Городу

Москва завяла туманами
И пухом тополиным выцвела.
Она смотрит на мир серыми линзами
И пронзает воздух дождливыми выстрелами.
И ночную пудру туч чёрную
Она лёгкими движениями наносит на щёки.
Луна в тревоге,
Ей смолят брови,
У неё подкашиваются ноги.
Она скатывается ниже,
Как блюдце разбивается о горизонт событий.
Москва привыкла
К тому, что ночью не становиться тише:
Летят осколки.
И когда она румянцем покрывается восхода,
Когда её пронзают
Лучи-иголки
Солнца,
Она уже знает, что звонят колокола на самом бутылки донце.
От шума нет толку.
Все спят.
Даже реки выглядят вялыми,
Не бурлят,
А текут медленными изгибами.
Москва соткана тонким маревом
Паутины изысканной.
Она вечно окружена свитою
Из треснувших фонарей,
Мигающих,
Пугающих.
На улицах тысячи людей,
Перед рассветом блуждающих.
Они смотрят на Москву,
Но не видят,
Что у неё осиная талия,
У неё три широких пояса,
Обвитых стеклянными высечками.
Они её ненавидят,
Когда она в цветении, снеге, солнце, пуху.
Москва покрыта обманами
Привычными.
Она в них укутана, как в снежные занавески.
Каждое слово веское
Не имеет значения.
Непривычно
И как-то по-детски,
Но реально, без сомнения.
Москва красивая.
У неё грудь и бёдра упругие.
У неё загорелая кожа,
Потрескавшаяся от морозов.
Её характер грозен:
Хотя с виду и безобидная,
Но у неё есть клинок в ножнах.
Она иссечена красными дугами.
У неё родимые пятна повсюду.
Каие-то прыщики нелицеприятные выскакивают,
И плакатами бессмысленными, всякими
Она обклеена,
Но ненамеренно.
С ней легко найти любовь,
Подцепить простуду.
Она старая и молодая.
Про таких говорят: молоко и кровь.
А ещё умудрённая опытом.
Она странная.
Такой в мире нету.
Я уеду,
Но потом
Я уверена, я знаю,
Что не забуду.
Москву я прощаю.
Москве обещаю,
Что возвращаться буду.