Как будто бы его седой скелет

Вдруг облекается не в тьму, а в свет.
Ты, голубая жилка Афродиты,
Рядом с тобою все преображается:

Даже моя сизифова тоска!
Даже моя любовь, что у виска,
Которая всегда на страже.

Готовая как колокол забиться...
Готовая опять влюбиться...
Готовая увидеть вновь

Твою в меня влюбленную любовь!
Мою в тебя влюбленную любовь
И мою жизнь, опять тобой спасенную.























Что такое любовь?
Иногда это память кожи
И частица покоя.
Мы с тобою очень похожи.

Мы с тобою ее произносим:
Я как осень, звенящую звонко
(словно брошены лед и медь),
А ты как под сердцем ребенка -

Не затем, чтоб ему умереть!
А затем, чтобы жить.
Так мы оба выносим
Только то, что мы произносим

И способны произносить!
Потому мы с тобой подобны
И способны уже не любить,
Но делиться покоем.

Что такое любовь,
Как не выношенное рекою,
Унесенное в океан!
И сначала произнесенное

Как волшебный обман.

А потом мы окажемся оба
Как реальное неизреченное.









p. s. плохо живут те, кто всегда начинает жить. поступать нужно так, будто мы уже довольно пожили.

Луций Анней Сенека