Коронация с катастрофой

16 мая 1770 года пышно раз украшенные кареты молодоженов и эскорта проследовали по парижским улицам. Это была свадьба французского дофина Людовика и австрийской эрцгерцогини Марии-Антуанетты. Толпы граждан скопились вдоль шествия кортежа, и когда началась раздача бесплатных угощений, то образовалась сильная давка в которой погибло более тысячи человек.
Народ стал шептаться, что смерть людей на празднике молодоженов не принесет им счастья. Но и только. Никто не присовокупил к имени дофина эпитет «кровавый», никто не винил его в гибели зевак, толпившихся на пути кортежа…
Сто двадцать пять лет спустя история повторилась в России – на коронационных торжествах императора Николая Второго. Но, по мнению русских, во всем был виноват император и только он. «Николай Кровавый» стало вторым именем одного из самых кротких самодержцев России…
Но обо всем – по порядку.

Последняя в истории России коронация стала самой пышной и самой дорогой, хотя об этом, естественно, никто не мог тогда догадываться. В стране было спокойнее, чем когда-либо, армия не воевала, но модернизировалась и увеличивалась, промышленность развивалась бурными темпами, торговля процветала. 128 миллионов подданных в подавляющем большинстве искренне благословляли воцарение нового императора.
Торжества должны были проходить в Москве с 6 по 26 мая 1896 года. Еще до начала торжеств в разукрашенную, принаряженную, вычищенную, прибранную Москву стали съезжаться многие тысячи гостей. Здесь был и «весь Петербург», со всей огромной империи, а также многочисленные иностранные гости.
Сенсацией стал приезд операторов-кинематографистов, присланных изобретателями кино французскими братьями Люмьер для того, чтобы снять документальный фильм о предстоящем событии. Кроме того, официально было аккредитовано рекордное для того времени число русских и иностранных репортеров – более двухсот.
Тверская улица, по которой должен был следовать в Кремль император, была разукрашена со всей, доступной тогда роскошью, хотя и старыми традициями не пренебрегали: с балконов и из окон домов свисали ковры, шелковые и парчовые ткани. По стенам домов, по столбам и колоннам вились гирлянды живой зелени и цветов.
К ночи вспыхивала невиданная нигде доселе электрическая иллюминация, превращавшая Кремль в огромный сказочный дворец, словно из «Тысячи и одной ночи». Иллюминован был и храм Христа Спасителя, и многие другие здания вблизи о Красной площади.
Император приехал в Москву 6 мая – в свой день рождения. Первые три дня он по традиции провел в Петровском дворце, а 9 мая состоялся торжественный въезд в Кремль. Вся территория от Петровского парка до Кремля была до отказа заполнена сотнями тысяч людей, занявших места вдоль царской дороги с вечера 8 мая. А с раннего утра 9 мая по Тверской и по бульварам потекла непрерывная кавалькада экипажей и всадников, встречавших императора с императрицей, которые медленно ехали в Кремль в открытой карете.
В журнале «Всемирная иллюстрация» об этом сообщалось так:
«Блестящие мундиры, сияющие каски, треугольные шляпы с плюмажем, роскошные халаты представителей Азии – все это очень эффектно выглядело при ярком освещении. Народ с видимым удовольствием и с выражением серьезного достоинства на лицах встречал и рассматривал съехавшихся в таком обилии иностранных гостей, гордясь таким проявлением уважения к нам со стороны всего света. К 12 часам все переулки, ведущие к Тверской, были затянуты канатами и запружены массой народа. Войска стали шпалерами по сторонам улицы. Из каждого окна дома московского генерал-губернатора, Великого князя Сергея Александровича, выглядывала масса зрителей; тут были и блестящие мундиры английских адмиралов, и испанцы, и японцы, и китайцы, и красивые французские кавалерийские офицеры в блестящих, золоченных, на манер древнегреческих шлемах с развевающимися позади конскими хвостами. Весь длинный балкон был занят множеством изящнейших дам высшего света в роскошных белых туалетах и шляпах».
В полдень грянули девять пушечных залпов, и навстречу императору из Кремля в Петровский дворец выехал со свитой Великий князь Владимир Александрович, и только в половине третьего новые залпы и сплошной колокольный звон известили, что царь выехал в Кремль. Около пяти часов накатом, все приближаясь, загремело «ура!» стоявших вдоль Тверской полков, грянули оркестры и на белом арабском скакуне проехал император – молодой, торжественный и чуть уставший.
14 мая наступил день Священного Коронования. Сановники и знать начали съезжаться в Кремль с семи часов утра. В девять часов, открывая церемониальный выход, первой появилась на Красном крыльце вдовствующая императрица Мария Федоровна, под большим золотым балдахином. За нею, широкой желтой рекой, хлынули придворные в расшитых золотом генеральских и камергерских мундирах.
Императрица прошла в Успенский собор, а еще через полчаса с Красного крыльца сошел взвод кавалергардов, зазвучали фанфары и трубы и под стотысячное «Ура!» заполнивших Кремль солдат, офицеров, горожан и гостей, сопровождаемые министрами, членами Государственного Совета и Сената вышли Николай II и Александра Федоровна и также под золотыми балдахинами пошли в собор.
На паперти их встретил митрополит Московский Сергий и, обращаясь к Николаю, в частности, сказал:
- Благочестивый Государь! Как нет выше, так и нет труднее на земле царской власти, нет бремени тяжелее царского служения.
Вступив в собор, Николай, взяв в руки державу и скипетр, прочел коронационную молитву, выслушал ответную молитву митрополита Палладия, отстоял торжественную литургию, сняв с себя корону. Заключительным актом коронации был обряд миропомазания, когда освященным елеем на лбу помазанника рисуется крест. Обряд миропомазания должен был совершаться в алтаре, куда следовало пройти через Царские врата. В этот миг снова ударили колокола и пушки, начиная салют в сто один залп.
И только Николай двинулся к алтарю, чтобы принять миропомазание, неожиданно лопнула бриллиантовая цепь с орденом Андрея Первозванного и упала к его ногам. Это тут же расценили как весьма дурное предзнаменование.
Николай чуть приостановился, цепь и орден подобрали и внесли в алтарь. Эпизод оставил неприятный осадок, но вскоре забылся. Вспомнили о нем на 13-й день после начала коронационных торжеств – 18 мая – во время печально известных событий на Ходынском поле.
Но пока журналисты, описывая церемонию коронации, не жалели самых восторженных эпитетов:
«В то время, как в Успенском соборе совершался торжественный обряд, площадь пред Чудовым монастырем представляла собою сплошную массу голов. Забор, отделявший ту часть площади, где сооружался памятник Императору Александру II, также был весь унизан народом.
Но еще поразительнее была картина с Кремлевской набережной вниз на Москву-реку. Оба ее берега, как по сю сторону, так и к Замоскворечью, на далекое пространство, до самого Москворецкого моста с одной стороны и Каменного — с другой, были заняты такою же сплошною толпою, как в Кремле, и вся эта многотысячная толпа народа чутко прислушивалась к тому, что делалось там, далеко от нее, за стенами Кремля, и чуть только раздавался там возглас «ура», как толпа повторяла этот возглас многотысячными устами, и несся он далеко-далеко по Замоскворечью, то замирая, то подхватываемый вновь еще с большею силою...
В высшей степени величественна была картина, когда после коронования Государь Император и Государыня Императрица в коронах и порфирах под большим балдахином, несомым генералитетом, обходили московские соборы при торжественном колокольном звоне и непрерывных, все усиливающихся и усиливающихся кликах «ура». Эти приветственные клики дошли до высшей точки подъема, когда Государь Император и Государыня Императрица, взойдя по Красному крыльцу до верхней площадки, остановились и, повернувшись к народу, трижды поклонились.
«Ура!» загремело по всей площади, перекинулось за трибуны на площадь пред Спасскими воротами, как эхо, было подхвачено многотысячною толпой, стоявшею по берегам реки Москвы, и замерло где-то далеко-далеко…»
А теперь приходится перейти к прискорбномц событию, омрачившую не только коронационные торжества, но и все последующее царствования императора Николая Второго.
К моменту коронации генерал-губернатором Москвы и одновременно командующим Московским военным округом – самым большим и самым важным в Российской империи – вот уже пять лет был дядя царя Сергей Александрович. Он был назначен на этот пост в 1891 году еще своим братом Александром III.
Среди множества мероприятий, предусмотренных коронационной комиссией, была запланирована и раздача 400 тысяч царских гостинцев. Причем заранее известили и о дате, и о месте раздачи – 18 мая, Ходынское поле. «Гостинец» включал полфунта колбасы (200 граммов), сайку, кулек конфет, кулек орехов, пряник и памятную эмалированную кружку с царским вензелем, и все это было завернуто в яркий женский ситцевый платок. Так как подготовка к раздаче подарков происходила загодя, то москвичи, особенно беднота, с интересом следили за тем, что происходило на Ходынке, и внимательно прислушивались к циркулировавшим в городе слухам.
Когда рассматривался вопрос об охране порядка и привлечения для этого сил армии, то один из организаторов коронационных торжеств, дядя молодого Императора, великий князь Сергей Александрович заметил, что он верит в благоразумие народа и потому будет достаточно сил одной полиции.
Строго говоря, у всех были основания так считать. Коронационные торжества проходили по сценарию торжеств по аналогичному поводу отца Николая II Императора Александра III. И тогда на Ходынском поле происходила массовая раздача подарков и народные гуляния, но никаких чрезвычайных происшествий не было, кроме… сотни-другой помятых в давке людей. Но на эту «мелочь» н6икто не обратил внимания: что за гуляние без синяков и треснувших ребер?
 Никто не учел того что с последней коронации население Москвы увеличилось чуть ли не вдвое, причем, в основном, за счет прибывавших в город на заработки крестьян, что слухи и сплетни разлетались по городу в несколько раз быстрее, чем четверть века тому назад, и что народ никогда не бывает благоразумным, если становится абсолютно неуправляемой толпой.
Журнал «Вокруг света» №23 за 1896 год так описывает произошедшие события:
«…Вечером того же дня, лишь только стало смеркаться, на обращенный к Москве-реке балкон Кремлевского дворца изволили выйти Их Императорские Величества Государь Император, Государыня Императрица Александра Федоровна, Государыня Императрица Мария Федоровна и находящиеся в Москве Высочайшие Особы. Ея Величеству Государыне Императрице Александре Федоровне был поднесен букет из электрических лампочек, соединенный с электрическими проводами дворца. Как только Ея Величество изволила принять букет, он загорелся электрическим светом, и в тот же момент засветился весь Кремль электрическими огнями всевозможных цветов. Государь Император, Государыни Императрицы и другие Высочайшие Особы оставались на балконе и любовались на светившуюся бесчисленным множеством огней Москву. Иллюминация зажигалась три вечера подряд: 14, 15 и 16 мая.
В течение следующих дней, 15, 16 и 17 мая, при Высочайшем Дворе происходил прием поздравлений от Особ Царствующей Фамилии, иностранных принцев, сановников и от многочисленных депутаций, съехавшихся на коронацию. Депутации подносили блюда и хлеб-соль…
Напомним читателям, что по сравнению с коронациями других монархов коронации русских царей отличались невероятной пышностью. Для них в середине XIX века был построен Большой Кремлевский дворец. В нем и в кремлевских соборах происходило освящение власти царствующего монарха. Торжества длились несколько дней. Молебны сменялись выступлениями хоров, торжественные шествия — банкетами, балами и гуляниями в Кремле.
Специально для этих праздников отливались медали и жетоны, печатались красочные объявления, пригласительные билеты, меню торжественных обедов, а также программы, в которых каждому участнику праздника указывались его место, соседи, действия, которые от него ожидаются…»
А на Ходынском поле, где в обычные дни проходили войсковые полевые учения, построили царский павильон и двадцать бараков-складов, куда свезли подарки и сотни бочек водки и вина.
Вдоль Петербургского шоссе в сторону Ваганькова построили 150 павильонов-буфетов, помосты для выступлений артистов цирка и театров. Зрители должны были увидеть сцены из оперы «Руслан и Людмила», спектакль «Конек-Горбунок», народное массовое действо «Ермак Тимофеевич». С группой дрессированных животных должен был выступить Владимир Дуров.
Было решено использовать и традиционные развлечения простонародья на ярмарках и гуляниях – в нескольких местах Ходынки врыли высокие гладко обструганные столбы, на макушках которых должны были появиться сапоги, самовары, шапки и иные призы для тех ловкачей, проворных и хватких, которые сумеют добраться до желанной награды.
Кроме того, по Москве гуляли и слухи, что в каждом тысячном подарке лежит ассигнация, – кто говорил в десять, а кто и в сто рублей.
Следует заметить, что поле, пригодное для учебных боев и пехотных маневров, было покрыто солдатскими окопами, стрелковыми ячейками и траншеями. Кроме того, там были природные овраги и множество ям, оставшихся после добычи песка и глины.
Вот это и проглядели ответственные за народные гуляния, что было их основной ошибкой. Но и без ям и рвов при миллионной толпе невозможно было обойтись без жертв – разве что число их несколько сократилось бы.
Среди собравшихся еще ночью (!) на Ходынском поле были не только бедные неимущие люди. Пришли сюда и ремесленники, и рабочие, и мещане. Многие были пьяны. Как отмечал в своих «Дневниках» известный публицист и издатель А. С. Суворин: «С вечера было много народа. Кто сидел около костра, кто спал на земле, кто угощался водкой, а иные пели и плясали».
Тем временем подарки из буфетов начали потихоньку разворовываться. «Артельщики баловали, — записал А. С. Суворин со слов очевидца, — стали выдавать своим знакомым и по несколько узелков. Когда же народ это увидел, то начал протестовать и лезть в окна палаток и угрожать артельщикам. Те испугались и начали выдавать (подарки)».
Таким образом, узелки с подарками вместо 11 часов дня стали раздавать около 6 часов утра. Когда это началось, то вместо того, чтобы получать подарки по очереди, для чего были сделаны специальные проходы, по свидетельству того же Суворина «народ с наружной стороны перелезал через палатки и набегал к проходам палаток с внутренней стороны. И с той и с другой стороны давили друг друга… Кто падал, того топтали, ходили по нему… Многие влезали на палатки, ломали крыши и доставали узелки».
Спрашивается, чего можно было после этого ожидать?
Весть о том, что подарки уже выдают и их может на всех не хватить молниеносно облетела весь, более чем 500-тысячный народ, собравшийся на ходынском поле. И тогда, как следует из записи историка С. С. Ольденбурга, сделанной со слов очевидца «толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь.. Задние ряды напирали на передние: кто падал, того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням или бревнам. Катастрофа продолжалась всего 10-15 минут. Когда опомнились, было уже поздно. Погибших на месте и умерших в ближайшие дни оказалось 1282 человека, раненых – несколько сот».
Известный московский репортер, впоследствии автор знаменитых книг о Москве и москвичах В. А. Гиляровский, единственный из газетчиков, оказавшийся на Ходынке, считал, что там собралось не менее миллиона человек, хотя по официальным данным – вдвое меньше. Эта гигантская масса была стеснена между линией павильонов-буфетов и все сильнее напирающими новыми толпами, подходившими из Москвы и боявшимися, что им ничего не достанется.
Гиляровский писал о произошедшем так:
«Над миллионной толпой начал подниматься пар, похожий на болотный туман… Давка была страшная. Со многими делалось дурно, некоторые теряли сознание, не имея возможности выбраться или даже упасть: лишенные чувств, с закрытыми глазами, сжатые, как в тисках, они колыхались вместе с массой. Стоящий возле меня, через одного, высокий благообразный старик уже давно не дышал: он задохся молча, умер без звука, и похолодевший труп его колыхался с нами. Рядом со мной кого-то рвало. Он не мог даже опустить головы».
Другой свидетель ходынского ужаса, П. Шостаковский, вспоминал:
«И до предела сжатая человеческая масса всей невообразимой тяжестью своей качнулась в сторону буфетов. Люди тысячами повалились в ров, прямо на головы стоявших на дне. Вслед за ними падали еще и еще, пока ров не был завален телами доверху. И по ним шли. Не могли не идти, не могли остановиться».
По официальным данным, погибло 1389 человек и 1301 был ранен. И все это – итог массового безумия, продолжавшегося не более 15 минут. Но когда толпа опомнилась, было уже поздно.
Если внимательно рассматривать отдельные фотографии, сделанные в то утро на Ходынке, то чаще всего на них изображены группы людей, в каком-то оцепенении стоящие вокруг нескольких неподвижных тел. Конечно, москвичей потряс вид телег, с которых свешивались окоченевшие руки и ноги. Разумеется, никто не ожидал ТАКОГО. Но никто также не думал, что безумие толпы будет поставлено в вину одному-единственному человеку – императору. Увы, именно это и произошло.
Николаю доложили о катастрофе в половине одиннадцатого утра. От него требовалось принять решение – или отменить все празднества и объявить траур, или, сделав вид, что ничего особенного не произошло, продолжать торжества как ни в чем не бывало.
В тот день Император Николай II записал в своем дневнике горькие слова:
«Толпа, ночевавшая на Ходынском поле в ожидании начала раздачи обеда и кружки, наперла на постройки, и тут произошла давка, причем, ужасно прибавить, потоптано около тысячи трехсот человек. Я узнал об этом в десять с половиной часов… Отвратительное впечатление осталось от этого известия».
Конечно, иначе как отвратительной не назовешь причину этой трагедии, вызванной алчностью толпы. И уж тем более отвратительно было ему осознавать, что вместо вразумительного доклада о случившейся трагедии на Ходынском поле его встречали с оркестром и «радостно кричала толпа».
Император, изрядно поколебавшись, принял, как и следовало ожидать, компромиссное решение: день закончить по старой программе, главным образом из-за того, что вечером должен был состояться бал у французского посла и по политическим соображениям отменять его не следовало, – а уж потом, если будет возможно, празднества свернуть, заменив их посещениями больниц, раздачей пособий и всего прочего, приличествующего произошедшему несчастью.
И, выполняя принятое решение, царь и царица отправились на Ходынку, где уже были убраны трупы и кровь засыпана песком. В два часа дня их императорские величества появились на балконе Царского павильона, грянул пушечный залп, заиграли военные оркестры, сотни тысяч людей обнажили головы и стали смотреть, как мимо павильона в четком строю пошли парадным маршем войска. Праздник продолжался, причем жители Москвы принимали в нем активнейшее участие.
Вечером императорская чета отправилась на бал к французскому послу, графу Луи-Густаву Монтебелло – поступок, которого журналисты и историки так и не смогли им простить, увидев за всем этим равнодушие и безразличие к человеческому горю. То, что в подавляющем большинстве особняков и домов Москвы также были свои балы и застолья, значения не имело.
Но так уж совпало, что прием у французского посла в России готовился задолго до коронации и ему  придавалось важное межгосударственное значение, так как он должен был способствовать налаживанию союзнических отношений между Россией и Францией. После приема давался бал.
Что было делать в этой сложной ситуации русскому государю? «Сердце Царево в Божией руке» — говорит нам Священное Писание. Император Николай II долг царского служения Отечеству и вверенному ему Богом народу, поставил выше сиюминутной личной репутации среди придворной знати, которая отговаривала его от присутствия на приеме.
Современный публицист А. Степанов справедливо отмечает:
«Прием у посла иностранной державы для руководителя государства – не развлечение, а работа. Конечно, можно было отменить прием. Но нужно иметь в виду, что у России и Франции только налаживались Союзнические отношения и всякая шероховатость могла быть использована враждебными государствами, чтобы расстроить возникавший союз. И Государь в этой непростой ситуации нашел достойный выход. Он посетил прием, чем подчеркнул верность России союзническим отношениям и заинтересованность в их развитии, но вскоре уехал, предоставив христианской совести каждого сделать выбор – веселиться ли в день скорбного события?»
На следующее утро Великий князь Сергей Александрович узнал, что Москва одарила его новым титулом – «князь Ходынский». А Николай и Александра Федоровна, понимая, что их пребывание на балу более чем двусмысленно, выполнив протокол, вскоре же уехали в Кремль.
19 мая утром они присутствовали на панихиде по погибшим и поехали по больницам, навещая раненых. Под впечатлением увиденного царь приказал выдать каждой семье, где погиб кто-либо, по тысяче рублей за человека, оплатить похороны, а для осиротевших детей открыть особый приют.
Надо сказать, что раненые и пострадавшие в Ходынской давке осознавали свою вину в случившемся. После посещения их в больнице, мать Царя Николая II, императрица Мария Федоровна, записала в своем дневнике:
«Они были такими трогательными, не обвиняя никого, кроме их самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим Царя! Они как всегда были возвышенными и можно более чем гордиться, от сознания того, что ты принадлежишь к такому великому и прекрасному народу».
Когда царская чета, обходя палаты, разговаривала с пострадавшими, многие из них «со слезами на глазах просили Царя простить их, «неразумных», испортивших «такой праздник».
В том же 1896 году на Ваганьковском кладбище Государь Император Николай II возвел храм в память жертв давки на Ходынском поле.
Тогда же было начато следствие, но через два месяца виновным признали одного лишь московского обер-полицмейстера Власовского, обвинив его в нераспорядительности и служебной халатности, после чего отправили в отставку.
Тем не менее, по сей день некоторые используют происшедшие события для очернения Николая II. Но при объективном взгляде на факты следует признать, что Ходынская трагедия явилась следствием тяжелого несчастного случая происшедшего из-за действий народа, собравшегося на поле. В этой катастрофе лишь отчасти виноваты полицейские чины, понесшие наказание за непредусмотрительность. Вины Императора Николая II беспристрастный исследователь ее увидит.
Вот воспоминания о событиях генерала Джунковского, который наблюдал их от начала и до конца.
«...18 мая, в субботу, назначено было народное гулянье на Ходынском поле. Гулянье это было устроено на площади приблизительно в квадратную версту. Почти прямо против Петровского дворца устроен был императорский павильон, сооруженный в древнерусском стиле, кругом павильона был разбит садик с цветущими растениями и лавровыми деревьями. По обеим сторонам павильона были выстроены две трибуны, каждая на 400 мест, для чинов высшей администрации, а вдоль Петровского шоссе две трибуны для публики с платными местами по 5000 мест в каждой. Эти сооружения оставались на Ходынском поле и по окончании гулянья для парада. Затем по всему полю были раскинуты всевозможные театры, открытые сцены, цирки, качели, карусели, буфеты, ипподром для конских ристалищ и т.д.
Но главное, что привлекало народ, - это был ряд буфетов, их было несколько сот, они предназначались для раздачи населению царских подарков в виде художественно исполненных эмалированных кружек, тарелок и разных гостинцев. Вот по поводу этих подарков и ходили в народе легендарные слухи, будто эти кружки будут наполнены серебром, а иные говорили, что и золотом. Не только со всей Москвы и Московской губернии, но и соседних, ближайших губерний шел народ густыми толпами, некоторые ехали целыми семьями на телегах, и все это шло и шло на Ходынку, чтобы увидеть царя, чтобы получить от него подарок.
За несколько дней до праздника можно было уже видеть на этом поле биваки крестьян и фабричных, расположившихся то тут, то там; многие пришли издалека. Весь день 16 и 17 числа, со всех направлений, во все заставы, шел непрерывно народ, направляясь к месту гуляний. К вечеру 17-го была уже такая масса, что все поле было густо покрыто народом, народу собралось более миллиона. Самое большое скопление было, конечно, возле буфетов, из которых с 10 часов утра должна была начаться раздача царских подарков.
Народ, боясь пропустить очередь, занял места с вечера, стал плотной массой перед закрытыми барьерами, стал какими-то неудачными треугольниками. Между тем буфеты эти были устроены так, что между десятками буфетов под одной крышей имелись полуторааршинные проходы (аршин = 0,71 м), через которые и предполагалось пропускать со стороны Москвы народ на гулянье, вручая каждому узелок с угощениями и посудой. Параллельно буфетам тянулась, начиная от шоссе, глубокая, с обрывистыми краями и аршинным валом, канава, которая против первых буфетов превращалась в широкий ров, и тянулся он вдоль всех буфетов, оставляя на всем своем протяжении площадку перед буфетами шириной шагов 50.
На этой площадке комиссия, по-видимому, наивно и предполагала установить народ для вручения ему узелков и пропуска внутрь круга. Но, конечно, предположение это не могло оправдаться. На этой площадке не могла установиться и тысячная доля народа, собравшегося на гулянье.
Всю ночь с 17 на 18 мая толпа провела на ногах в страшной давке. Уже к полуночи не только площадка, но и вся яма была покрыта народом, все старались занять места поближе к буфетам, но только немногим удалось занять узкую гладкую полосу, остальные переполнили ров, который казался живым колыхавшимся морем. Толпа была и на другом берегу рва, и на высоком валу. К 3-м часам ночи все уже стояли на занятых ими местах, а народные массы все прибывали и прибывали, теснота увеличивалась, сзади давили.
К 5 часам сборище народа достигло крайнего предела, перед одними буфетами стояло более полумиллиона народа. Жара была и духота нестерпимые. Ни малейшего ветерка. Все страдали от жажды, а между тем масса сковалась, нельзя было двинуться. Со многими делалось дурно, они теряли сознание, но выбраться не могли, т.к. были сжаты, как в тисках. Так продолжалось около часа.
Над этой почти миллионной толпой стоял от людских испарений пар, похожий на болотный туман. Этот туман скрывал толпу во рве. Дышать было нечем. Около 6 часов утра стали раздаваться крики о помощи. Толпа заволновалась и стала требовать раздачи угощений. В 2-3 буфетах начали раздавать. Раздались крики: "Раздают", и это было как бы сигналом к началу несчастья. Море голов заколыхалось. Раздирающие стоны и вопли огласили воздух. Толпа сзади наперла на стоявших во рву, некоторые взбирались на плечи и по головам шли вперед, происходило что-то невообразимое, артельщики растерялись, стали бросать кружки и узелки в толпу.
Не прошло и 10 минут, как буфеты были снесены, и вся эта масса, как бы пришедшая в себя, отхлынула назад, с ужасом увидала ров, наполненный и мертвыми, и изуродованными. Прибыли власти, началась ужасная работа - отделение живых от мертвых. Умерших обнаружено было 1 282 человека, раненых более 500; покойников увозили в течение почти всего дня на Ваганьковское кладбище, где их приводили в известность, несчастных раненых отвезли в больницы и приемные покои.
Вот как стихийно произошла эта ужасная Ходынская катастрофа, омрачившая не только торжественные дни коронования, но оставившая и роковой отпечаток на все царствование несчастного царя Николая II…
Так как устройство народного гулянья было изъято из ведения генерал-губернатора и передано всецело Министерству двора, то я и не принимал в нем никакого участия, и принятие мер охраны также не касалось нашей комиссии - охрану на Ходынском поле также взяло на себя Министерство двора в лице дворцового коменданта. Обер-полицмейстером был Влассовский, он был хорошим приставом… но чтобы быть обер-полицмейстером, - на это у него не хватало пороху. Кроме того, это был человек не общества, с ним никто не считался, он тоже, со своей стороны, был неопытен в обращении и сношениях с высокопоставленными лицами, не умел к ним подойти, а представители Министерства двора, устраивавшие народное гулянье, казались ему недоступными.
Между тем эти представители Министерства двора, конечно, не имели никакого понятия о толпе, при устройстве гулянья не приняли никаких мер предосторожности для избежания несчастий. Они наивно думали, что народ чинно соберётся, будет стоять в порядке (они, кроме того, не ожидали и такого наплыва), затем, когда в 10 часов откроют буфеты, будет проходить спокойно, получать подарки, и что к 2 часам дня, ко времени приезда государя, все будет роздано, и счастливый народ с подарками в руках встретит царя и царицу…
Всё это было очень наивно. Кроме того, как можно было строить буфеты, из коих раздавали подарки, все в одном месте и так близко ко рву, - это уж совсем непонятно. Не могу не коснуться и другого вопроса, который мне особенно тяжел, - это роли великого князя во всей этой печальной трагедии. Как я говорил выше, устройство народного гулянья было изъято из его ведения и передано всецело министру двора. Великому князю как хозяину столицы, конечно, это не могло быть приятным, он реагировал на это тем, что совершенно устранился от всякого вмешательства не только по отношению устройства самого гулянья, но даже и по отношению сохранения порядка, отказываясь от преподачи каких-либо указаний по этому поводу. Обер-полицмейстер, очевидно, видя такое отношение со стороны хозяина столицы, также без должного внимания отнёсся к принятию мер безопасности на Ходынке во время гуляний.
Как я ни уважал и ни любил великого князя, я не могу все же не осудить его за это полное отстранение себя от всякого вмешательства. Раз он генерал-губернатор, то этим самым он отвечает за сохранение порядка везде. Права принятия мер для этого у него никто отнять не мог, и поручение устройства гулянья министру двора не освобождало его от контроля над принятием необходимых мер порядка. А между тем он ни разу не посетил Ходынское поле, не ознакомился с мерами для поддержания порядка. Обер-полицмейстер также отнесся чересчур равнодушно, видя такое отношение со стороны своего начальника. Очень, очень всё это было более чем грустно…
Я узнал об этой катастрофе в десятом часу утра, но и то смутно, передавали какие-то слухи. Я пошел к великому князю, которому уже было доложено об этом ужасе, застал его бледным как полотно, он ничего мне не сказал, поздоровался, но не произнес ни слова. Видно было, до чего ему тяжело, я тоже ничего не решился произнести. Мы без слов поняли друг друга. Я вышел. Он поехал к государю.
Тут опять сделана была крупная ошибка. Великому князю следовало намекнуть государю, что хорошо бы ему поехать сейчас же на место катастрофы - это был бы поступок, достойный царя. Увы! Не нашлось никого, кто бы подсказал ему это, а может быть, царь и хотел поехать, и его отговорили. Всё может быть. Да, были сделаны крупные ошибки, эту ошибку несчастному царю не удалось загладить за все время своего царствования. Когда великий князь уехал к государю, мы, лица свиты, все ждали, что вот-вот государь поедет на место катастрофы, велит там отслужить панихиду.
Такой поступок царя заставил бы умолкнуть все пересуды, всю клевету, которую злонамеренные люди с злобной радостью стали тотчас же распространять. Чего только не стали сочинять, какой только грязью не забрасывали люди друг друга, каждый хотел выйти сухим из воды и клеветал на другого. А враги пользовались этим и чего только не распространяли. Я никогда не забуду этих ужасных дней.
В 2 часа дня их величества прибыли на народное гулянье, взошли на верхний балкон царского павильона. Многие держались того мнения, что надо было бы отменить гулянье, но я лично не согласен с этим мнением. Катастрофа произошла только на небольшом пространстве, все остальное необъятное пространство Ходынского поля было полно народа, его было до миллиона, многие только под вечер узнали о катастрофе, народ этот пришел издалека, и лишать его праздника вряд ли было бы правильным. Государь был бледен, императрица сосредоточенна, видно было, что они переживали, как им трудно было брать на себя и делать вид, как будто ничего не произошло.
Как только их величества вступили на крыльцо царского павильона, на крыше его взвился императорский штандарт и грянул выстрел салюта. Стоявшая перед павильоном масса народа сразу обнажила головы, и громовое «ура» вылетело из этих сотен тысяч уст. Это было потрясающе, шапки полетели вверх, раздались звуки гимна «Боже, царя храни», затем «Славься!». Государь пробыл 1/2 часа и все время по полю перекатывалось «ура», то слабея, то усиливаясь.
Кто не знал о катастрофе, не поверил бы, если бы ему рассказали о ней.
Я поднялся в павильон на верхний этаж, чтобы посмотреть на общий вид гулянья. Это было море голов, все поле было усеяно народом. Государь и государыня с гулянья направились в Петровский дворец. Я вернулся домой с чувством какого-то тупого отчаяния, ликование толпы, переполненные театры на гулянье, обед старшин - все это навело на меня еще большую грусть.
Вечером был бал во французском посольстве. Все были убеждены, что бал будет отменен. Увы! Опять была сделана непоправимая ошибка, бал не отменили, их величества приехали на бал. Мне ужасно не хотелось ехать, но пришлось. Я не танцевал, больше слонялся по залам, и вся эта роскошь, все великолепие бала как-то раздражали. На другой день в Кремле была совершена панихида по погибшим на Ходынке в присутствии их величеств и всей царской семьи.
В 2 часа дня их величества в сопровождении вел. кн. Сергея Александровича посетили Староекатерининскую больницу, откуда проехали в Мариинскую и в клиники. Везде их величества обходили палаты и бараки, где помещались раненые, и почти со всеми беседовали, расспрашивая подробности. Из 500 отвезенных в больницы более половины уже выписалось, переехав к себе домой, в каждой больнице оставалось не более 100 больных. Государыня ко многим больным присаживалась на койки и беседовала. На следующий день раненых посетила императрица Мария Федоровна.
По высочайшему повелению каждая семья погибших получила единовременное пособие по 1000 руб. из собственных сумм государя; кроме того, все расходы по погребению также были покрыты из сумм государя. Затем была учреждена комиссия под председательством губернатора, были собраны крупные суммы денег, кроме ассигнованных из Министерства финансов, и все семьи до самой революции получали пособия.
Для выяснения обстоятельств и истинных причин события 18 мая, стоившего жизни более 1000 лицам, возбуждено было предварительное следствие. В результате слетел Влассовский - обер-полицмейстер. Великий князь [Сергей Александрович, дядя царя и губернатор Москвы] просил отставки, но государь её не принял. 20-го хоронили погибших на Ваганьковом кладбище, перед этим на кладбище прибыл о. Иоанн Кронштадтский и утешал своим бодрым словом родственников почивших. Появление о. Иоанна произвело сильное впечатление на удрученных родных. Вечером 19-го должен был состояться бал у австрийского посла, но он был отменен и на 21 число назначен был обед у посла взамен бала…
Тема помазания на царство требует серьезного и вдумчивого подхода. Это в особенности относится к коронации  Николая II, который, как ясно задним числом, был помазан тогда же и на предстоящие страдания. Но лишь задумаешься о миропомазании последнего нашего Царя, как помысел, по видимости исполненный сострадания к погибшим соотечественникам, «встает на стражу» и заставляет думать о катастрофе. Впрочем, трагедию, унесшую более чем 1,5 тыс. жизней, конечно, нельзя обойти вниманием.  Она  случилась на четвертый день после коронации, была, как мы увидим, результатом кратковременного безумия толпы и, по слову игумена Серафима (Кузнецова), явилась предзнаменованием той утраты самосознания, с которой, после 1917 года, мы стали «давить» друг друга уже не тысячами, а миллионами. Но, добавим, подобно тому, как революция и смута ХХ века, заслонившие царствование Николая II, «не отменяют» его царствования, так и ходынская катастрофа «не отменяет» коронационных торжеств и главного в них: помазания Государя на царство».
На Николая II обыкновенно смотрят теперь как на  «хорошего человека» с прибавлением «но». Вслед за «но» может содержаться обвинение во всех наших бедах ХХ века, а может и не содержаться, однако, во всяком случае, подразумевается следующее: «хороший человек, но несостоятельный государь». Его успехи, признававшиеся даже врагами, замалчивают, а об ответственности его совершенно не думают, считают ее само собой разумеющейся.
Из воспоминаний Александра Петровича Извольского, известного политического деятеля, министра иностранных дел России в 1906-1910 годах, человека либеральных взглядов:
«Московская катастрофа, детали которой я имел тогда же случай узнать, неправильно толковались и освещались. Д-р Диллон в книге, которую я столь часто цитировал, утверждает, что ужасная катастрофа произошла в тот самый момент, когда императорская чета заняла свои места, приветствуемая военным оркестром, игравшим национальный гимн, и когда «полсотни миллионов голосов криками приветствовали самодержца Святой Руси и его супругу». Автор утверждает, что император показал себя совершенно безучастным к этому бедствию и что оно не помещало серии обедов и балов, которые происходили при дворе и в иностранных посольствах до самого окончания празднеств.
В действительности произошло следующее. В это время я был русским представителем при Ватикане, и, так как папа Лев ХIII был представлен на торжествах посланником Аглигарди, князь Лобанов, русский министр иностранных дел, просил меня прибыть в Москву.
В Москве я остановился у моего кузена Муравьева, который был в то время министром юстиции, и каждый день я виделся с дядей моей жены, графом Паленом, которому была поручена роль главного распорядителя на торжествах.
Понятно, что я имел исключительный случай знать мельчайшие детали празднеств и всего, что происходило за это время даже во внутренней жизни двора.
Катастрофа произошла в очень ранний час дня и задолго до того, как император и его двор должны были прибыть на место торжеств. Через несколько минут после катастрофы мой кузен вызвал меня по телефону и, рассказав мне о случившемся, просил сопровождать его на место катастрофы, где он обязан был быть по должности...
Я провел большую часть дня на поле и возвратился в город только вечером.
Я не имел случая видеть императора в течение нескольких дней после катастрофы, но через Муравьева, графа Палена и других лиц из придворных кругов я был хорошо осведомлен о всех деталях того, что происходило в Кремлевском дворце в связи с катастрофой. Ввиду этого я могу засвидетельствовать, что Николай II был опечален происшедшим, и первым его порывом было приказать прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы, чтобы выразить свое горе.
Этот план был предметом горячего обсуждения в кругах царской свиты, причем граф Пален поддерживал этот план и советовал императору строго наказать виновников, не считаясь с положением, занимаемым лицами, ответственными за происшедшее, и прежде всего великого князя Сергея, дядю императора и московского генерал-губернатора, в то время как другие, особенно Победоносцев и его друзья указывали, что это может смутить умы и произведет дурное впечатление на принцев и иностранных представителей, собравшихся в Москве.
Они говорили также, что публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа. Эти последние советы - увы - возымели больший успех, как это случалось и позже. Празднества продолжались. На этот день был назначен бал во французском посольстве в присутствии императорской четы и всего двора.
Посланник маркиз де Монтебелло и его жена, пользовавшиеся большой любовью в русском обществе, зная, что происходит в Кремле, ожидали. что императорская чета не будет присутствовать на празднестве и предполагали отложить бал. Однако он состоялся. и я отчетливо вспоминаю напряженность атмосферы на этом праздестве.
Усилия, которые делались императором и императрицей при появлении их на публике, ясно были видны на их лицах.
Некоторые порицали французского посла за то, что он не проявил инициативы в вопросе об отмене бала, но я могу удостоверить, что маркиз и маркиза были вынуждены склониться перед высшей волей, направляющейся прискорбными советами, о которых я уже упоминал.
Граф Пален, бывший министр юстиции в либеральное царствование Александра II, хорошо известный своим независимым характером и прямотой, был лично назначен императором рассмотреть дело и найти виновных.
Благодаря близкому знакомству с ним я имел возможность день за днем  наблюдать за результатами следствия, и я был удивлен той странной несогласованостью в работе различных ведомств, которая существовала в России.
В этом случае народное празднество, которое должно было собрать около миллиона человек, организовывалось двумя различными ведомствами – генерал-губернатором Москвы, великим князем Сергеем, и графом Воронцовым-Дашковым, министром императорского двора, из которых каждый взваливал вину за происшедшее на другого…
Было установлено, что если великий князь Сергей и не является единственным виновником катастрофы, то во всяком случае он должен нести ответственность.
Граф Пален не колеблясь потребовал его наказания, но встретил сильное сопротивление со стороны других великих князей и ультрамонархической партии.
В конце концов некоторые из его подчиненных подверглись ответственности, а великий князь продолжал управлять древней столицей.»
Потрясенная российская общественность не получила ответа следственной комиссии на вопрос: «Кто виноват?». Да и нельзя на него ответить однозначно. Скорее всего, в случившемся виновно роковое стечение обстоятельств. Неудачен был выбор места гуляния, не продуманы пути подхода людей к месту событий, и это притом, что организаторы уже изначально рассчитывали на 400 тысяч человек (число подарков).
Слишком большое количество людей, привлеченных на праздник слухами, образовали неуправляемую толпу, которая, как известно, действует по своим законам (чему немало примеров и в мировой истории). Интересен и тот факт, что среди алчущих получить бесплатное угощение и подарки были не только бедный рабочий люд и крестьяне, но и довольно обеспеченные граждане. Уж они могли бы и обойтись без «гостинцев». Но не удержались от «бесплатного сыра в мышеловке».
Так инстинкт толпы превратил праздничное гуляние в настоящую трагедию. Шок от происшедшего мгновенно отразился в русской речи: вот уже более ста лет в обиходе существует слова «ходынка», включенное в словари и объясняемое как «давка в толпе, сопровождающаяся увечьями и жертвами…»
Так что винить во всем Николая II оснований все же нет. К тому времени, как император после коронации и перед балом заехал на Ходынское поле, здесь все уже было тщательно убрано, толпилась разодетая публика и огромный оркестр исполнял кантату в честь его восшествия на престол. «Смотрели на павильоны, на толпу, окружавшую эстраду, музыка все время играла гимн и «Славься».
Собственно, там ничего не было…
26 мая на Ходынском поле состоялся парад войскам коронационного отряда. Войск в строю было более 50000. Парад прошел блистательно при многочисленном стечении зрителей.
Того же числа в 9 часов вечера Их Императорские Величества со всею Августейшею Фамилией и всем Двором отбыли из Москвы.
До октября 1917 года оставался двадцать один год и череда событий, куда более страшных и кровавых, чем Ходынская трагедия. Но предвидеть этого, разумеется, никто не мог.