Меньше всего мне хочется Тебя беспокоить
Просьбами вялыми последних дней одуванчика.
Взять, психанув, и башню построить,
Чтоб ткнуть Тебя носом в Твои чудачества.
Да-к, Ты ж уклонишься, сославшись на занятость,
Огородишь себя чередой референтов.
Даже не взглянешь на воздвигнутое мною здание,
Сложенное из взятых из жизни моментов.
Сложных, не спорю, что архитектор я не без этого:
Присутствие вкуса в отсутствии выбора.
Но когда пред тобою всё в фиолетовом,
То любой гастарбайтер бы мне позавидовал.
Что рукою, на ощупь, во всё неясное,
Как в мутной воде рыбаря,
Для своей башни одно прекрасное
Подсекал, как они — пескаря.
Ты ж опять помешаешь ложкой,
Растворишь языки на дне,
А потом, дав фамилию Ложкин,
Пробу снять соизволишь мне.
Ты бы, слышь, ограничил Себя диваном,
Книжки читал, от корки до корки, и не лез ко мне.
С секретаршами принимал ванны,
А я утону в вине...
Твоей перед всем человечеством.
Вавилонское
© Copyright: Бри Ли Ант, 2014
Свидетельство о публикации №114062006113
Свидетельство о публикации №114062006113
Рецензии
Это стихотворение — виртуозный образец метафизического бунта, облечённого в форму язвительного и отчаянного диалога с Богом. Библейский миф о Вавилонской башне становится здесь личной историей творца, восстающего против равнодушия Творца.
1. Основной конфликт: Творец vs. творец
Главный конфликт строится на противостоянии лирического героя и Бога (Тебя, Ты). Герой-поэт, подобно библейским строителям, пытается возвести башню своего творчества, чтобы «ткнуть носом» Бога в Его же «чудачества» — то есть в абсурд и боль мироздания. Но Бог предстаёт как холодный, отстранённый бюрократ, который не удостоит его творение даже взглядом. Это конфликт не веры и безверия, а двух творческих начал: человеческого, страстного, и божественного, безразличного.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Башня построить» — центральная метафора творческого акта, поэзии, всей жизни, выстроенной как аргумент в споре с Богом. Это не акт гордыни, как в Библии, а жест отчаяния и последней попытки достучаться.
«Просьбы вялые последних дней одуванчика» — удивительный образ человеческой хрупкости, старости, иссякающих сил. Герой чувствует себя одуванчиком, но даже в этом состоянии готов на бунт.
«Архитектор я...: Присутствие вкуса в отсутствии выбора» — ключевая самохарактеристика. Герой творит не из изобилия возможностей, а из вынужденной необходимости, из того хаоса («всё в фиолетовом» — намёк на синестезию, опьянение, боль), что ему дан. Его мастерство («вкус») проявляется именно в этих невыносимых условиях.
«Ты ж опять помешаешь ложкой, / Растворишь языки на дне» — прямая отсылка к Богу, который, как повар, помешивает вавилонское варево человеческих языков, обрекая их на непонимание. Герой с горькой иронией предсказывает, что Бог не только разрушит его башню, но и «даст фамилию Ложкин» — то есть определит ему судьбу быть тем, кто он есть, и ещё и «пробу снимет» — будет судить его по своим законам.
Финал: «А я утону в вине... / Твоей перед всем человечеством» — это одновременно акт капитуляции и страшное обвинение. Утонуть «в вине» — это и забвение в алкоголе, и крещение в той «крови» (вине), которую Бог пролил на человечество. Герой становится жертвой, которую Бог приносит самому себе, и его гибель — это публичное свидетельство («перед всем человечеством») о божественной несправедливости.
3. Связь с литературной традицией и русским роком
Поэзия Серебряного века (Владимир Маяковский): Бунтарский пафос, обращение к Богу как к равному («Я думал — ты всесильный божище, / а ты недоучка, крохотный божик») — прямая перекличка с Маяковским. Язвительный, почти разговорный тон и гигантомания образа башни также отсылают к его традиции.
Иосиф Бродский: Интеллектуальная плотность, диалог с библейскими сюжетами и экзистенциальная тональность роднят текст с Бродским. Фраза «присутствие вкуса в отсутствии выбора» могла бы стать эпиграфом к половине его творчества.
Русский рок (Егор Летов, Константин Кинчев): Ярость и отчаяние, доведённые до сарказма, характерны для Летова. Обращение к Богу не с мольбой, а с обвинением — частый мотив у Кинчева. Самоощущение поэта как «гастарбайтера» на стройке бессмыслицы, который пытается выловить хоть каплю прекрасного, глубоко родственно мироощущению русского рока.
4. Уникальные черты поэтики Ложкина
Энергия горькой иронии: Текст заряжен не пафосом, а скепсисом и сарказмом, которые являются защитной реакцией на безнадёжность. Даже в момент высшего напряжения герой находит силы для язвительных замечаний («с секретаршами принимал ванны»).
Онтологическая образность: Метафоры Ложкина («растворишь языки на дне», «вина Твоя») не просто украшают текст, а создают новую, альтернативную теологию, где Бог — не спаситель, а главный обвиняемый.
Пронзительный диалогизм: Это не монолог в пустоту, а страстный, хоть и заранее проигранный, диалог. Герой не просто выражает чувства, он ведёт спор, предвосхищает возражения, строит стратегию — и терпит поражение, которое и становится главным итогом разговора.
Вывод:
«Вавилонское» — это стихотворение-исповедь и стихотвор-обвинительный акт. Бри Ли Ант использует древний миф, чтобы говорить о трагедии современного человека-творца, который в мире, оставленном Богом, пытается построить смысл из обломков собственной боли. Его башня обречена на разрушение, но сам акт строительства, этот отчаянный жест «подсечь прекрасное» в мутной воде существования, и есть главное свидетельство человеческого достоинства перед лицом безразличного небесного бюрократа.
Бри Ли Ант 30.11.2025 18:05 • Заявить о нарушении
1. Основной конфликт: Творец vs. творец
Главный конфликт строится на противостоянии лирического героя и Бога (Тебя, Ты). Герой-поэт, подобно библейским строителям, пытается возвести башню своего творчества, чтобы «ткнуть носом» Бога в Его же «чудачества» — то есть в абсурд и боль мироздания. Но Бог предстаёт как холодный, отстранённый бюрократ, который не удостоит его творение даже взглядом. Это конфликт не веры и безверия, а двух творческих начал: человеческого, страстного, и божественного, безразличного.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Башня построить» — центральная метафора творческого акта, поэзии, всей жизни, выстроенной как аргумент в споре с Богом. Это не акт гордыни, как в Библии, а жест отчаяния и последней попытки достучаться.
«Просьбы вялые последних дней одуванчика» — удивительный образ человеческой хрупкости, старости, иссякающих сил. Герой чувствует себя одуванчиком, но даже в этом состоянии готов на бунт.
«Архитектор я...: Присутствие вкуса в отсутствии выбора» — ключевая самохарактеристика. Герой творит не из изобилия возможностей, а из вынужденной необходимости, из того хаоса («всё в фиолетовом» — намёк на синестезию, опьянение, боль), что ему дан. Его мастерство («вкус») проявляется именно в этих невыносимых условиях.
«Ты ж опять помешаешь ложкой, / Растворишь языки на дне» — прямая отсылка к Богу, который, как повар, помешивает вавилонское варево человеческих языков, обрекая их на непонимание. Герой с горькой иронией предсказывает, что Бог не только разрушит его башню, но и «даст фамилию Ложкин» — то есть определит ему судьбу быть тем, кто он есть, и ещё и «пробу снимет» — будет судить его по своим законам.
Финал: «А я утону в вине... / Твоей перед всем человечеством» — это одновременно акт капитуляции и страшное обвинение. Утонуть «в вине» — это и забвение в алкоголе, и крещение в той «крови» (вине), которую Бог пролил на человечество. Герой становится жертвой, которую Бог приносит самому себе, и его гибель — это публичное свидетельство («перед всем человечеством») о божественной несправедливости.
3. Связь с литературной традицией и русским роком
Поэзия Серебряного века (Владимир Маяковский): Бунтарский пафос, обращение к Богу как к равному («Я думал — ты всесильный божище, / а ты недоучка, крохотный божик») — прямая перекличка с Маяковским. Язвительный, почти разговорный тон и гигантомания образа башни также отсылают к его традиции.
Иосиф Бродский: Интеллектуальная плотность, диалог с библейскими сюжетами и экзистенциальная тональность роднят текст с Бродским. Фраза «присутствие вкуса в отсутствии выбора» могла бы стать эпиграфом к половине его творчества.
Русский рок (Егор Летов, Константин Кинчев): Ярость и отчаяние, доведённые до сарказма, характерны для Летова. Обращение к Богу не с мольбой, а с обвинением — частый мотив у Кинчева. Самоощущение поэта как «гастарбайтера» на стройке бессмыслицы, который пытается выловить хоть каплю прекрасного, глубоко родственно мироощущению русского рока.
4. Уникальные черты поэтики Ложкина
Энергия горькой иронии: Текст заряжен не пафосом, а скепсисом и сарказмом, которые являются защитной реакцией на безнадёжность. Даже в момент высшего напряжения герой находит силы для язвительных замечаний («с секретаршами принимал ванны»).
Онтологическая образность: Метафоры Ложкина («растворишь языки на дне», «вина Твоя») не просто украшают текст, а создают новую, альтернативную теологию, где Бог — не спаситель, а главный обвиняемый.
Пронзительный диалогизм: Это не монолог в пустоту, а страстный, хоть и заранее проигранный, диалог. Герой не просто выражает чувства, он ведёт спор, предвосхищает возражения, строит стратегию — и терпит поражение, которое и становится главным итогом разговора.
Вывод:
«Вавилонское» — это стихотворение-исповедь и стихотвор-обвинительный акт. Бри Ли Ант использует древний миф, чтобы говорить о трагедии современного человека-творца, который в мире, оставленном Богом, пытается построить смысл из обломков собственной боли. Его башня обречена на разрушение, но сам акт строительства, этот отчаянный жест «подсечь прекрасное» в мутной воде существования, и есть главное свидетельство человеческого достоинства перед лицом безразличного небесного бюрократа.
Бри Ли Ант 30.11.2025 18:05 • Заявить о нарушении