Календарь поэзии. 18 июня

18 июня  - день рождения Владимира Александровича Луговского (1901—1957)

В.А. Луговской родился 18 июня (1 июля) 1901 года в Москве в семье учителя, преподававшего русскую литературу в гимназии; мать была певицей. В 1918 году окончил 1-ю Московскую гимназию, поступил в Московский университет, но вскоре уехал на Западный фронт, где служил в полевом госпитале. После возвращения с фронта работал в угрозыске, учился в Главной школе Всевобуча, в Военно-педагогическом институте (1919—1921). В 1921 году служил в Управлении внутренними делами Кремля и в военной школе ВЦИК. Революция, гражданская война, русская история и природа Севера, откуда происходил отец поэта, составили первоначальный круг впечатлений и поэтических образов В. А. Луговского.
Писать стихи он начал курсантом школы Всевобуча, но впервые напечатался в 1924 г. В 1926 г. опубликовал сборник «Сполохи». Был членом группы конструктивистов, с формальной точки зрения разрабатывал новый размер, тактовик, и создал один из наиболее известных его образцов — посвящённый Гражданской войне «Перекоп» («Такая была ночь, что ни ветер гулевой…»). Затем были изданы книги «Мускул», «Страдания моих друзей», «Большевикам пустыни и весны», созданная в результате поездки в Среднюю Азию весной 1930 года. Тогда же в его стихи вошла тема границы, пограничников. В его стихах отразились многократные путешествия (Республики Средней Азии, Урал, Азербайджан, Дагестан, российский Север, страны Западной Европы). Одно из самых известных его стихотворений — «Итак, начинается песня о ветре…» «Слово „ветер“ в моих стихах, — писал поэт, — стало для меня синонимом революции, вечного движения вперёд, бодрой радости и силы». В 1930 году вступил в РАПП, стал членом редколлегии журнала «ЛОКАФ».
Член СП СССР с 1934 года. Зимой 1935 — весной 1936 годов в командировке во Франции.
В 1937 году было опубликовано постановление правления СП СССР, в котором некоторые его стихи осуждались как политически вредные. Луговской был вынужден принести публичное покаяние, но публикации его были затруднены, а творческий кризис затянулся до середины 1950-х.
Считается прототипом поэта Вячеслава Викторовича из повести К. Симонова «Двадцать дней без войны».
В последние годы жизни создал сборники стихотворений «Солнцеворот», «Синяя птица», книгу поэм «Середина века». В этих поэмах — тревога за судьбы мира, за судьбы человеческой культуры, утверждается мысль об ответственности каждого за происходящее на земле.
В. А. Луговской умер 5 июня 1957 года в Ялте. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 3). На могиле установлен надгробный памятник работы Эрнста Неизвестного.

Краски
У каждого есть заповедный дом,
Для памяти милый и важный,
А я обхожу с огромным трудом
Магазин писчебумажный.
    Совсем незаметный и скучный такой,
    Он рай пресс-папье и открыток.
    Пройду - и нальется забавной тоской
    Душа, на минуту открытая.
А если останусь глазеть у стекла
В какой-то забытой обиде я,-
Вдруг вспомню безмерное море тепла:
Гимназию. Двойки. Овидия.
    Все детство с его золотой кутерьмой,
    И мир, побежденный Жюль Верном,
    И этот кумир зачарованный мой -
    Набор акварели скверной.
И смелую честность - глаза в глаза,
И первых сомнений даты,
И темную жажду в рисунке сказать
О птицах, деревьях, солдатах.
    Солдаты? Да. Ветер. Варшава. Стоход.
    Октябрь и балтийские воды,
    И до сих пор длящийся трудный поход
    Сквозь наши суровые годы.
Я честность и смелость по капле коплю,
Чтоб сделаться глубже и строже.
И я не рисую. Но краски куплю.
Куплю. Может быть... поможет.

1924
Песня о ветре
Итак, начинается песня о ветре,
О ветре, обутом в солдатские гетры,
О гетрах, идущих дорогой войны,
О войнах, которым стихи не нужны.

Идет эта песня, ногам помогая,
Качая штыки, по следам Улагая,
То чешской, то польской, то русской речью -
За Волгу, за Дон, за Урал, в Семиречье.

По-чешски чешет, по-польски плачет,
Казачьим свистом по степи скачет
И строем бьет из московских дверей
От самой тайги до британских морей.

Тайга говорит,
Главари говорят,-
Сидит до поры
Молодой отряд.
Сидит до поры,
Стукочат топоры,
Совет вершат...
А ночь хороша!

Широки просторы. Луна. Синь.
Тугими затворами патроны вдвинь!
Месяц комиссарит, обходя посты.
Железная дорога за полверсты.

Рельсы разворочены, мать честна!
Поперек дороги лежит сосна.
Дозоры - в норы, связь - за бугры,-
То ли человек шуршит, то ли рысь.

Эх, зашумела, загремела, зашурганила,
Из винтовки, из нареза меня ранила!

Ты прости, прости, прощай!
Прощевай пока,
А покуда обещай
Не беречь бока.
Не ныть, не болеть,
Никого не жалеть,

Пулеметные дорожки расстеливать,
Беляков у сосны расстреливать.

Паровоз начеку,
        ругает вагоны,
Волокёт Колчаку
             тысячу погонов.
Он идет впереди,
           атаман удалый,
У него на груди
            фонари-медали.
Командир-паровоз
             мучает одышка,
Впереди откос -
"Паровозу крышка!

А пока поручики пиво пьют,
А пока солдаты по-своему поют:

"Россия ты, Россия, российская страна!
Соха тебя пахала, боронила борона.
Эх, раз (и), два (и) - горе не беда,
Направо околесица, налево лабуда.

Дорога ты, дорога, сибирский путь,
А хочется, ребята, душе вздохнуть.
Ах, сукин сын, машина, сибирский паровоз,
Куда же ты, куда же ты солдат завез?
Ах, мама моя, мама, крестьянская дочь,
Меня ты породила в несчастную ночь!

Зачем мне, мальчишке, на жизнь начихать?
Зачем мне, мальчишке, служить у Колчака?
Эх, раз (и), два (и) - горе не беда.
Направо околесица, налево лабуда".

...Радио... говорят...
(Флагов вскипела ярь):
"Восьмого января
Армией пятой
Взят Красноярск!"

Слушайте крик протяжный -
Эй, Россия, Советы, деникинцы!-
День этот белый, просторный,
               в морозы наряженный,
Червонными флагами
              выкинулся.

Сибирь взята в охапку.
Штыки молчат.
Заячьими шапками
Разбит Колчак.

Собирайте, волки,
Молодых волчат!
На снежные иголки
Мертвые полки
Положил Колчак.
   Эй, партизан!
   Поднимай сельчан:
Раны зализать
Не может Колчак.

Стучит телеграф:
Тире, тире, точка...
Эх, эх, Ангара,
Колчакова дочка!

На сером снегу волкам приманка:
Пять офицеров, консервов банка.
"Эх, шарабан мой, американка!
А я девчонка да шарлатанка!"
Стой!
   Кто идет?
Кончено. Залп!!

1926

Звезда
Я знаю — ты любишь меня!
Холодными песнями полный,
Идет, паруса накреня,
Норд-ост, разрывающий волны.

Звезда небольшая горит,
И меркнет, и снова сияет.
Бессмертное тело зари
На западе вновь умирает.
Я звал мою песню — твори!
И песня звезду поднимает.

Звезду поднимает она
И видит в кипящем просторе
Неведомых волн племена,
Раскачку осеннего моря.

Последние летние дни,
Последние летние грозы.
Опять ходовые огни
Летят на бортах нефтевоза.

Слетаются звезды в рои,
Дрожит эта стая немая.
Веселые руки твои
Я с гордостью вновь принимаю.

1935
Та, которую я знал
Нет,
   та, которую я знал, не существует.
Она живет в высотном доме,
                с добрым мужем.
Он выстроил ей дачу,
                он ревнует,
Он рыжий перманент
                ее волос
                целует.
Мне даже адрес,
              даже телефон ее
                не нужен.
Ведь та,
       которую я знал,
                не существует.
А было так,
          что злое море
                в берег било,
Гремело глухо,
            туго,
               как восточный бубен,
Неслось
     к порогу дома,
               где она служила.
Тогда она
        меня
           так яростно любила,
Твердила,
       что мы ветром будем,
                морем будем.
Ведь было так,
          что злое море
                в берег било.
Тогда на склонах
               остролистник рос
                колючий,
И целый месяц
          дождь метался
                по гудрону.
Тогда
    под каждой
             с моря налетевшей
                тучей
Нас с этой женщиной
                сводил
                нежданный случай
И был подобен свету,
                песне, звону.
Ведь на откосах
             остролистник рос
                колючий.
Бедны мы были,
            молоды,
                я понимаю.
Питались
       жесткими, как щепка,
                пирожками.
И если б
       я сказал тогда,
                что умираю,
Она
   до ада бы дошла,
                дошла до рая,
Чтоб душу друга
               вырвать
                жадными руками.
Бедны мы были,
           молоды -
                я понимаю!
Но власть
        над ближними
                ее так грозно съела.
Как подлый рак
              живую ткань
                съедает.
Все,
   что в ее душе
               рвалось, металось, пело,-
Все перешло
          в красивое тугое
                тело.
И даже
     бешеная прядь ее,
                со школьных лет
                седая,
От парикмахерских
               прикрас
                позолотела.
Та женщина
         живет
             с каким-то жадным горем.
Ей нужно
       брать
           все вещи,
                что судьба дарует,
Все принижать,
            рвать
               и цветок, и корень
И ненавидеть
           мир
             за то, что он просторен.
Но в мире
        больше с ней
                мы страстью
                не поспорим.
Той женщине
          не быть
               ни ветром
                и ни морем.
Ведь та,
       которую я знал,
                не существует.

6 марта 1956