одиннадцатый том

двенадцать из тринадцати обещанных томов Ницше
стоят на полке по правую руку.
всего удобнее доставать одиннадцатый –
не нужно тянуться,
рука совершает естественное движение,
в конце которого
пальцы ложатся на корешок,
прохладный на ощупь
(его цвет называется, кажется, терракотовым).

открыв наугад,
попадаешь на лето-осень 1884 года
и читаешь: «это скепсис демократического века,
отвергающего высший вид человека».

переводчик перевел фразу Ницше в рифму,
может быть, сам того не заметив.
не удивительно –
в русском языке «век» и «человек»
ходят рядом.
взять, хотя бы, примеры
из Державина, Радищева, Мандельштама.

размышляя над этим, я замечаю, что в моем уме
мирно соседствуют фразы Уитмена
и фразы Ницше,
хотя первый из них воспевал
демократию, массы,
а второй видел цель истории
в воспитании элиты, аристократии.

но, может быть (думаю я), те и другие идеи
соединяются не в моем уме,
а в моей душе, или сердце,
если так можно сказать, –
ведь слова «душа» и «сердце» давно уже
под подозрением и почти вышли
из употребления.

душа, или сердце, проницательнее ума
и видит что-то общее, сходное
в стихах Уитмена и афоризмах Ницше.

возможно, конечно, дело в том,
что душа, или сердце,
не знает логики, закона противоречия,
поэтому она, или оно,
может любить одновременно
и демократические «Листья травы»,
и аристократический «Опыт переоценки
всех ценностей».