Несказка без начала и конца

                "... я потом, что непонятно, объясню"

                Булат Окуджава



                1.

                "...ваши кисти, словно листья,
                словно листья, словно листья к ноябрю..."

Беспалый был самым разговорчивым, хотя и попал сюда последним.
Когда его притащили, он бился и орал: "Лучше бы убили!"
У меня  было что сказать на это - не было возможности. Но потихоньку мы поняли друг друга...

Сначала Беспалый узнал Труса. Видимо, потому, что на вопль Беспалого среагировал именно он: захихикал, пустил слюну, и по стенам заскакало:
- А нету, нету у нас смертной казни-то!

Беспалого притащили днём, и Нетопырь вообще не сразу понял, что в камере (надзиратели упорно называли её палатой, а себя - санитарами) появился кто-то ещё - его интересовала только ночь. Точнее, темнота...

Не думаю, что Беспалый начал разговаривать со мной потому, что услышал. Просто больше было не с кем. А может, ему оставили глаза, а он остался наблюдательным и заметил, что уши мне не затыкают...
 
- Они привязали меня, - шептал Беспалый долгими ночами почти беззвучно, чтобы не беспокоить Труса и Нетопыря, - привязали меня, и я видел... облака... - он судорожно всхлипывал, -...сказали: "Рисуй!" и привязали, и я видел... о, я научился впечатывать в себя всю красоту... я научился думать, как я нарисую... сколько оттенков я осязал в кончиках пальцев... (часа два он скрипел зубами - фантомные боли, что поделать - потом хрипло продолжал):

-...КАК нужно нарисовать, чтобы мир стал прекраснее, ярче... А знаешь, красоту рисовать - это чистое наслаждение, бескорыстное... облака отразят твою боль, или радость, или трепет тайной влюблённости, стоит пустить оранжевый сполох по краю облака или чайку, задевшую краем крыла... сами отразят, на рисунке... и они не погаснут...

Часто всё это кончалось тем, что он снова бился и вопил, что лучше бы убили. Мне было понятно, каково это...

Облака, рассветы, закаты. Мысли, как это нарисовать. Сетчатка, кипящая от усилий удержать. Верёвки и запястья, кипящие от взаимной ненависти...
Однажды он закрыл глаза, и верёвки упали. Ему сказали: "Всё ещё хочешь Рисуй!" Но прежде,чем упали верёвки, ему ампутировали пальцы. Все.
Теперь Беспалый страдал ещё и от того, что приходится есть как животное. Но пальцы опасны, ведь если способен прижать к ладони ложку, ухватишь и кисть...

                2.

                "Что гадать нам - "удалось - не удалось"?

Про Труса Беспалый говорил со слезами - кто бы подумал?..
- Я видел его картины, - рассказывал он... - Ему дали один карандаш - чёрный. Сказали: ну что, нарисуешь радугу? А он рисовал глаза и лица людей, что смотрят на радугу. И все, кто смотрел на рисунки, видели эту радугу... Потом его били. Штрих - удар. Точка - удар. Коснулся холста, подумал о линии - в печень, в бровь, под рёбра... по пальцам, по глазам...
Сейчас-то всё поджило, снаружи, но кто видит, что на нём места живого нет?

Я давно знаю, что живого в Трусе осталось мало... Разве что сны... Во сне он кричит и дёргается. Во сне он не боится рисовать, и его бьют. И просыпаясь, он пытается убедить даже свои сны: забыл, всё забыл... как выглядят глаза смотрящих на радугу... забыл...
Помнит только, что смертной казни нет. Его уже давно не бьют, а он всё обмирает....

                3.

                "Пусть качнётся как очнётся..."

Нетопырь - тот вообще начинает шевелиться только ночами. Наверное, его стОит уважать. Даже несмотря на то, что скрежет о стену мешает спать...
Нетопыря держали в темноте. Посадили в тёмную камеру и сказали: "Рисуй!" Он и драл ногтями стены. Днём, ночью - да и не было там дней и ночей... Беспалый говорил, сейчас у него руки перевязаны, что там, не видать. Надзиратели иногда меняют повязки, только Нетопыря перед этим связывают...
Хотя связывать, пожалуй, уже незачем. Разве чтоб глаза не закрывал по-детски ладошками.
Но он всё равно закрывает каждое утро, как только начинает светать. Он ведь там, в темноте, выцарапал такие картины, которыми теперь бредит. Это его жизнь, они ему светят. А свет в глаза перебивает. Здесь, где он сейчас, нет  этого, созданного гноем под ногтями,  прожжённого душой, а не глазами, мира... Нетопырь хочет туда и ждёт ночи, а ночью, на пике темноты, начинает биться головой о стену. Мерно, осторожно - скульптор, завершающий барельеф. Дорисовывает...

                4.

                "Ничего, что мы чужие - вы рисуйте..."


А меня, друзья мои, зовут Бревно. Я считаюсь самым опасным, поэтому пока что не могу представиться вслух...
Веки мне зашили - ах, этот красно-золотой мир сквозь них! Надзиратели развлекаются, сдвигая поверх него плотную повязку, оставляя щель то больше, то меньше. Не знают, что я давно вижу не глазами... и их вижу.
Губы тоже хотели зашить, но лень было каждый день распарывать для кормёжки. Поэтому просто засовывают тряпку, которую мне не вытащить. Мне вообще не шевельнуться - сколько верёвок накручено, неохота даже думать. Какая разница...

Но я давно не жалею, что смертной казни нет. Мне пришлось многому научиться с тех пор, как в прошлом остались и побои, и темнота, и пальцы...
И тот день, когда мне в который раз сказали имеющие власть: "Не рисуй", и в который раз услышали: "Не обещаю".
И тот день, когда меня привели к Королю, и мне удалось его увидеть, а ему меня - нет...

Нет большего несчастья, чем зависть и власть - вот что мне удалось сказать ему тогда. Сказать без красок и пальцев, валяясь на полу под сапогами.
Теперь мне тоже нужно кое что сказать. Сказать здесь, в коконе неподвижности, с зашитыми веками и кляпом во рту....
Сказать тем, кто должен услышать - рисующим.

Днями, ночами, вне утр и вечеров (когда нестерпимо хочется оправиться, остаётся только это, а надзирателя, что ослабляет верёвки, ждать ещё вечность)... вне диких снов и прекрасных снов, вне дикой яви... вне сна разума и чудовищ, порождённых чужим бодрствованием...  я учусь. И пытаюсь учить - тому, что если жизнь твоя - рисовать, то ничего не может этому помешать. Пока жив.
И я стучусь к рисующим мыслями - единственным, что осталось.
И мечтаю, что однажды, если доживу, кто-то из сокамерников услышит меня. И тогда - если доживу - хотя пока об этом трудно мечтать - выдернет кляп изо рта. Наверное, это будет Беспалый, он и зубами выдернет...
Хотя бы на минуту.Её мне хватит.
Ведь нужно сказать немногое, что знаю:

- Король страны, в которой мы живём, слеп. А зависть и власть... нет большего несчастья. Нет большего страха. Потому и смертной казни нет - Король сам её боится.
Но он не вечен. И мы должны рисовать.

Выйдем ли мы, калеки, отсюда, нет ли - этого я не знаю.

Знаю только, что если Беспалый выдернет кляп, и у меня будет две минуты или три до того, как явятся надзиратели, я расскажу, что привязав кисть к ладони, можно творить чудеса, и можно рассказать о красоте ученикам так, что они будут счастливы стать пальцами учителя...
Что можно водить людей по пещерам, высматривая родные узоры, и они засветятся от взгляда, узнавая...
Что трудно, бесконечно трудно, вспомнить себя, и глаза глядящего на радугу тоже. Но зато потом удастся  нарисовать её так, что на каждую линию будут молиться...

Знаю, что если скажут ещё раз "не рисуй!", снова отвечу: не обещаю.

И ещё знаю, что надзиратели боятся меня. Шевеления глазных яблок под зашитыми веками...
И ничего пока не кончилось.

* * *

"Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся..."