Борис Ковынёв

Среди любимых мной поэтов есть один, с которым я настолько сроднился, что часто путаюсь, где он и где я. Стихи этого поэта живут во мне бесконечно близкой и щемящей сердце музыкой. Он дорог мне, как воспоминания о первой любви, о сладости юных лет. Я иду с этим поэтом по жизни более  полувека, но фактически ничего о нём не знаю. Удивительный парадокс, но так распорядилась судьба. Имя этого поэта Борис Ковынёв.
Я впервые узнал это имя в конце пятидесятых годов прошлого столетия, когда из печати вышла двухтомная антология русской советской поэзии. Это было по-своему уникальное издание, где под одной обложкой были собраны стихи десятков, а, может быть, и сотен авторов. Там были известные, популярные имена, бывшие постоянно на слуху, и множество безвестных, которые потом канули в Лету. Конечно, антология была по нынешним меркам куцей, в ней отсутствовали, например, Волошин и Мандельштам, а Цветаеву представляли два абсолютно ничего не говорящих о её творчестве стихотворения. Но  для того времени издание было уникальным.
Включив небольшую электрическую лампочку у изголовья,  я бесконечно листал по ночам эти увесистые тома, ища жемчужное зерно в куче мусора. Мои однокурсники-студенты давно спали и видели десятые сны. А я никак не мог успокоиться, жаждал открытий. И неожиданно увидел вот это:
В жизни бывает всё очень просто,
Встретится взгляд- не возьмёшь правей,
Девочка так, небольшого роста,
Глянет на мальчика из-под бровей.
- Боже мой! – воскликнул я. – Что это?
Автор был абсолютно незнаком – какой-то Борис Ковынёв.
В молодости впечатления ярче, зримей, образней. Я прочитал два небольших стихотворения залпом, потом перечитал, сразу же затвердив их наизусть. Кинулся искать сведения об авторе. Их не было.
Я растолкал своего соседа по койке Валентина Мещерякова.
- Чего тебе? – спросонья недовольным голосом проговорил он.
- Слушай! – прошептал я.
И прочёл вслух оба стихотворения.
От удивления Валентин привстал.
- Надо же! – воскликнул он. – Кто это?
- Борис Ковынёв, - ответил я.
- Никогда не слышал. - признался Валентин. – А ещё есть?
- В том то и дело, что ничего нет. И никаких сведений об авторе.
- Да-а! – протянул Валентин. – У нас умеют наводить тень на плетень. Дай, я сам почитаю.
Прошло несколько дней. Я усиленно пытался выудить из разных источников хоть какие-нибудь сведения о Ковынёве. Тщетно. Университетские преподаватели не слышали этого имени, в Публичной библиотеке его книги отсутствовали.
Приехала в Сталинабад группа московских поэтов и прозаиков. Я сблизился и подружился с Евгением Шатько. Однажды я спросил у него:
- Скажите, Женя, а вы слышали такое имя – Борис Ковынёв?
- Откуда вы знаете о нём? – вопросом на вопрос ответил Шатько.
Я объяснил.
- О Ковынёве не принято говорить вслух, - ответил Шатько
- Он сидел?
- Кажется, да. В списках ходят его стихи. При случае раздобуду.
Женя выполнил своё обещание.
Времена  с тех пор коренным образом изменились. Любая поэзия – и угодная, и не угодная властям – бродит по Интернету, можно выудить там любые стихи. Тогда единственным источником для познания чего-либо запретного были самиздатовские списки.
Я стал обладателем целого сокровища – полутора десятков стихов Бориса Ковынёва. Нужно ли говорить, что они потрясли меня? Большинство немедленно было выучено наизусть.
Многие годы я читал в различных компаниях стихи любимых поэтов. Говорили, что у меня редкий дар передачи поэтического слова. В моём репертуаре были Блок и Есенин, Кедрин и Луговской. Всегда я читал  вместе с общепризнанными мастерами поэтического слова и своего вечного кумира – Бориса Константиновича Ковынёва. У меня было несколько самых любимых его стихов.
Годы идут. Память уже нередко подводит меня, а обновить её практически негде. Стихи Ковынёва и до сих пор – terra inсognita. Кое-что всё же попытаюсь здесь воспроизвести. Прошу прощения за неточность и пропуски. Вот стихотворение «Натурщица», цитирую не полностью:
В последний раз вот с этими словами
Взбираюсь я на ваш седьмой этаж.
Я в эту ночь хочу проститься с вами,
Мой золотой обманчивый мираж.

Пусть вы не та –
Фантазия поэта
Протуберанцы дарит фонарю,
Пусть вы не та, которая воспета,
Вы были мне натурщицей.
За это
От всей души я вас благодарю.

Прощайте же!
Не поминайте лихом,
Натурщица моих певучих грёз.
Я образ ваш по переулкам тихим
В последний раз уже, как память, нёс.

Теперь опять пойду в людскую гущу,
Где жизнь вкусна, как хлебный каравай.
Окончен фарс.
И занавес опущен,
И нужно торопиться на трамвай.
А вот стихотворение, которое я условно для себя называю  «Дикарь», воспроизвожу тоже частично.
Начинается оно так:
Мой предок был воитель войск Батыя,
Свирепый хрип он издаёт сейчас.
Но я хочу, чтоб даже запятые
В моём письме не оскорбили вас.

Я притворюсь спокойным и небрежным,
Как о пустом, о чувствах говоря,
Я докажу, каким железно-нежным
Умеет быть потомок дикаря.
И далее – там же:
В груди у льва таится чёрный гнев,
Но и любовь в груди его таится.
И грустно льву, и даже плачет лев,
Когда его обманывает львица.

И если ты, быть может, не любя,
Пойдёшь искать чужой горячей крови…
Любовью львиной я люблю тебя,
Твои глаза и сдвинутые брови.

И я уверен, что никто другой
Не затемнит моей звериной рожи.
Как хорошо, что я один такой,
Ни на кого на свете не похожий!
Уже в семидесятые годы прошлого века я стал обладателем бесценного для меня сокровища – маленькой книжки стихов Бориса Ковынёва  «Искусство полёта». Она была издана в мягкой обложке, как часто бывало в те времена, со множеством недомолвок. Никаких сведений об авторе, только портрет, поразивший меня до глубины души. С фотографии смотрел на меня диковатого вида дядя, лохматый, с всклокоченной бородой и необыкновенно добрыми лучистыми глазами.
Я сразу же влюбился в этого человека, он стал мне ещё ближе и дороже.
В книге были собраны любимые мной стихи. Но она, эта бесценная для меня реликвия, как и вся моя огромная библиотека, пропала в середине девяностых годов, во время поспешного отъезда из неспокойного тогда  Таджикистана.
С горечью признаюсь, что у меня и сегодня нет стихов одного из самых любимых поэтов. С ещё с большей горечью  должен сказать, что его жизнь, его судьба до сих пор остаётся для меня загадкой. Кроме неясных намёков, я о нём почти ничего не знаю.
Нет, вру. В последнее время имя Бориса Ковынёва замелькало на страницах периодики. Один дотошный журналист раскопал, что именно он является автором слов популярной песни, которую в годы Великой Отечественной войны пела вся страна на мотив  «Синего платочка»:
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася война.
Дальше больше. Литературоведы продолжили поиски  и открыли, что именно Ковынёву принадлежат слова песен «По долинам и по взгорьям», «Называют меня некрасивою» и других.
Оказалось, что на стихи Ковынёва писал романсы «простой советский заключённый», замечательный композитор Борис Прозоровский.
Кое-что  известно уже о Ковынёве. Но его жизнь и его поэзия по-прежнему – terra incognita.
                Рафаэль-Мендель