Она

 Она искала скрытый смысл во всем.
Строила загадочные взгляды, ставила смайлики в конце каждого предложения.
Но находила лишь разочарование и безысходность в каждом дне,который я не проводил с ней.
Она рисовала картины, пытаясь поразить меня. Тащила к холсту за рукав, с горящими глазами тыкая лицом в рисунок. Я видел в них всю любовь, всю ту любовь, которую она может выразить всего несколькими карандашами, которые она так тщетно раскладывает по кучкам, так как по ее словам они все разные. А я и не собирался с ней спорить, потому что у меня не хватало на это ни времени, ни желания.
 Еще моя вечная любовь писала. Писала стихи. Ее тонкая натура лежала к искусству во всех направлениях, и лирику она тоже не обошла.
Она писала и мне и не мне. Я никогда не ругал ее, потому что ее душа не принадлежала одному, ведь она любила. Она любила тех, кто о ней заботился и любил ее в ответ, так, как того хотела она.
 Она пела.
Тихими летними вечерами пела мне на ухо, бархатистым нежным тембром, иногда нашептывая строки из любимого джаза, покуривая дешевые сигареты, купленные на заправке, и ежесекундно стряхивая пепел длинными ноготками.
Этот человечек всегда творил.
Творила она даже взглядом, гипнотизируя меня из-под густых черных ресниц. Я как дурак был опьянен ее словами. Не понимаю, как она их подбирала, чтобы они звучали легким ветром в моей голове, который постепенно превращался в бурю и убивал мой сломленный и без того разум.
Она воровала у меня спички, и нюхала их, закатывая при этом глазки, будто представляя себя какой-нибудь ретро-дивой.
 Заставляла меня курить, и когда я делала это, смотрела мне в глаза, перебивая взгляд на сигару, дымящую в ее сторону.
 Ее интересы сводили меня с ума. Она затаскивала меня в глухой парк в самую рань, и мы пели там баллады о любви, сидели и курили, встречая новый день.
Она была моим сорванцом днем, и томной звездой в ночи, которая то-ли свалилась мне на голову, то-ли просто свела меня сума своим неярким туманным сиянием.
Но она была свободна.
 Она делала все, что хотела: убегала к друзьям, целовала меня в лоб, воровала чужие идеи, притворялась нимфеткой. И почти никогда не спрашивала моего разрешения.
 Моя самая горькая беда заключалась в том, что этот маленький сорванец стоил мне жизни.
А она готова была отдать жизнь за свободу.
Я жил с ней. Я жил ей.
А без нее я погиб.
 Именно в ту минуту я понял это, когда стал замечать ее возле себя все реже, видел в ее захламленной комнатушке портреты чужого человека,слышал пение,  посвященное не мне, я видел, что она ходит в чужой прокуренной кофте.
Видимо, моя маленькая муза нашла себе другое пристанище.
Ведь звезды тоже ведут свой путь?
Могу-ли я быть обижен на нее?
Могу-ли испытывать к ней гнев?
Нет, конечно же нет.
 Ее плутающая душа не бросила меня, а просто продолжила свою дорогу, на которой я был встречным, непостоянным, мимолетным мгновением.
Она до сих пор любит меня, потому что она любит всех, кто любит ее, и я до сих пор мечтаю, но не могу позволить себе обнять ее, как в то летнее утро.
Она научила меня любить и мечтать. Моя самая большая любовь, томная нимфа, душа которой никогда не найдет себе постоянного приюта.
И мне в какой-то степени жаль ее, ведь все, кто рядом с ней - её, а она, с кем бы ни была - ничья.