этюд шутка

«январь» - самое летнее слово, что слышал
я, и это же , конечно же, брехня
не обессудь, терзая жизни суть
ты бьешься в стену рядом с дверью
я вру, но ты поверь мне…

«вот чай я пью», - так я пишу,
на самом деле
не пью я чай уже как две недели

ну что поделать? Так заведено
у нас, коль ты меня не видишь,
я стекло
прозрачное с заветами на идиш

«не убивай и не воруй, не ври….»
а я солгу, мне можно, вот, смотри:
«солгу» - такая птица в южных странах,
есть зубы у нее
и томные глаза,
и грудь в сердечных ранах….

Просунув руку
во внутренний карман,
сквозь дождь,
я обнаружил там:
немного денег, без обертки карамель,
 прилипшую, как к ране бинт скальпЕль,
 и чувство, что карман стеклянный и не мой,
что я не тот который, а другой…
другой соседствует с загадочной игрой
движенья,
чей закон чуть-чуть иной,
он отличается единственной главой
от того бреда, что внушает нам конвой.

в словах есть кровь.
теченье мыслей управляет миром
 теней
 скольжение, и тоненьким пунктиром
штрихует дождь пространство видимое из окна квартиры
мной.
Вечернею порой
блестит комар серебряной иглой.

шуршание дождя похоже
на кипенье жира
соло сала на сковороде,
цветок огня небесно голубой.

круги от капель на воде – мишени тира,
ведь мир наполнен до краев войной.

вдожде есть черви,
в голосе есть тембр,
душа томится подлостью и ленью,
и смысл слова, например, зептембр,
озвучивается, как «элениум». 

Вот я пишу про нож…
ну, что ж?
«я разрезаю кожу лож…»
а в ложах люди иль во лжи,
ты сам себе дружок скажи
ведь кинуть камешек в меня
легко, попробуй ка в себя

«апрель» - зимой я часто слышу,
я вижу,
реже ненавижу
«январь -
самое летнее», -
так и напишем… -

«В комнате воздух цвета чая зеленого с молоком.
разрез глаз предполагает ножа участье.
пробужденный лежал в кровати, беседовал с потолком
о том, что и он, наверное, является частью
натюрморта хотя бы: лежащие на столе
ножик, тыква и окна отраженье –
лед безучастной зимы – за окном – ветер в пустом дворе,
счастье об эту пору – случай не частный.
(коридор без движения) и не всеобщий. Конечно. Холодно. Пусто, звенит
ложечка в чашечке сердца чаек янтарный.
внутренность не кровоточит и не болит,
когда ее разрезает и делает явной
фантазия: голый пустующий стол
с полированной крышкой, тусклый блеск отраженья,
оранжевый овощ кристальный
лезвием нож вовсе не нож – лещ –
проникающий взгляд безучастный, фатальный,
за отраженье…

Там,в его глубине –
теплые птицы-чаинки и растаявший сахар плавал.
человек, привстав на кровати, смотрел извне:
окно, отраженье, зимний свет –
говоря грубо падал и освещал скромно комнату –
мгла по углам.
падение света не издавало звука.
и скорее всего он не падал, а даже летал.
стоящие туфли не производят стука.

блеск – словно рыбы веселый всплеск:

«Нож, нож, нож!» - все этот нож,
все этот нож, однако же, делает алым.
но вот отражение, отражение не пробьешь,
оно остается и в глубине своей голым,
как селедка,
зазеркальным, холодным, блестящим, что ж,
нож и сам как селедка – тусклый и склизкий.
Рядом с туфлями бутылка вина и дебош
в «порт о вейне» хотя он и рядом, не близкий.