Сослан и сыновья Тара

                Из нартских легенд.

Время испытаний людям – выпал снег весною поздно.
       Негде выпасти скотину, с крыш солому стала есть.
«Хоть бы кони продержались! Ведомо, что нартский воин
       как без крыльев птица, если нет коня – страдает честь».

Старшие народ в тревоге на большой собрали нихас:
       «Как спасти табун, до лета прокормить голодный скот?»
«Изобильны степи Балга. Круглый год густые травы
       в них колышутся; у моря и зимой трава растёт.

Тара там жестокий правит, сыновья его могучи.
       Властному отцу послушны и Мукара, и Бибыц.
Оба ростом великаны, но Бибыц сильней Мукара,
       кто желает победить их? Нарты, не скрывайте лиц!» –

Урызмага речи. Что-то нет охотников до дела:
       пастухом идти в край Тара. И сказал Сослан: «Фандыр,
изготовленный Сырдоном, принесите мне в дорогу,
       скот ваш в стадо соберите, в степи погоню. Зады

оторвёте вы от лавок?» И воспрянули сельчане:
       «Как не дать, Сослан, фандыра, – ты животину спасёшь,
уж тебя-то не обидишь!» А Сослан им отвечает:
       «Лучше я один погибну, чем все нарты». Молвишь ложь

и изменишь убежденью, – станет сталь простым железом.
       Так велось тогда у нартов. Слово было крепким их.
Взял Сослан пастушью палку и накидку грубой шерсти:
       «Н-да, хорош я! Прямо скажем, что пастух, а не жених.

Эй, на Площадь игр сгоняйте лошадей, овец! А если
       чья скотина и отстанет, брошу для прокорма вам».
Тут засуетились нарты и табун с отарой быстро
       привели. Заметив горько: «Кожа лишь да кости там!» –

на коня он сел. Как сокол, нарт кричит, орлом клекочет.
       Скот измученный спасая, гонит, – велики труды!
Видит степь – трава по пояс, и одни в цвету деревья,
       на других уже и завязь, а на третьих есть плоды.

На холме шалаш поставил. А животные пасутся,
       отъедаются на травах. Поохотиться решил
сам Сослан. Оленьи туши и деревья на растопку
       приволок, горой на землю возле шалаша сложил.

А тем временем к Мукара скачет служка с чёрной вестью:
       «Да погибнуть мне от гнева твоего, но скот чужой
степи Балга смело топчет!» – «Ах, наглец, орёшь у дома?!»
       Гром звучать при мне не смеет, – не останешься живой!»

За руку схватил Мукара бедного гонца, взъярившись,
       закрутил его, что крылья мельницы. Низвергся он
камнем в середину моря. Вести новые несутся:
       «Да погибнуть мне от гнева твоего, но чьим скотом
 
так загажены все степи?» – «Тьфу ты, жизни мне не будет
       от глупцов! И кто посмеет пригонять ко мне свой скот?!
Не найдётся человека, кто б о сыновьях не слышал
       грозного владыки Тара», – и второго в жуткий лёт
 
честного гонца отправил: как волчок, тот завертелся
       и ударившись о гору, вдребезги разбился. Но
третий мчит с плохою вестью: «Да погибнуть мне, сын Тара,
       а трава в степях балгайских вся объедена давно!..»

За рукав схватил Мукара вестника несчастья. Только,
       чтоб швырнуть его подальше, размахнуться он хотел,
как жена его вмешалась: «Ах, пропал бы ты! За что же
       невиновных убиваешь? Лучше б степи посмотрел!»

Великан её послушал, вестник третий жив остался.
       Взял оружие Мукара, снарядил в поход коня.
«В степи Балга я отправлюсь, посмотрю, возможно ль это, –
       чтобы кто-то из людишек оскорбить посмел меня!»

                * * *
Хорошо поётся нарту на степном приволье! Стадо
       откормилось, просто чудо, любо-дорого смотреть!
Вдруг вдали нависла туча, мчится – ох, быстрее ветра –
       во'роны над ней летают, – что-то страшное, как смерть!

Борозда за нею следом. Да не туча это – всадник:
       ростом с гору конь гривастый, сам – стог сена на горе.
А дыхание туманом поднимается над степью,
       борозда – то след от сабли в золоте и серебре.

И не во'роны у тучи, а комки земли и дёрна
       высоко взлетают в небо из-под конских злых копыт.
«Налетел Мукара!.. Ясно, что умом лишь одолею.
       Силой нечего и думать, – миг один и я убит».
 
Подскакал сын Тара ближе, заревел, подобно грому:
       «Степи Балга – наши земли, пролететь боится здесь
сокол, не ползёт мурашка, небо не грохочет. Пёс ты!
       Дохляков пригнал! Узнаешь, какова Мукара месть!»

Все животные сбежались на великий крик Мукара.
       Спрятаться Сослан готов был хоть в яичной скорлупе.
Что поделать? Не исчезнешь, чудище вопит над ухом:
       «Кто мою поганит землю?!» Крепче палку сжал в руке

и ответил нарт смиренно: «Человек-то я наёмный.
       Горе нартскому Сослану, – он послал меня сюда.
Я пастух у нартов. Снегом завалило их по крыши.
       Скот спасал, а в эти степи привела меня звезда».

«Что-то много слышу толков о зловредном нарте. В чём же
       у Сослана сила, знаешь?» – «Думаю, Сослан могуч!»
«Расскажи, какие игры видел ты у них в селенье.
       Я попробовать непрочь их, подберу к Сослану ключ».

«Мне откуда знать потехи, редко я живу у нартов.
       Видел раз игру Сослана: точит каждый остро меч
и на оселке доводит лезвие: положишь волос,
       на него легонько дунешь, – должен меч его рассечь.

И Сослан кладет на плаху голову, намылив шею,
       и по ней мечами нарты бьют что только станет сил.
Ни следа не остаётся на булатной шее нарта,
       а мечи тупей оглобли сделались». Крикун спросил:

«А оружие имеешь? Хоть пастух, а меч твой добрый.
       Наточи его, на шее ты испробуешь моей».
«Будь по-твоему», – Сослану только этого и надо.
       Правит оселком, довольный: «Меч булатный, стань острей!»
 
До того был меч наточен, что на лезвие положишь
       волос, дунешь – на две части мигом распадётся он.
И от радости под солнцем пляшет нарт: «Снесу Мукара
       голову! Да, расчудесней не припомню я времён!»

На дубовой крепкой плахе голова лежит Мукара.
       По загривку нарт ударил что есть силы и с плеча.
Ах, загадывать не надо! Видно, рассердились боги:
       ни царапины на шее, – сталь дымится, горяча.

«Нет ли игр других у нартов?» – «Остриями вверх втыкают
       несколько мечей и пляшут на точёных остриях,
а затем, перевернувшись, головой на них вертеться
       принимаются, – попробуй, может, испытаешь страх!»

Так и делает сын Тара. Он разулся и запрыгал,
       два меча воткнувши в землю, с острия на остриё.
А потом перевернулся, лбом упёршись, завертелся.
       Хоть бы что толстенной коже, – ах, весёлое житьё!

«Ничего не стоят игры. Покажи другое что-то».
       «И с такой знаком забавой: с гор крутых швыряют вниз
силачи большие камни, целую скалу, утёсы,
       лоб Сослан свой подставляет, – уж таков его каприз».

«Полезай-ка ты повыше, сбрасывай оттуда камни
       самые большие, любо подставлять под скалы лоб».
Нарт взбирается по склону: «Ай, спасибо, бог всевышний!
       В гору я упрусь, вторую оттолкну и сдвину, чтоб

камни-скалы отломились под усилием булата,
       и неужто не раздавят чудище потоки глыб?»
Смотрит вслед ему Мукара, примечает, колченогий
       пастушонок-то: «А слышал, давеча мои ослы    
 
говорили, – у Сослана ноги тоже, вишь, кривые...»
       Приготовился стрелять он, тетиву отвёл свою,
но подумал: «Вдруг ошибся, и пастух простой на круче.
       Скажут – с пастухом сразился, мол, Сослана я боюсь!»

Положил он лук на землю и под самою горою,
       растопыривши ножищи, встал под каменный поток.
И на лоб ему бросает нарт Сослан за камнем камень
       целый день, а глыбы мигом рассыпаются в песок.

Скалы катятся с обрыва, и одна другой огромней,
       но и это для Мукара, как и камни, нипочём.
В пыль крошатся, в лоб ударив! Просипел, скучая, нарту:
       «Не больней блохи укусов, разве что чуть-чуть печёт».

(Суждено, боюсь, разрушить мой очаг ему, тупому.
       Если про меня прознает, попаду я на зубок!)
«Неужели ты не знаешь у Сослана игр серьёзней?»
       «Проглотить бы мне недуги, друг, твои, такой зарок

у Сослана: на неделю на морское дно ложится,
       прочный лёд за это время в высоту на семь локтей
намерзает, вместе с рыбой впаянной. Когда проснётся,
       то встаёт и поднимает лёд без всяческих затей.

Распрямившись, вместе с морем в степь шагнёт на середину.
       Там он встряхивает море, косяки ссыпает рыб
нартам по'д ноги, сзывает: «Эй, за рыбой приходите!
       Уносите хоть на спинах, хоть наполнив три арбы!»

«Да, больших достоинств нарт ваш! Опущусь на дно я тоже».
       Так и сделал. Погрузился, молится своим богам:
«Море в лёд вы превратите, в семь локтей или потолще,
       чтобы рыба вся примёрзла!» – и сковали льды бока.

На восьмые сутки крикнул нарт ему: «Вставай, Мукара!»
       Попытался тот подняться, но не может лёд сломать.
«Как же так? Сослану это ничего не стоит сделать,
       а тебе, с твоею силой, море не суметь поднять?!»

Поднатужился ещё раз – голову с груди приподнял,
       плечи подо льдом остались: «Помоги мне, о пастух!
Сам не выберусь, скорее выпусти меня из плена».
       «Догадался, что Сослан я? Не обманывает слух», –

говорит Сослан и держит меч свой острый наготове.
       «Нету времени в запасе, за Мукара смерть идёт!
Силой ли равняться – есть ли кто тебя сильней на свете? –   
       я умом настолько больше, что загнал врага под лёд!»

«Не узнал колдуньи сына! – зарычал в ответ Мукара. –
       Как взбирался на вершину – по кривым твоим ногам
уж почти тебя признал я, только гордость помешала
       выпустить стрелу, – негоже мне стрелять по пастухам.

Одолел меня ты!» Искры сыплет меч Сослана, рубит
       он Мукара, но не может нанести вреда, – живым
остается враг Сослана. «Прекрати мои страданья,
       будь же милостив, разумник! Зришь ты, что меча нажим

не убьёт, одно мученье. Вот когда любимой бритвой
       голову Мукара срежут, лишь тогда я буду мёртв.
Привези её из дома моего, на лёд положишь –
       и смахнёт главу без боли». – «Хитрость замышляет чёрт...

Не простая это бритва, и не зря послал за ней он».
       Подошел Сослан к порогу, в руки взял большой чурбан
и держа перед собою, на порог ступил. А бритва
       с косяка сама слетела – не один чурбан, а два!

На две половины чисто рассекла бревно, упала
       перед нартом. Тут-то бритву поднял и привёз туда,
где сидел во льду Мукара. Нарт вернулся невредимым!
       «О! сумел спастись, хитрющий, счастлива своя звезда,

сын колдуньи!» – «Если б столько ты имел ума, сколь силы,
       то непобедимым был бы!» – «Ну а ты, Сослан, умён,
а силёнок не хватает. После смерти мозг мой вынешь
       из хребта спинного. Станет поясом хорошим он, –

всю мою получишь силу». Бритву нарт по льду пускает.
       Миг, и голову Мукара напрочь срезала она.
Взял Сослан волов покрепче, подвязал к спинному мозгу.
       Цепью мозг пошёл тяжёлой, натянулся, как струна.

Только нарт подпоясаться им хотел, как вспомнил сразу,
       что творила бритва. «Вряд ли он хороший дал совет.
Так же мозг не прост, конечно», – и упряжка потащила
       в чащу цепь спинного мозга, ведь пока ответа нет,

в чём опасность для Сослана. Выбрал дерево большое,
       мозгом опоясал плотно неохватный старый бук.
Как пилой его подрезал – мозг Мукара постарался –
       дерево упало наземь, обломало толстый сук.

И второе с той же силой мозг свалил, деревья  рядом
       опоясывал, и ровно восемь их упало. Лишь
на девятом сила мозга истощилась, сжал он только
       ствол корявый, не подрезал. После наступила тишь,

опоясался нарт мозгом. И в степи привольной снова
       скот пасет себе спокойно. Вдруг вдали большая тень,
сажи почернее, мчится. «Не к добру», – Сослан подумал.
       Тень растёт, – не спутать: всадник. Заслоняет ясный день.

«Вот и братец, – нарт в тревоге, – что с громадиною делать?
       Справиться я смог с Мукара, как Бибыца победить?»
Подскакал вплотную всадник, громовой раздался голос:
       «Как посмел осёл паршивый, глупый пёс ко мне прибыть?

На степную нашу землю, где и муравей боится
       проползти, над нею птица не осмелится лететь!
Скот сюда пригнал, быть может, понадеявшись на силу?
       Мне, нахал такой, нетрудно в порошок тебя стереть!»

«Силача нашёл!.. Недуг бы съел я твой, послушай, милый:
       нанят пастухом к Сослану, только глянь ты на меня!
Год суровый был у нартов, от бескормицы ложилась
       вся скотина, вот Сослан и приказал: «Бери коня

и гони на выпас в степи табуны, быков, отары.
       Как же мне не согласиться – пастушка тогда б убил!
Да и ты прикончишь в гневе, – горе, смерть меня настигла...»
       (Не могу такого сделать – скажут, что Бибыц прибил

пастуха, и что Сослана он, мол, побоялся вызвать).
       И спросил Бибыц надменно: «Брата не встречал, пастух,
моего Мукара?» – «Как же! Он потех большой любитель.
       Так одной игрой увлёкся, что унёсся во весь дух

с глыбой ледяной на шее, к рубежам далёким нартским».
       «Любопытны игры нартов. Как забавится Сослан,
можешь показать?» – «Конечно. В стаде у него два серых
       есть барашка с бычьей силой. Вот один встает баран

слева от него, и справа ставит он второго. Между –
       сам стоит, и так потешно бьют рогами по вискам
оба этих сильных зверя. Сил, бывало, недостанет
       у животных – нарт смеётся: «Наказал себя я сам!
 
Нет игры приятней этой!» – «Где те серые бараны?»
       «Вот они, пасутся в стаде», – показал рогатых он.
Как быки, ещё и больше. Между ними на колени
       стал Бибыц, виски подставил, поднялся такой трезвон!

С двух сторон гиганты мчались и рогами ударяли,
       и до вечера продлилась эта дикая игра.
К сумеркам без сил бараны, а Бибыц, кряхтя, смеётся:
       «Ведь забава, правда, прелесть! Но к другой идти пора.

Что ещё ты знаешь?» – «Много копий у горы втыкает
       остриями вверх Сослан-то, на вершине пляшет сам,
а в разгаре пляски смело вниз бросается на копья,
       головою в них упёршись, танец задаёт ногам».

«Как же это может выйти у меня, давай посмотрим», –
       и Бибыц втыкает копья у подножия горы,
долго пляшет на вершине и с весёлым криком грузно
       вдруг бросается на копья вверх тормашками. С поры

этой, головой упёршись, песни громкие заводит,
       да ещё про танец помнит, хлопает ногами в лад.
«Слишком просто, неужели нарт не мог чего получше
       выкинуть?» – «Моё ты солнце, вот что люди говорят:

нет предела мощи нарта. Он прикажет – и доставят
       на двенадцати упряжках груды крепких валунов,
а сто пар быков подвозят дров поленницы для топки,
       и в костре большущем пламя раздувают сто мехов.

Докрасна калятся глыбы, и когда Сослан раскроет
       широко свой рот огромный, то швыряют прямо в рот
много раскалённых камней, а булатный их глотает
       и наружу изрыгает без вреда себе. Народ
 
этому дивится». – «Что же, славная потеха выйдет!»
       Вместе в ёмкие упряжки нартских запрягли быков,
на двенадцати упряжках валунов громадных гору
       привезли. Бибыц доставил из' дому все сто мехов.

За дровами на ста парах отправляются в ущелье.
       Приготовив их, в кострище глыбы начали калить.
В пасть свою Бибыц бросает раскалённых камней гору,
       проглотив, наружу это изрыгает. Говорит:

«А неплохо для разминки, разогрел свою утробу.
       О забаве самой трудной у соперника – скажи!»
«Есть любимое занятье, справишься, Бибыц? Поглубже
       он заходит в море. До'лжно сверху на него сложить

хворост, брёвна, камни, – груду тяжестей навалят нарты.
       – Бог богов, мой бог, – он молит, – о-о, такой мороз пошли,
чтоб за время, что ребёнок по нужде во двор выходит,
       водопад бы в столб смерзался, лёд сковал бы до земли

море. По его молитве в лёд сплошной вода морская
       превратится. Резко встанет, на плечах его снесёт».
«Не могу такой затеи не попробовать! Неужто
       мало силы у Бибыца?» – страшный уаиг идёт

в глубину, чтобы виднелась только голова, а сверху
       всё, что под руку попало, нарт на голову кладёт.
Хворост, брёвна, скалы, – кучей. А потом Сослан взмолился:
       «Бог богов, тебя прошу я: пусть мороз такой придёт,

чтоб за время, что ребёнок по нужде во двор выходит,    
       водопад бы в столб смерзался, море льдом взялось до дна».
А всегда молитвы нартов исполнялись – воды стали
       твёрже камня, так замёрзли. Нарт сказал Бибыцу: «Сна

нужно целую неделю, чтобы море затвердело», –
       семь ночей и дней послушно в этом льду сидел Бибыц.
«Вмёрз, должно быть!» Разрешает: «Выходи, попробуй силу!»
       С ужасом увидел, – встал тот, покряхтел, не глядя вниз,

и пошёл, облившись потом, на себе уносит море.
       «Ой, ой!.. Горе мне, да как же я избавиться смогу
от Бибыца-уаига? Видно, гибель наступает...»
       «А ещё что знаешь?» – «Мало мог я видеть на бегу...»

«Ладно, я отправлюсь к нартам, сам возьму, чего хотелось».
       «Что тебе от нартов нужно?» – «Силу пробовать свою.
Дань возьму – девицу с парнем». – (Время горького позора
       наступает, ведь насильник измарает честь мою,

и меня в родном селенье назовут последним трусом).
       «Покажи пути-дороги к вашим нартам, наконец!»
«Ты за мною следуй. Стадо погоню домой, к Сослану».
       Улыбается Бибыцу, горя же тяжёл венец.

В нартскую Страну родную перегнал Сослан животных.
       Как откормлен и ухожен погибавший нартский скот!
Люди чествуют Сослана и не знают, что тревога
       гложет сердце нарта – помнит: уаиг за ним идёт.

Дома он сердито в кресло опустился. Затрещало,
       гневных не снеся раздумий, кресло прочное под ним.
И увидела Шатана, что нехорошо Сослану:
       «Отчего переживаешь? Нарты именем твоим

столь гордятся, восхваляют за спасённую скотину».
       «Нана, мне не до зверушек. Ведь сражался я умом
с уаигами, Мукара удалось убить, и пояс
       из его спинного мозга – вот, на мне надет. Потом...

Несмотря на всё старанье, не рассправился с Бибыцем.
       Из живущих не осилить великана никому!
А ведь он за мною следом к дому нашему подходит».
       «Не тревожься, пусть узнает он теперь меня саму!»

Слышится у башни голос подошедшего Бибыца.
       И чудовищного гостя вежливо встречает мать.
В дом вернувшись быстро, сыну говорит Шатана: «Спрячься.
       Предоставь расправу нане, – не страшнее он, чем брат».

В подземелье нарт спустился и внимательно стал слушать.
       На почётном возвышенье был усажен великан,
стол обильный мать накрыла. «Помоги найти Сослана.
       Посмотреть хочу на нарта». – «Он пришёл из дальних стран,

чествует его собранье нашей нартской молодёжи.
       Ты издалека приехал и, конечно же, устал.
Отдохни, поешь, а скоро с нихаса и сын вернётся.
       Гость, у нас молиться нужно над почётной чашей». Стал

говорить Бибыц молитву – прервала его Шатана:
       «Не по-нашему молиться хочешь, добрый человек.
А услышат это нарты – с жизнью можешь распроститься».
       «Покажи пример для гостя – ваш послушаю завет».

Чашу приняла Шатана и спросила у Бибыца:
       «Но смогу богов просить я, если буду точно знать:
где душа твоя хранится, и вся сила, и надежда?»
       «А тебе зачем?» – «Приезжий, за тебя молюсь, как мать!»

Оглядел Бибыц строенье, столб-подпору он увидел.
       «Знай: душа, надежда, сила в том находятся столбе».
А Шатана столб целует, обнимает и ласкает.
       Стал Бибыц смеяться: «Шутку я сказал сейчас тебе».

«Где ж они?» – «В очажном камне». Камень обняла Шатана,
       целовать его и гладить принялась. Хохочет чёрт:
«Ах, лукавая, с чего бы вся душа, надежда, сила
       в камень забрались очажный? Уж давно я был бы мёртв».

«Дорогой мой гость, не слишком хороши твои поступки.
       Я от всей души спросила, чтобы благо принести, –
говоришь обманно!» Видя, как расстроена Шатана,
       тайну важную доверить ей решил Бибыц. «В пути,

в битвах я всегда спокоен. Крепость на утесе Жёлтом
       неприступна. Из булата ящик в крепости храню.
В нем три голубя сокрыты, и один из них – надежда,
       а другой – Бибыца сила. Третий голубь – он мою

душу сохраняет». – «Умно, что надёжно их упрятал,
       не добраться до сокровищ никому и никогда».
«Почему нельзя? Всего-то стоит вынести за двери
       мне свой меч, – полоска света заблестит, ну как вода,

и до крепости продлится». – «Вот уж чудо-то!» – Шатана.
       Помолилась и сказала: «Ты поешь чего-нибудь».
Сильно был Бибыц голодным и наелся доотвала,
       выпил ронга, повалился – голова его на грудь

свесилась – и захрапел он. Сына позвала Шатана,
       вышел нарт, и меч Бибыца поднесли они к дверям.
Лучик солнца отразился от меча полоской света, 
       путь наметив. И подобно радуге, от острия

дотянулся до утёса, на котором крепость. Ястреб
       приручённый в небо послан, он по радуге-дуге
вмиг слетал, булатный ящик для Сослана взял когтями
       и принёс. Вот в гостевую с сим сокровищем в руке

нарт вошёл. Открыл он крышку, сжал трёх птиц с немалой силой.
       Закричал: «Что за собака, за осёл разлёгся здесь,
в доме у меня?!» Проснулся, приподнялся на постели
       великан Бибыц, но поздно: не успел оттуда слезть –

оторвал Сослан головку голубю, в котором сила.
       И как тонкая былинка, зашатался уаиг
и свалился прямо на пол. «Гость незваный, прочь из дома!» –
       тут Сослан лишил надежды великана в краткий миг.

Пастуха узнал сын Тара, и в тоске он содрогнулся:
       «Вот и повстречал тебя я, нарт злокозненный Сослан!
Одолел меня умом ты, брата старшего отправил
       к мёртвым, полагаю, тоже...» В третий раз услышал брань:

«Что за пёс, осёл упрямый смеет в доме оставаться,
       ведь три раза я окликнул. Жизнь твоя в моей горсти'!»
Третий без головки голубь, а Бибыц, вздохнув три раза,
       тут же умер. От разбоя удалось людей спасти.

Юношей повёл отважных нарт Сослан к степям балгайским,
       захватили там отары, много табунов и стад,
в нартскую Страну пригнали и между тремя родами
       разделили. Ликованье, и Сослан победе рад.



Иллюстрация - картина Махарбека Туганова «Сослан и Мукара».