Запах апельсинов

 В далеком и холодном краю в давно уже не существующем царстве, жил Мальчик. И жил он в огромном городе на последней станции метрополитена. В самой гуще зарослей типовых двенадцатиэтажных домов на восьмом этаже в крохотной двухкомнатной квартирке.
 ... а вокруг была зима и чернобелый городской снег правил свадьбу дважды в день искрясь и блистая под светом и солнца и луны, усиленным яркими конусами высоких фонарей. Снежки лепились плохо, а ближайшая горка была за три дома. Вечер наступал рано, можно было погулять и скрипеть снегом и, наконец, рассмотреть канаву, где уже давно рабочие ремонтируют трубы в асбестовой сетке как длинные конфеты в полосатой обертке. И люди в одинаковой одежде скрипели снегом от души, выходя и возвращаясь затемно. Иногда можно выйти на балкон с железным поручнем и пожарной лестницей с краю. Все это оставляло много времени когда делать было нечего. Поэтому Мальчик много читал.
Каждую зиму перед новым годом городские прилавки украшали пирамидами из мандаринов. Если повезет, можно было раздобыть и бананы, и апельсины из Марокко с красными прожилками в мякоти. Город украшали плакатами с лозунгами и елочными огнями, а возле каждой станции метро стояла большая елка в онях и игрушках. Детей водили на Новогоднюю елку с представлением и дедом Морозом и давали подарки. В картонной коробке были кофеты. Любимый Мишка на севере и нелюбимая Белочка, большая желтая Аленка . Мандарины давали отдельно, по три штуки в протянутые ладони. И запах цитруса, кислый и бодрящий, сливался с Новогодним праздником.
... предпраздничная суета и переругивания в очередях, толкотня в автобусах и метро, носили радостное ожидание на крыльях буйнопомешанного на снегу и выхлопных газах городского ветра. Ёлки, спелёнутые в кокетливые змейки из бечевы, торжественно ехали на плечах в дома, в маленькие и по зимнему душные квартирки. Весь город дрожал и вибрировал на волнах ожидания и суеты. Длинные красные плакаты с надписью “С Новым Годом!” с утра пьяные мужички кривовато подвешивали на Домах Культуры, закрывая давно не мытые стены в разводах кислотных городских дождей. Рядом с мутными окошками билетных касс написанные от руки по трафарету объявления “Новогодняя Ёлка для детей” и “Новогодний бал маскарад”, добавляли цветные пятна в чернобелосерую палитру.
- Папа, в этом году мы выиграем приз за костюм? – спрашивал Мальчик.
- Да – отвечал Отец и хитро прищуривался.
- Итак места нет, убирайте за собой краски – напоминала Бабушка, а Мама просто улыбалась.
Запах апельсинов вился над городом, прореживаю зимнюю темноту невидимым золотым дождём, заставляяя улыбаться и подпрыгивать на месте всех детей в Городе в ожидании подарков от родных и Деда Мороза. Смех, снежинки и запах переплетались прозрачными струнами и дрожали на ветру предвкушения праздника, плетя мелодию радости и образуя волшебство, что накапливалось где-то в невидимом поднебесье. И самое неожиданное, но желанное, случалось на Новый Год, открываядвери невозможному, но так ожидаемому Чуду.
Всё было прекрасно и не имело значения, не могло нарушить внутреннего сладкого напряжения, полной концентрации до дрожи, учащающей сердцебиение и дыхание. Ну когда же, наконец, настанет этот день и Мальчик с папой поедут на Маскарад?
Запах мастики на деревяном полу просачивался сквозь все, сливая воедино звук, свет и движение, скрип стульев и гомон голосов в яркое полотно, прошитое быстрым топотом детских шагов. Полотно растягивалось и сужалось вместе со временем, пока не раздвинулось занавесью на сцене и рассыпалось дробью дружных хлопков ладошек и ладоней. И время понеслось опять, от аплодисментов до аплодисментов, пульсируя радостью и ожиданием, брызгая золотыми капельками на ладошки, покрытые липким и сладким соком мандаринов. Дети выходили на сцену и читали стихи в костюмах, сделанных под желтым светом кухонных ламп. И Чудо происходило, прямо здесь и сейчас, выпрямляя детские спины, поднимая подбородок и добавляя небывалого света в глаза. Пожарники, рабочие в спецовках, балерины, чебурашки, солдаты и мушкетёры, гусары и дамы, пробовали на вкус своё будущее и зал хлопал и разделял их надежды.
Мальчик ждал своей очереди. Сердце колотилось и в голове была пустота. Потные ладошки сжимали палку для помешивания белья и большую крышку от чана, где это бельё кипятили и переживал чудо, трансмутацию. Он не слышал как его объявили, только властные руки папы, мягко подтолкнувшие к сцене, вернули к действительности и ноги сами зашагали вперед.
Яркая сцена и полутёмный зал с островками столов, блеск устремлённых глаз, всё вдруг провалилось неизвестно куда, освобождая место волне радостного возбуждения, готовой пронести сквозь время, пространство и сомнения. Палка в правой руке превратилась в копьё, крышка в левой – в щит, с изображением головы бизона, нарисованной маслянными красками Папой. Разноцветное оперение на голове привезенное из далекой Германии стало свиделем подвигов, совершённых в духе бесстрашным краснокожим. Синякатое лицо городского мальчишки расправилось вместе с тощими плечиками и приобрело медный цвет загара. Бахрома, купленная по счастливому стечению обстоятельств, задрожала на ветру с озера Онтарио и всё окончательно исчезло. Чудо пришло. Мальчик превратился в индейца, сильного и благородного, переживающего борьбу за жизнь и любовь в живых лесах и прериях южнее великих озёр. Чуть дрогнувшим голосом он начал: Генри Лонгфеллоу, Легенда о Гайавате. Слёзы закрыли глаза и оттуда, из мира Великого Духа Гитче Маниту, пришёл ОН, тот, чьё имя из песни.
     Вы, кто любите легенды
                И народные баллады,
                Этот голос дней минувших,
                Голос прошлого, манящий
                К молчаливому раздумью,
                Говорящий так по-детски,
                Что едва уловит ухо,
                Песня это или сказка, -
                Вам из диких стран принес я
                Эту Песнь о Гайавате!

                Вы, в чьем юном, чистом сердце
                Сохранилась вера в бога,
                В искру божью в человеке;
                Вы, кто помните, что вечно
                Человеческое сердце
                Знало горести, сомненья
                И порывы к светлой правде,
                Что в глубоком мраке жизни
                Нас ведет и укрепляет
                Провидение незримо, -
                Вам бесхитростно пою я
                Эту Песнь о Гайавате!

И было тихо. Только обнажённый по пояс мальчик в ленточках из бахромы гордо стоящий один на один со всем этим серым Городом, серыми стандартными одеждами, столами, стихами и тишиной, повисшей в зале. И было уже не важно кто победит в конкурсе, что политкорректно, что скажут. Чудо пришло и мечта, яркая и невозможная, явила себя, переплелась с золотыми нитями аромата апельсинов и заполнила зал, вытеснив на мгновение всю серость Города и впустив яркий луч солнца.
А дома были подарки и тоска, тоска заглянувшего в другой мир.
---------------------------
Песнь о Гайавате, Генри Лонгфелло в переводе И. Бунина