Стыд

       Лет до пяти я не знала, что такое стыд, - она усмехнулась, встряхнула чёлкой, минуту помолчала, погружаясь в воспоминания, и продолжала, -  Конечно, нам с сестрёнкой постоянно говорили, что стыдно баловаться, или пачкать штанишки, или ещё что-нибудь. Но я знала это слово, а самого стыда не чувствовала.
       Однажды проснулась от шума в кухне. Это и не шум был, а голос отца. Только мне спросонок показалось, что к нам забрались грабители. Я с головой укрылась одеялом, и лежала так несколько минут, пока хватало воздуха. Потом вынырнула из-под одеяла, глотнула воздуха и разобрала голос отца. Тогда уже безо всякого страха сунула ноги в тапочки и побежала на кухню. Остановилась в дверях, щурясь  от яркого света и не понимая, что происходит. Отец кричал, стоя посреди кухни, размахивал руками, иногда ударял ими по стене. А в углу, скорчившись, закрыв голову руками, сидела моя мама.
Отец оглянулся, увидел меня, страшно как-то засмеялся и подбежал к ней. Оторвал её руки от лица , поднял маму за плечи и толкнул на середину кухни.  Мама зацепила по пути  миску, стоявшую на краешке стола, и миска эта покатилась, подпрыгивая и издавая жалобный звон, пока не остановилась возле меня. Я не могла оторвать взгляд от этой миски, пока отец не ударил кулаком в стену.
        - Расскажи своей дочери, что ты делала вечером с чужим мужиком! Как ты раздвигала ноги! Пусть поучится у тебя, может, тоже станет шлюхой!
        - А ты смотри на свою мать! – он подошёл ко мне, почему-то пошатываясь, поймал мой взгляд и заставил перевести его на маму. – Стыдно? – и в этот самый момент мама подняла голову и посмотрела на меня. И вдруг какая-то волна накатила на меня изнутри, обожгла и разлилась по всему телу. Я прижала руки свои к пылающим щекам и слёзы брызнули из моих глаз. Я захлёбывалась и не могла остановиться. А в голове стучало: - Стыдно…стыдно… стыдно…
        Что случилось со мной потом, я не помню. Очнулась я в своей постели. Рядом сидела мама и держала свою руку у меня на лбу. Я посмотрела на неё, и она отвела взгляд.
        Когда я пошла в школу, мне там не понравилось. И я стала учиться плохо. Дома мне повторяли, что это стыдно, но я таскала двойки и тройки безо всяких угрызений совести и без чувства стыда.
        Стыдно мне было за свои платья, которые приходилось донашивать за двоюродной сестрой. Она была старше меня на три года. И вся одежда переходила мне по наследству после множества стирок, полинявшая, иногда даже  с заплатками. Когда кто-нибудь смотрел на моё платье, я краснела и переминалась с ноги на ногу.
        За свои худые-прехудые ноги с торчащими острыми коленками мне было ещё более стыдно, чем за старые платья. А их всегда было видно, эти худые торчащие коленки, продолжающиеся в две палки, потому что джинсов тогда не было, и все девчонки ходили в платьях и юбках. Зимой я надевала на себя сразу несколько колготок, пытаясь утолстить свои ноги, но палки оставались палками. А колготки съезжали все разом, и приходилось поддёргивать их по бокам, из-за чего платье поднималось, а на талии появлялись наросты. Я краснела и готова была провалиться сквозь землю.
        В институте уже я подружилась с одной девушкой. И она рассказала, как в детстве стыдилась своих тонких ног и натягивала несколько пар колготок сразу. Оказалось, стыд проявляется одинаково…
        Она отвлеклась, глядя  в окно  поезда, потом  продолжила:
        - Я стала встречаться с одним парнем, когда закончила институт и начала работать. Мы встречались два года, а потом он меня бросил. Обидно было, но я пережила. Мне было двадцать восемь, когда подруга познакомила меня с одним финном. Она уже была замужем, жила в Финляндии, приехала в отпуск и решила меня тоже выдать замуж. Взяла мои фотографии, номер телефона… Через месяц  Юха приехал за мной в Новгород, и я уехала из России. Он был неплохим человеком, только скучным каким-то. Я ему вроде и не нужна была. Так десять лет прожили, а потом расстались. Я уже язык хорошо знала, смогла устроиться на работу в магазин запчастей.
        Одиночество меня вроде не тяготило, но когда один водитель стал оказывать мне знаки внимания, противиться не стала. Два раза съездила с ним в Россию, когда он вёз туда груз. Он мне делал подарки – одежду какую-нибудь, конфеты. А за это я с ним спала. Замуж он меня не звал. Даже вместе жить не предлагал, ему и так было удобно. Сообщал заранее по телефону, когда приедет, привозил подарок – и в койку. Года три так было. А потом я не смогла. Стыдно стало с ним спать. Потому что я его не любила совсем. Не противный был, а просто не любила. И чем дальше, тем стыднее становилось. Про себя всё чаще думала:
        - Ну вот, Оля – Ойли, ты и стала шлюхой, как твой отец  предсказывал. Дешёвой шлюхой,  которая спит с дальнобойщиком за дешёвые тряпки.
Краснела, когда ложилась в постель, а ему это нравилось, возбуждало даже. Он громко смеялся, повторяя:
        - Русский барышень, русский барышень…
Потом наваливался на меня, пыхтел, дёргался,  через несколько минут откатывался в сторону и сразу начинал храпеть.
        А мне всё это время было стыдно. Я выползала из кровати и шла в душ. Смывала с себя весь тот стыд, тёрла, тёрла мочалкой, поливала струёй горячей воды, почти кипятка… И стыд смывался, исчезал в канализации. Я очищалась.
Иногда, просыпаясь, мужчина опять хотел того же, и я не сопротивлялась. Опять краснела, и опять смывала с себя стыд в ванной.
        Однажды я его прогнала. Сказала:
        - Уходи!
Он сначала не понял, рассмеялся. Потом посмотрел на меня, и всё понял. Молча собрался и ушёл. И конфеты с собой забрал, которые привёз мне в подарок.
        С тех пор мне стыдно не было. Иногда только, когда вспоминаю то, что раньше было, - она прикоснулась руками к порозовевшим щекам и замолчала.