Календарь поэзии 16 июня 2014 г

16 июня  - день рождения Ряшенцева Ю.Е.

Юрий Евгеньевич Ряшенцев (род. 16 июня 1931, Ленинград) — советский и российский поэт, прозаик, сценарист, автор текстов песен для театра и кино, переводчик. С 1970 года — член Союза писателей России.
Юрий Ряшенцев родился в Ленинграде, но с трёхлетнего возраста живёт в Москве. В 1954 году окончил филологический факультет Московского педагогического государственного университета. Семь лет преподавал в школе, из них три года в школе для трудных подростков.
С 1955 года Ряшенцев начал публиковать свои произведения в первых номерах только что созданного журнала «Юность». В 1962 году был приглашён в качестве литературного сотрудника в отдел поэзии этого журнала и вплоть до 1990-х годов работал в редакции с молодыми поэтами.
Юрий Ряшенцев является автором шести сборников стихотворений. Его стихотворения были напечатаны практически в каждом из центральных литературных журналов. Первый сборник вышел в 1967 году под названием «Очаг». С 1970 года является членом Союза писателей России, а также членом русского ПЕН-Центра.
В 1973 году Ряшенцев вместе с Марком Розовским инсценировал повесть Н. Карамзина «Бедная Лиза», в том же году поставленную Розовским на Малой сцене Большого драматического театра[4]; в 1975 году, вновь в соавторстве с Розовским, создал сценическую композицию по рассказу Л. Толстого «Холстомер» — «История лошади» стала одним из самых знаменитых спектаклей товстоноговского БДТ.
Ещё с 1960-х годов Ряшенцев занимался художественным переводом, став победителем трёх Всесоюзных конкурсов на лучший перевод. Он переводил на русский язык стихотворения украинских, армянских, грузинских, бурятских поэтовя. написал русские тексты к песням из мюзикла Александра Басилая «Аргонавты». На протяжении многих лет пользуются большой популярностью его песни для фильмов «Д’Артаньян и три мушкетёра» и «Гардемарины, вперёд!», а также «Весёлая хроника опасного путешествия», «Забытая мелодия для флейты», «Остров погибших кораблей», «Самоубийца», «Простодушный».
Как поэт-песенник Юрий Ряшенцев много сотрудничал с такими композиторами, как Давид Тухманов, Максим Дунаевский, Виктор Лебедев, Александр Басилая, Анатолий Кролл, Нодар Николаишвили. В кинофильмах, спектаклях и на эстраде песни на его стихи исполняют известные артисты, в числе которых Михаил Боярский, Николай Караченцов, Алиса Фрейндлих, Андрей Миронов, Людмила Гурченко, Дмитрий Харатьян, Павел Смеян, Николай Носков, Валентин Гафт, Сергей Маховиков, Зиновий Гердт и многие другие.
С 1996 года работает в соавторстве с супругой Галиной Полиди. Они являются авторами русской версии мюзикла «Метро», либретто опер «Царица» Давида Тухманова, «Альберт и Жизель» Александра Журбина, «Преступление и наказание» Эдуарда Артемьева, мюзикла «Раба любви» и других произведений для кино и театра.
За работу над мюзиклом «Шербургские зонтики», поставленном в Санкт-Петербургском музыкальном театре «Карамболь», Ряшенцев и Полиди были удостоены Национальной премии «Музыкальное сердце театра» в номинации «Лучший текст песен (автор / перевод)» (2009 год).
Живёт и работает в Москве

Трофейная пластинка
Скрипки замирали в нюансах,
улыбалася ты...
Из Петра Лещенко.
Эта жизнь была не мёд, но восхищала иногда:
выдавала крупный куш при мелких шансах...
О, какая вдруг вспорхнёт из-под корунда ерунда,
вроде скрипок, замирающих в нюансах.

Генеральша в тридцать лет: повелевающая стать,
очи серые уставшей Ярославны...
Ах, вернуть бы этот бред! Да этих вёрст не наверстать -
до Коломны, то ли вроде до Купавны.

Был у Лещенко Петра какой-то ключик золотой,
открывающий неведомые дверцы.
На коврах настенных фото: берег, солнцем залитой,
иноходцы, инородцы, иноверцы.

Оттого ль, что надоел казённый юг, казённый муж,
иль у золота любви своя обманка,
но в таком слиянье тел нелепо спрашивать у душ,
кто мы с ней и кем мы станем спозаранка.

И сплетались, и сплетались пошлый слог и дивный ритм
под корундовым сучком в башке мембраны!
Каждый жест мой непреклонен, каждый твой - неповторим:
мы друг другу и рабы, но и тираны...

Эту шустренькую муть, неукротимый шлягерок,
да неужто услыхав, пожмём плечами?
Этот долгий страшный путь вдоль обнажённых светлых ног,
и - ни мудрости в обоих, ни печали.


***
Виток золотистого ветра
над шапкой из алого фетра.
Прекрасна моя одноклассница!
И полдень - как будто с иконы.
И где-то поют геликоны
иль тубы - какая нам разница!..

Любовь начинается рано.
Как пахнут - внезапно и пряно! -
помпоны вискозного шарфика
при схватках за место в беседке,
за птичье перо для беретки,
за нитку воздушного шарика.

О, так эти детские страсти
тянули к нам дерзкие пасти -
щенячьи, но цепкие челюсти,
что после все связи, романы -
их взрослые розы и раны -
всего только отзвук той прелести.

Вот вера, вот истинно вера
молиться на призраки сквера,
районного сквера тщедушного,
всё слыша в нём взрыв моментальный -
исход неизбежный летальный
шара надувного воздушного.

Джоконда

Луврский каталог цветаст и глянцев.
Вспомнил зал, в котором, за толпой,
скромен среди ярких итальянцев,
Леонардо темно-золотой.
Если в жилах кровь, а не водица,
если внятны строки и мазки,
смирный, я обязан восхититься,
смертный, я немею от тоски.
От тоски немею — не от скуки,
от загадок древнего труда,
от бессилья праведной науки
сохранить планету навсегда,
от улыбки, страшной и холодной, -
с ней когда-нибудь, в зазвездный час,
жители звезды, еще свободной,
затаив оружье, встретят нас,
от короткой вечности, от мая,
от густого шарканья подошв,
от друзей, которым не внимая,
ошалело выхожу под дождь.
И, привержен сумрачным догадкам,
так тянусь к родному очагу,
что потом, в Провансе — пряном, сладком, -
кажется, запел бы!.. Не могу.
Может, вся загадка Моны Лизы
в том, что, заглянув за эту прядь,
отчих окон милые карнизы
хочется немедля увидать
да воспеть жену — за то хотя бы,
что, изведав разные года,
тайным злобным знаньям этой бабы
с дивной очевидностью чужда.


Толедо

Занесло и меня, чуть расслабились власти, в Толедо.
Здесь ковались кинжалы с кастильской зари до обеда.
И с обеда до ночи кастильской, надменны и шалы,
удалы и коварны, опять же ковались кинжалы.
Но, конечно, не всё совершалось во вред человека,
ибо дивен Толедский собор, ибо дивен Эль-Греко,
не желавший писать что-нибудь, а не ведая страха,
повторивший Господнее чудо над речкою Тахо,
не совсем повторивший, конечно: кто — Бог, а кто — гений, -
но укравший у вечности несколько важных мгновений.
Как он вырезан лентой зелёной во влажном тумане,
этот розовый город на каменном на барабане!..
Ты же здесь не бывал. Я и вовсе в Европе впервые.
Как нам странно знакомы жемчужины все мировые…
То ли — служба Сенкевича, то ли же — книги, альбомы.
А скорей — наши сны, где куда-то летим тяжело мы.
Хочешь видеть — увидишь. Вот скажут, что ехать, мол, рано,
так как допуск имеешь к устройству пожарного крана,
кое выдашь, быть может, за время туристской поездки
не Рональдовой тёще, так Тэтчеровой уж невестке, -
вот и будешь летать на могучих крылах седуксена
и разглядывать: что за Мадрид, что за Рим, что за Вена.
Впрочем, эта беда — не беда. Ну, и не был в Гвинее!..
Тут в родной-то стране всё теснее, теснее, теснее.