Э. По Ворон Перевод

Как-то с книгой, в час полнощный, переводом озабочен,
Я присел, изрядно пылью надышавшись в полусне, -
Сладким грезам предавался, но внезапный звук раздался,
Будто странник постучался, пожелав примкнуть ко мне:
"Что за гость, в ночи нежданный, беспокоит в тишине?
              Кто там в дверь стучит ко мне?".

До сих пор то помню ясно - поздней осенью, ненастной,
Возле кресла, у камина, груду тлеющих углей,
Где тревожный, до рассвета, я напрасно ждал ответа
И дремал под стоны ветра в размышлении о ней -
Той Линоре, что блистала ослепительней огней!
             Где ты, солнце, прежних дней?

Беспокойный, но не резкий, шорох алой занавески
Полнил сердце смутным страхом и застыл в моём окне,
Нет,  не стоит опасаться, духом следует собраться, -
"Это просто гость незваный постучался в дверь ко мне:
Видно, просит он приюта при спадающей луне -
           Кто там в дверь стучит ко мне?

Наконец, себя взяв в руки, я унял живые муки,
Страх нахлынувший отринул, тихо двинувшись на зов,
К цели следовал с волненьем, (до чего дрожат колени!),
С запоздалым отрезвленьем брёл под тиканье часов -
Отпер дверь я с опасеньем, сдвинув внутренний засов:
           Тьма - и больше никого!

Устремясь во мрак глубокий, дрогнул взор мой волоокий,
Утомленный ожиданьем - за порогом никого!
Ночь загадочно молчала, тьма роптаньем отвечала,
Я единственное слово Небесам шептал всего -
"О, Ленора!" вдаль звучало - (эхо множило его):
           Эхо - больше ничего!

Дверь закрыл и в дом вернулся, от предчувствий содрогнулся,
Стук тут явственней раздался, чем звучал допрежь того:
"Верно, что-нибудь случилось, если тьма зашевелилась,
Словно крыльями забилось в ставень дома моего -
"Это ветер, успокойся - пошумит и что с того?"
          Ветер - больше ничего!

Запер я окно с решеткой - тут решительной походкой
Важно вышел чёрный Ворон, созерцатель древних дней -
Клюв гордец держал спесиво, шёл надменно, неучтиво, -
И взмахнув крылом лениво, весь в вальяжности своей
Важно влез на бюст Паллады, размещенный у дверей
         И небрежно сел на ней...

Оставалось подивиться поведенью наглой птицы -
Я невольно усмехнулся - до чего ж она горда!
"Временем ощипан славно, роль ведешь ты презабавно,
Но а все-таки скажи мне, в том краю, где ночь всегда,
Как ты прозван у Плутона - Патриархом?" Вот тогда
        Ворон крикнул - "Никогда!"

Птичий крик остервенелый, ум почти оторопело,
Но восринял, подивившись на реакцию тогда -
Хоть и мало смысла было, - несомненно, захватило
Это зрелище, где птица, как из бронзы отлита,
Замерла с гортанным кличем, без особого труда,
       Снова крикнув, - "Никогда!"

Беспощадно и сурово страх твердил одно лишь слово
Душу выпростав над сводом, где гремело - "Никогда!"
Сам же гость не шевельнулся и пером не встрепенулся
Наконец в ответ я кинул: "В вечность скрылись без следа
Собутыльники-друзья: сгинешь сам и что тогда?"
          Ворон гаркнул - "Никогда!"

Приговор услышав строгий, обмер я в сплошной тревоге -
Видно звал его хозяин  лютым именем Беда,
То безмерное мученье возрастало, как теченье
У открытого пруда - Там, где бурная вода
Выбивает без труда под напором корку льда
          В Марте с криком -"Никогда!"

Скорби повод не давая, улыбнулся я, вздыхая,
Кресло поплотней придвинув, что попортили года,
И склонившись безмятежно, дал фантазии безбрежной
Повод, вопросив небрежно - "Ты же ворон, правда, да?
Зря ты, брат, твердишь зловеще вечно то же, что всегда:
          Вот заладил - "Никогда!"

Так сидел я, мыслей полный, и пронзительно-безмолвный
Проникал, сжигая сердце, взгляд, как чёрная звезда -
Полон грусти запоздалой, головой склонясь усталой,
Я приник к подушке алой, и подумал вдруг тогда -
Неужели образ малый, что в душе любил всегда,
          Не узрю уж никогда?
         
Гаснет пламя, дом темнеет и холодным мраком веет -
Может быть как ангел кары серафим пришёл сюда?
Тут, почуяв упоенье, я вскричал - "Оставь мученья!
Сам Господь послал прощенье нам с Ленорой навсегда:
Обрету ли я забвенье в тишине, ответь тогда?"
           Гаркнул Ворон - "Никогда!".

Я взмолился в скорби вещей - "Птица ты иль дух зловещий?
Бесом ты иль громом послан, искушая без суда?
Кто ты - враг неустрашимый или призрак нелюдимый,
В край, тоскою одержимый, дух пришёл смущать сюда?
Дай покой необходимый и избави от стыда!"
           Каркнул Ворон - "Никогда!"

"Что бы ты мне не пророчил, роковой посланник ночи,
Небом пламенным над нами, богом, скрытым навсегда,
Всем святым, я умоляю, мне ответь - в пределах Рая,
Мне ль явИтся блажь святая, что средь ангелов одна -
Та прекрасная Ленора, что со мною навсегда?"
           Гаркнул Ворон - "Никогда!

"Что ж", - воскликнул я, вставая, - "Убирайся, птица злая!
Ты из царства тьмы кромешной - возвращайся прочь, туда!
Не желаю лжи позорной, словно эти перья чёрной,
Заклинаю, дух упорный, - сгинь отсюда навсегда,
Вынь свой жуткий клюв из сердца, впредь до божьего суда!!"
           Каркнул Ворон - "Никогда!

Так, надменный и зловещий, восседает Ворон вещий,
Чёрный, как исчадье Ада, не сбираясь никуда -
Зло глядит в проём оконный, словно демон полусонный,
В струях света тень ложится, звёзды гаснут без следа:
Спит душа моя в той тени, мрачно-мутной, как слюда -
           Мнишь, восстанет?
............................- "Никогда!"


09.06.14


Edgar Allan Poe
 THE RAVEN

 Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
 Over many a quaint and curious volume of forgotten lore –
 While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
 As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
 "'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door--
 Only this, and nothing more."

 Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
 And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
 Eagerly I wished the morrow;-- vainly I had sought to borrow
 From my books surcease of sorrow-- sorrow for the lost Lenore--
 For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore--
 Nameless here for evermore.

 And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
 Thrilled me-- filled me with fantastic terrors never felt before;
 So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
 "'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door--
 Some late visitor entreating entrance at my chamber door;--
 This it is, and nothing more."

 Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
 "Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
 But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
 And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
 That I scarce was sure I heard you"-- here I opened wide the door;--
 Darkness there, and nothing more.

 Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
 Doubting, dreaming dreams no mortals ever dared to dream before;
 But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
 And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore!"
 This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"--
 Merely this, and nothing more.

 Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
 Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
 "Surely," said I, "surely that is something at my window lattice:
 Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore--
 Let my heart be still a moment and this mystery explore;--
 'Tis the wind and nothing more."

 Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
 In there stepped a stately raven of the saintly days of yore;
 Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
 But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door--
 Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door--
 Perched, and sat, and nothing more.

 Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
 By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
 "Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
 Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore--
 Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
 Quoth the Raven, "Nevermore."

 Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
 Though its answer little meaning-- little relevancy bore;
 For we cannot help agreeing that no living human being
 Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door--
 Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
 With such name as "Nevermore."

 But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
 That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
 Nothing further then he uttered-- not a feather then he fluttered--
 Till I scarcely more than muttered, "Other friends have flown before--
 On the morrow he will leave me, as my Hopes have flown before."
 Then the bird said, "Nevermore."

 Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
 "Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store,
 Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
 Followed fast and followed faster till his songs one burden bore--
 Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
 Of 'Never-- nevermore'."

 But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
 Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
 Then upon the velvet sinking, I betook myself to linking
 Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore--
 What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
 Meant in croaking "Nevermore."

 This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
 To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
 This and more I sat divining, with my head at ease reclining
 On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
 But whose velvet-violet lining with the lamplight gloating o'er,
 She shall press, ah, nevermore!

 Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
 Swung by seraphim whose footfalls tinkled on the tufted floor.
 "Wretch," I cried, "thy God hath lent thee-- by these angels he hath sent thee
 Respite-- respite and nepenthe, from thy memories of Lenore;
 Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
 Quoth the Raven, "Nevermore."

 "Prophet!" said I, "thing of evil!-- prophet still, if bird or devil!--
 Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
 Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted--
 On this home by Horror haunted-- tell me truly, I implore--
 Is there-- is there balm in Gilead?-- tell me-- tell me, I implore!"
 Quoth the Raven, "Nevermore."

 "Prophet!" said I, "thing of evil-- prophet still, if bird or devil!
 By that Heaven that bends above us-- by that God we both adore--
 Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
 It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore--
 Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
 Quoth the Raven, "Nevermore."

 "Be that word our sign in parting, bird or fiend," I shrieked, upstarting--
 "Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
 Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
 Leave my loneliness unbroken!-- quit the bust above my door!
 Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
 Quoth the Raven, "Nevermore."

 And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
 On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
 And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
 And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
 And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
 Shall be lifted-- nevermore!

 (1844-1849)